7. Гитлер и Сталин

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

7. Гитлер и Сталин

Начиная с 1933 года, история Германии и России на двенадцать лет становится историей дуэли двух людей — Гитлера и Сталина. Оба были людьми необыкновенной силы воли, большой политической одаренности, отваги и фантазии, гигантского упрямства и бессовестной жестокости; и оба стали в своих странах всесильными. Учитывалось теперь — в течение двенадцати лет — лишь то, что они думали и чего желали.

Это было новое и непривычное состояние. До этого немецкая политика в отношении России и русская в отношении Германии всегда были результатом сталкивающихся оценок и конфликтующих сил. У самого Ленина были трудности в том, чтобы настоять на своем в своей партии — следует вспомнить лишь о Брест-Литовске. Теперь же в Германии существовала лишь воля Гитлера, а в России — лишь воля Сталина. Если стремиться понять ужасный период, который теперь наступил теперь для Германии и России, следует понять Гитлера и Сталина — и ничего более.

В определенном смысле это упрощает дело, с другой стороны усложняет. Проще поставить себя на место отдельных людей, чем разбираться в хаосе мнений и интересов, из которых в нормальной ситуации в конце концов получается политика. С другой стороны — что на самом деле думали и чего действительно желали Гитлер и Сталин, нельзя прочесть ни в каких документах. То, что они говорили публично, часто делалось для введения в заблуждение.

Следует рассматривать их поступки, а из их слов за чистую монету принимать лишь те, что соответствуют поступкам. Но когда это будет сделано, то примечательным образом получается совсем простая, ужасно простая картина. У обоих были основные идеи, которым они оставались верны, несмотря на все свои ошибки и заблуждения. Если однажды постичь эти основные идеи, то получишь ключ ко всему остальному.

Тогда сразу видно, почему между Германией Гитлера и Россией Сталина должно было произойти столкновение беспримерной гибельности; и без труда понимаешь, почему Россия пережила это столкновение, а Германия — нет: потому что основные идеи именно Сталина, при всей крайности и жестокости его методов были здравомыслящими, а основные идеи Гитлера — фантастическими. Основная идея Сталина — «Социализм в одной стране». У Гитлера: «Жизненное пространство на Востоке». Гитлер не хотел войны с Западом — плотно населенные страны Западной Европы не интересовали его. Он хотел покорить Россию, чтобы там получить жизненное пространство для культивирования германской расы господ. Это было с первого до последнего момента целью его жизни, его навязчивой идеей. Почему же тогда в августе 1939 года он заключил пакт со Сталиным?

Чтобы понять это, следует уяснить, что Гитлер ведь в 1933 и даже еще в 1939 году не был в состоянии прямо напасть на Россию. Прежде чем он мог бы это сделать, он должен был провести три подготовительных операции, все три чрезвычайно тяжелые и все три приведшие к втягиванию Германии против воли Гитлера в конфликт с Западом — что тогда означало пока еще: с Англией и с Францией. То, что первые две операции он провел гладко и без затруднений, указывает на поразительную политическую одаренность Гитлера. Лишь во время третьей операции он споткнулся — и посчитал себя вынужденным на время искать опору и помощь в России, у своей предопределенной жертвы.

Первой задачей было вооружить Германию самым современным оружием и сделать её готовой к войне — для этого он должен был «стряхнуть оковы Версальского договора». Эта задача была решена в 1938 году без большого кризиса — к удивлению самого Гитлера. Он никак не рассчитывал, что Франция вовсе не будет реагировать на вооружение Германии, и всегда в своих расчетах учитывал вероятность превентивной войны против Франции. То, что реакции не последовало, впредь наполнило его неким снисходительным презрением к Франции.

Второй задачей было вернуть «домой в рейх» по возможности всех немцев или людей немецкого происхождения и одновременно расширить границы рейха на юг и на восток, чтобы умножить германскую ударную силу. В конце концов, немцев было только 70 миллионов, даже с австрийцами и судетскими немцами только 80 миллионов, а русских — 170 миллионов человек. Следовало наскрести все без остатка, чтобы хватило ударной силы.

