Глава пятая Севастопольская страда

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава пятая

Севастопольская страда

Установление советской власти в Севастополе оставило по себе недобрую память. Главная военно-морская база империи оказалась в руках странных военных формирований, более напоминающих банды, однако с более или менее четкой «политической программой». Разумеется, «бандиты» объявили охоту на «контрреволюционеров», большую часть которых революционные матросы и примкнувшие к ним городские люмпены и уголовные элементы свозили в городскую тюрьму. Очевидец вспоминал: «Подогреваемая кровожадными статьями выходящих тогда в Севастополе „интернациональных газет“ „Таврическая правда“ и „Путь борьбы“ и кровожадными телеграммами Троцкого и других комиссаров, разнузданная, звериная банда матросов, „красы и гордости революции“, от которых отшатнулось все светлое и чистое, собрала свой митинг и дала Ганнибалову клятву уничтожить всю интеллигенцию, офицерство и буржуазию…»[24]

Основными узниками городской тюрьмы оказались офицеры флота, а также чиновники, чины полиции и стихийный лидер крымских татар, муфтий Челебиджан Челебиев, арестованный матросами как начальник враждебного им штаба крымско-татарских формирований. «Революционный трибунал», заседавший в городском Морском собрании, выносил не слишком разнообразные приговоры — многолетние сроки тюремного заключения и принудительных работ практически для всех заключенных. В это время на кораблях Черноморской эскадры беспрерывно шли митинги, где большевистские представители вменяли в вину матросам отсутствие жесткого подхода к своим бывшим офицерам, «пившим их кровь при царском режиме». Наконец, ежедневные упреки и призывы к расправе сделали свое дело, усиленные телеграммой члена коллегии Наркомата по морским делам Федора Раскольникова, адресованной Центральному комитету Черноморского флота. В ней Раскольников призывал искоренять заговоры против молодой советской республики и искать виновных в них, главным образом в среде морского офицерства.

В ночь на 27 февраля 1918 года с судов отчалили шлюпки с вооруженными матросами и взяли курс на редкие огоньки спящего города. На берегу, под предводительством комиссара, они отправились в тюрьму, где потребовали от прикомандированного к тюрьме комиссара выдать им «на расправу» пять заключенных. Комиссар запросил Совет, как следует поступить ему в ответ на просьбу взбодривших себя алкоголем и бряцающих оружием матросов. Из Совета ответили предельно ясно: выдавать всех, кого потребуют матросы. Комиссар попросил список. Бумага не заставила себя ждать, подготовленная, по-видимому, еще на борту корабля. Предводитель матросов протянул бумагу, в которой в числе первостепенных жертв значились муфтий Челебиев, контр-адмирал Николай Георгиевич Львов, капитан 1-го ранга Федор Федорович Карказ, капитан 2-го ранга Иван Георгиевич Цвингман и старший городовой севастопольской полиции Синица. Комиссар, не раздумывая, распорядился о передаче всех требуемых лиц в руки прибывших матросов.

Свидетель тех событий передавал рассказанное ему сокамерниками о мученической кончине первых обреченных: «…Им связали руки назад (вязали руки матросы и рабочий, плотничий мастерской Севастопольского порта Рогулин)… Их повели… Никто из обреченных не просил пощады… Дорогой до места убийства, в Карантинной балке, как передавал потом рабочий Рогулин, их истязали: больного старика Карказа били прикладами и кулаками и в буквальном смысле волокли, т. к. он болел ногами и не мог идти, адмирала Львова дергали за бороду, Синицу кололи штыками и глумились над всеми… Перед расстрелом сняли с них верхнюю одежду и уже расстрелянных, мертвых били по головам камнями и прикладами»[25].

Однако избиение моряков и других заключенных на этом не закончилось. Расправившись с первой «партией», матросы, опьяненные безнаказанностью убийства, вернулись за остальными, кто, по мнению их комиссаров, представлял потенциальную угрозу для большевиков. Списка этих людей не существовало, и из камер в первую очередь выволакивали старших офицеров, а затем и тех, кто просто попадался палачам под руку. В тесных тюремных коридорах, вдоль стены были расставлены все, кто был обречен стать следующими жертвами произвола. В тусклом свете коридорных ламп были видны бледные, но спокойные лица полковников по Адмиралтейству Черноморского флота Николая Адольфовича Шперлинга, Феодосия Григорьевича Яновского, капитана 2-го ранга гидрокрейсера «Принцесса Мария» Бориса Васильевича Вахтина, минного офицера эсминца «Счастливый» лейтенанта Георгия Константиновича Прокофьева, прапорщиков по Адмиралтейству Гаврилова и Кальбуса и вахтенного начальника блокшива № 9 Черноморской минной бригады поручика Ивана Несторовича Доценко.

