Альфред КОХ КАК ЭТО ДЕЛАЛОСЬ В ПЕТЕРБУРГЕ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Альфред КОХ

КАК ЭТО ДЕЛАЛОСЬ В ПЕТЕРБУРГЕ

КЛУБНЫЙ ПЕРИОД

Питер — город особый. Там — вечный ветер перемен. Там — всегдашний оплот оппозиции. Не случайно на закате советской власти экономическое свободомыслие буйным цветом стало расцветать именно в Питере.

Где-то в году 85-м мы, группа молодых аспирантиков, создали там что-то вроде “клуба свободомыслящих интеллигентов": собирались во дворце молодежи и “заслушивали" друг друга на разные темы. Сегодня — про Вторую мировую войну, а завтра — про теорию Кейнса. Называлось все это дурачество — клуб “Синтез". Приходили туда Илларионов, Васильев, Чубайс, другие люди.

Потом Чубайс вместе с Петей Филипповым организовали клуб “Перестройка". Это было уже более политизированное собрание. На дворе стоял год 87—88-й, и мы позволяли себе всякие политические декларации типа: “оценка текущих событий". К нам приходили какие-то демократы в драных джинсах и закатывали со сцены дикие истерики. Их стаскивали с трибуны, но на их место тут же залезали уже совсем конченые шизики, которые кричали: “Караул! Скоро мы все умрем от СПИДа, а электростанции повзрываются!" В зале было полно гэбэшников, и, как говорится, очко играло. Но каждый думал: “…Все сидят, а я, что, хуже других, что ли?"

Потом, в году 90-м, все наши питерские Новодворские разошлись по демсоюзам и демроссиям. А наша команда “мыслящей интеллигенции" рвалась реализовать себя в реальном деле. Кто-то стал баллотироваться в представительные органы власти — Мишка Дмитриев с Мишкой Киселевым, Андрей Илларионов… А мы с Чубайсом пошли по исполнительной линии. Его назначили первым зампредом Ленгорисполкома, а меня — председателем исполкома города Сестрорецка. Я потом в течение года занимался всей этой городской рутиной: подготовка к зиме, закладка овощей, графики поставок рабочих рук на овощебазы… А Чубайс сразу озаботился реформами. Он сформировал комитет по экономической реформе, куда вошли Миша Маневич, Дима Васильев, Леша Кудрин…

Сначала они занялись какой-то совсем тупиковой по тем временам идеей — хотели из Питера сделать свободную экономическую зону. Помню, тогда по рукам ходила такая карикатура: доллар, где вместо портрета Джорджа Вашингтона — портрет Чубайса. Называлась эта деньга — “Один чуб". Свой закон о свободной экономической зоне ребята пробить через Верховный Совет так и не успели: Верховного Совета не стало. Но вот еще одно дело, которым они занимались тогда, оказалось весьма перспективным. Я имею в виду приватизацию.

Приватизацией в команде занимался в основном Дима Васильев, разрабатывал нормативную базу. Чубайс курировал всю эту работу, будучи первым зампредом горисполкома, ответственным за экономическую реформу.

На основании постановления городского Совета народных депутатов и распоряжения председателя исполкома в Питере проводились первые в стране аукционы по сдаче магазинов в аренду. Собственно, сдачей в аренду недвижимости, оформлением договоров аренды и ограничивалась тогда деятельность Ленинградского комитета по управлению государственным имуществом.

Однако по тем временам и это выглядело чрезвычайно революционно, ведь дело было в 1990 году, о настоящих реформах и приватизации в стране еще слыхом не слыхали. Ни закона о приватизации, ни госпрограммы — никакой нормативной базы не существовало. В России работало силаевское правительство. Можно себе представить, что делалось в сфере управления имуществом. А в Питере в 1990 году уже составлялись списки магазинов для продажи с аукционов.

Но когда летом 1991 года российский закон о приватизации был принят, Питер стая работать с учетом общероссийской нормативной базы и никаким сепаратизмом не занимался. После путча Чубайса забрали в Москву председателем Госкомимущества. И тогда Анатолий Борисович по просьбе Анатолия Собчака и Георгия Хижи (который в то время работал еще заместителем мэра Петербурга) назначил председателем Ленинградского комитета по управлению государственным имуществом Сергея Беляева, до этого занимавшего пост главы администрации Красногвардейского района Петербурга. При этом Чубайс согласился на Беляева при одном условии: его замами станем мы с Михаилом Маневичем. Так я оказался в приватизационном ведомстве Ленинграда.

ПЕРВЫЕ АУКЦИОНЫ

Уже в феврале 1992 года мы провели через горсовет городскую программу приватизации с конкретным адресным перечнем магазинов, которые нужно было выставлять на аукционы. Первые аукционы прошли в начале мая того же года.

