XV Первый тур коллективизации

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

XV

Первый тур коллективизации

После ноябрьского пленума Сталин не созывал новый пленум ЦК в течение восьми месяцев. На протяжении этого периода развертывался первый тур сплошной коллективизации с его авантюристическим началом и позорным завершением. Все документы, касавшиеся этой крупномасштабной политической кампании, разрабатывались и принимались узкой группой аппаратчиков без утверждения их полным составом Центрального Комитета.

В проекте первого из этих документов, подготовленном комиссией Политбюро под руководством наркома земледелия Яковлева, отмечалось, что «безнадежно пытаться разрешить „кулацкую проблему“ выселением всей массы кулацкого населения в отдалённые края или тому подобными мероприятиями» [295]. Более того, комиссия считала возможным принимать часть кулаков в колхозы.

Комиссия предложила завершить коллективизацию большинства крестьянских хозяйств в основных зерновых районах за 2—3 года, в потребляющей полосе — за 3—4 года, в экономически отсталых национальных республиках — во второй пятилетке. Согласно этому проекту, коллективизации подлежали лишь основные средства производства при сохранении в собственности крестьянских семей мелкого инвентаря, коров и мелкого скота, обслуживающего потребительские нужды семьи. Однако Сталин внёс существенные поправки в эти относительно «умеренные» сроки и методы коллективизации. Этими поправками определялись первые директивы, направленные на места. Так, директива Колхозцентра от 10 декабря 1929 года предлагала в районах сплошной коллективизации добиваться обобществления рабочего скота и коров на 100 %, свиней — на 80 %, овец — на 60 %.

В принятом 5 января 1930 года постановлении ЦК ВКП(б) «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству» указывалось, что в районах Северного Кавказа, Нижней и Средней Волги коллективизация может быть «в основном закончена осенью 1930 г. или, во всяком случае, весной 1931 г.»; в других зерновых районах — «осенью 1931 г. или, во всяком случае, весной 1932 г.». Посевная площадь, обработанная колхозами и совхозами, уже весной 1930 года должна была существенно превысить показатели, установленные пятилетним планом на 1933 год. Постановление требовало вести решительную борьбу «со всякими попытками сдерживать развитие коллективного движения из-за недостатка тракторов и сложных машин» [296].

Постановление ЦК от 5 января открыло серию обильных директив, направленных на форсирование коллективизации и раскулачивания. В передовой «Правды» под названием «Ликвидация кулачества как класса становится в порядок дня» содержался призыв «объявить войну не на жизнь, а на смерть кулаку и в конце концов смести его с лица земли» [297]. Претворением этой установки стали решения, разработанные образованной 15 января комиссией Политбюро под руководством Молотова: постановление ЦК от 30 января «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации», постановления ЦИК и СНК от 1 февраля «О мероприятиях по укреплению социалистического переустройства сельского хозяйства в районах сплошной коллективизации и по борьбе с кулачеством» и «О воспрещении самовольного переселения кулацких хозяйств и распродажи ими имущества». Эти решения отменяли в районах сплошной коллективизации действие законов об аренде земли и применении наёмного труда. За самовольное переселение кулацких хозяйств и распродажу ими своего имущества предусматривались жёсткие репрессивные меры.

Местные власти были наделены чрезвычайными полномочиями «вплоть до полной конфискации имущества кулаков и выселения их из пределов отдельных районов и краёв (областей)» [298]. Порядок раскулачивания и депортации был конкретизирован в секретной инструкции ЦИК и СНК от 4 февраля и в приказе ОГПУ от 2 февраля. В этих документах предписывалось в районах сплошной коллективизации конфисковывать у кулаков средства производства, скот, хозяйственные и жилые постройки, производственные и торговые предприятия, продовольственные, кормовые и семенные запасы, наличные деньги и «излишки домашнего имущества». В этом и заключалось собственно раскулачивание, которому планировалось подвергнуть в среднем 3—5 % крестьянских хозяйств.

Кулаки, подлежавшие более суровым репрессиям, разделялись на три категории. К первой категории был отнесён «контрреволюционный кулацкий актив», особенно кадры действующих повстанческих организаций, которые подлежали заключению в концлагеря или расстрелу по приговору «троек». «Изъятие первой категории», которое предполагалось закончить к началу развертывания кампании по выселению кулаков, должно было распространиться на 50—60 тыс. чел. Семьи лиц, заключённых в лагеря или приговорённых к высшей мере наказания, должны были выселяться в отдалённые районы страны вместе с семьями «второй категории», к которой были отнесены «крупные кулаки и бывшие полупомещики, активно выступающие против коллективизации», «местные кулацкие авторитеты и весь кулацкий кадр, из которого формируется контрреволюционный актив». Только из Украины, Белоруссии, Казахстана, Сибири, Урала, Северного Кавказа, Средневолжского и Нижневолжского краёв, Центрально-Черноземной области планировалось выслать 210 тысяч семей. Остальных кулаков предполагалось выселять в отводимые за пределами колхозных хозяйств поселки в районах, где они проживали [299].