И эта задача была в основном решена в течение 1938 года, не без кризиса, но и без войны. Кульминационным триумфом было мюнхенское соглашение 29-го сентября 1938 года, которым Франция и Англия изуродовали в пользу Германии союзную с Францией Чехословакию.

Третьей задачей для вооруженного и увеличенного в размерах рейха было теперь придвинуться к России, то есть каким-то образом ликвидировать пояс стран, разделявший Германию от России. В 1939 году между Германией и Россией лежали балтийские государства, Польша, Чехословакия (после Мюнхена уже только её обрубок), Венгрия и Румыния. Чтобы Германия получила общую с Россией военную границу, на которой она могла сосредоточиться и развернуться, и через которую она однажды в соответствии с планом могла бы вторгнуться в Россию, эти страны должны были каким-то образом прекратить создавать барьер: либо тем, что они будут оккупированы Германией (этому в марте 1939 года в оставшейся части Чехословакии было положено начало), или же тем, что их побудят иметь общее дело с Германией (что случилось позднее с Венгрией и с Румынией), или же, в самом худшем случае, тем, что они будут пока разыграны в пользу России (это произошло по пакту Гитлера и Сталина[8] с Прибалтикой и с Восточной Польшей). Решающей целью этой операции было войти с Россией в плотный контакт; политической задачей было — достигнуть эту цель без ввязывания при этом в нежелательную войну с Западом. Небольшая война против той или иной из этих стран «Промежуточной Европы» напротив, в целом была для Гитлера приемлемой. Если он может её избежать, хорошо; если же нет — то она для него в качестве подготовительного упражнения для большой войны против России была даже желательна.

Самой большой и самой важной страной в этом барьере стран между Германией и Россией была Польша. Выбить Польшу из барьера — такая была задача, которая встала на повестку дня, и за которую теперь взялся Гитлер. Он попытался сделать это сначала по-доброму, и едва ли есть сомнения в его при этом совершенной искренности и в его также совершенно искренних надеждах, что он справится с этим делом без больших затруднений. Польша образца 1939 года была фашистским или полуфашистским государством; она была антисемитской; она была антирусской. Это были три основательных общности, на которых она была построена. Хотя у Польши существовал старый союз с Францией, но чего стоил в то время французский союзник, Польша могла сама изучить как раз на примере Чехословакии.

У Германии с Польшей с 1934 года был десятилетний пакт о ненападении, и отношения были хорошими. От чешского кризиса Польша тоже получила прибыль — при мюнхенской разделке туши[9] Чехословакии Польше перепала область Тешен, весьма жирный кусок. Поздней осенью и зимой 1938–1939 года Гитлер предлагал Польше новое и большее предприятие того же сорта: десятилетний пакт о ненападении должен был превратиться в двадцатипятилетний союз — против России. При этом, как однозначно дал понять гитлеровский министр иностранных дел Риббентроп, Польше достанутся еще более жирные куски. При «решении еврейского вопроса» Германия также поможет союзной Польше. И какова цена? Она до смешного скромная, это великодушная цена, цена между братьями: Польше ни в коем случае не нужно возвращаться к довоенным границам, она может оставить себе Позен и Верхнюю Силезию, даже «коридор[10]», следует лишь заплатить небольшую цену в качестве признательности: Данциг и экстерриториальные автомобильная и железная дороги через этот коридор. Гитлер не видел в этом никакой наглости, даже едва ли неприемлемого требования, скорее наоборот — великодушное предложение, и также нет никаких оснований сомневаться в том, что он это совершенно честно имел в виду. Если бы Польша захотела, то она могла бы в надвигающейся войне Гитлера против России играть роль, подобную той, что позже играли Венгрия и Румыния.

