Глава первая Крах империи и флота

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава первая

Крах империи и флота

Ты долго ль будешь за туманом

Скрываться, Русская звезда…

Все неминуемей беда —

Взгляни, чей флаг там гибнет в море,

Проснись — теперь иль никогда.

Ф. И. Тютчев

Февральская революция, грянувшая в нашем Отечестве в 1917 году, не только ввергла русскую армию в губительную неразбериху, полную противоречивых приказов командования и растерянных попыток Временного правительства с достоинством продолжить Великую войну, но и заложила небывалый по своей сокрушительной мощи подрывной механизм у основания русского флота. К тому времени он уже успел покрыть себя громкой славой морских побед и географических открытий. На всем протяжении XIX века русские мореплаватели не переставали вызывать восхищение всего мира своими дерзновенными планами и смелым вызовами арктическим просторам. В начале нового, XX века летопись географических подвигов пополнили новые имена — Седов, Колчак, Вилькицкий…

Морской корпус, ведущий свое начало от учрежденной Петром I Московской навигацкой школы, не переставал поставлять все новые имена, украшавшие морскую историю России. Заставляя русских учиться мореходным наукам, царь Петр преследовал конечно же политическую цель, достигнуть которую было бы невозможно без сильного флота, для управления которым и нужно было научить мореходным наукам. Если вспомнить историю тех времен, становится понятным и это стремление царя дать возможность России превратиться в могущественное государство не без помощи флота. Ведь до воцарения Петра I страна не имела доступа к морям, кроме как только на северных своих границах, открывавшим выход к замерзающим портам Белого моря. Конечно, и в допетровской Руси государством предпринимались неоднократные попытки выйти к морским просторам, обустроить там надежные пристани, но, как известно, все эти попытки не увенчались успехом, так как у русских не было такого инструмента достижения этих целей, как полноценный военно-морской флот. В те времена лишь этим средством можно было достигнуть и утвердить свое присутствие на морях.

Так началась Северная война, длившаяся двадцать один год, о целях которой император говорил своим соратникам по созданию флота: «Господь Бог посредством оружия возвратил большую часть дедовского наследства, неправильно похищенного. Умножение флота имеет единственно целью обеспечение торговли и пристаней; пристани эти останутся за Россией: во-первых, потому что они сначала ей принадлежали, во-вторых, потому что пристани необходимы для государства, ибо через сих артерий может здравее и прибыльнее сердце государственное быть». После неудач под Прутом, принужденный обстоятельствами отказаться от мысли выйти к Азовскому и Черному морям, всю свою энергию Петр обратил на овладение Финским заливом и Балтийским морем, где и решил создать основу будущего своего флота.

Заботой царя стало и обучение личного состава для флота, начавшееся еще в 1697 году, когда в Венецию из Москвы были отправлены три партии стольников, а четвертая выехала в Голландию и Англию. Возвратившись в Россию в 1699 году, они были испытаны в морских искусствах лично царем в Воронеже, где они производили на корабле, поставленном на якорь, «экзерцицию к великому удовольствию Его Величества и всех бояр». Впрочем, экзамен на знание всех морских наук, организованный самим государем, удовлетворительно выдержали только четверо. Вот почему из всех четырех партий направленных за границу на обучение «навигацким наукам», в русском флоте остались служить лишь немногие. Тех из стольников, кто, по мнению государя, оказался слабо подготовленным для службы по морской части, перевели служить по дипломатической части и они стали российскими представителями за границей. Немногочисленная часть вышла на военную службу и еще меньшая — в гражданские учреждения.

Более удачной в отношении результативности можно считать поездку самого Петра I в Голландию и Англию вместе с тремя десятками молодых людей для обучения кораблестроению и морскому искусству. Из числа этой молодежи многие стали впоследствии известными мореплавателями, а будущий адмирал Иван Сенявин покрыл себя неувядающей воинской славой. Из рядов их вышел и будущий талантливый русский кораблестроитель Феодосий Скляев. В ходе учения лично государь относился к изучению «навигацких наук» крайне серьезно и требовал того же ото всех, кто обучался с ним для будущей службы на флоте. Державный ученик вернулся мастером, и теперь в России все, до чего он доходил «ощупью», получило солидную теоретическую и практическую базу.

