Двойной удар. Против второй революции и реакции

Двойной удар. Против второй революции и реакции

Законодательно обеспечив НСДАП статус единственной партии, Гитлер понял, что нужна передышка. Следовало принять ряд правовых уложений с целью упрочения революционных завоеваний. Так, в соответствии с законом «о единстве партии и государства» от 1 декабря НСДАП была провозглашена правовой общественной организацией, а положение фюрера узаконено. В то же время его партийный делегат Рудольф Гесс и глава штаба СА Эрнст Рем вошли в правительство рейха. Обещание, данное накануне выборов 5 марта, не менять состав кабинета, уже нарушенное с назначением Геббельса, теперь и вовсе превратилось в пустой звук. В результате принятия еще целого ряда законов управление землями перешло под контроль рейха, а их сеймы упразднены. «Логическим» следствием этих мер стала отмена представительного собрания на уровне рейха – рейхстага – с 14 февраля 1934 года.

После судорожной активности первых месяцев можно было ожидать некоторого затишья. В первые недели и месяцы своего правления новый канцлер вопреки собственным привычкам ежедневно в 10 утра появлялся в своем кабинете. Проживал он временно на пятом этаже канцелярии, поскольку его служебную квартиру занял Гинденбург (в президентском дворце шел ремонт). Для отдыха или обдумывания важных решений Гитлер удалялся в Оберзальцберг.

Как и каждое лето, он не преминул побывать на Байройтском фестивале, где его встречала Уинифред Вагнер. Там же к нему присоединился Геббельс, на сей раз явившийся без жены – они поссорились из-за должности председательницы немецкого центра моды, который Магда мечтала занять. Гитлер настоял, чтобы она все же приехала, и выступил в роли примирителя – не в первый и не в последний раз. И подтвердил правоту мужа: «Женщинам нечего делать в общественных учреждениях». Согласно некоторым свидетельствам, Гитлер не остался равнодушным к прелестям очаровательной Магды, хотя его вполне устраивало, что она замужем за другим. Она со своей стороны вроде бы пылко его любила и воспринимала брак с гауляйтером Берлина (а затем министром пропаганды) в первую очередь как возможность находиться поблизости от предмета своей страсти. Действительно, в год, предшествовавший приходу Гитлера к власти, так же как и впоследствии, фюрер проводил в обществе четы Геббельсов немало времени: бывал у них дома, вместе с ними ходил в театр и в оперу, принимал их у себя в Берлине и Оберзальцберге. Геббельс постоянно подчеркивает, насколько «мил» тот был с ними. Судя по всему, Гитлер не любил оставаться один. Чтобы поддерживать свою энергетику и убеждать самого себя в важности своей «исторической миссии», ему требовалась толпа зрителей; правда и то, что он нуждался в искренних друзьях, чтобы расслабиться, поболтать, вспомнить юность, войну и «годы борьбы» – на эти темы он мог распространяться бесконечно. Кроме того, в узком кругу он любил делиться планами на будущее.

Летом 1933 года все его внимание занимал один вопрос – как стать преемником Гинденбурга. Он размышлял о восстановлении монархии или замене президента республики другой видной фигурой, представляющей традиционные правые силы. Одним из претендентов, и отнюдь не склонным к бездействию, был его вице-канцлер фон Папен, стремившийся восстановить равновесие внутри того, что он называл «картелем власти», в пользу консерваторов. Это казалось ему тем более необходимым, что, несмотря на призывы Гитлера и Фрика к окончанию революции, нельзя было исключить подъема второй революционной волны. Все более явная угроза исходила и от СА. Тем же летом Рем, в числе прочего, объявил, что ни СА, ни СС – формально подчинявшиеся ему, – не потерпят, чтобы революция выдохлась или остановилась на полдороге. Национальная революция состоялась, теперь пришла пора «национал-социалистической» революции.