Но Польша не захотела. Либо из благородства, либо из недоверчивости, либо из чувства собственного достоинства или из мании величия — или из-за смеси всего этого — она не захотела, она была непреклонна, она не вступала в обсуждения.

Гитлер сначала не мог этому поверить. Он повторил свое предложение — или наглое требование — еще несколько раз, даже позволил Риббентропу высказываться более ясно в отношении будущих польских территориальных приобретений на Украине. Но когда он вынужден был осознать, что с Польшей никаких дел не сделаешь, то он «молниеносно» переключился. Если польское препятствие нельзя устранить по-хорошему, тогда будет по-плохому — и именно в самом плохом варианте. Если поляки не хотят участвовать в качестве поварят при разделке русского медведя — хорошо, тогда польский гусь должен сам послужить в качестве первого блюда. И возможно, это и к лучшему. Тогда Польша станет не только подготовительным упражнением для вермахта, но и полем для экспериментов СС: в Польше в малых масштабах они выучатся тому, чем позже в больших будут заниматься в России — запахиванию в землю чуждых народов и превращению их стран в немецкое жизненное пространство, новоявленным искусствам переселений, эксплуатации, порабощения и истребления.

Весной 1939 года Гитлер решился на войну с Польшей — и именно не на «нормальную европейскую войну» за ограниченные цели, такие как Данциг и коридор — этим он удовлетворился бы только в мире — но теперь на такой вид биологической тотальной войны, который он прежде планировал только против России, против нее разумеется — всегда.

Но теперь возникла сложность. Оккупация остальной части Чехословакии встревожила Запад — не столько Францию, которая в глубине сердца уже смирилась, но Англию. Англия неожиданно выказала не ожидавшийся более от неё прилив энергии и решительности. Она объявила свое желание «остановить Гитлера». Она дала Польше гарантии и втянула в это и Францию. Она начала серьезно готовиться к войне. Она даже начала переговоры с Россией о заключении военного союза.

Это вынудило Гитлера сделать паузу. Отказаться от своей войны против Польши — так вопрос больше теперь не ставился, этого он не желал ни в коем случае: как бы иначе он смог бы приблизиться к России? Но теперь он видел, что должен уделить больше внимания политической подготовке польской войны. Чтобы из польской войны не получилось войны на западе или даже мировой войны, по всем традиционным правилам искусства ему следовало теперь Польшу изолировать. И это теперь могло произойти только с помощью России.

Для изоляции, раздела, ликвидации Польши имелся старый, классический рецепт, который негласно был заложен в основу уже при заключении договора в Рапалло: Германия и Россия должны действовать против Польши совместно, тогда Польша проиграет. Если Гитлер хотел применить это рецепт, то ему разумеется следовало от многого, что он до того провозглашал, на некоторое время отречься и свою прежнюю внешнеполитическую пропаганду на время поставить с ног на голову. Но собственно, почему бы и нет? Его престиж в Германии был теперь таков, что он мог себе позволить всё; что же до отдельных критиков и потенциальных противников, которых он в Германии еще должен был воспринимать серьезно — старопрусских консерваторов и генералов вермахта — то среди них этот шахматный ход станет даже чрезвычайно популярным (в действительности перед польским военным походом не было ни малейшей военной оппозиции, как за год до того перед чешским кризисом).

От своей старой основной идеи — великого военного похода в Россию — Гитлер естественно ни на мгновение не был готов отказаться. Но к этому можно ведь было вернуться в любое время, если сначала убрать с пути польское препятствие. В данный момент это была главная задача, на решении которой должно быть сконцентрировано всё. И если для этой цели следует привлечь к участию в польской войне Россию и разделить с ней Польшу, то тем самым одним ударом будут убиты три зайца: ликвидирована Польша; Запад будет отпугнут от участия в войне — поскольку против немецко-русской комбинации он не решится выступить; и превентивно Россия будет отделена от Запада — поскольку Запад никогда не простит ей её тайного заговора с Германией и тем самым надежнее останется нейтральным, когда позже Германия выступит в «антибольшевистский крестовый поход».

