2.4. „Антипольская акция"
2.4. „Антипольская акция"
Если хлопцы не прихлопнут, то парубки порубят
Пословица.
Украинские повстанцы вели борьбу не только против коммунистического и нацистского режимов и их союзников. В 1943–1944 гг. на западно-украинских землях разгорелся кровавый межэтнический украинско-польский конфликт, в котором УПА, наряду с Армией крайовой, играла главную роль.
Этот конфликт оказывает большое влияние на историческую память двух соседних народов, его оценка до сих пор является
хоть и второстепенной, но политической проблемой в отношениях между Украиной и Польшей.
Вместе с тем, российскими исследователями эта война изучена очень плохо, вернее, совсем не изучена.
Например, архивист Павел Аптекарь в одной из своих работ указывает, что «во время германской оккупации западных областей Украины некоторые повстанцы оставили о себе печальную память беспощадными расправами с мирными жителями, особенно с евреями и поляками. Пытались они, правда не слишком успешно, бороться и против появившихся в конце 1942 г. советских партизанских отрядов и диверсионно-разведывательных групп, а также подразделений Львовского округа Армии Крайовой»[205].
Как было показано выше, красным партизанам повстанцы противодействовали относительно успешно. Причины акции УПА против минного польского населениея и успех ее действий против «подразделений Львовского округа АК» как раз и будет рассмотрен в этой главе.
Представители ОУН и УПА всячески отрицали свою ответственность за развязывание украинско-польской резни, указывая на вину польской стороны. Ряд украинских историков даже заявляют о том, что случаи убийства поляков были неконтролируемым следствием борьбы УПА против красных и/или польских националистических партизан, а также польской коллаборационистской полиции.
Польские историки связывают в основном с инициативой ОУН и УПА. Например, ведущий специалист по истории польско-украинского конфликта Гжегож Мотыка утверждал, что гром грянул «средь белого дня»: «Вначале ничто не говорило о том, что Волынь станет местом таких трагических событий. Ещё на переломе 1942/1943 гг. ситуацию в этом регионе позитивно оценивало польское подполье»[206].
Оригинальный тезис выдвинул американский полонофил Тимоти Снайдер о том, что причиной украинско-польской резни стал Холокост, точнее, опыт украинских полицаев в соучастии в этом преступлении, перенесённый в УПА[207]. Однако, документальных подтверждений гипотезы до настоящего момента не приведено.
Описывая на основании ряда публикаций эмигрантской украинской историографии пасторальное, просто идиллическое соседство украинцев с поляками в 1930-е годы, Марк Солонин оппонировал безымянным злокозненным манипуляторам «Клио»: «Теперь нас хотят убедить в том, что эти люди так сильно обиделись на польскую власть, что через четыре года поели разгрома и исчезновения 2-й Речи Посполитой “стихийно и массово” пошли резать, рубить топорами, колоть штыками, пилить пилами своих польских соседей? Причём произошёл этот “стихийный взрыв народного возмущения” именно там и именно тогда, где и когда появились вооружённые отряды УПА»[208].
Не ясна формальная логика повествования: стихийное народное возмущение почему-то отделяется от появления Повстанческой армии.
Но куда важнее выкристаллизованное здесь наивное представление, бытующее как в украинской, так и в польской историографии о том, что резня началась только из-за политических противоречий между руководством АК и ОУН(б). Более того, ряд «специалистов» указывает на мифическую провокацию немцев или советов.
При этом упускается из виду та простая закономерность, что едва ли не любое межэтническое или межрелигиозное побоище происходит вследствие не каких-то умозрительных конструктов высокого начальства, а в результате массовой ненависти «глаза в глаза».
Поэтому опишем конкретные механизмы поступательного украинско-польского взаимного озверения.
Истоки украинско-польской розни уходят корнями в глубь столетий. Негативные стереотипы сознания приводили к тому, что поляки виделись украинцам спесивыми угнетателями, а украинцы полякам — дикими головорезами. В двадцатом веке особого накала отношения между двумя славянскими народами достигли во время Гражданской войны, а также в период Второй Республики Польской (1919–1939).
Украинское меньшинство, проживавшее на Волыни и в Галиции, всячески притеснялось. Никакого подобия национально-государственной или национально-культурной автономии на территории Западной Украины создано не было. Административно польская Украина была поделена на те же самые воеводства, что и остальная часть Польши.
Получить высшее образование на украинском языке в 1921–1939 гг. в Польше было невозможно, плюс ко всему украинцы, в большинстве своем крестьяне, испытывали социальный гнет со стороны польских помещиков.
Все эти меры содействовали террору со стороны УВО-ОУН, который, в свою очередь вел к усилению польского террора, частично описанного в разделе, посвященной истории Организации украинских националистов.
На «восточные окраины» правительство Польши переселяло осадников — бывших солдат Войска Польского, долженствовавших «сберегать» и без них малоземельные восточнославянские территории в составе Речи Посполитой. Волынь до 1918 г. входила в состав России, поэтому поляков на этих землях в 1939 г. было не более 15 %, и среди них прослойка осадников была больше, чем среди поляков-галичан.
В Галиции, и часто на Волыни поляки и евреи составляли в городах большинство населения. Например, из жителей такого «бастиона украинского национализма», как Львов, в конце 1930-х гг. украинцев было только 14 %. Польское население Западной Украины составляло меньшинство, но меньшинство де-факто привилегированное.