Искусство навигации так увлекло Петра, что вскоре стало его страстью. Для преподавания в Навигацкой школе, Петром были выписаны профессор Абердинского университета Фаверсон, бывший не только известным математиком и астрономом своего времени, но знавший в совершенстве и «морские науки». Вместе с ним в Россию приехали и еще двое английских носителей высших морских знаний — Ричард Грейс и Стивен Гвин. Вместе с англичанами молодым русским ученикам преподавал и один из образованнейших людей того времени — Леонтий Филлипович Магницкий, написавший вскоре свою известную «Арифметику», третья часть которой была посвящена навигации и морской астрономии. По этому труду учились все первые русские моряки. Видя огромное практическое значение трудов Магницкого, Петр I был особенно милостив к нему, жаловал его деревнями, приказал выстроить ему дом в Москве и лично благословил образом на дальнейшие его исследования. Впрочем, на жалование приглашенных англичан Петр при этом не скупился, и оно превосходило многократно то, что получал «местный талант» Магницкий.

В ученики Навигацкой школы в те времена принимались все добровольцы, но из-за недобора многие боярские дети были даже отправлены туда на учебу «с принуждением». Под классы государь отвел в Москве Сухареву башню со всеми бывшими при ней строениями и землей, в соответствии с требованиями Фаверсона, указывавшего царю на то, что здание под школу должно находиться «в пристойном и высоком месте, где можно горизонт видеть, делать обсервацию и начертания и чертежи в светлых покоях». В этой школе преподавали ученикам арифметику, геометрию, тригонометрию, навигацию плоскую, навигацию меркаторскую, сферику, астрономию, математическую географию и ведение шханечного вахтенного журнала; кроме того, некоторые из учеников посещали классы по геодезии. Большинство учеников находилось на обучении в школе в среднем 5–6 лет, однако были и те, кто оканчивал курс за 4 года.

Своим вниманием ход подготовки будущих морских офицеров не оставлял ни сам Петр I, ни все последующие императоры и императрицы, а Павел I своим приказом основал в Петербурге шляхетский морской корпус, приказав перевести бывшее доселе учебное заведение из Кронштадта поближе к императорскому двору. За двести лет своего существования Морской корпус подготовил несколько поколений самых талантливых и способных морских офицеров и адмиралов, участников всех знаменитых флотских сражений того времени и даже первооткрывателей новых земель. А его выпускник Федор Федорович Ушаков за праведную жизнь и подвиги во славу Отечества был канонизирован и причислен к лику святых. Только с 1866 по 1901 год офицерский класс при Морском корпусе выпустил 225 человек. Из них 194 были кадеты корпуса, а остальные — из корпусов штурманов, корабельных инженеров, инженер-механиков и морской артиллерии. Из них 18 человек в продолжение своей службы на флоте участвовали в военных действиях, 3 человека получили орден Святого Георгия 4 степени за храбрость, 3 награждены золотыми морскими саблями «за храбрость» и 16 человек — орденами «с мечами». Из выпускников Морского корпуса за 35 лет 17 человек с успехом участвовали в гидрографических работах, а 4 были в кругосветном плавании.

Имена адмиралов Мордвинова, Шишкова, Лисянского, Лазарева и Беллинсгаузена, Карцева, Нахимова и Корнилова, Крузенштерна, Невельского, Истомина перешагнули рамки строго морской известности и стали украшением истории государства Российского. Флотские династии Перелешиных, Нахимовых и Римских-Корсаковых неотделимы от истории страны, ценен их вклад в развитие морской науки и управление флотом. Труд многих поколений этих морских тружеников обеспечил государству высокие позиции к началу Великой войны в 1914 году, в которую флот вступил в полной уверенности в несокрушимости своей мощи. И хотя к концу 1917 года потери Балтийского флота в возросли и в целом за три года Великой войны он потерял 40 судов, подорвавшихся на минах, погибших от артиллерийского огня, аэропланных атак или потопленных германскими подводными лодками, однако и тогда являл собой мощный боевой кулак России. А главное — был способным еще на многие и многие боевые операции и тем был страшен для тех, кто замышлял свержение самодержавия, ибо в любой момент мог стать для него надежной опорой. Недаром государь Александр III назидательно говорил наследнику цесаревичу о том, что у России есть лишь два союзника — ее армия и флот…

Падение монархии незамедлительно отозвалось чередой кровавых бунтов на флоте, вспыхнувших тотчас же в Гельсингфорсе, Ревеле, Кронштадте. Но это произошло со временем, а на первых порах объявленного Временным правительством мнимого «равноправия» всех чинов флота и армии матросы все чаще заводили разговоры с офицерами, которые едва ли позволили бы себе годом раньше, и тем более в «лучшие времена» Императорского флота, о которых теперь они старались не вспоминать.