Известно, что этот расчет не оправдался. Однако это был убедительный расчет, и с точки зрения Гитлера он полностью объясняет пакт со Сталиным в ситуации 1939 года.

Но как с точки зрения Сталина объясняется пакт с Гитлером?

Сталин летом 1939 года совершенно неожиданно находился в выгодном положении: он вдруг снова мог выбирать между Западом и Германией, ведь его расположения искали обе стороны — Запад совершенно открыто, правда с оговорками, Германия пока еще осторожно и недоверчиво, в виде скрытых намеков. Еще осенью 1938 с заключением Мюнхенского соглашения казалось, что становится реальностью старый кошмар Советского Союза — единый фронт капиталистических стран. Теперь же, когда Англией были даны гарантии Польше, этот фронт был разорван, и только от Сталина зависело предотвратить, чтобы он когда-либо снова был создан. Ему нужно было только выбрать, только объединиться с одной из сторон против другой. Пару месяцев Сталин, осторожно зондируя обстановку, держал обе возможности открытыми. Но по здравом размышлении — а Сталин был здравомыслящим человеком — он не мог не прийти к убеждению, что всё говорит за то, что лучше выбрать Германию.

Что Германия нападет на Польшу, было тем незыблемым фактором, с которым следовало считаться: германо-польская война очевидно стояла у ворот, война, которую никто не может предотвратить и которую естественно выиграет Германия. В то, что союз Запада с Россией заставит Германию отказаться от её польского предприятия, Сталин не верил, и вероятно он был в этом прав. Ведь кроме Германии в принципе никто не хотел воевать: Франция так или иначе нет, Англия — нет, поскольку она еще совершенно не была к войне готова, и Россия тоже нет, поскольку она пока еще не ощущала себя готовой к войне с Германией — по крайней мере должен был быть сначала выполнен третий пятилетний план. Разве Гитлер этого не знает? Он не позволит себя одурачить, он нападет на Польшу, подомнет её под себя и через неё надвинется на Россию. Таково было исходное положение, с которым должен был считаться Сталин.

Если он выберет союз с Западом, то в этом случае Россия должна будет воевать — воевать не готовая, не подготовленная, на своей собственной земле (поскольку Польша решительно отказалась впустить русских на свою территорию, даже как союзников) и практически в одиночестве: ибо ничто не говорило за то, что французы отважатся вылезти из своей линии Мажино, а что же касается Англии — ведь у неё совсем нет армии! «Сколько дивизий в случае войны вы сможете высадить на континент?» — спросил Сталин английского представителя на переговорах о заключении союза и получил ответ: «Две немедленно и две несколько позже». — «Вот как!» — и Сталин повторил иронически: «Две немедленно и две несколько позже! А вы знаете, сколько дивизий у Германии?»

Таким образом, вот что предлагали Сталину западные державы: войну в одиночестве, в собственной стране — с их моральной поддержкой и их наилучшими пожеланиями, и более ничего. Что же против этого предлагали немцы?

Для начала, и как самое важное: освобождение от войны — по крайней мере, на первое время. России не потребуется воевать, во всяком случае, не сразу же.

И затем, как вознаграждение всего лишь за нейтралитет, прибыток в территориях, и притом в избытке. Немцы были готовы поделить с Россией «промежуточную Европу», и Россия могла при этом забрать львиную долю — Гитлер в своих предложениях был столь же щедр, как и любой, кто верит, что он вскоре всё вернет назад. Русские могут все, совершенно все забрать, о чем они только смогут подумать: Финляндию, Эстонию, Литву, Восточную Польшу, Бессарабию, иметь полную свободу рук на Балканах — всё за всего лишь нейтралитет. Только Польшу, центральную Польшу, немецкую военную границу с Россией — её конечно же Германия безусловно хотела иметь. Но то, что она сама сможет её взять, в этом и без того нечего было сомневаться. И тем не менее, защитная зона, толстая прослойка земли — этим тоже не следовало пренебрегать, когда Гитлер позже должен будет вернуться к своим прежним замыслам против России, что следовало принимать в расчеты.

