§1. Крах Российской империи — солдаты отказываются стрелять в толпу

§1.

Крах Российской империи — солдаты отказываются стрелять в толпу

О том, в какой степени начавшиеся 23 февраля в Петрограде беспорядки были связаны с перебоями в снабжении города продовольствием, мнения расходятся. Те, кто полагает, что именно перебои стали причиной антиправительственных выступлений и забастовок, ссылаются на то, что трудности с поставками топлива в Петроград привели к ограничению выпечки хлеба, его дефициту, к хлебным очередям[2]. Их оппоненты резонно отвечают, что по сравнению с тем, что Россия пережила в последующие годы, ситуация с продовольственным снабжением в Петрограде в феврале 1917 не была катастрофической, голод городу не грозил[3]. Однако надо иметь в виду, что это спор о том, как смотрятся происходившие в февральские дни 1917 года события спустя долгое время.

Как оценивали причины сами участники событий, легче понять, вспомнив лозунги, с которыми в эти дни горожане выходили

В свою очередь А.И. Солженицын пишет: "Хлеб? Но теперь-то мы понимаем, что сама по себе хлебная петля не была так туга, чтоб задушить Петроград, ни тем более Россию. Не только голод, а даже подлинный недостаток хлеба в Петрограде в те дни еще не начинался. По нынешним представлениям — какой же это был голод, если достоялся в очереди — и бери этого хлеба, сколько в руки возьмешь? А на многих заводах администрация вела снабжение продуктами сама — там и очередей хлебных не знали". Солженицын А.И. Размышления над Февральской революцией. М.: ИИК "Российская газета", 2007. С.16. на демонстрации: "Хлеба!", "Долой войну!".[4]

Как ситуацию в Петрограде воспринимали власти, видно из телеграммы начальника Штаба Верховного командования генерала Алексеева: "...двадцать пятого февраля толпы рабочих, собиравшиеся в различных частях города, были неоднократно разгоняемы полицией и воинскими частями. Около семнадцати часов у Гостиного Двора демонстранты запели революционные песни и выкинули красные флаги. На предупреждение, что против них будет применено оружие, из толпы раздалось несколько револьверных выстрелов, и был ранен один рядовой. Взвод драгун спешился и открыл огонь по толпе, причем убито трое и ранено десять человек. Толпа мгновенно рассеялась. Около восемнадцати часов в наряд конных жандармов была брошена граната, которой ранен один жандарм и лошадь. Вечер прошел относительно спокойно. Двадцать пятого февраля бастовало двести сорок тысяч рабочих. Генералом Хабаловым было объявлено о воспрещении скопления народа на улицах и подтверждено, что всякое проявление беспорядка будет подавляться силой оружья. По донесению генерала Хабалова, с утра двадцать шестого февраля в городе спокойно. Двадцать шестого в двадцать два часа получена телеграмма от председателя Государственной Думы Родзянко, сообщавшего, что волнения, начавшиеся в Петрограде, принимают стихийный характер и угрожающие размеры и что начало беспорядков имело в основании недостаток печеного хлеба и слабый подвоз муки, внушающий панику[5].

Почувствовать атмосферу вечера 26 февраля в Петрограде легче, если вспомнить о картине мира, которая сложилась у тех, кто противостоял режиму, и тех, кто его защищал. Для революционеров отправной точкой при осмыслении происходящего был опыт революции 1848г. во Франции[6]. Этот опыт показал, что при современных средствах вооружения армии противостоять ей вооруженный народ не в состоянии[7]. Те, кто защищал власть, в меньшей степени интересовались историей французских революций, но помнили опыт 1905—1907 годов. Из него они извлекли: если власть готова применить силу, антиправительственные выступления можно потопить в крови. И для тех и для других итог событий 26 февраля был ясен: режим отдал приказ стрелять, армия его выполняет, беспорядки будут подавлены[8].