Показателен диалог, приведенный мемуаристом, описывающим время накануне разразившейся вакханалии матросских насилий над своими командирами. «Д-да-а… Попили они нашей кровушки. — Кто „они“, — спрашивал я. — Да вот эти великие князья да министры, что с нами плавали… — Как же они пили вашу кровь? — Да так, что и днем и ночью вахта и вахта… — Так ведь вахта на всех кораблях… — Воно на всех, но только у нас жара немыслимая в кочегарке… — Ну хорошо, — перебивал я, — а все-таки, кто же вашу кровь пил? — Кто? Вот вы постойте вахту в кочегарке, а тогда спросите… — Послушайте, но ведь во всякой жизни есть свои тягости, а в поле работать легко? — Там для себя… — А здесь для государства… — А на что государству этот флот? — А на что руки человеку? Чтобы обороняться…Так и флот… — Ну, одним словом, надоел этот режим… Теперь социализм будет, равенство, никто ни на ком не поедет верхом… — Да ведь необразованные начальники будут злее, чем образованные. — Никогда… — Ну, а почему Колчака выжили, разве он был плохой? — Для нас ничего худого не делал, но только он был очень гордый. — В чем же эта гордость была? — Вобче… Мало разговаривал…»[23]

Вскоре от задиристых и бессмысленных разговоров матросы, подстрекаемые агитаторами, перешли к действиям, словно бы вымещая накопившееся недовольство на тех, под чьим началом еще совсем недавно они ходили в смертельные рейды и сражались с германцами. Гибель адмиралов и офицеров от рук матросов стала недвусмысленным предостережением о надвигающихся на страну трагических событий и великих испытаний. Кронштадт после Февральской революции стал воплощенной Голгофой Русского флота и его офицерства, а впоследствии и местом мученической кончины тысяч петербуржцев всех сословий: военных, духовенства, чиновников, дворян, купцов и мещан, просто верующих православных христиан, не признавших лжи революции и доставлявшихся сюда большевиками на расстрелы.

А началось все с восстания матросов, поддержанных главарями революции из Петроградского совета все в том же марте 1917-го. По ночам взбунтовавшиеся команды стали врываться в каюты офицеров на кораблях Балтфлота с вопросом, признают ли те Временное правительство? Отрицательный ответ гарантировал незамедлительный арест, а иногда, в зависимости от степени экзальтации толпы, и удар штыком. Одновременно дикие, разъяренные, сбившиеся в банды матросы, дезертиры-солдаты и городская чернь, еще недавно почти незаметная обывателю, теперь уже со зверскими лицами и жаждой крови, вооруженные, чем попало, наводнили город. Прежде всего, их усилиями была осаждена и разрушена городская тюрьма, на волю были выпущены арестанты, а после, присоединившись к толпе, уголовники с удовольствием приняли участие в истреблении ненавистного «начальства».

Первой жертвой этой организованной сатанинской злобы пал адмирал Роберт Николаевич Вирен, главный командир Кронштадтского порта и военный губернатор Кронштадта, человек по натуре прямой, властный и храбрый, при этом строгий и требовательный. Когда толпа приблизилась к дому, где проживал адмирал Вирен, то он, услышав за окнами нараставшие шум и крик, сам открыл входную дверь и, увидав матросов и каких-то странных субъектов в штатском, резко распахнул ее настежь. Звук хлопнувшей двери подстегнул первых, стоявших в двери людей, вцепившихся в пожилого адмирала с бесовской цепкостью. За их спинами, заревев, толпа бросилась к дверям адмирала, легко подхватив, стащила его вниз по ступенькам входной лестницы и поволокла по улице. Матросы, идущие рядом, улюлюкали и не жалели бранных слов. Подбегая к адмиралу Вирену, некоторые участники этого дикого шествия старались плюнуть в лицо поверженному и беспомощному человеку, а другие кричали проклятия своему недавнему командиру, перемежая их отборной площадной бранью.