И к этому еще добавлялось третье. Будет ли Гитлер настолько скоро в состоянии вернуться к этим замыслам? Войну вести Запад совершенно очевидно теперь не мог и не хотел, но войну объявить — это он мог сделать ради приличия, когда Германия нападет на только что получившую от Запада гарантии Польшу. И тем самым Гитлер наверняка на какое-то время будет отвлечен в сторону Запада. Возможно, война на Западе даже станет длительной; Франция в самозащите вероятно даже чего-то достигнет — никто ведь не знал до лета 1940 года, насколько полностью Франция разоружилась морально. Англия будет медленно усиливаться. На континенте не вечно будут оставаться всего лишь две или четыре английских дивизии. Если война на западе будет затягиваться без решительного исхода, то возможно однажды Россия даже станет играть решающую роль в этой войне.

Но решающей основой всех трех причин всё же было просто то, что Россия с немецким предложением выигрывала пару мирных лет, которые ей всё еще остро были нужны, в то время как предложения Запада почти наверняка означали немедленную войну. Намерение Гитлера ликвидировать Польшу так сказать вбросило войну как мяч на европейское игровое поле, и теперь Восток и Запад занимались тем, что обоюдно разыгрывали этот мяч. «Ты останавливай Гитлера!» — «Нет, ты его останавливай!» Из этого в сути своей состоял весь дипломатический диалог между Россией и Западом летом 1939 года.

Заключением пакта с Гитлером Сталин окончательно забил мяч в ворота Запада. Он верил, что война теперь будет навязана Западу — так, как это хотел сделать Запад в отношении России. Гитлер, в свою очередь, верил, что он вообще сможет избежать войны с Западом.

Как известно, они оба ошиблись. Англия и Франция объявили Германии войну (к разочарованию Гитлера), но военный действия на европейском континенте через три четверти года уже снова закончились (к разочарованию Сталина). Франция не сражалась — ни наступательно, пока германская армия была занята захватом Польши, и даже, по правде сказать, ни оборонительно, когда Германия девять месяцев спустя напала на Францию. А Англия все еще не была готова к сражениям.

Летом 1940 года руки у Гитлера снова были свободны — хотя Англия стойко отвергала (к новому разочарованию Гитлера) признание его континентальных завоеваний и отказывалась заключать мир. Безусловно, Англия была серьезной угрозой, по крайней мере в ближайшие год-два, тем не менее она ни разу не была для Гитлера серьезной помехой. И таким образом он смог уже летом 1940 года вернуться к своей прежней основной идее, бывшей подлинной целью его жизни и стремлений, от которой его за год до этого временно отвлекли упрямство Польши и неразумность Англии: к великому военному походу в Россию.

Уже 2-го июня 1940 года в штаб-квартире группы войск «А» он снова говорил о том, что скоро «его руки наконец будут свободны» для его «великой и подлинной цели: столкновения с большевизмом». 30-го июня на ту же тему Гитлер говорил начальнику Генерального штаба Гальдеру: вероятно, потребуется только лишь «демонстрация», прежде чем Англия даст возможность все силы обратить на Восток. Уже 21 июня он поручил Генеральному штабу «начать заниматься русской проблемой». А 31 июня он держит первую большую речь о грядущей войне с Россией с главнокомандующими родов войск вермахта. В качестве главной цели Гитлер обозначил на этой конференции «уничтожение жизненной силы России», в качестве даты начала военного похода было намечено 15 мая 1941 года (для осеннего военного похода стало уже слишком поздно, зимний же военный поход был исключен).