Кстати сказать, саму идею аукциона я считаю тоже чисто питерским изобретением. Хотя, конечно, это было изобретением велосипеда. Дело в том, что в Питере с давних пор существовала традиция аукционов. В советские времена там проводились единственные, насколько я понимаю, аукционы в Советском Союзе: “Союзпушнина" продавала свой товар иностранцам.

К началу 90-х пушной бизнес пошел на спад, и появилась идея продажи магазинов. Впрочем, в “Союзпушнине" прошел только первый аукцион со всей его атрибутикой: молотком, аукционером. А потом мы и сами, что называется, насобачились: сначала поднимаешь цену на 10 процентов, потом, если она увеличивается в два раза, — на 50 процентов (называется это “шаг подъема"), ну и так далее. Вся эта схема отработана десятилетиями, наука нехитрая.

Помню, на самом первом аукционе продавали парикмахерскую на Невском. Парикмахерская дохода не приносила, а ведь Невский проспект — центральная улица города, и помещения должны там стоить очень дорого. Было понятно, что в ходе приватизации такие малорентабельные предприятия, каким была, в частности, и эта парикмахерская, будут вытесняться, перепрофилироваться. Сколько же шуму тогда поднялось! От нас стали требовать непременного закрепления профиля приватизируемых объектов. Почти за каждый магазин, парикмахерскую, прачечную приходилось бороться. В конце концов ту свою первую парикмахерскую мы продали за довольно приличные деньги: 20 с лишним миллионов рублей. Сейчас на том месте располагается магазин по продаже импортных кухонь — предприятие наверняка гораздо более прибыльное, чем бывшая парикмахерская, способное окупить свое существование в центре города.

Вообще-то стоит, видимо, внести некоторую ясность в вопрос о первенстве питерцев в проведении аукционов. Дело в том, что первый аукцион по продаже магазина состоялся все-таки в Нижнем Новгороде в апреле 1991 года. Мы свою парикмахерскую в “Союзпупшине" продавали уже в мае. Однако питерцы еще раньше нижегородцев проводили аукционы не по продаже, а по сдаче магазинов в аренду. Вот здесь мы были действительно первыми во всех отношениях.

Когда малая приватизация только раскручивалась, было немало казусных случаев. Помню, например, одним из первых мы продавали огромный универсам в

новостройках: большой оборот, гигантские площади. Это был чуть ли ни второй или третий аукцион, а столь крупный объект вообще продавался впервые. И никто не верил, что можно будет просто так прийти и купить его в открытой борьбе на аукционе. В итоге на торги пришли два покупателя, да и те, насколько я понимаю, были в сговоре: трудовой коллектив магазина и “заряженная" им вторая компания. И они купили универсам за смехотворную цену: 2 100 тысячи рублей (сравните: первую свою парикмахерскую мы продали за 20 с лишним миллионов). Народ просто обалдел: а мы-то

что ж не участвовали?! Больше ничего подобного, конечно, не случалось.

ВОЗЬМИТЕ АПЕЛЬСИНЧИКИ

Еще запомнилось, так придавали на Невском один овощной магазин. Это был самый известный из всех овощных магазинов в городе, и директор его, соответственно, был патриархом всей овощной торгашеской мафии. Фамилии его уже не помню, помню только, что это был старый человек, ему за 70 перевалило. Когда дело дошло до продажи его магазина, мне все стали советовать: “Ты к нему обязательно съезди!" — “Зачем, — говорю, — мне к нему ехать? Пусть он сам ко мне едет, если ему надо". — “Нет, — твердят мне, — езжай! Это такой человек. Он в свое время пинком любые двери открывал". — “Теперь, — говорю, — открывать не будет". — “А ты все равно поезжай. Он ведь старый человек, он не понимает всего, что происходит; прежними понятиями живет. Ты уважь его". Короче, я поехал.

Только зашел к нему, он мне тут же стал наборчик в пакетик укладывать. Я говорю: “Мне этого ничего не надо". — “Как — не надо?! А у нас вот тут апельсинчики". — “Да не надо мне ваших апельсинчиков!" — “Как же, а вот виноградику". Когда он понял, что со мной торговаться бесполезно, он и говорит: “Ладно, давайте так. Мне уже семьдесят с лишним лет, я скоро умру. Вот когда умру, тогда продавайте этот магазин, делайте с ним, что хотите. А пока дайте мне спокойно умереть". На том и разошлись. Через год этот директор умер, и магазин мы продали.

