Глава 27. Во имя чего всё делалось? (Собирательный образ «борца»)

Глава 27. Во имя чего всё делалось? (Собирательный образ «борца»)

«Но если так, в такой ужасной мере был неправ (слаб, бездарен) царь, то наверное, открывшие это, боровшиеся с царём были правы (сильны, даровиты)». Примерно так думали и будущие «герои февраля 1917 года». И конечно же ошибались. Забыли, бедняги, Третий Закон Ньютона, что на действие всякой силы возникает противодействующая сила, равная по величине и противоположная по направлению. Легковесность царя, легкость его ухода как раз и намекали на то, что его «сменщики», так легко получившие власть, тоже не бог весть какие политические тяжеловесы.

Если кажется неубедительной аналогия с ньютоновой механикой, пожалуйста, в других словах об этом же говорит популярнейший историофилософ XX века Арнольд Тойнби в своей знаменитой теории «Вызов – Ответ»:

«Своим ответом на вызов цивилизация/общество решает ставшую перед ним задачу и переводит себя в более совершенное состояние. Чем сильнее вызов, тем оригинальнее и созидательнее ответ.

Например, Рюриковичи долго росли, в тяжёлой борьбе победили Чингисидов, и эта победа имела действительно глобальный характер. Русь освободилась от орды вместе с ордой (в придачу): Поволжье, Урал, Сибирь».

Каков же был багаж борцов с Николаем, самодержавием? Ничтожество Керенского, Милюкова расписано тысячекратно. Интереснее среди авторов февральского «Ответа» на «Вызов» самодержавия посмотреть на самого способного и трудолюбивого.

Александр Солженицын. «Размышления над Февральской революцией» (глава, не вошедшая в основной текст «Красного колеса», однако теперь широко распространяемая):

«Открытки с дюжиной овальчиков “Вожди России” спешили рекламировать их по всей стране. Размазню князя Львова “Сатирикон” тогда же изобразил в виде прижизненного памятника самому себе “за благонравие и безвредность”. Милюков – окаменелый догматик, засушенная вобла, не способный поворачиваться в струе политики. Гучков – прославленный бретёр и разоблачитель, вдруг теперь, на первых практических шагах потерявший весь свой задор, усталый и запутлявший. Керенский – арлекин, не к нашим кафтанам. Некрасов – зауряд-демагог, и даже как интриган – мелкий. Терещенко – фиглявистый великосветский ухажёр. (Все трое последних вместе с Коноваловым – тёмные лошадки тёмных кругов, но даже нет надобности в это вникать.) Владимир Львов – безумец и эпилептик (через Синод – к Союзу воинствующих безбожников).

Годнев – тень человека. Мануйлов – шляпа, не годная к употреблению. Родичев – элоквент, ритор, но не человек дела (да не задержался в правительстве и недели). И достоин уважения, безупречен серьёзностью и трудолюбием один только Шингарёв (не случайно именно его поразит удар ленинского убийцы), но и он, земский врач, который готовился по финансам, вёл комиссию по обороне, а получил министерство земледелия!.. – круглый дилетант.

Вот – бледный, жалкий итог столетнего, от декабристов, “Освободительного движения”, унёсшего столько жертв и извратившего всю Россию!

Так Прогрессивный блок только и рвался, что к власти, не больше! Они растерялись в первую же минуту, и не надо было полной недели, чтоб сами это поняли, как Гучков и признался Алексееву. Когда они прежде воображали себя правительством, то за каменной оградой монархии».

Прежде по поводу примечания Александра Исаевича («Все трое последних вместе с Коноваловым – тёмные лошадки тёмных кругов, но даже нет надобности в это вникать».) . Это, конечно, его деликатная речь о масонстве Некрасова, Терещенко, Коновалова. Лично мне кажется, что тот февральско-октябрьский сумбур вместо политики в итоге подрывает вообще саму идею тонкого, умного заговора, длительного расчёта, широкого плана, масонского всеведения, наконец. И та троица достойна ещё бы и строгого выговора «по масонской линии», понижения, как там у них, наверное… на 3–4 градуса (расстрелянного Некрасова – посмертно).

Теперь перейдём к выделенному Солженицыным, да и многими ещё временному министру Шингарёву.

Справка. Андрей Иванович Шингарёв. Земский, общественный, политический и государственный деятель, специалист в области государственного хозяйства и бюджета от либеральной общественности, врач, публицист.

Один из лидеров партии кадетов, член Бюро «Прогрессивного блока», после февраля не побоялся возглавить Продовольственную комиссию («перебои с продовольствием» были детонатором той революции).