Если детально отслеживать деятельность Гитлера во второй половине 1940 года, то порой приходится с усилием напоминать себе, что он тогда вел войну еще не с Россией, а с Англией. Сконцентрированное усердие, даже одержимость, с которой он в это время работал над своими планами в отношении России, особенно бросается в глаза по сравнению с небрежностью, рассеянностью и равнодушием, с которыми он брался за различные проекты по войне с Англией и вновь их отставлял.

В эти полгода и еще вплоть до весны 1941 года между Берлином и Москвой были всякого рода дипломатические трения, раздражения и недовольства. Немецкие и русские интересы зимой и весной 1941 года несколько раз вступали в конфликт, особенно вследствие событий на Балканах, куда армии Гитлера были втянуты вследствие неудачного греческого приключения Муссолини.

Историческая наука пристально исследовала эти ссоры и иногда сама себя ими запугивала. Существуют толстые книги, которые создают впечатление, что германо-русской войны можно было бы избежать, если бы Сталин в 1940 году оккупировал только лишь Бессарабию, а не захватил бы также и Северную Буковину, или если бы Молотов при своем посещении Берлина в ноябре несколько меньше затрагивал вопросы Финляндии, Болгарии и турецких проливов. Это называется — не видеть леса из-за деревьев. Намерение Гитлера вести войну на уничтожение против России не имеет вообще ничего общего со всеми этими спорами; ни один из них также не представляет даже отдаленно причин войны, и вообще все они самое позднее к апрелю 1941 года были разрешены в пользу Германии, и Россия этим удовлетворилась.

Если это тем не менее длилось четыре с половиной месяца, пока не состоялось окончательное решение Гитлера о войне — от первых планов 31 июля до 18 декабря 1940 года, даты «Директивы Барбаросса» — то это имело совсем иные причины. Что заставляло Гитлера затягивать принятие решения, то была исключительно злосчастная война с Англией, которая все еще висела у него на шее.

Гитлер любил порядок. Снова и снова в его сочинениях он говорит о том, что секрет успеха — это концентрация сил (в чем он вообще был прав), что все силы следует направить на текущую задачу или частную задачу и никогда не пытаться делать два дела одновременно. В своей политической практике он до этого всегда жестко придерживался этой правильной мысли, и поэтому все у него получалось. И теперь, в наиважнейшем деле из всех, в решающий момент его жизни, он должен отклониться от этого правила и взяться за свою «величайшую истинную задачу», в то время как другая оставалась незавершенной?

Это сильно беспокоило его, это заставляло его месяцами колебаться и моментально возвращаться к прежним вариантам, это буквально мучило его, и это делало решение, к которому его все же влекло всеми фибрами души и которое внутри он давно уже принял, возможно поистине «самым тяжелым в его жизни». Несколько раз он почти давал себя уговорить Редеру или Риббентропу, все-таки еще сначала попробовать применить силу, чтобы закончить войну с Англией, прежде чем он начнет русскую. Но все эти отступления были кратковременными и не принимались совершенно всерьез самим Гитлером.

Это относится также и к странному эпизоду предложения второго пакта Сталину, по которому Россия (с Индией в качестве приманки) сначала должна была быть втянута в войну с Англией. Это предложение было в действительности сделано — в ноябре 1940 года — но когда Сталин, разумеется со всякого рода условиями и оговорками, казалось согласился вступить в пакт, то Гитлер оставил его ноту без ответа — сам он уже снова отказался от этой идеи.

Когда Гитлер в конце концов пришел к решению удовлетворить свои внутренние желания, то он обосновывал его тремя причинами:

Во-первых, он полагал, что посредством войны с Россией в действительности сможет поразить Англию — если Англия потеряет своего последнего возможного союзника, то она капитулирует. Это был поверхностный самообман: Англия никогда не рассчитывала на Россию как союзника, она рассчитывала на Америку, и Гитлер в принципе это знал.