Как свидетельствовали очевидцы, толпа бунтовщиков, волокущих адмирала по улице, была одета в самые фантастические костюмы: кто-то в вывернутых шерстью наружу полушубках шагал с трепетавшими на пронзительном весеннем ветру факелами. Кто-то в «конфискованных» офицерских пальто потрясал в воздухе саблями; часть заключенных, принимавших участие в расправе, так и не успела переменить свои арестантские халаты на другую одежду. Полуночное шествие при свете факелов имело жуткий вид, точно демоны справляли свой адский праздник. Редкие прохожие, завидев эту процессию, еще издали с ужасом шарахались в переулки. В свете факелов было отчетливо видно, как посреди этой воющей толпы, нетвердо ступая, двигался адмирал. Лицо его было в крови. Искалеченный, но нашедший в себе силы, подняться с земли, он еле передвигал ноги, то и дело падая. Медленно двигался новомученик навстречу своей смерти. Из груди его не вырвалось ни одного стона, но это лишь распаляло толпу еще больше. Пресытившись терзаниями жертвы, революционная чернь окончательно добила ее штыковыми ударами на Якорной площади. Растерзанное тело адмирала было сброшено в один из ближайших оврагов. Там и лежало оно еще продолжительное время, так как палачи запретили его хоронить жене Надежде Францевне Вирен и дочери Надежде Робертовне Вирен. Обе они счастливо избежали расправы и вскоре покинули Россию, устремившись в Европу.

На другой день за отказ изменить присяге, данной государю у памятника адмиралу Макарову, матросами был расстрелян начальник штаба порта контр-адмирал Александр Григорьевич Бутаков. Его брату Алексею Григорьевичу, контр-адмиралу и командиру Петроградского порта, удалось избежать физической расправы большевиков. В том же году он лишь был отставлен от службы приказом Временного правительства и первоначально вышел в отставку, но уже в 1918 году поступил в Вооруженные силы Юга России, где и продолжал борьбу с большевизмом до самой эвакуации Русской армии Петра Николаевича Врангеля из Крыма в ноябре 1920 года. В ходе кровавой вакханалии в Кронштадте был зверски убит и командир 1-го Балтийского флотского экипажа генерал-майор Николай Васильевич Стронский, командир учебного корабля «Император Александр II» капитан 1-го ранга Николай Иванович Повалишин. Старшего лейтенанта Николая Николаевича Ивкова, офицера учебного судна «Африка», его команда живым спустила под лед днем ранее. Всю ночь с 1 на 2 марта 1917 года убийцы рыскали по офицерским квартирам, грабили и вытаскивали чинов флота на улицы, чтобы там расправиться с ними.

В числе убитых в эти дни оказались капитаны 1-го ранга Константин Иванович Степанов и Георгий Петрович Пекарский. Был убит капитан 2-го ранга Александр Матвеевич Басов, брат генерал-майора военно-морского судебного ведомства Владимира Матвеевича Басова, воевавшего впоследствии в рядах Вооруженных сил Юга России и проделавшего долгий путь в составе чинов русской эскадры, пришедшей в 1920 году в тунисский городок Бизерту. Погиб и другой капитан 2-го ранга, Владимир Илларионович Сохачевский, старший офицер учебного судна «Океан». В организованных городских погромах в эти дни от рук распоясавшейся черни погибли капитан 2-го ранга Виктор Николаевич Буткевич, помощник главного минера Кронштадсткого порта старший лейтенант Викентий Викентьевич Буткевич, инженер-механик старший лейтенант Валериан Константинович Баллас и мичман Борис Дмитриевич Висковатов, а также многие другие офицеры по Адмиралтейству, подпоручики и прапорщики.

По воспоминаниям очевидцев, «зверское избиение офицеров в Кронштадте сопровождалось тем, что людей обкладывали сеном и, облив керосином, сжигали; клали в гробы вместе с расстрелянными ранее людьми еще живого, убивали отцов на глазах у сыновей». Бунт матросов в Кронштадте распространился от казарм 1-го крепостного пехотного полка, находившихся на Павловской улице. Сначала сопротивление бунтовщикам оказали полицейские, жандармы, а также некоторые офицеры и даже юные воспитанники Морского инженерного училища императора Николая I, окна которого выходили на Поморскую улицу, по которой, крича, двигалась городская чернь вперемежку с матросами, в поисках новых жертв. Они вместе с доблестными офицерами Русского флота отдали свои жизни за своего царя, Родину и веру…