Всё это «заискрило» в очередной раз в сентябре 1939 года в виде повстанческой деятельности ОУН в Галиции и на Волыни[209], а также отдельных нападений представителей украинского населения на разбитые польские части. Политические органы Красной армии фиксировали высказывания украинцев с пожеланием вырезать всё польское население региона. Были отмечены случаи, когда пленные польские офицеры и солдаты просили органы НКВД усилить охрану лагерей, т. к. опасались террора отдельных представителей украинского меньшинства[210].
Таким образом, уже в сентябре 1939 года многие западные украинцы предстали в глазах поляков как предатели, не только не испытывающие благодарности за защиту от большевиков, но и стреляющие в спину армии, дерущейся «с врагами рода человеческого» — «гитлеровскими варварами» и «сталинскими извергами».
По обе стороны от новосозданной германско-советской границы власти рассматривали поляков как нелояльную группу населения, носителя «буржуазной государственности». Первое время органы НКВД видели в польском националистическом подполье основного врага. При этом проводилась своеобразная «коренизация» управленческого аппарата, то есть привлечение в силовые структуры и на госслужбу местного населения Волыни и Галиции — прежде всего, украинцев. Таким образом, в милицию попало множество украинцев (в том числе и членов ОУН), которые не упускали случая выместить на поляках злобу за обиды 1920-30-х гг.
То есть для поляков, внезапно ставших дискриминируемым меньшинством, украинцы предстали рьяными и мстительными пособниками оккупантов.
Летом 1941 г. довольно нелепым шагом для обеих меньшинств представлялось разделение Западной Украины, часть которой вошла в новосозданный РКХ часть — в уже существовавшее ГГ. Уже 30 июля 1941 года сотрудник немецкой полевой комендатуры в Дрогобыче писал, что западные украинцы за два года советского владычества не забыли притеснений со стороны польского режима, а присоединение Галиции к Генерал-губернаторству «…привело к ощутимому разочарованию украинцев. Они не могут себе представить, что снова должны жить в одной административной области вместе с ненавидемыми ими поляками»[211].
При этом волнообразный рост взаимных подозрений в связи с разочарованием от политики немцев отмечался уже через 2 месяца после начала войны. В сводке СД от 19 августа 1941 г. указывалось на пристальное внимание Волынского населения к событиям на фронтах: «На Волыни украинцы обеспокоены польской пропагандой о якобы катастрофическом положении на немецком фронте на востоке. К тому же [среди украинцев заметен] страх актов мести со стороны польских нелегальных организаций. Руководство, которое в настоящий момент находится преимущественно в руках группы Бандеры, ведёт, очевидно, исходя из политических целей, отнюдь не к успокоению. Везде [отмечается] идущее далеко обострение отношений между поляками и украинцами (Львов, Луцк, Ровно)»[212].
Более того, ситуация 1939–1941 гг. в отношении местной администрации в 1941–1942 гг. повторилась с точностью до наоборот. Поскольку украинское население было менее образованным, чем польское, то немцы, чтобы обеспечить эффективный контроль над территорией, стали активнее, чем советы, привлекать к управлению поляков. В сводке СД уже 27 августа 1941 г. отмечались вполне предсказуемые последствия подобной полити-ки: «Далынейшее обострение противоречий между поляками и украинцами вследствие проникновения первых во все учреждения. Сейчас особенно резкая борьба за занятие должностей на железной дороге и [в медицинском] страховании. Только в единичных случаях наличествует благоразумие, [говорящее о том,] что недостаток украинских специалистов и чрезмерно высокие претензии украинцев являются главной причиной приёма поляков на службу»[213].
Соперничество за занятие служебных мест было неслучайным. Представители каждой национальности отлично понимали, что произойдёт, если представители братского народа займут большинство мест в аппарате оккупационной администрации.
В донесении подполья АК с территории Львовщины в мае 1942 г. значилось: «Настроение среди украинцев… Отношение к полякам враждебное и коварное, затрудняющее жизнь…»[214].
О поведении поляков на немецкой службе сообщалось в одном из сообщений подпольщика ОУН с белорусско-украинского пограничья: «Если селянин пишет просьбу по-украински, то поляки говорят, что нужно писать по-немецки, а так как крестьянин не умеет писать по-немецки, то он полякам должен заплатить взятку, если же селянин пишет по-польски, то дело будет быстро решено.
Поляки хорошо запомнили те сёла, которые [в сентябре 1939 г.] при развале Польши [дружественно] встречали красных (из-за своей несознательности), или разоружали поляков. Теперь польская интеллигенция, которая хорошо владеет немецким языком, информирует немцев о тех сёлах как о партизанских гнёздах, и немцы расстреливали население тех сёл и жгли строения. Такая провокационная работа была более всего распространена в 1942 году…»[215].
Кроме соперничества за рабочие места (в том числе в полиции), бывшего одной из главных причин роста остервенения, наблюдалось и расхождение двух этнических групп Западной Украины по разные стороны политических барьеров.
Постеменно активизировалось польское националистическое подполье, на что указывалось во внутреннем документе ОУН, фиксирующем положение весны 1942 г.: «Польские организации действуют на всём просторе севера з [ападно]-украинских] з[емель], однако в разных территориях под разными названиями… Их общая политическая программа: „Независимая Польша" — это их объединяет.
Все действуют против украинцев. Мы для них большие враги, может, больше, чем немцы. К евреям и москалям относятся благосклонно. Заметно значительное сотрудничество. На Пасху были раскиданы польские листовки противонемецкие и проти-воукраинские»[216].
Большинство поляков постепенно стало видеть в нацистах большее зло, чем советы. К тому же между правительством В. Сикорского и СССР были заключены договорённости о взаимодействии. Это обусловило «левый поворот» польского меньшинства Западной Украины в 1942 году.