Вообще приватизация торговли была делом достаточно сложным и нервным. Существовавшие в тот период локальные монополисты — торги — отчаянно сопротивлялись. Им было за что цепляться руками и зубами. Фактические хозяева всей торговой сети, они были очень влиятельны в эпоху тотального дефицита. Приватизация же положила конец их всевластию: приватизируемый магазин обретал юридическое лицо и, таким образом, становился независимой хозяйствующей единицей — и юридически, и экономически, и финансово. Торги ожесточенно отстаивали свои интересы и находили поддержку даже у Анатолия Собчака, который требовал сохранения региональных районных торговых монополий.

Это уже потом, много позже, Собчак гордо рассказывал на Западе, что у него в городе быстро идет приватизация. А тогда можно было прочесть и такие резолюции мэра: “Приведите Коха в чувство, иначе я это сделаю сам!" Произошло это, когда я пытался продать магазин “Диета" на Невском проспекте, директриса которого, как и любой торговый начальник в ранний постсоветский период, была весьма влиятельным лицом. Помню, это была такая представительная дама в два обхвата, как полагается, — в химии и в золоте, и она все кричала, что Кох питерских диабетиков оставит без диетпитания. Однако, несмотря ни на что, магазин был продан. Сейчас он спокойно работает и диетических продуктов там значительно больше, чем раньше.

Надо признать, что серьезных доходов в городской бюджет малая приватизация не успела дать: началась ваучерная программа, и малая приватизация продолжалась уже не за деньги, а за ваучеры. Да, собственно, в то время никто и не ставил фискальных целей. Главными нашими задачами были создание конкурентной среды в торговой системе, ликвидация локальной монополии, обеспечение притока товаров. И этих целей мы достигли. Угроза тотального товарного дефицита, ставшая реальностью в конце 1991 года, была ликвидирована. Как мне представляется, теперь ужё навсегда, благодаря либерализации цен и разрушению локальных монополий в лице торгов. Российские прилавки теперь мало чем отличаются от западных и наши бабушки, выезжающие за границу по туристическим путевкам, уже не падают в обморок при виде западных магазинов. А такое бывало раньше, только мы быстро об этом забыли.

Это было интересное время — на старте приватизации, на старте реформ. Мы не играли в политику, а делали конкретное дело. Когда ты начинаешь искать сдержки и противовесы, выстраивать интриги, то сразу попадаешь в зависимость от какой-нибудь политической группы. А эта группа в обмен на поддержку требует для себя эксклюзивных прав. Мы же были в этом смысле эдакие “лопухи" — просто тупо проводили аукционы на основании законов, постановлений, указов, чем и снискали себе нелюбовь всех политических сил Петербурга.

Однако Чубайс уже тогда был достаточно влиятелен, и мы имели возможность отсылать недовольных в Москву. Помогало и то обстоятельство, что советская система еще не до конца разболталась, существовала кое-какая дисциплина, и весьма эффективно действовала такая аргументация: “Президент подписал указ, велел приватизировать столько-то предприятий. Мы будем выполнять указ или не будем?" Хороший, плохой ли указ — это дело десятое, а исполнять надо, И подобная аргументация действительно работала. Сейчас в регионах ведут себя иначе: “Подумаешь, президент указ подписал. У нас Конституция защищает права субъектов Федерации, поэтому мы указ выполнять не будем". В начале 90-х приказ из Москвы выполнялся беспрекословно.

КАПИТАЛИСТИЧЕСКАЯ МИНИ-РЕВОЛЮЦИЯ

Все это дало нам возможность к 1993 году продать порядка 40 процентов магазинов. Мы продавали по 30–40 магазинов за одну торговую сессию, то есть за один день. Аукционы шли беспрерывно.

Параллельно с малой приватизацией к концу 1992 года стала раскручиваться и приватизация чековая. В августе вышел указ № 721 о поголовном акционировании всех предприятий, вскоре появились все необходимые нормативные документы, и уже в декабре мы провели первый специализированный чековый аукцион. При этом комитет по управлению имуществом тесно сотрудничал с петербургским Фондом имущества,

где была неплохая команда специалистов — Эдуард Буре, Петр Пансков, Александр Тишков. Работа шла сверхинтенсивно, круглые сутки. К примеру, когда в феврале 1992 года мы писали городскую программу приватизации, просидев за этой работой всю ночь, уже наутро нам пришлось ехать в горсовет ее защищать.