На протяжении января — февраля Сталин непрерывно подхлёстывал коллективизаторское исступление. В статье «К вопросу о политике ликвидации кулачества, как класса», опубликованной 21 января в «Красной звезде», он прямо заявил о полном разрыве нынешней политики партии с решениями XV съезда и XVI конференции. Указав, что с лета 1929 года произошёл «поворот в политике нашей партии в деревне», Сталин подчеркнул, что XV съезд исходил из того, что «кулачество, как класс, всё же должно остаться до поры до времени. На этом основании XV съезд оставил в силе закон об аренде земли, прекрасно зная, что арендаторами в своей массе являются кулаки. На этом основании XV съезд оставил в силе закон о найме труда в деревне, потребовав его точного проведения в жизнь. На этом основании была ещё раз провозглашена недопустимость раскулачивания… Противоречат ли эти законы и эти постановления политике ликвидации кулачества, как класса? Безусловно, да! Стало быть, эти законы и эти постановления придётся теперь отложить в сторону в районах сплошной коллективизации, сфера распространения которой растёт не по дням, а по часам. Впрочем, они уже отложены в сторону самим ходом колхозного движения в районах сплошной коллективизации». Таким образом, Сталин в одночасье объявил об отмене всех партийных решений и советских законов, определявших политику в деревне. Эта отмена, по его словам, была вызвана якобы напором стихийного движения бедняков и середняков, «громящих кулачество и осуществляющих сплошную коллективизацию» [300].

В передовой «Правды», написанной по прямому указанию Сталина, планка темпов коллективизации была поднята ещё выше по сравнению с недавними официальными решениями. Здесь говорилось, что «последняя наметка коллективизации — 75 % бедняцко-середняцких хозяйств в течение 1930—31 года не является максимальной» [301].

В «Ответе товарищам свердловцам», опубликованном 10 февраля в «Правде», Сталин потребовал бороться против «самоликвидации» кулацких хозяйств и «растранжиривания» ими своего имущества, что перекрывало последний путь спасения зажиточным крестьянским семьям, стремившимся избежать нависшей над ними расправы [302]. Другое сталинское требование нацеливало на форсирование коллективизации в тех районах, где, согласно предыдущим решениям, «сплошная коллективизация» не должна была проводиться.

В обстановке неуемной коллективизаторской скачки ни крестьяне, ни местные партийные работники не могли толком понять, чего добивается от них сталинское руководство. Многие губернские организации выносили решения о завершении коллективизации в течение весенней посевной кампании 1930 года. Даже в Средней Азии, где ЦК требовал завершить коллективизацию в основном весной 1932 года (а в кочевых и полукочевых регионах ещё позже), местным руководством был выдвинут лозунг «Догнать и перегнать передовые районы по темпам коллективизации!».

Коллективизация и раскулачивание воспринимались на местах как ударная кампания, о выполнении которой следует как можно скорее рапортовать. Деятельность местного аппарата расценивалась исключительно по проценту коллективизированных хозяйств. Партийные комитеты районов и округов соревновались друг с другом в победных реляциях с «колхозного фронта». В коллективизаторском рвении нередко осуществлялось максимальное обобществление собственности крестьянских хозяйств вплоть до единственной коровы, мелкого скота и птицы.

Поскольку государство не располагало материальными ресурсами для обустройства создаваемых колхозов, в неделимые фонды последних передавалось конфискованное имущество кулацких хозяйств. Непроизводственное личное имущество раскулачиваемых распределялось среди бедноты, что способствовало разжиганию в её среде низменных настроений и зачислению зажиточных середняков в списки на раскулачивание.

О горячке коллективизаторства, охватившей всю страну, свидетельствуют официальные данные, согласно которым к началу января 1930 года в колхозах числилось свыше 20 %, к началу марта — свыше 50 % крестьянских хозяйств.

Поскольку поворот к сплошной коллективизации происходил буквально в считанные дни, без какой-либо организационной и идеологической подготовки, под давлением противоречивых и панических приказов, он носил стихийный характер и выливался на практике в насилие по отношению к широчайшим массам крестьянства. На это крестьяне отвечали в основном тремя способами.

Первый способ состоял в апелляции к властям, у которых крестьяне искали защиту от творившегося на местах административного произвола. Только осенью — зимой 1929—1930 годов на имя Сталина и Калинина поступило 90 тыс. жалоб, подавляющее большинство которых, разумеется, осталось без ответа.

Второй способ — массовый убой скота, который полагалось сдавать в колхозы. Для пресечения этого в январе 1930 года были приняты постановления ЦИК и СНК «О мерах борьбы с хищническим убоем скота» и «О запрещении убоя лошадей и об ответственности за незаконный убой и хищническую эксплуатацию лошадей». Согласно этим постановлениям и постановлению ЦИК и СНК от 1 ноября 1930 года «О мерах против хищнического убоя скота», убой в кулацких хозяйствах карался полной или частичной конфискацией скота и сельскохозяйственного инвентаря и лишением свободы на срок до двух лет, а в бедняцко-середняцких — штрафом в размере, равном десятикратной стоимости забитого животного. Такой же штраф налагался и на колхозы, где из-за отсутствия общественных животноводческих построек, кормов, навыков обслуживания обобществлённого скота и т. д. часто забивали ослабленный плохим уходом скот, сведённый с крестьянских подворий в общее стадо.

Наконец, третьим способом, избираемым отчаявшимися крестьянами в качестве реакции на массовые насилия, стали антиколхозные вооружённые выступления. Об их характере и масштабах свидетельствуют данные, приводившиеся в «Рютинской платформе»: в начале 1930 года в стране прошло более 500 крупных восстаний с тысячами участников в каждом; во многих случаях в этих восстаниях участвовали коммунисты и комсомольцы, порой ими руководили члены партии, а в одном случае — даже районный уполномоченный ГПУ [303].

По данным современных советских историков, в январе — марте 1930 года прошло не менее 2200 массовых выступлений с участием почти 800 тысяч крестьян. Намного большим было число индивидуальных и групповых расправ над организаторами коллективизации и колхозными активистами.

Всё это означало, что страна фактически вступила в новую гражданскую войну. Как признавалось в секретном письме ЦК от 2 апреля 1930 года, если бы процесс насильственной коллективизации (именовавшийся «искривлением партлинии») не был приостановлен, «добрая половина наших „низовых“ работников была бы перебита крестьянами» в широкой волне повстанческих выступлений [304].