Об этом вспоминал командир дислоцировавшегося на Волыни с 1942 г. партизанского отряда ГРУ полковник Антон Брин-ский. По его словам, связавшись с польским подпольем и населением Полесья, советские разведчики получили содействие: «Везде, где бы мы ни встречались с польскими трудящимися, мы слышали в их словах… уверенность, что Польша вернёт себе самостоятельность при помощи своего народа. Поляки, не учавствовавшие ни в каких организациях, тоже помогали нам: сообщали ценные сведения, служили проводниками, укрывали наших людей, доставляли медикаменты и оружие»[217].
В обзоре СД от 9 октября 1942 г. настроениям в среде польского меньшинства Волыни и Полесья посвещалось несколько строк: «Позиция поляков также, как и прежде, обозначена двумя особенностями: с одной стороны, сильным выслуживанием, на которое указывают многие сотрудники немецких учреждений, с другой стороны — концентрацией на идее создания великопольского государства после окончания войны»[218]. Отмечая надежду поляков на то, что большевики после победы позволят снова создать польское государство, сводка указывала на тревожные для немцев сигналы: «Всё вновь и вновь наблюдается пособничество польского сельского населения [советским] бандам»[219].
Пройдя рейдом по территории Ровенской области в конце 1942 г., Сидор Ковпак подтверждал оценки немцев: «Настроение поляков по отношению к Советской власти, к Красной армии, красным партизанам исключительно хорошее. Многие поляки просились в наш отряд»[220].
Таким образом, перед украинцами Западной Украины, в первую очередь Волыни, польское меньшинство, и так не вызывав-шее симпатий, предстало вредным лакеем трёх зол: администрации нацистов в 1941–1942 гг., находящихся в подполье польских националистов в 1942 г., и советов, в 1942 г. представленных красными партизанами.
В свою очередь, украинское меньшинство предстало для поляков тем же самым: злорадным пособником коммунистических властей в 1939–1941 гг., жестокими холуями нацистских правителей в 1941–1942 гг., и скрытым сторонником террористической ОУН. Последняя, в связи с ослаблением других украинских партий и радикализацией настроения населения планомерно наращивала своё влияние.
Иными словами, на территории Волыни поляки и украинцы в течение трёх лет наблюдали, что любое изменение политической ситуации их соседи используют во вред им. Представители двух славянских народов осознали, что рядом с ними находится крайне опасная группа существ, с которыми невозможно договориться.
К концу 1942 года вражда достигла такого накала, что ситуация потихоньку начала уплывать из-под контроля немцев.
Об этом писал 1 ноября 1942 г. в обзоре ситуации генеральный комиссар Волыни-Подолья Шёне, предположительно на имя главы РКУ Эриха Коха: «Напряжённые отношения между отдельными национальными группами, в особенности белорусами и украинцами с одной стороны, и поляками — с другой, особенно обострились. В этом есть определённая система. Попытки с какой-то враждебной стороны беспокоить народ»[221]. Эти строки в оригинале подчёркнуты — очевидно, либо автором, либо респондентом документа.
Тревога оккупантов нарастала. 25 февраля 1943 г. гебитско-миссар области Брест-Литовска заявлял в отчёте Шёне за январь-февраль 1943 г.: «…Неблагонадёжные для нас элементы из различных национальных групп используют немецкую администрацию для межнациональной борьбы друг с другом. Местами происходят случаи, когда, например, сельский староста, если он поляк, злоупотребляет своим положением против украинцев, или если он украинец, то делает то же самое против поляков. Я разбираю каждый такой случай в отдельности и привлекаю виновных к ответственности»[222].
Однако, было уже поздно. Возникла Повстанческая армия.
Есть прямое свидетельство о том, что бандеровское руководство принятло решение о «деполонизации» Волыни. В 1946 г. Николай Лебедь, исполнявший обязанности главы ОУН с августа 1941 по май 1943 гг., опубликовал книгу об УПА, где, в частности, написал: «Чтобы не допустить стихийной массовой анти-польской акции и взаимной украинско-польской борьбы, которая в то время была бы полезной одновременно как большевикам, так и немцам, и ослабляла бы главный фронт освободительной борьбы, Украинская повстанческая армия пробовала втянуть поляков в совместную борьбу против немцев и большевиков. Когда же это не принесло никакого успеха, УПА приказала польскому населению покинуть украинские земли Волыни и Полесья»[223].
Не исключено, что Лебедь столь «смело» рассказал об этом приказе, так как не нёс полной ответственности за террор против мирного польского населения. Более того, есть данные, что сам и.о. главы ОУН выступал против резни, за перемирие или нейтралитет с АК[224], а главкомы УПА Клячковский и Шухевич последовательно настаивали на «зачистке тылов от враждебных элементов».
«Этническая чистка» была вполне в духе агрессивного национализма оуновцев. Например, в приказе одного из галицких уездных (повітових) руководителей «Серого» 10 апреля 1944 г. говорилось о необходимости «ускорить лйквидацию коммунистического элемента и уже в ближайшее время покончить с этим. Москалей-схидняков (за исключением украинцев-восточников), которые шатаются по области, вылавливать, составлять протоколы согласно прилагаемым анкетным листам, а их самих на месте расстреливать. То же самое в отношении поляков»[225].
Встает также вопрос о времени принятия политического решения о «деполонизации».
Атаман Тарас Боровец, враждебно настроенный к ОУН(б), писал, что это март 1943 г. — то есть еще до того момента, когда на место ушедших к УПА украинских полицейских пришли поляки.
Из данных, приводимым Лебедем, следует, что это в любом случае позже 18 мая 1943 г., когда последовало обращение Кляч-ковского к полякам, текст которого будет приведен ниже.