План действий на случай массовых беспорядков в Петрограде у власти был. Но предпосылкой его реализации была лояльность войск. Это власти не подвергали сомнению. Шаги, которые необходимо предпринять, если солдаты откажутся выполнять приказы, в планах предусмотрены не были. Те, кто отвечал за обеспечение порядка, понимали, что стрельба по безоружным соотечественникам — для солдат тяжелая психологическая травма[9]. Но до вечера 26 февраля отказ стрелять по демонстрантам был редкостью, такие случаи пресекались начальством[10].

В ночь с 26 на 27 настроение солдат стало меняться. "Применение ружейного огня против толпы всегда производит сильное впечатление на солдат и на офицеров. Когда же стрелять приходится против невооруженной толпы, среди которой большинство просто зеваки, впечатление оказывается почти потрясающим. Вид безоружного противника, вид убитых и раненых из его рядов смущает солдата. Да правильно ли поступает начальство, приказывая стрелять? Да хорошо ли, что мы стреляем? Эти вопросы невольно приходят в голову солдата[11].

В середине дня 27 февраля были разгромлены окружной суд, артиллерийское управление. Из арсенала было похищено около 40 тыс. винтовок. Военное ведомство было уверено, что справится с ситуацией. Из телеграммы военного министра генерала Беляева генералу Алексееву 27 февраля 1917 года: "Начавшиеся с утра в некоторых войсковых частях волнения твердо и энергично подавляются оставшимися верными своему долгу ротами и батальонами. Сейчас не удалось еще подавить бунт, но твердо уверен в скором наступлении спокойствия, для достижения коего принимаются беспощадные меры. Власти сохраняют полное спокойствие[12].

В штаб округа вызвали оказавшегося в Петрограде энергичного, преданного царю офицера — полковника Кутепова. Генерал Хабалов поставил перед ним задачу подавить беспорядки. При крахе военной организации решающее значение имеет то, остались ли в распоряжении властей пусть небольшие, но надежные части. Полковник Кутепов просил для выполнения приказа одну надежную бригаду. её не нашлось. Происходившее на протяжении следующих часов он описывает так: "На Невском проспекте у Александринского театра около магазина Елисеева я встретил пулеметную роту, идущую к Градоначальству. Пулеметы и ленты люди несли на себе. Когда я поздоровался с ротой, то ответило только несколько голосов. В роте уже имелось распоряжение, что 12 пулеметов поступают ко мне. Когда я обратился к командиру полуроты штабс-капитану, фамилии его не помню, и спросил, могут ли они открыть огонь по первому приказанию, то он очень смущенно мне заявил, что у них нет совсем масла и воды в кожухах. Я приказал ему послать за всем необходимым и на первой же остановке немедленно изготовить пулеметы к бою... Вслед за этим подойдя к пулемету, стоящему у Артиллерийского переулка и направленному на Баскову улицу, я был удивлен, найдя его не заряженным. Когда я приказал его зарядить, то командир полуроты, стоявший здесь, сказал, что у них в кожухах нет воды и глицерина, а также нет смазки, и что пулемет не может быть изготовлен к бою.... Когда я вышел на улицу, то уже было темно, и весь Литейный проспект был заполнен толпой, которая, хлынув из всех переулков, с криками тушила и разбивала фонари. Среди криков я слышал свою фамилию, сопровождаемую площадной бранью.

Большая часть моего отряда смешалась с толпой, и я понял, что мой отряд больше сопротивляться не может[13].

За 24 часа, прошедших между вечером 26 и вечером 27 февраля 1917 года, императорская власть, имеющая за собой многовековую традицию, перестала существовать. Стремительность произошедшего поражала современников. В.В. Розанов так писал об этом: "Русь слиняла в два дня. Самое большое — в три. Даже "Новое время" нельзя было закрыть так скоро, как закрылась Русь. Поразительно, что она разом рассыпалась вся, до подробностей, до частностей. И собственно, подобного потрясения никогда не бывало...[14].

Когда происходит подобная катастрофа, роль писаных законов, правовых процедур — невелика. Монополия государства на применение силы рушится. Ключевой вопрос — есть ли боеспособные части и чьим приказам они подчиняются. Россия — империя, втянутая в Первую мировую войну, к вечеру 27 февраля, стала государством, в котором нет ни надежной армии, ни признанной власти.