В. Д. Набоков писал: «…Став министром, Шингарёв сразу утонул в море непомерной, недоступной силам одного человека работы. Он мало кому доверял, мало на кого полагался. Он хотел сам во всё входить, а это было физически невозможно. Он работал, вероятно, 15–18 часов в день…»

Сегодня в Интернете есть сайт, посвящённый Андрею Ивановичу Шингарёву. У Милюкова, проверял, – нет. Это, конечно, не аргумент, но легко можно найти достаточно подтверждений солженицынской оценке: Шингарёв, наверное, самый достойный, способный, трудолюбивый и последовательный из всех «героев февраля». И именно его и министра Кокошкина питерская гоп-матросня, ворвавшись в тюремную больницу, убила. Что называют Началом Большого Террора, а по правде – просто Анархии. Комиссары не давали никаких указаний, но спросить с убийц побоялись.

Непосредственно к теме этой главы я отношу тюремные записки Шингарёва. Итак. Январь 1918 года. Петропавловка, затем Мариинская тюремная больница. Пишет достойнейший из «борцов за светлое будущее», когда приметы этого «будущего» видны уже всей России. Учредительное собрание полетело вслед за Временным правительством. Министры под арестом, караульные солдаты вымогают у родственников деньги на покрытие своих «издержек», в том числе за перевоз Шингарёва и Кокошкина из Петрапавловки в тюремную больницу. Получают, «добавить бы надо», получают, а потом убивают их. И вовсе не потому, что как-то отличали роль Шингарёва от, допустим, уцелевшего Милюкова, а просто по мере физической доступности, объявили это «местью за 1905 год». (Помните стрельцов и князя Ромодановского?) Итак – кредо Шингарёва.

«Если бы мне предложили, если бы это было возможно, начать всё сначала или остановить, я бы ни одной минуты не сомневался бы, чтобы начать всё сначала, несмотря на все ужасы, пережитые страной. Революция была неизбежна, ибо старое изжило себя. Равновесие было нарушено давно, и в основе русской государственности, которую недаром мы называли колоссом на глиняных ногах, лежали тёмные народные массы, лишённые государственной связи, понимания общественности и идеалов интеллигенции, лишённые часто даже простого патриотизма. Поразительное несоответствие между верхушкой общества и основанием, между вождями государства в прошлых его формах, а также вождями будущего и массой населения – меня поразило ещё в юности,

Вот почему я всегда стоял за эволюцию, хотя она идёт такими тихими шагами, а не за революцию, которая может хотя и быстро, но привести к неожиданной и невероятной катастрофе, ибо между её интеллигентными вожаками и массами – непроходимая пропасть. Теперь, когда революция произошла, бесцельно говорить о том, хорошо это или плохо. Правда, многие, и я в том числе, мечтали лишь о перевороте, а не о революции такого объёма, но это лишь было проявление нашего желания, а не реальной возможности. Теперь, когда революция произошла в таких размерах и в таком направлении, какого тогда никто не мог предвидеть, всё же я говорю – лучше, что она уже произошла! Лучше, когда лавина, нависшая над государством, уже скатилась и перестаёт ему угрожать. Лучше, что до дна раскрылась пропасть между народом и интеллигенцией и стала, наконец, заполняться обломками прошлого режима. Лучше, когда курок ружья уже спущен и выстрел произошёл, чем ожидать его с секунды на секунду. Лучше потому, что только теперь может начаться реальная созидательная работа, замена глиняных ног русского колосса достойным его и надёжным фундаментом.

Вот почему я приемлю революцию, и не только приемлю, но и приветствую, и не только приветствую, но и утверждаю. Если бы мне предложили начать её сначала, я, не колеблясь, сказал бы теперь: “Начнем!”».

И как вам? Ещё раз к вопросу о литературоцентричности нашей истории: наиболее способный из «февралистов», мотор Временного правительства подводит итог 50-летней примерно борьбы с самодержавием, выражаясь в образах, ряд которых прямо упирается в учебник литературы.

Ну что ж! Более наукообразный, с цифрами даже, трактат Милюкова по аграрному вопросу мы уже рассматривали (глава 13), видели и зияющую там логическую дыру (о российском малоземелье). Потому, мне кажется, будет полезно вчитаться и в кредо Шингарёва. Самое ценное, на мой взгляд, – итоговый, обобщённый, собирательный портрет «борца» и все доводы, которые им руководили в 50-летней борьбе:

«…Колосс на глиняных ногах, старое изжило себя. Лучше, что лавина, нависшая над государством, уже скатилась и перестаёт угрожать. Лучше, что до дна раскрылась пропасть. Лучше, что курок ружья уже спущен и выстрел произошёл, чем ожидать его. Лучше…»

Тут, наверное, несчастного Андрея Ивановича вызвали на допрос или на прогулку, или принесли передачу, и этот поток образов, сравнений пресёкся.

Что бросается в глаза, так это – может и неосознанно, но подразумеваемый, стоящий за кадром Рахметов из романа Чернышевского «Что делать?». Тамошняя, романная сцена «обращения» важнее всех его досок с гвоздями. Рахметову пару дней что-то (в романе не уточняется) рассказывали, и он в итоге: разразился слезами благословения тому, что должно прийти, и проклятьями тому, что должно уйти. Нарочно не выверяю цитату, полагаясь на школьный 40-летней давности урок литературы по «роману, перепахавшему В. И. Ленина» . И весь дальнейший пафос Чернышевского (сны Веры Павловны, тот самый монолог «… Будущее светло и прекрасно. Любите его, стремитесь к нему… » и т. д.), всё – покорное принятие инструкций из рук каких-то там «Гостей из будущего» . Наличную 120-миллионную Российскую империю легко перечеркнули, или просто заслонили – Образом, Гипотезой, Видением.