Иное предположение высказывает ведущий польский исследо-ватль УПА Гжегож Мотыка: февраль 1943 г., то есть время проведения Третьей конференции ОУН(б). УПА в тот момент существовала только в проектах, и Мотыка полагает, что бандеровские проекты непосредственно касались польского населения: «Этот приказ был, вероятно, издан в феврале 1943 г. во время 111 конференции ОУН. Увы, содержание самого постановления ОУН(б) неизвестно, поскольку бандеровцы никогда его не открыли. О том, что в указе содержалось, можно делать, таким образом, только собственные выводы на основе дальнейших событий. К сожалению, неизвестно, что было исполнением приказов ОУН-УПА, а что — нарушением. Неизвестно также, в случае, если поляки останутся на месте, приказано было убивать всех, или “только” мужчин. Факт, что убивали всех. Но руководство ли ОУН-УПА приказало сделать это, или к тому времени ситуация вышла из-под контроля?»[226].
Уже 25 февраля руководители советских партизанских формирований Ровенской области радировали в УШПД: «В Ровен-ской области националисты приступили к активным действиям. 9 февраля в деревне Поросна Владимирского района националисты уничтожили 21 семейство поляков, в деревне Сохи Домбровицкого района уничтожили 30 семейств поляков и группу партизан — 10 чел.»[227].
Получается, что бандеровцы начали уничтожать поляков еще до создания УПА, а решение о «деполонизации» Волыни на Третьей конференции, вероятно, утвердили.
Убийства шли по нарастающей. Командир партизанского отряда им. Хрущёва сообщал Тимофею Строкачу: «25 марта выру-бано население и сожжены пункты Заулок, Галиновск, Марьянов-ка, Перелесянка и др..
29 марта в с. Галиновка зарублено 18 чел., остальные ушли в лес. В этом елее поляку врачу Щепкину, жена его, член подпольной организации, привела бандеровцев — они отрезали врачу уши, нос вырвали и начали сечь на куски.
В селе Пундыки расстреляно до 50 поляков»[228].
В той же донесении, составленном на основании агентурных данных, подводился итог: «Ближайшая задача националистов — полное уничтожение поляков на территории Украины.
В Цуманском районе перед сотней национальной армии поставлена задача: уничтожить поляков и все их населенные пункты сжечь до 15 апреля»[229].
28 апреля командование объединенных партизанских отрядов Ровенской области сообщало в Центр, что националисты проводят массовый террор в отношении польского населения «…причем необходимо отметить, что националисты не расстреливают поляков, а режут их ножами и рубят топорами независимо от возраста и пола. В селе Трипутни националисты зарубили 14 польских семей, затем затащили убитых в дом и сожгли»[230].
Следует подчеркнуть, что к тому времени АК, основные отряды которой были сосредоточены в центральной Польше, представляла достаточно серьезную силу, с которой приходилось считаться и немцам, и красным партизанам. Тем не менее, бан-деровцы, — которые к тому моменту и армии-то ещё не создали, — были уверены, что справятся с польскими партизанами в любом случае.
При этом, помимо националистической ненависти, УПА и АК разводили в сторону политические противоречия. Украинские повстанцы и польские партизаны в 1942–1945 гг. многократно пытались договориться хотя бы о перемирии, но переговоры всегда заходили в тупик. Правительство Сикорского было признано западными союзниками и временами даже СССР. Поэтому антикоммунистическое руководство АК не могло, как УПА, объявить «войну на два фронта» — против Гитлера и Сталина. Борьба против коммунистов была бы расценена Англией и США чуть ли не как помощь Рейху. А терять поддержку свободного мира эмигрантское правительство не намеревалось, надеясь, что англичане и американцы помогут после войны восстановить суверенную Польшу в довоенных границах. А в антинацистском компромиссе не видели смысла лидеры ОУН и УПА.
Во второй половине марта и начале апреля около 5 тыс. украинских полицейских по призыву ОУН перешли в УПА или разошлись по домам.
Это «голосование ногами», по понятным причинам вызвало страх среди польского населения Волыни.
На место ушедших украинцев немцы быстро набрали поляков, пошедших на службу в полицию отчасти из страха перед УПА, отчасти из шкурных мотивов.
22-23 апреля 1943 г. — отряд УПА напал на село Яновая Долина в Костопольском районе и уничтожил от 500 до 600 человек — как полицейских, но в основном мирных жителей[231]. Это был первый случай истребления целого села.
18 мая 1943 г. главком УПА Клим Савур (Дмитрий Клячков-ский) через листовки, составленные, правда, на украинском языке, обратился к полякам:
«В настоящее время наша администрация оставила свои посты, чтобы у немцев не было доступа к нашим селам и они не могли нас уничтожить, как это было до сих пор. Вы первыми добровольно захотели занять их место и помогаете немцам проводить их бандитскую работу. Сейчас вы — слепое орудие в немецких руках, которое направлено против нас. Но помните, если польская общественность не повлияет на тех, кто пошел в администрацию, полицию и другие учреждения так, чтобы они их оставили, то гнев украинского народа выльется на тех поляков, которые живут на украинских землях. Каждое наше сожженное село, каждая наша жертва, которые будут следствием вашей вины, аукнутся вам… Поляки! Опомнитесь! Вернитесь домой. Те, которые сейчас служат и помогают немцам, еще могут вернуться, но завтра уже будет поздно. Кто будет и далее служить и помогать гестапо, того не минует заслуженная кара»[232].
В архивах почти не сохранилось листовок УПА на польском языке, из чего следует вывод, что воззвания ОУН к полякам были нацелены на «разъяснение» волынским украинцам «необходимости» резни поляков.