Я вспоминаю один замечательный эпизод, связанный с началом программы приватизации крупных предприятий. Мы собрали директоров всех крупных заводов в актовом зале Смольного, где Ленин объявлял Советскую власть. В президиуме сидели Беляев, Маневич, Собчак, а я с трибуны разъяснял указ президента об акционировании предприятий. Эта капиталистическая мини-революция происходила под огромным портретом Владимира Ильича, в гробовой тишине, под настороженно-насмешливые взгляды директоров. Было видно, что воспринимают они все происходящее примерно так: дети наиграются, натешатся, на том все и кончится…

Впрочем, программы акционирования вскоре пошли довольно дружно. Директора очень боялись, что их могут обойти чужаки, поэтому торопились предложить свои планы, свои инвестиционные программы, выгодную им очередность в проведении аукционов — дабы суметь сконцентрировать деньги для покупки предприятий. С основной массой руководителей мы работали спокойно. Все-таки директора в Питере — люди, как правило, достаточно продвинутые. Вспомнить хотя бы Турчака, директора “Ленинца", или директора Балтийского завода Шуляковского, или Илью Колебанова с ЛОМО. Были, конечно, и такие, которые ничего не хотели, ничего не признавали. Их и не приватизировали. Как правило, все эти предприятия сейчас в полном упадке: конкурентоспособной продукции нет, покупателей нет.

Конечно, я не буду утверждать, что все приватизированные предприятия сегодня процветают. В Питере вообще очень тяжелая для рыночных преобразований структура промышленности: оборонка, судостроение, электроника, энергомашиностроение. Поэтому сейчас им, конечно, тяжело, и больших успехов нет. Хотя по сравнению с общим состоянием в своих отраслях, питерская оборонка и все, что с ней связано, чувствуют себя более-менее нормально. А вот легкая, пищевая промышленность, безусловно, растут. Наши пивные заводы сейчас всю страну пивом залили. Те же “Вена" или “Балтика" ничем не хуже импортных. Да и машиностроительные, и судостроительные заводы постепенно с колен поднимаются. Вообще я думаю, что в Питере ситуация не такая уж и плохая.

Петербург всегда считался бесспорным лидером приватизации. Но сейчас, задним числом, я понимаю, что мы были всего лишь одними из лидеров. Борис Немцов организационно нас опередил, начав в Нижнем аукционы на две-три недели раньше Петербурга. По объемам приватизации нас опережал Челябинск. Но там было легче, потому что основным способом приватизации была аренда с выкупом, а она документально оформляется очень просто. Неплохо шли дела в Самаре, Екатеринбурге. Иными словами, Петербург не был абсолютным лидером по всем показателям. Но мы, питерские, всегда ощущали себя лидерами реформ, ее первопроходцами и изо всех сил старались не ударить лицом в грязь.

Однако при всем при том, вот что мне кажется принципиально важным: в Петербурге всегда старались придерживаться федеральных нормативных документов. И по приватизации в том числе. У нас и близко не было ничего похожего на московско-лужковскую фронду.

Впрочем, сейчас, с высоты 1998 года, становится понятным, что особого значения сами способы отчуждения от государственной собственности не имели. Теперь все частные магазины — что питерские, что московские, что тамбовские — работают почти в одинаковом режиме. Наши споры 1992 года о том, как приватизировать — с аукциона или просто дарить трудовому коллективу (как это было в Москве), в 1998 году кажутся несущественными. Важно, что торговые точки попали в руки разных хозяев, между ними началась реальная конкуренция. Правда, в Москве эти процессы проходили более болезненно. В августе 1993 года, когда я перешел на работу в Москву, в столице еще были полностью принадлежащие трудовому коллективу или государству магазины с пустыми прилавками, с хамами продавцами, с традиционным продуктовым набором — трехлитровые банки соленых огурцов и “Завтрак туриста" — на прилавках. Петербургский способ перехода к эффективной системе городской торговли оказался более быстрым, нежели московский. Дискуссии о приватизации продолжаются, московский мэр ищет каждый раз свои подходы, которые, правда, ведут к одному и тому же результату — цели-то у всех общие, какие бы при этом ни делались заявления.

Черной полосой в жизни питерского комитета по управлению имуществом было короткое время, в течение которого Госкомимуществом руководил Владимир Полеванов. Имя это читателю уже знакомо. И дела этого деятеля — тоже. К счастью, карьера Полеванова на посту председателя Госкомимущества закончилась очень быстро.

Сейчас Петербургский комитет занимается в основном рутинными вопросами. Его интересуют: земля, кондоминиумы, недвижимость… Процесс пошел вглубь. Приватизация отошла на второй-третий-десятый план, потому что не так много осталось объектов, которые надо продавать.

Частный сектор в России доминирует. Жизнь современного российского человека состоит из постоянных контактов с частной собственностью. Он просыпается утром в своей частной квартире, отправляется на работу (правда, на городском общественном транспорте, который не приватизирован и, видимо, в этом пока нет нужды), приходит на работу в акционерное общество, а вечером идет в частный магазин и возвращается в свою частную квартиру. Поэтому показатели приватизации в разных регионах страны принципиального значения уже не имеют. Какая разница, 78 процентов составляет частный сектор (как в Петербурге) или 70 (как в целом по стране). Главное: уже по всей России сформировалась частная среда обитания, и для нового поколения слово “национализация" — пустой звук.