Полное разложение армии заняло несколько месяцев. Свою роль в этом сыграло недоверие к армии оказавшихся у власти революционеров. Они смотрели на нее как на опасное орудие, которое может оказаться в руках контрреволюции. Как следствие: знаменитый приказ №1, который отменял все формы воинской дисциплины и лишал офицерский состав оружия и власти, подрывал армейскую дисциплину, отказ от смертной казни за воинские преступления и нежелание замечать финансируемую германскими властями антивоенную пропаганду. Но распад армейского организма был предопределен самим крахом старого режима.

Один из участников событий описывает, как произошедшее в Петрограде повлияло на настроения в частях, дислоцированных в провинции, причем еще до того, как был объявлен приказ №1: "...в бараке я не могу даже узнать своих солдат. Со стены сорвали портрет царя, в клочья топчут его сапогами, будто никаких царей никогда в России и не бывало. Солдаты ругаются, приплясывают, поют, словно накатило на них веселое сумасшествие, словно начинается всеобщее счастливое землетрясение. Еще вчера они даже не знали это трудное для мужицких губ слово, а сейчас кричат:... — Долой отделенных! — хохочет на нарах танцующий мордвин; он подбрасывает к потолку сапог с взвивающейся из него ржавой портянкой; мордвин уверен, что теперь он свободен от власти отделенного, которого вчера еще боялся... Тюрьмы уже взломаны, стражники бежали. В свободной стране не может быть тюрем[15].

Развал российской армии не был уникальным явлением в истории. Он лишь предвосхитил то, что произошло в германских и австро-венгерских войсках после крушения режимов в этих странах осенью 1918 года.

Когда в солдатах сочувствие к лозунгам митингующих перевешивает страх наказания, дисциплина рушится, развал армии нарастает как снежный ком. Остановить его трудно, даже если у власти есть надежные, боеспособные части. Но их и не было. А.Деникин летом 1917 года говорил: "Армия развалилась. Необходимы героические меры, чтобы вывести её на истинный путь... Если вы спросите меня, дадут ли все эти меры благотворные результаты, я отвечу откровенно: да, но далеко не скоро. Разрушить армию легко, для возрождения нужно время. Но по крайней мере они дадут основание, опору для создания сильной и могучей армии[16].

31 декабря 1917 года народный комиссар Крыленко направил донесение Совнаркому, обобщив ответы на вопросы анкеты, распространенной среди делегатов всероссийского съезда по демобилизации.

Суть донесения: армия небоеспособна[17]. Главнокомандующий Красной Армии И. Вацетис писал, что иногда ситуация складывалась настолько плохо, "что советские власти вынуждены были призывать немецкие войска для усмирения взбунтовавшихся частей Красной Армии[18].

Л.Троцкий так оценивал положение в армии весной 1918 года: "Старая армия еще разбредалась по стране, разнося ненависть к войне, а нам уже приходилось строить новые полки.

Царских офицеров изгоняли из армии, местами расправляясь с ними беспощадно. Между тем нам приходилось приглашать бывших офицеров в качестве инструкторов новой армии. Комитеты в царских полках были воплощением самой революции — по крайней мере, её первого этапа. В новых полках комитетчина не могла быть терпима, как начало разложения. Еще не отзвучали проклятия по адресу старой дисциплины, как уже приходилось вводить новую[19]. В другом месте он написал: "На первых порах мы, однако, еще не решаемся прибегнуть к принудительному набору: нет ни политических, ни организационных возможностей мобилизовать только что демобилизованных крестьян. Армия строится на принципе добровольчества. Естественно, что, наряду с самоотверженной рабочей молодежью, она заполняется столь многочисленным в этот период бродячим, шатающимся элементом, не всегда лучшего качества. Наши новые полки, созданные в период стихийного распада старых полков, неустойчивы и малонадежны[20].

Авторы, слова которых процитированы выше, во время гражданской войны оказались по разные стороны баррикад. Тем не менее описанная ими картина позволяет сделать вывод: боеспособной армии в России между февральскими событиями 1917-го и осенью 1918 года не было.