Кроме АК и полиции, поляки как с антинацистскими, так и на антибандеровскими мотивациями приняли самое активное участие и в советских партизанских формированиях, с которым УПА вела ожесточенную борьбу. В 1943–1944 гг. через отряды красных партизан на Волыни прошло пять тысяч поляков, в восточной Галиции — 500.
Со своей стороны, ЦШПД разработал специальную программу по вовлечению поляков в просоветское коммунистическое движение. Делалось это для того, чтобы «оторвать» их от АК, использовать в борьбе против немцев, а также, чтобы преждевременно не злить и не настраивать против СССР, несшего Польше коммунистические порядки. Последней цели служили и установки УШПД для советских партизан польские села не грабить, да и вообще обращаться с поляками безукоризненно.
Например, в радиограмме партизанского командира Шитова в УШПД 14 апреля 1943 г. значится дальнейшее расхождение политических симпатий двух этнических групп: «Население в городах Водруй, Овелях, Градиче 70–80 % — украинские националисты, к партизанам относятся плохо. Поляки принимают исключительно хорошо партизан»[233].
Об отношении бандеровцев к полякам свидетельствует отрывок из донесения о работе референтуры СБ ОУН Военного округа «Зарево» (северная часть Ровенской области) с 15 сентября по 15 октября 1943 г.:
«3. Поляки: выступают как 1. немецкие прислужники, как 2. красные партизаны, 3. как независимая вооруженная сила. Фактом является, что эти три группы имеют друг с другом общий язык. До сих пор не утверждено значительных выступления ПОЛЯКОВ против красных, или наоборот, а также против польских шуцманов (полицаев. — А. Г.) или против польских банд. Отсюда вывод, что немцы, как и большевики, используют поляков как орудие против нас, причем поляки никак не готовы гинуть вместе с немцами, или отдать себя без остатка большевикам. Немцам удалось использовать красноармейцев для борьбы с красноармейцами; большевикам — использовать поляков против немцев и нас для возможной позже оккупации Польши. Мы же до настоящего момента не использовали в большом масштабе ни одного национального] меньшинства на нашей территории для борьбы с врагами, прежде всего с красными.
Акция уничтожения поляков не дала ожидаемых последствий (sic!!! — А. Г.). Польский активный элемент в основном сберегся, и, с одной стороны, будет использовать немецко-большевицкую оккупацию Западной Украины, чтобы отомстить украинцам, а с другой стороны готовится к большому самостоятельному выступлению в благоприятный момент»[234].
Удивительно точно оценил ситуацию автор этого донесения, безвестный сотрудник СБ ОУН. Он высчитал мотивацию как руководителей советских партизан (вышеупомянутые установки главы Центрального штаба партизанского движения Пономаренко, касавшийся взаимоотношения красных партизан и поляков, были тайными), так и мотивацию польских националистов из АК — устроить восстание перед приходом Красной армии, операцию «Буря».
Конечной целью УПА являлось изгнание поляков на территорию собственно Польши. Террор был методом политической борьбы.
Многочисленные очевидцы, пережившие кошмар резни, вспоминают, как украинские повстанцы выдвигали польскому селу ультиматум: в 48 часов покинуть место проживания. В случае невыполнения приказа всё население деревни уничтожалось, а сама деревня сжигалась. Сёла палили и без предупреждений, чтобы жители не успели подготовиться к обороне.
По подсчетам польского историка Ольшанского, в июне 1943 г. на Волыни прошло 78 антипольских карательных акций, в июле — 300 (из них 57–11 июля, 22–12 июля), в августе — 135, в сентябре — 39[235]. То есть речь идет о согласованных операциях повстанцев.
26 августа 1943 г. Ковпак радировал Строкачу: «Все польское население от р. Днепр по всей Западной Украине уничтожается, польские села сожжены»[236].
Следует упомянуть и об участии гражданского населения Волыни в этнической чистке. Жители сёл вооружались топорами, вилами, косами, кольями — и шли убивать и грабить население соседнего польского села. Таких «боевых» крестьян прозвали «сокірниками», поскольку на украинский язык слово «топор» переводится как «сокіра». В большинстве случаев мирное украинское население в той или иной степени принуждалось бандеров-цами убивать соседей-поляков. Для полного блокирования села, как правило, недостаточно было сил собствено УПА, поэтому повстанцы буквально под дулом автомата гнали крестьян принимать участие в карательных акциях.
Среди волынских украинцев было две категории людей, которые спасали своих польских соседей. У первых были родственники или свойственники польской национальности. Вторыми были протестантские сектанты, прежде всего, баптисты, по моральным соображениям не участвовавшие в оргии насилия.
Из-за действий УПА поляки в массовом порядке бежали из сел. Они сосредотачивались в райцентрах, городах или больших лагерях в лесах, где их охраняли либо польские коллаборационисты, либо польские партизаны из АК и просоветских формирований. Около тридцати тысяч поляков с Волыни, а позже тысячи поляков из Галиции бежали на территорию оккупированной немцами Польши. Украинцы, в отличие от поляков, из мест своего постоянного проживания далеко не отъезжали — разве что из сожжённой деревни в соседнюю или в лес — под защиту УПА.
Отряды АК, наряду с советскими партизанами, также уничтожали украинские села вместе с жителями. В отчетах командо-ванию, внятно запрещавшему массовый террор против гражданских лиц, это представлялось как проведение «ответных акций».
Отметим, что общие подсчеты жертв затруднены — в обстановке партизанской войны и хаоса официальной статистики никто не вёл. Но можно с уверенностью говорить о том, что в украинско-польском межэтническом противостоянии только на Волыни погибло не менее 50 тыс. поляков и не менее 10 тыс. украинцев, хотя называются и иные цифры.