Очевидец вспоминал: «Всем обреченным связали руки, хотя полковники Яновский и Шперлинг просили не вязать им руки: мы не убежим, говорили они… И эти пошли на свою Голгофу, не прося пощады у своих палачей, лишь у мичмана Целицо выкатились две слезинки — мальчик он еще был, вся жизнь у него еще была впереди, да прапорщик Гаврилов о чем-то объяснялся с бандитами… Их увели, а нам, оставшимся, сказали: мы еще придем за вами… Минут через 15–20 глухо долетел в камеру звук нестройного залпа, затем несколько одиночных выстрелов, и все смолкло… Мы ждем своей очереди… Мы лежим на койках, и глаза наши обращены то к иконам, то на окно, где за стеклом медленно-медленно приближается рассвет. Губы каждого невнятно шепчут: Господи, спаси, защити, ты единственный наш заступник, единственная наша надежда… Боже, как медленно, томительно приближается рассвет, минуты кажутся вечностью. Что пережито было за это время — не в силах описать ни одно перо… Послышались шаги и глухой говор… Звякнули ключи, провизжал отпираемый замок, и этот звук точно ножом кольнул в сердце… Они? Но нет, это отперли нашу камеру надзиратели. Началась поверка. Мы вышли в коридор. Пустые и мрачные стояли камеры, в которых еще вчера было так оживленно. Казалось, незримый дух убитых витает в них. В соседних камерах уцелело очень мало народу. Мы обнялись, расцеловались, мы плакали… Сколько в эту кошмарную ночь было перебито народу в Севастополе, никто не знает. Утром грузовые автомобили собирали трупы по улицам, на бульварах, за городом и свозили их на пристань. Доверху наполненные трупами баржи отводились в море и там, с привязанными балластами, сбрасывались в море… И неудивительно, если вы встретите севастопольца, преждевременно поседевшего, состарившегося, с расстроенным воображением, — никто не ждал этого. Никто не ожидал, что люди могут быть такими зверями…»[26]

Трагедия Севастополя на этом не завершилась, и следом за людьми печальная участь в скором времени ожидала и корабли. Еще 16 декабря 1917 года было заключено перемирие Германии с Россией, а 3 марта 1918 года подписан Брест-Литовский мир. 13 марта 1918 года Одессу, а 17 марта 1918 года русскую военно-морскую базу в городе Николаеве заняли германские и австрийские войска. В середине апреля того же года германцы повели наступление на Севастополь, где стоял почти весь Черноморский флот под командованием Саблина. Согласно Брест-Литовскому мирному договору, русские военные корабли надлежало разоружить представителями германской армии. Саблин с флотом намеревался остаться в Севастополе и там разоружить корабли, если германский главнокомандующий разрешит поднять украинский флаг, показывающий переход флота к дружественной германцам Украинской республике. Но делегация не была принята. 30 апреля 1918 года адмирал Саблин вышел в море с обоими новейшими дредноутами («Свободная Россия» и «Воля»), пятнадцатью современными эсминцами, десятью пароходами и ушел в Новороссийск. 2 мая 1918 года германский линейный корабль «Гебен» без боя пришел в Севастополь, где стояли оставшиеся корабли Черноморского флота. На базе в Севастополе остались семь линкоров старого типа, крейсер «Очаков» («Кагул»), «Память Меркурия», несколько не готовых к выходу в море новейших эсминцев, миноносцы, 14 подводных лодок, вспомогательные и торговые суда, перевернутый дредноут «Императрица Мария» с взорванной носовой частью.

Германцы поставили «Гебен» в док. На позицию перед Новороссийском была послана германская подводная лодка, приславшая сообщение 3 июня о том, что у русских кораблей, стоявших в Цемесской бухте, на гафелях развеваются Андреевские флаги, а на фор-стеньгах — красные. Кроме того, с лодки доносили, что командует флотом Саблин. 13 июня 1918 года правительство кайзеровской Германии и большевики договорились о том, что русские корабли должны вернуться в Севастополь через 6–10 дней. Корабли признавались германской стороной собственностью России и должны были быть ей возвращены после заключения всеобщего мира. Большевистское правительство послало в Новороссийск приказ о переходе кораблей. Адмирал Саблин сложил с себя командование, его заменил капитан 1-го ранга Александр Иванович Тихменев. 3 июня 1918 года в Новороссийск приехал член учрежденной большевиками морской коллегии И. И. Вахрамеев, бывший матрос подводного плавания, с документами чрезвычайной секретности об уничтожении судов Российского флота, подписанными адмиралом Беренсом. Этот документ был также подписан Лениным, Троцким и начальником Морского генерального штаба Альтфатером. Для приведения в исполнение приказа уничтожить суда прибыл член Морской коллегии Ф. Ф. Раскольников. 17 июня 1918 года линкор «Воля», шесть эсминцев, вспомогательный крейсер «Траян», яхта «Крита» под командой временно командующего флотом капитана 1-го ранга Тихменева ушли в Севастополь, где до конца войны должны были быть интернированы немцами. После этого в Новороссийск прибыл Раскольников, который 24 июня совместно с Глебовым-Авиловым, Вахрамеевым и старшим лейтенантом В. А. Кукелем, командиром эсминца «Керчь», руководили взрывами и потоплением оставшихся военных и гражданских судов. Линкор «Свободная Россия» на глубине 26 метров взорван минным залпом миноносца «Керчь», эсминцы в количестве десяти единиц топились на внешнем рейде на небольшой глубине через кингстоны. По настоянию своих консулов были утоплены иностранные пароходы, которые война застигла на Черном море.

27 июня 1918 года в Новороссийск победоносно вошел «Гебен» с эсминцами, чем ознаменовалось полное крушение бывшего русского Черноморского флота. Не зря еще в начале декабря 1917 года на Балтийском флоте контр-адмирал Михаил Александрович Беренс настоятельно советовал молодым энергичным офицерам отправляться на Дон, в Новочеркасск, чтобы принять участие в начинающейся военной организации для борьбы с большевиками.