В Кронштадте в эти дни погибло более 40 человек. Всего же за несколько недель февральской анархии в Кронштадте и Гельсингфорсе подгулявшей «революционной массой» были растерзаны два адмирала и более 200 офицеров флота. Кровавые события в Гельсингфорсе и Кронштадте в начале марта 1917 года, унесшие жизни десятков морских офицеров (в том числе командующего флотом вице-адмирала Адриана Ивановича Непенина) привели к интенсивному перемещению командного состава Балтийского флота. В сложившейся по этой причине непростой обстановке политической борьбы матросы и солдаты не доверяли офицерам, многие из которых были известны им как сторонники военной диктатуры или монархисты. Офицеры в свою очередь не доверяли командам, где их «судовые комитеты» постоянно вмешивались в решение боевых и оперативных вопросов, а также в назначения лиц командного состава. Убийства в Гельсингфорсе и в Кронштадте остались безнаказанными, так же как и убийство четырех молодых офицеров на дредноуте «Петропавловск» во время августовского мятежа генерала Корнилова.

Маховик развала флота раскачивался дальше, а гибель Русского флота от рук большевиков продолжалась вплоть до середины 1918 года, когда во всю уже полыхал пожар Гражданской войны. Тем временем приближалось время октябрьского переворота. Прогнивший режим Керенского уступил место царству наглых и безжалостных авантюристов, ведомых внешними, враждебными России центрами. Наступал заключительный акт трагедии русской государственности. Именно с этой поры началась борьба патриотически настроенной части общества с преступной большевистской властью. На смену профессионалам Морского ведомства пришли даже не дилетанты — подлинные представители военно-морского «дна» — баталерский юнга с «Гангута» Павел Дыбенко и самозваный мичман Федор Раскольников. Эти личности не имели ни малейшего понятия об управлении сложным военно-морским организмом страны, но они требовались Интернационалу не в качестве созидающего начала, а исключительно как разрушители флота.

Не утратившие сознания чести и чувства долга, офицеры Морского ведомства сочли невозможным для себя пребывать на службе у большевиков, что было преступлением перед Отечеством и собственной совестью. Первым его покинул под предлогом болезни министр, назначенный еще Временным правительством на этот пост, адмирал Дмитрий Николаевич Вердеревский. Цепь случайных обстоятельств позволила ему не только избежать ареста, но и выбраться за границу, где в Париже он мирно скончался после Второй мировой войны, в 1947 году. Следом за ним свой пост покинул начальник Морского Генерального штаба, капитан 1-го ранга граф Алексей Павлович Капнист. Его жизненный путь завершился в Пятигорске год спустя, когда граф был расстрелян местными чекистами. Вместе с ним службу оставил и помощник морского министра, капитан 2-го ранга Сергей Андреевич Кукель. Оба офицера открыто отказались служить большевикам и тотчас же оказались арестованными, но вскоре отпущенными. Сергей Андреевич Кукель пережил своего коллегу на одиннадцать лет, оставшись в России и затем работая в СССР.

В середине ноября 1917 года со своего поста ушел популярный на флоте Александр Владимирович Развозов. Большевики пытались уговорить его оставаться на службе в качестве командующего Балтийским флотом, но адмирал был непреклонен, за что был даже посажен в тюрьму ЧК, где формально согласился с предложением отправиться служить в РККА. Скорое согласие адмирала пойти на службу в Красную армию показалось подозрительным чекистам. Ими был установлен негласный надзор за Развозовым, и вскоре стало известно, что адмирал участвует в подпольной организации, объединяющей в своих рядах бывших офицеров Императорской армии и флота. Он был схвачен и в 1919 году убит на допросе в Петроградской тюрьме «Кресты».

Отток высших офицеров флота с занимаемых должностей заставил задуматься не только большевиков, но и тех, кто еще продолжал служить по инерции, не ясно представляя себе, что же делать дальше. У начальника обороны Моонзунда и старшего в районе военных действий адмирала Михаила Коронатовича Бахирева на его «Чайке» было созвано собрание флагманов. Адмирал сообщил офицерам, что в свете ухода адмирала Развозова по сходным мотивам и сам он готовится оставить службу. Его решение было поддержано адмиралами: князем Михаилом Борисовичем Черкасским, Николаем Ивановичем Патоном, Юрием Карловичем Старком, Михаилом Андреевичем Беренсом и Александром Ивановичем Тимиревым. К ним присоединились адмиралы Клавдий Валентинович Шевелев и Владимир Константинович Пилкин, будущий сподвижник бесславного в годы Гражданской войны генерала Юденича. Нашлись среди адмиралов и те, которые считали, что бросать службу не обязательно, а следует исправно послужить новой власти. Таковых оказалось большинство.