При этом, по подсчетам польских историков, на Волыни в 1943–1944 гг. прошло не менее 150-ти боев и стычек АК с УПА, в которых погибли сотни бойцов с каждой стороны[237].
То есть подавляющее большинство жертв составили не бойцы из националистических формирований, а мирные польские и украинские крестьяне.
Для иллюстрации конфликта процитируем один документ. Судя по его некоторым параметрам — образное описание событий, отсутствие подписи, числа, получателя отчета — и сопутствующим документам, хранящимся в той же папке, это составленный на основе отчетов УПА черновик для информационно-пропагандистских материалов, издававшихся подпольными типографиями. Однако, о характере конфликта это свидетельсво эпохи повествует довольно красноречиво:
«Дня 17 июня 1943 года (…) Приказано разбить и уничтожить два фольварка (небольших польских усадьбы. — А. Г.): Гор-ко-Полонка и Городище. Со стороны Лаврова я увидел ракеты, которые трижды взорвались. Стало понятно, что наступление началось. Немедленно даю приказ наступать на фольварк. Без единого выстрела вступаем в центр фольварка. Из-за конюшни раздается выстрел часового. В ответ прозвучали наши выстрелы. Начался короткий, но упорный бой. Поляки отстреливались со стен. Чтобы лучше сориентироваться, откуда бьет враг, мы зажгли солому. Ляхи начали убегать с фольварка. Повстанцы занимали здание за зданием. Из-под строений доставали ляхов и резали, говоря: “Это вам за наши села и семьи, которые вы пожгли». Поляки выкручивались на длинных советских штыках, кричали: «На милосць Бога, даруце нам жицэ, я ниц не винен (не винна)” А сзади четовой (командир четы, аналога взвода в Красной армии. — А. Г.) О., с разбитой головой, отзывается: “Наши дети, наши старики, были ли виноваты, что вы их кидали живьем в огонь?” И работа идет дальше. Фольварк пылает красным пламенем. За это время поляки попрятались на чердаке и оттуда отстреливались. После короткого боя мы подожгли строение с ляхами, где они и погорели. (…)
С 19–20 июня отдел выдвинулся в село Ратнов, где спалил фольварк и без боя вышел в направлении села Коршевец. На следующий день разведка донесла, что в село Новостав приехал один немец. Тогда я взял нескольких бойцов, зашли и мы в село Новостав и окружили со всех сторон немца. Действительно интересно было видеть ту минуту, когда бойцы гаркнули немаку: “Хэндэ Хох”. Немак сразу хотел стрелять, но, посмотрев, что он со всех сторон окружен, начал скулить: “Майне либе камерад, подарите мне жизнь, у меня дома дети”. Бойцы начали кричать: “Убить!” Я ответил, что надо проверить, что это за личность. По проверке выходит, что этот немчик не из полиции и не партийный (не член НСДАП. — А. /Г), а к населению относится вполне допустимо. Тогда я ему говорю: “УПА будет уничтожать СД (немецкую службу безопасности. — А. Г), СС и партийцев, а [не] таких как он — беспартийных и солдат, которые из-за СД должны биться на фронте”. Немчик из благодарности обнял ноги и благодарил, плача от радости»[238].
Обратим внимание: солдата Рейха, представителя военно-репрессивной тоталитарной машины, устроившей в Украине варварский террор и грабеж, по размышлении решаили отпустить, относясь к нему как к военнопленному, которые по правилам ведения войны не считаются врагами. А «братьев-славян», в том числе женщин (кто же еще кричал: «Ниц не винна!»?), украинские бойцы прокалывали штыками с «убедительной» аргументацией: польская полиция жгла украинских детей и стариков.
Подобными были действия как поляков, так и украинцев, Националистическая ненависть друг к другу, битва не только за собственное государство, но и за «кровь и почву» ослепила в те годы сотни тысяч представителей соседних народов.
Немаловажно отметить, что чехи, составлявшие в тот период до 3 % населения Волыни, с ужасом наблюдали побоище, поскольку держались строгого нейтралитета. После войны они были организованно высланы в Чехословакию.
Касаясь противостояния УПА и АК, можно выделить несколько основных этапов борьбы двух партизанских армий.
Первый этап пришёлся на весну 1943 г., когда УПА только создавалась, но повстанцы уже предприняли первые антиполь-ские акции. В это время АК действовала ограниченно, создавая в польских хуторах и селах на Волыни сеть самооборонных баз.
Второй этап приходится на лето 1943 г., когда террор бан-деровцев против поляков принял широкие масштабы, а Армия Крайова начала свой террор.
Третий этап приходится на осень — зиму 1943 г. Он характеризуется усилением террора АК и одновременным ростом интенсивности операций УПА, направленной против АК. Бандеровцы продолжающей расширять зону своей деятельности. Наибольшее бегство поляков из края и из сельской местности в райцентры относится как раз ко второму и третьему периоду противостояния.
На четвертом этапе — февраль — апрель 1944 г. — АК сформировала на территории Волынской области (западная Волынь) 27-ю дивизию, насчитывавшую около 6,5 тыс. партизан. Ее деятельность разворачивалась на незначительной территории, однако на этой местности мирные поляки чувствовали себя относительно защищёнными. Но дивизия из-a участия в операции «Буря» вскоре была разбита немцами, а Волынь заняла Красная армия, под влиянием которой украинско-польская партизанская война в целом прекратилась. Как военная структура АК весной-летом 1944 года на Волыни исчезла.