Назначение Рема членом правительства не охладило его пыла. Он не скрывал своих всегдашних устремлений: превратить СА в армию национал-социалистов и заменить ею традиционные вооруженные силы – этот «серый камень», который, по его словам, следовало утопить «в коричневых водах СА». Само собой разумеется, в рейхсвере придерживались диаметрально противоположного мнения: СА, как во времена ее основания, должна оставаться резервной вспомогательной и полностью подконтрольной силой. С тех пор как существовало национальное немецкое государство, военные всегда играли решающую роль в решении всех важных вопросов и не собирались отказываться от нее в новой Германии, покоящейся на «согласии», достигнутом между традиционными силами и Гитлером. Их позиция представлялась особенно весомой, поскольку они пользовались поддержкой президента республики, одновременно являвшегося главнокомандующим. Кроме того, все, кто испытывал ностальгию по прежнему порядку, особенно в окружении фон Папена, также смотрели на них с надеждой.

Следуя заложенной Бисмарком традиции «реальной политики», Гитлер поначалу не возражал против разделения власти между ним и военщиной – в полном согласии с теорией о двух «опорных столбах», на которых держится государство. В это время он так же нуждался в рейхсвере, как рейхсвер нуждался в нем, чтобы освободить Германию от обязательств и ограничений, наложенных Версальским договором. Ему была необходима поддержка военных, чтобы стать полновластным хозяином государства, взять на себя функции и президента, и канцлера – прежде чем превратиться в фюрера всей страны в полном смысле этого слова (Геббельс писал об этом уже 25 августа 1933 года). Таким образом, проблемы, связанные с СА, рейхсвером и наследием Гинденбурга, оказались тесно переплетенными между собой.

Пытаясь достичь равновесия между старыми и новыми силами, Гитлер поначалу рассматривал СА как полезный противовес. Однако с ростом рядов этой организации (после того, как в нее влилась «Стальная каска», общая численность ее членов перевалила за 1,5 миллиона человек) и при явном преобладании мелкобуржуазных элементов и рабочих, в том числе бывших коммунистов, «коричневые» превратились в сборище недовольных. По их мнению, в новом рейхе слишком много места отводилось представителям прежних элит, а вот «простому народу» его не хватало; усилению этих настроений в немалой мере способствовала волна разочарований, постигшая крестьянство и бывшие средние классы. Рем, в отличие от Гитлера, после мая 1933 года закрывшего прием в НСДАП, дабы избежать притока нежелательных и оппортунистически настроенных элементов, распахнул двери перед всеми недовольными. Очарованный магией больших чисел, он радовался укрупнению своих отрядов, рассчитывая использовать их в личных целях. Однако его неуклюжие манеры, отсутствие чутья и физическая невзрачность привели лишь к тому, что он повсюду нажил себе врагов. Его ненавидели представители земель, где комиссары рейха с неудовольствием наблюдали за бесчинствами его молодчиков; его терпеть не могли в полиции, объединяемой под управлением Генриха Гиммлера и шефа службы безопасности СД Рейнхарда Гейдриха; он вызывал оскомину у министра-президента Пруссии и шефа гестапо Германа Геринга; его на дух не выносил Йозеф Геббельс, не забывший об учиненных им мятежах в Берлине начала 1930-х. Таким образом, против Рема образовалась целая коалиция высших чинов НСДАП, которая оказывала давление не только на вооруженные силы, но и на канцлера. Тот, по своему обыкновению, предпочитал выждать. Осенью 1933 года он дал гестапо и СД негласное указание собрать информацию о правой оппозиции, группировавшейся вокруг фон Папена, и левой оппозиции, свившей себе гнездо в рядах СА. В течение следующей весны ситуация развивалась таким образом, что стало очевидно; не позже чем в июле разразится новый кризис. Многие наблюдатели предрекали конец гитлеровского режима и его замену военной диктатурой (о возврате к демократии никто уже не помышлял).

На новом витке гонки за власть инициативу взяли на себя консерваторы. Важную роль сыграл в это время сотрудник и «негр» фон Папена, мюнхенский адвокат Эдгард Юлиус Юнг. Именно он составил текст речи, произнесенной вице-канцлером 17 июня в огромном амфитеатре Марбургского университета. В этой речи он предостерегал слушателей против идеи второй революционной волны, за которой непременно последует третья: «Тот, кто угрожает гильотиной, может стать первым, кого на ней казнят». В заключение фон Папен подверг разрушительной критике эгоизм, бесхребетность, лживость, высокомерие и многие другие пороки, распространившиеся в условиях революции.