Если учесть значение происходившего для мировой истории, нелегко свыкнуться с мыслью, что развитие событий определялось соотношением сил, измеряемых тысячами, иногда сотнями вооруженных людей. Вот как начальник контрразведки Петроградского округа Б.Никитин описывает события в Петрограде в июле 1917г., когда большевики были близки к захвату власти: "Пехоты у Главнокомандующего совсем нет. Артиллерии за ним только запасная батарея гвардейской конной в Павловске... Остается кавалерия: единственная опора Главнокомандующего — 1-ый Донской казачий полк, а также до известной степени 4-ый Донской и два эскадрона запасного кавалерийского полка. Вообще же, казаки просили их без пехоты не выводить. Таким образом, выступить Половцову в буквальном смысле не с кем... Требую не бригаду, не полк, а хоть один батальон[21].

Оценить точно силы, которыми располагали большевики в Петрограде в дни октябрьского переворота 1917г., трудно, но то, что речь идет о нескольких тысячах человек, то есть менее чем десятой части Петроградского гарнизона, очевидно[22]. Именно на ограниченность сил, готовых поддержать большевиков, рассчитывал А. Керенский, когда говорил, что ждет их попытки овладеть властью, чтобы, подавив мятеж, укрепить позиции Временного правительства. Он слишком поздно понял: малочисленность сил большевиков не столь значима, важно, что в распоряжении Временного правительства надежных войск нет. А это значит, что несколько тысяч вооруженных людей могут установить контроль над ключевыми точками столицы[23].

Когда А. Керенский попытался восстановить порядок в Петрограде силами войск прифронтовой зоны, выяснилось, что он способен повести за собой лишь 800 казаков. Большая часть высланных навстречу казакам частей, поддерживающих большевиков, разбежалась. Однако три тысячи балтийцев оказались достаточно стойкими. Это определило дальнейшее развитие событий[24].

В недели, предшествующие разгону Учредительного собрания, многое определяли настроения в двух гвардейских полках и бронедивизионе. Сыграла свою роль и переброска в Петроград лояльного большевикам Латышского полка[25]. В июле 1918 года, когда власть большевиков висела на волоске, исход противостояния решался тем, на чьей стороне окажется всего несколько тысяч солдат.

История русской революции начала ХХ в. показывает, какую роль в периоды хаоса и анархии играют пусть немногочисленные, но боеспособные, готовые исполнять приказы части[26]. Иногда ими оказываются иноэтнические формирования. Если говорить о России 1917—1918 годов, речь идет о чехословацких и латышских полках.

Вопрос о формировании латышских частей в составе Российской армии во время Первой мировой войны был предметом обсуждения на высшем уровне. Немецкое дворянство Прибалтики, местные власти, императрица были против этой идеи[27]. Но ухудшение обстановки на фронте, потребность в стойких, боеспособных войсках перевесили аргументы тех, кто опасался, что такие части будут неблагонадежны[28].

Целесообразность создания чехословацких частей для руководства страны также была неочевидной. Лишь после июньских событий 1917г. были устранены политические препятствия формированию чехословацкого корпуса, его переброски во Францию.

Иноэтнические формирования, оказавшиеся в охваченной революцией стране, находятся в особом положении. Для местного населения они чужие. Те, кто в них служит, не могут взять винтовку и вернуться в родную деревню. Им надо обеспечивать себя провиантом, быть готовыми дать отпор вооруженным бандам. Это заставляет солдат сохранять дисциплину, проявлять солидарность — качества, утраченные большей частью войск старого режима[29]. Они становятся островками порядка и боеспособности в море бессилия, анархии и хаоса.