Потрёпанные УПА, разбитые немцами, частично ушедшие в центральную Польшу, волынские отряды АК были добиты НКВД.
В конце 1943 — начале 1944 г. украинско-польское противостояние перекинулось в Галицию, где оно обрело свою специфику.
Если на Волыни поляки составляли коллаборационистскую полицию, бившуюся против УПА, то в Галиции, входившей в Генерал-губернаторство, полицаями и шуцманами были по преимуществу украинцы.
Созданная бандеровцами в июле — августе 1943 г. Украинская национальная самооборона (УНС), аналог УПА, сразу же начала акции не только против красных партизан или немцев, но и против поляков.
Количество антипольских акций УНС, позже получившей наименование УПА-Запад: август 1943 г. — 45, сентябрь — 61, октябрь — 93, ноябрь — 309, январь — 466. В феврале же и марте 1944 г. в Галиции началась просто кровавая вакханалия[239].
Как и на Волыни, в Галиции исходная, исторически обусловленная взаимная украино-польская неприязнь дополнительно провоцировалась и усугублялась целым рядом конкретных обстоятельств.
Осенью 1943 г. польские партизаны проводили диверсии рядом с украинскими деревнями, которые по этой причине подвергались ударам немецких карателей. В свою очередь, злость польских партизан к украинцам тоже имела свои объективные причины — уже упоминавшийся массовый полицейский и военно-политический коллаборационизм. В частности, создание украинской дивизии «Галичина», входившей в столь ненавистную структуру СС, было воспринято поляками с явным негодованием.
В январе 1944 г. АК в Восточной Галиции насчитывала около 30 тыс. человек — то есть больше, чем весь состав УПА, — но лишь меньшинство из них было вооружено, и далеко не все были обучены военному делу. Борьбу с оккупантами АК вела в ограниченных масштабах.
Деятельность УПА по изгнанию из сел немецкой и перепод-чинению украинской коллаборационистской администрации вызвала гнев немцев и венгров. Последние проводили акции против УПА и украинских сёл отчасти из-за того, что искренне стремились защитить поляков. Немцы же боролись с УПА из-за того, что повстанцы срывали намеченные оккупантами действия по «дограблению» региона и мобилизации украинского населения — и на работы, и даже в армейские структуры.
Конфликт с поляками перекинулся и в Закерзонье — на территории вокруг городков Перемышль, Замостье, Холм, Бяла-Подляска, куда по просьбам местного населения первые отряды ОУН и УПА стали «наведываться» еще в ноябре 1943 г.
В начале 1944 г. «…Из отрядов УПА стала создаваться мощная армейская группировка (насчитывавшая до 1,5–2 тыс. Бойцов. — А. Г.). Из Карпат на пополнение местных повстанческих отрядов пришел целый выпуск офицерской школы УПА “Олени”, состоявший из бывших студентов и гимназистов. С Волыни прибыли отряды “Волков”, имени Богуна и др. Был даже создан особый фронт УПА — Холмский»[240].
«Тут их противниками были преимущественно польские подпольные формирования Армии Краевой, численность которых (вместе с другими польским партизанскими формированиями. — А. Г.) составляла до 15 тыс. бойцов»[241].
В первой половине 1944 г. АК проиграла войну УПА — как уже отмечалось, на Волыни, но и в Галиции.
АК и другие польские партизаны проиграли и в Закерзонье, несмотря на относительно высокий процент польского населения и непосредственную близость Центральной Польши.
29 мая один из руководителей Грубешовского района Батальонов хлопских Ю. Блашяк («Грох») писал в донесении командованию: «Вызванная оккупантами национальная борьба принесла польской стороне на территории района № 5 полное поражение. На нынешнее время он целиком утрачен…»[242].
Уже в марте 1944 г. поляки-галичане, традиционно недолюбливавшие коммунистов, с нетерпением ждали прихода Красной армии, долженствовавшей утихомирить «украинскую бестию»[243].
Невозможность обеспечить АК безопасность мирного населения подтверждены и исследованиями польского историка Венгерского[244]. Не помогали и «ответные акции» по уничтожению украинских сел.
АК в Галиции была добита коммунистической властью. Но уже к приходу коммунистов ее поражение полностью подготовили украинские повстанцы.
В Сокольском, Радеховском и Каменецком районах восточной Галиции во второй половине мая структуры АК находились в фазе ликвидации. На июль 1944 г. во Львовском округе АК остался только инспекторат (отдел) Львов-город и частично — Западный инспекторат.
Из-за действий УПА в Галиции сорвалась планируемая поляками операция «Буря» — удар по немецким тылам в Галиции и попытка помочь Советам при занятии Львова. «Буря» не явилась сколько-нибудь серьезной помощью Красной армии при проведении Львовско-сандомирской наступательной операции. Сразу же после занятия Львова (27 июля1944 г.) Советы начали насильственное разоружение отрядов АК.
Таким образом, в Галиции военное противостояние УПА-АК проходило в два этапа.
На первом этапе (конец 1943-го, начало 1944 г.) между АК и УНС — УПА-Запад, начавший антипольские акции ещё в августе, начались боевые действия. На втором этапе (март — август 1944 г.) отряды Армии крайовой потерпели поражение от украинских повстанцев, завершившееся разгромом польского Сопротивления со стороны коммунистической власти.
В целом в Галиции от рук УПА погибло от 20 до 30 тыс. поляков[245]. В свою очередь, от рук поляков погибло около 10 тысяч украинцев Львовской, Дрогобычской, Тернопольской и Станиславской областей УССР.