Во-вторых, он убедил себя, что русская война закончится за пару недель, самое большее за пару месяцев. Мощный удар, и исполинское здание Советского Союза рухнет. Это было опрометчивое самовнушение — реальных причин для таких предположений не было, хотя они и были тогда широко распространены.

В третьих, Гитлер обосновывал свое решение американской опасностью. Раньше или позже Америка вступит в войну на стороне Англии; тогда будет слишком поздно не допускать русской угрозы за спиной. Следует «рассчитаться с Россией», пока Америка еще не готова к войне. Сейчас или никогда.

Эта третья причина из всех, по которым Гитлер мог обосновать свое нападение на Россию, единственно может серьезно рассматриваться. Но в какую из причин в действительности верил Гитлер — то, что Россия ударит ему в спину в момент вхождения американцев в войну или Америка — высадкой в Европе? Ведь не Россия хотела сделать из Германии русское жизненное пространство. Россия также не имела никаких причин желать, чтобы Западная Европа и Германия были бы оккупированы англо-американскими армиями и попали под их господство.

Если что-то подобное когда-либо должно было угрожать, то по всему историческому опыту Германия скорее могла ожидать от России прикрытия с тыла, нежели удара кинжалом в спину. Ведь главной заботой России до сих пор всегда было и все еще оставалось предотвращение объединения всех капиталистических стран, и если бы западные державы покорили и оккупировали Германию, то это единение стало бы реальностью. До тех пор, пока Германия не принуждала как раз к противоположной политике, Россия всегда предпочитала объединение с Германией против Запада, а не наоборот. Не было ни малейших оснований полагать, что Сталин в этом переменил свою точку зрения. Война Гитлера против России — и этого следует придерживаться — ни в коем случае не была даже в самом отдаленном смысле войной превентивной. Это была спонтанная агрессивная война.

В истории редко когда получается толк из вопроса «Что было бы, если…», но иногда от постановки этого вопроса невозможно удержаться: особенно в случае таких абсолютно необязательных решений, как нападение Гитлера на Россию, к которому его ничто и никто не принуждал, кроме его собственных намерений. Как проходила бы война дальше без этого решения?

Англия в одиночку естественно никогда не смогла бы завоевать континент, и даже Англия вместе с Америкой с трудом: тем 86 дивизиям, которые они в 1944–1945 годах смогли вместе направить в Европу, Германия без Восточного фронта смогла бы противопоставить вдвое большее количество. Разумеется, первые атомные бомбы были созданы, как мы теперь знаем, к 1945 году — но почему же только в Америке? До середины 1942 года Германия шла наравне с западными державами в атомной гонке. Без бремени войны на Востоке вероятно, что и атомные бомбы были бы изготовлены одновременно с Западом. В конце компромиссный мир был бы неизбежен, возможно, с участием русских, который Сталин вступлением русских в войну наиболее вероятно намного приблизил бы. Сожалеть ли об этом или радоваться, это уже совсем другое дело, другой вопрос. Представить себе, что без нападения Гитлера на Россию Германия, а возможно даже и вся континентальная Европа вплоть до русской границы ныне были бы эсэсовским государством, ужасно. С другой стороны, в представлении, что Германия еще, а Европа возможно уже были бы едиными, есть кое-что.

Как всегда, взвешивают «за» и «против»: за то, что мы сегодня имеем, мы благодарим «фюрера» — за конец национал-социалистического господства, равно как и за раздел Германии и Европы. Он — единственно он один — позаботился и о том, и о другом, когда в три часа утра 22 июня 1941 года, не принуждаемый никем, напал на Россию силами 153 дивизий. «Когда Крёз перейдёт реку Галис, будет разрушено великое государство», — так предрекал дельфийский оракул, имея в виду свое собственное государство. Когда Гитлер 22 июня 1941 года перешел реку Буг, кстати говоря, под Брест-Литовском, то он начал разрушать великое государство: но не русское, а немецкое.