Геббельс немедленно запретил распространение этого текста, но его копии уже успели попасть за границу. Франкфуртское радио, вовремя не получившее приказа о запрете, зачитало послание. Несколько дней спустя Юнга арестовали. Если консерваторы надеялись, что выступление фон Папена сподвигнет рейхсвер к активным действиям, то они жестоко просчитались. Генерал фон Бломберг и глава его кабинета полковник фон Рейхенау – человек холодного ума и трезвого расчета – ставили на Гитлера, а не на «джентльмена», чтобы убрать с дороги Рема и его коричневых головорезов. Их расчет полностью оправдался.

Вернувшись из своего первого зарубежного вояжа – он ездил в Венецию для встречи с Муссолини, – Гитлер отправился в домашнюю резиденцию Гинденбурга для обсуждения марбургского инцидента. Президента он застал в плачевном состоянии. Следовало действовать быстро. Гиммлер и Гейдрих предупредили шефов СС и СД о том, что готовится «мятеж» СА, и передали списки лиц, подлежащих уничтожению. 25 июня Рудольф Гесс выступил в Кельне с грозной речью, направленной против всех, кто поддерживает вторую революцию. «Великий стратег революции, – вещал он, – это Адольф Гитлер. Только ему известно, до каких пределов можно дойти, чего можно добиться и какие средства следует употребить в каждой конкретной ситуации. Он действует расчетливо, и если кому-то кажется, что он подстраивается под обстоятельства, то это не так: он обладает даром провидения, и все его поступки продиктованы дальними целями революции». Тот, кто смеет рвать тонкие нити его стратегий, заключил он, является врагом революции, даже если сам не сознает, что творит.

Посыл был выражен предельно ясно, и он не остался единственным. Три дня спустя министр рейхсвера написал в «Фолькишер беобахтер», что государство и армия суть одно и то же. За несколько дней до того Рема исключили из Федерации немецких офицеров. В конце месяца Генеральный штаб армии был приведен в состояние тревоги, а бойцам СС было выдано оружие и предоставлены транспортные средства. Вместе с фон Бломбергом и фон Рейхенау были поставлены в известность шеф армейского управления генерал фон Фритш и начальник Генштаба генерал Бек, которым сообщили, что армия должна готовиться к ликвидации путча, затеваемого силами СА.

Если не считать закупки оружия, общего недовольства в рядах, горячих речей и некоторых отдельных демонстраций силы, следует признать, что убедительные доказательства того, что СА в это время действительно готовила восстание, отсутствуют. Убедить всех в реальности угрозы помогли сфабрикованные документы и ложные приказы. Очевидно другое: акция против СА готовилась с величайшей тщательностью. Вечером 28 июня Гитлер находился в Эссене, где праздновал свадьбу гауляйтер Тербовен. Оттуда он позвонил Рему, уехавшему в Бад Висзее для лечения ревматизма. Гитлер потребовал, чтобы послезавтра он прибыл к нему, прихватив с собой всех руководителей СА. Рем выразил восторг от предстоящей встречи и пообещал, что все исполнит в точности.

29-го Гитлер проводил инспекцию служебных помещений добровольческих трудовых отрядов в Вестфалии. Утром он созвонился с Геббельсом и пригласил того приехать в Бад-Годесберг; затем, прервав поездку, в полдень отправился в отель «Дреезен» (насколько можно судить по довольно туманным записям в дневнике Геббельса, министр пропаганды скорее готовился к некоей акции против «реакционеров»). В отеле Гитлеру передали последние сведения о том, что отряды СА организовали несколько новых маршей протеста, и вручили доклад мюнхенского гауляйтера Адольфа Вагнера, в котором говорилось об «объединениях путчистов». Канцлер решил рано утром выехать в Мюнхен. В министерстве внутренних дел Баварии он лично разжаловал двух высших офицеров СА, возглавлявших демонстрантов: «Вы арестованы и будете расстреляны!» Затем, не теряя ни минуты, двинулся в Бад Висзее, чтобы разобраться с «изменниками». Рем еще спал, когда Гитлер ворвался к нему в комнату и объявил: «Эрнст, ты арестован». В постели с Ремом оказался некий юноша, и нацистская пропаганда впоследствии широко использовала этот факт для разоблачения безнравственности и извращенности Рема и его окружения (гомосексуальные наклонности шефа СА давно не были секретом ни для Гитлера, ни для его присных). В последовавшие несколько часов десятки членов СА были уничтожены. Расстрельной командой заправлял Зепп Дитрих – шеф личной охраны фюрера, разумеется действовавший по его приказу.