Не здесь ли залегают психологические корни нашего «борца»? Всё ради Будущего, держаться за наличность, наличную реальность – убого, презренное дело. Да, скорее всего здесь. Ну, может, если попробовать копнуть ещё чуть глубже, узнать: а откуда это безоговорочное предпочтение Будущего, презрение к Настоящему? Тут ещё одной ступенькой вглубь от Чернышевского окажется, по-моему, Лермонтов… Ещё раз прошу извинить за сей «литературный бал», ведь у нас в «исходнике» всё же – политический анализ влиятельного министра Шингарёва.

А лермонтовская ступень этого нисхождения (или восхождения, ненужное зачеркнуть), это не менее знаменитые строки:

Любить… но кого же?.. на время – не стоит труда,

А вечно любить невозможно.

То есть Будущее для революционеров – форма Абсолюта. То, что не «на время»… В XVIII веке просветители подточили основы веры. Известна и избита фраза Вольтера «Если бы бога не было, Его надо было бы придумать». А по-моему, его ученики периода Великой французской революции продолжили: «А если бы бог был, Его надо было бы переделать». Чем они и занимались со всем революционным азартом. «Верховное существо», т. н. «культ Верховного существа» повлиял на очень многих в той Европе, но уж никак не на русских. Трясущаяся по парижским улицам тележка с загримированной бывшей проституткой и семенящий рядом Робеспьер – «Богиня» и Главный Жрец на национальном празднике, май 1794… Поклонялись тогда, навешивали венки и на «защитницу свободы» – гильотину. Трудновато было пленить этими красотами потомков князя Владимира, выбиравшего веру, в том числе по благолепию византийского богослужения. Но вот абстрактное, никем не видимое, нефактурное Будущее смогло набрать себе адептов, стало религией, Идеалом, сравняться с которым могла даже и не тщась любая конкретика, наличная фактура сегодняшнего дня, получившая теперь прозвище «гнусная рассейская действительность». «Буря бы грянула, что ли? Чаша с краями полна!» – ещё одни знаменитые строки (Н. Некрасова), на которые равнялись самые конструктивные программы, самые деловые и конкретные предложеня той эпохи, с чем и брались (не с «Капиталом» же! ) за револьверы и бомбы. Эта наивная, но упорная «абсолютизация», приводящая к забвению, презрению сегодняшней фактуры жизни и борьбе только «за Великое Будущее», по-моему, просто великолепно схвачена и спародирована Маяковским: «…Мысль одна под волосища вложена. “Причесываться? Зачем же?! На время не стоит труда, а вечно причёсанным быть невозможно”». Тоже, формально говоря, футурист, но уже совсем другого пошиба. Из числа преодолевших тот вековой наив, мельхиоровый декаданс, и своё будущее, футурум, воспринимавших, грубо, материально новые, более мощные паровозы, тракторы, новые стройматериалы (из этих футуристов, как известно, вышли конструктивисты). Абстрактные грёзы о Будущем для них и были невозможным прошловековым старьём…

То был почти и весь багаж полувековых борцов с царизмом (виноватого в их глазах тем, что он был «сегодняшним») за Будущее (правое по определению). Любая, даже полезная мера правительства – лишь наращение массы будущей лавины (« Лучше, что лавина, нависшая над государством, уже скатилась и перестаёт угрожать» ).

Как было рассмотрено ранее, объективно угрожающим, нависающим, даже, может, лавиноподобным было лишь аграрное перенаселение, малоземелье. И крайне симптоматично, что этой-то реально нависающей лавины ни борцы за Будущее, ни защитники Настоящего и не видели. Точнее, видели совершенно в неправильном свете: то, что они всерьёз полагали решить эту проблему раздачей помещичьих земель (которой, розданной до пяди, всё равно не хватило даже убывшему начиная с Первой мировой на 3–4 миллиона крестьянству), как они обхаживали крестьянских делегатов ещё в Госдуме первого созыва, прекрасно показывает, что единственная реальная «нависшая лавина» рассматривалась ими как один из десятка вопросов революционной, а затем и «Госдумовской» тактики.

Теперь можно и вернуться к популярной теории Арнольда Тойнби . Итоговой парадоксальной виной Николая II была его легковесность (вот уж точно: «Мене, текел, фарес» !), бездарность и лёгкость «вызова самодержавия» в его исполнении, приведшая к тому, что и «Ответ» оказался таким… – да что уж тут упражняться в уничижении! – оказался, в общем, таким, как «в феврале 1917» – хуже образа, сравнения всё равно не придумать. 

Данный текст является ознакомительным фрагментом.