В мае 1918г. Л. Троцкий этого еще не понимал. Он направил 25 мая в Сибирь телеграмму следующего содержания: "Все Советы под страхом ответственности обязаны немедленно разоружить чехословаков. Каждый чехо-словак, который будет найден вооруженным на линии железной дороги, должен быть расстрелян на месте; каждый эшелон, в котором окажется хотя бы один вооруженный, должен быть выгружен из вагонов и заключен в лагерь для военнопленных. Местные военные комиссары обязуются немедленно выполнить этот приказ, всякое промедление будет равносильно бесчестной измене и обрушит на виновных суровую кару. Одновременно присылаются в тыл чехо-словаков надежные силы, которым поручено проучить неповинующихся[30]. Через несколько дней он же пишет: "До тех пор, пока это не выполнено, распоряжение Народного Комиссариата о беспощадных действиях против мятежников останется во всей своей силе. С Урала, из центральной России и Сибири двинуто достаточное количество войска для того, чтобы сокрушить мятежников и раз навсегда отбить у контр-революционных заговорщиков охоту вовлекать одураченных ими людей в мятеж против Советской власти[31].

В июле — августе он оценивает происходящее более реалистично: "На первый взгляд кажется непонятным, что какой-то чехословацкий корпус, забредший к нам в Россию благодаря извилистым путям мировой войны, оказывается для данного момента чуть ли не важнейшим фактором в разрешении вопросов русской революции. Тем не менее это так... Что касается наших красных частей, то они считают, что они у себя дома, и что хотя чехословаки захватывают то один, то другой город, вовсе не устранена надежда разрешить чехо-словацкий вопрос путем пропаганды и агитации. Этим объясняется чрезвычайно затяжной с той и с другой стороны характер операции, который имеет для нас невыгодную сторону, ибо мы отрезаны от Сибири — главного и основного нашего источника продовольствия, в результате чего рабочий класс всей страны находится сейчас в состоянии жестокого голода[32].

К концу лета 1918г. чехословацкие войска контролировали большую часть Сибири, Урала и Поволжья. Когда П. Милюков пытался договориться с немецкими властями о возможной помощи в освобождении России от большевиков, он получил от представителя немецкой разведки следующий ответ: "Это совершенно невозможно, чтобы мы шли с большевиками. Но большевики не хотят изменять Брестский договор, и у нас нет причин разрывать с ними мирные отношения. Мы вообще не хотим идти дальше и вмешиваться во внутренние дела, если нас не приглашают. Странное положение России, что в ней пара тысяч чехословаков могут оказаться господами положения[33]. На возражения П. Милюкова, что их не 2 тысячи, а больше, его собеседник отвечает так: "Сорок, шестьдесят тысяч, это пустяки, которые не делают разницы. Вы сами себе помочь не можете, вам нужна наша помощь и не малая: и за эту помощь мы должны жертвовать тем, что приобрели[34].

Полки латышских стрелков с конца 1917-го до осени 1918г. были практически единственными боеспособными и надежными частями, готовыми выполнять приказы большевиков[35]. Одна из причин такой лояльности — провозглашенный большевиками лозунг "о праве наций на самоопределение вплоть до отделения". Многие активные участники революции 1917—1922гг. из числа латышей были молодыми, но уже сознательными людьми во время событий 1905—1907гг. В те годы репрессии на территории иноэтнических окраин были жестче, чем в Великороссии. Они не обошли стороной и Латвию. Происходившее десятилетием раньше сформировало их картину мира[36]. Неприятие царского режима, стремление к независимости Латвии сделали латышских стрелков опорой большевистской власти. На выборах в Учредительное собрание в частях Северо-западного фронта за большевиков голосовало 56,2%, в латышских полках — 96,5%[37].

Латышские стрелки, охранявшие Смольный в Петрограде, Кремль в Москве[38], сыграли ключевую роль в разгоне Учредительного собрания в январе 1918 г., в подавлении восстания левых эсеров в июле того же года[39]. Их численность была невелика — примерно 40-50 тыс. человек[40]. Переброска латышских стрелков на Волгу была единственной возможностью остановить продвижение частей чехословацкого корпуса на запад.

Если абстрагироваться от важных, но не принципиальных деталей, можно сказать, что в период, последовавший за крахом армии старого режима и предшествующий формированию армии нового, развитие событий на территории бывшей царской империи определялось соотношением сил Латышской дивизии и Чехословацкого корпуса. Население огромной страны наблюдало за происходящим.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.