Тем временем прибыл Рудольф Гесс. Согласно указаниям Гитлера, Герингу был по телефону передан пароль – «Колибри», – послуживший сигналом к началу действий в Берлине и некоторых других городах. На сей раз мишенью стали члены СА и правой оппозиции, а также кое-кто из личных недругов нацистов; кое-кого убили просто по ошибке. В числе жертв оказались генерал Шлейхер, его жена и его бывший соратник генерал фон Бредов; Грегор Штрассер; Эрих Клаузенер – глава министерства транспорта и руководитель католической организации; бывший генеральный комиссар Баварии Густав фон Кар; Фриц Герлих, главный редактор католического журнала «Прямой путь»; отец Штемпфле, читавший рукопись «Майн Кампф» и, судя по всему, узнавший слишком много о личной жизни Гитлера. Месть – это блюдо, которое подают холодным…

Единственным, кто избежал немедленного уничтожения, был сам Рем, хотя добровольцев, готовых прикончить его, хватало, взять хотя бы Макса Амана или Рудольфа Гесса. Нашлись и такие, кто требовал судебного разбирательства, среди них – генерал фон Эпп и министр правосудия Баварии Ганс Франк, громко возмущавшиеся дикими убийствами и казнями без суда и следствия. Однако Гитлер понимал: резня не принесет результата, если не ликвидировать истинных вдохновителей движения неподчинения.

Днем 1 июля, пока Гитлер в саду канцелярии угощал чаем членов правительства и их родственников, комендант первого концентрационного лагеря СС в Дахау Теодор Эйке явился в камеру к Рему и вручил ему револьвер и номер специального выпуска «Фолькишер беобахтер», в котором рассказывалось о его распутной жизни, о его гомосексуализме и неверности, однако ни словом не упоминалось о путче. Рем отказался покончить жизнь самоубийством, что в глазах Эйке служило явным признанием вины, и он хладнокровно застрелил Рема. 2 июля нацистская «Варфоломеевская ночь» завершилась. Она унесла жизни 89 человек. В тот же день был принят закон, оправдывающий принятие любых мер, направленных на защиту государства. Назавтра фон Бломберг на заседании совета министров поблагодарил канцлера за решительность и отвагу, избавившие немецкий народ от угрозы гражданской войны.

Как следует оценить мотивацию и поведение Гитлера? Перед лицом растущей активности СА и все более горячих речей ее шефа, канцлер, видимо, ожидал в ближайшем будущем осложнения ситуации и боялся, что она выйдет из-под контроля, поставив под угрозу все, чего он, действуя постепенно, шаг за шагом, добился, тем более что он находился в двух шагах от окончательного упрочения своей власти. «Холодная логика» требовала задавить в зародыше любую попытку дестабилизировать положение. Чтобы заранее запугать любых будущих противников, следовало предпринять кровавую акцию и привлечь к ее исполнению тех, кто получил от этого наибольшую выгоду, – армию и СС.

Несмотря ни на что, проведение операции столкнулось с трудностями, и главная их них заключалась в том, что речь шла о людях, входивших в «нацистскую семью», в первую очередь – об одном из самых давних соратников фюрера. Поэтому ему было необходимо убедить самого себя в неизбежности этого шага, отсюда – его стремление любой ценой раздобыть доказательства реальности грозившей ему опасности. Все, кто наблюдал за Гитлером в эти роковые дни, отмечали, что он вел себя нервозно и суетливо – очевидное свидетельство большого внутреннего напряжения. В отличие от мероприятий, направленных на бойкот евреев, его внутреннее «Я» не только не подталкивало его к активным действиям, но напротив, заставляло тянуть время и выжидать, если не вовсе отказаться от своих намерений. Но наступление правых, давление, оказываемое партийной камарильей, необходимость сохранить хорошие отношения с рейхсвером, а также стремительно ухудшавшееся состояние здоровья президента вынудили его совершить этот шаг. После всех событий фюреру понадобилось десять дней, чтобы прийти в себя, и эти десять дней он провел в обществе семейства Геббельсов. И разве не знаменательно, что в дневнике последнего период с 29 июня по 13 июля покрыт пеленой молчания? Не исключено, что соответствующие страницы были уничтожены, ибо оказались слишком красноречивыми…