1 сентября 1944 г. руководство УПА-Запад издало приказ: «массовые антипольские акции прекращаются». Отныне предписывалось уничтожать «только» поляков, помогающих большевикам или воюющих против украинцев в АК[246].
С конца 1944 г. украинско-польская резня сошла «на нет» из-за прихода коммунистов — перед лицом новой, на сей раз смертельной для них опасности, националисты двух стран прекратили войну друг с другом. Хотя, приказа прекратить антиукраин-ские акции руководство АК не отдавало, поскольку и приказа о начале террора не было.
Однако, случаи убийства поляков отрядами УПА и мирных украинцев польскими партизанами происходили и позже. Приведем «Донесение советника НКВД при Министерстве общественной безопасности Польши Н. Н. Селивановского народному комиссару внутренних дел СССР Л. П. Берии об убийствах мирного украинского населения отрядом Армии Крайовой под командованием подпоручика Цыбульского». Действие происходило в Закерзонье:
«6 июня с. г. (1945. — А. Г.) банда “АК” подпоручика ЦЫБУЛЬСКОГО, известного по псевдониму “Сокол”, учинила погром над украинским населением деревни Вежховина (13 километров юго-западнее города Холм).
Банда “Сокол” численностью более 200 человек, в форме Войска Польского, вооруженная станковыми и ручными пулеметами, автоматами, винтовками, подошла к селу на 45 подводах и частью в пешем строю.
Украинские жители, приняв банду за польские части, возвращающиеся с фронта, встретили ее почестями и цветами.
Пройдя через село и сосредоточив обоз в ближайшем лесу, бандиты возвратились и начали поголовное истребление украинцев.
Бандиты убили 202 человека, в том числе грудных детей, подростков, мужчин и женщин всех возрастов.
Мирные жители убивались огнестрельным оружием, мотыгами, лопатами, топорами, ножами, женщинам рубили головы, мужчин пытали раскаленными железными прутьями.
Забрав часть имущества из квартир убитых и 65 голов скота, банда направилась к селу Селец, Холмского уезда.
Против банды “Сокол” из города Холм была направлена на двух автомашинах и бронетранспортере оперативная группа, возглавляемая Холмским отделом общественной безопасности в составе 80 человек сотрудников отдела общественной безопасности, милиции и курсантов школы подхорунжих Войска Польского.
Оперативная группа вступила в бой с бандой и, увидев численное превосходство бандитов, беспорядочно бежала, бросив машины и бронетранспортер с вооружением; 30 человек добровольно сдались в плен и вступили в банду.
Силами второго батальона 98 пограничного полка войск НКВД было организовано преследование бандитов. В результате операции с 7 по 11 июня банда “Сокол” была окружена в селе Гута и после продолжительного боя полностью разгромлена.
В бою убито 170 бандитов и взято в плен 7 человек. В числе убитых — руководитель банды «Сокол» и его заместитель “Стрый”.
У бандитов захвачено: крупнокалиберных пулеметов 5 станковых пулеметов 1, ручных пулеметов 4, автоматов 32, винтовок 62, пистолетов 3, гранат 35, лошадей 98, повозок — 44, штабные документы и вещевое имущество, сожжен склад боеприпасов. Кроме того, взяты захваченные бандитами бронетранспортер и две автомашины.
Во время боя в селе сожжено 164 дома, из которых вели огонь. бандиты. В этих домах, по неточным данным, сгорело до 30 раненых бандитов.
Наши потери — убито 5 человек, ранен 1.
Один из пленных бандитов ОСТАПЮК Эдвард, лично участвовавший а погроме в селе Вежховина, показал:
“Когда мы все собрались, “Сокол” сказал, что советы хотят разбить все отряды “АК” и чтобы не допустить этого, имею задачу вести борьбу с советами. 5 июня “Сокол” дал приказ перебить всех украинцев в районе Холма, Красностава и Грубешова, после чего совершить налет на город Грубешов, где разгромить кавалерийскую часть (польскую) и гарнизон НКВД, что и начали делать. В 12 часов 6 июня вся банда “Сокол” на 45 подводах заехала а украинское село Вежховина и начала проверять документы местных жителей. Украинцев, независимо от возраста и пола, мы на месте расстреливали и грабили их дома”
О вышеизложенном мною информирован Берут (глава просоветского правительства Польши. — Л. ?), который дал указания судить в показательном порядке захваченных участников бандитского погрома.
Этот факт будет освещен в печати с опубликованием фотоснимков убитых аковцами детей и мирных граждан»[247].
Обратим внимание — польские повстанцы без труда разгромили посланных против них соплеменников-поляков, едва не половина из которых перешла на сторону антикоммунистов. И тут же отряд «Сокола» с небольшими потерями уничтожают советские пограничники. Случай очень характерный: в 1945 г. созданные коммунистами вооруженные силы и репрессивно-карательные органы «народной Польши» отличались крайне низким уровнем профессионализма и столь же низким уровнем верности новому режиму.
Что же касается украино-польской резни 1943–1944 гг., то она остается одной из самых трагических и нелепых страниц в истории региона. Два национально-освободительных движения — УПА и АК — во время схватки двух тоталитарных сверхдержав не только воевали друг против друга, но и занимались этническими чистками — истреблением мирного населения, а также откровенным вандализмом — взрыванием и разгромом польских римско-католических костелов и греко-католических и православных украинских церквей, уничтожением памятников старины[248].
Итоговые подсчеты в данном случае, как уже отмечалось, затруднены. Тем не менее, общее количество поляков, убитых УПА, историками определяется примерной цифрой от 80 до 100 тыс. человек. В результате резни погибло также по разным оценкам от 15-ти до 30-ти тысяч украинцев.