Французский посол Андре Франсуа-Понсе в своей книге «1934 – поворотный год» описал эти кровавые события, поражавшие своей дикой жестокостью и положившие конец колебаниям Гитлера. Этот эпизод стал ключевым для перемен, затронувших его личность. После смерти матери и Гели, убийство старого друга довершило его моральное падение. У себя в кабинете он рассуждал о «самом горьком решении» в своей жизни и даже спустя многие годы все еще вспоминал об услугах, оказанных Ремом партии. Должно быть, воспоминание об их спорах 1920-х годов о роли штурмовых партийных отрядов оставило свой след, оживляя гнев, который помог ему справиться с остатками угрызений совести. Каждый, кто встанет на пути его планов, пояснил он 13 июля, повинен в строптивости: «В тот момент на моих плечах лежала ответственность за судьбу немецкой нации, следовательно, я и был ей верховным судьей. Я отдал приказ вскрыть нарыв, отравлявший наши жизненные источники. Нация должна знать, что никому не позволено безнаказанно угрожать ее существованию. Каждый должен уяснить себе на будущее: если он поднимет руку на государство, его ждет одно – смерть». Убийство было узаконено a posteriori, во имя государственной необходимости, а право решающего голоса принадлежало фюреру. Знаменитый юрист Карл Шмитт снабдил его теоретической базой: «Право фюрера питается из того же источника, что дает рождение праву каждого народа. Всякое право проистекает из права народа на существование».

Братоубийство принесло свои плоды. Гинденбург, обратившись с просьбой об освобождении нескольких арестованных лиц, поздравил своего канцлера, добавив: «Тот, кто желает творить историю, должен уметь проливать кровь». Армия, чьи интересы выражал фон Бломберг, ему аплодировала. Даже в полицейских отчетах о реакции населения на произошедшее находим свидетельства горячего одобрения. Священные ценности – гражданский мир, порядок и нравственность, которые Гитлер столь охотно попирал, – не пострадали. Жизнь могла вернуться в привычное русло…

Вскоре после этого, 30 июня 1934 года, скончался Гинденбург. Его смерть ни для кого не стала неожиданностью, и вместе с ней исчезло последнее препятствие на пути Гитлера к абсолютной власти. Единственного человека, способного этому помешать – Рема, – тоже уже не было в живых. 2 августа появился закон, постановивший: «Функции президента рейха и канцлера рейха передаются фюреру и канцлеру рейха Адольфу Гитлеру. Он назначает исполнителей». В качестве благодарности за оказанные услуги фон Бломберг издал приказ, согласно которому солдаты отныне приносили присягу не президенту рейха, а лично фюреру. Впоследствии такая присяга стала обязательной для всех чиновников, включая министров.

Таким образом, Адольф Гитлер оказался во главе гигантского четырехзвенного аппарата, состоявшего из государственной администрации, НСДАП и связанных с ней организаций, вооруженных сил и экономической структуры, включавшей, со стороны трудящихся, Немецкий трудовой фронт (ДАФ), созданный после роспуска профсоюзов, со стороны предпринимателей – Корпорацию немецкой промышленности (РДИ) и со стороны крестьянства – Корпорацию земледельцев рейха (РДЛ). Наконец, было покончено с независимостью, но не существованием земель: ни одна из них больше не могла послужить трамплином для захвата власти.

Каким образом этот человек, с детства не способный к систематическому труду, собирался править таким сложнейшим механизмом? Намеревался ли он единолично господствовать над ним? Или предполагал делегировать часть своих полномочий посредникам? В чем проявится его реальная власть? Каким диктатором он станет – сильным или слабым? В кого обратится – в хозяина своих решений или заложника многих сил, делящих между собой власть? Все эти вопросы до сих пор занимают историков, исследующих сущность национал-социализма и задающихся вопросом о причастности немцев к преступлениям Третьего рейха. Чтобы найти ответы на них, нам придется рассмотреть механизмы функционирования национал-социалистического государства и различных государственных учреждений, приглядеться к людям, которые стояли во главе их, а также разобраться с тем, как происходил процесс принятия решений и какую роль играл в нем Гитлер.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.