XVI Левая оппозиция о коллективизации

XVI

Левая оппозиция о коллективизации

В некоторых публицистических работах и художественных, произведениях конца 80-х годов утверждалось, что проведение сплошной коллективизации и раскулачивания — результат восприятия и реализации Сталиным идей левой оппозиции. Доказывая фантастичность этой версии, некоторые серьезные исследователи тем не менее заявляют, что «к сожалению, никто в то время не предложил иных, более приемлемых вариантов, которые дали бы реальную возможность форсировать индустриализацию, не ссорясь с крестьянством…» [305].

Применительно к лицам, входившим в тогдашнее руководство партией, такая оценка вполне правильна. Она применима и к Бухарину, который в самый разгар коллективизаторской гонки взял на себя миссию теоретического обоснования «новой концепции коллективизации». В статье «Великая реконструкция (о текущем периоде пролетарской революции в нашей стране)», опубликованной в феврале 1930 года в «Правде», он оценил происходящий в стране «крутой перелом» как особую форму внутриформационного скачка, к которому партия оказалась теоретически не подготовленной. По-прежнему дорожа своей репутацией теоретика, Бухарин брался исправить этот «пробел» в теории, разъясняя, что процесс перевода сельского хозяйства на социалистический путь проходит не «по „классическим“ формулам педантов: сперва сотни тысяч тракторов, потом переделка крестьянского хозяйства на коллективный лад… Более уместна формула: сперва переделка производственных отношений, потом техническая революция». Перевернувшись на 180 градусов, Бухарин писал, что особенность переживаемого страной крутого перелома состоит в том, что он связан «с чрезвычайным обострением классовой борьбы… Экономика, политика, наука, искусство, религия, философия, быт, школа — повсюду набухли противоречия социальных сил, повсюду гораздо резче прошёл водораздел между старым и новым миром… Но наиболее отчаянная борьба идёт именно в деревне. Здесь быстро и победоносно развивается антикулацкая революция, социально-экономический смысл которой и нужно в первую очередь анализировать». Результаты этого анализа сводились к утверждению, что кулачество оказывает «бешеное сопротивление социалистической реконструкции», а поэтому с ним «нужно разговаривать языком свинца» [306].

Для оправдания разрушительных процессов, которые проходили в деревне (массовый убой крестьянами скота и т. д.), Бухарин выдвигал абстрактный и схоластический тезис о том, что ломка старых общественных отношений всегда имеет своим следствием падение производительных сил.

Таким образом, Бухарин, вплоть до конца 1929 года выступавший против чрезвычайных мер, в начале 1930 года поддержал намного более жестокую и опасную политику в деревне, по сравнению с которой, как отмечал впоследствии Сталин, чрезвычайные меры представляли собой «пустышку» [307]. Так трансформировалась «бухаринская альтернатива» в наиболее критический момент «размолвки» партии с деревней.

Объясняя внезапность перехода к «революции сверху», о недопустимости которой он говорил на протяжении многих предшествующих лет, Бухарин заявлял, что в новую фазу «мы вошли… через ворота чрезвычайных мер и быстро развернувшийся кризис зернового хозяйства». Эта новая фаза, по словам Бухарина, «не была во всех конкретностях предвидена» [308].

Эти рассуждения Бухарина Троцкий критиковал с особенным сарказмом. Сопоставляя контрольные цифры пятилетнего плана, принятые в апреле 1929 года (коллективизация пятой части крестьян в течение 1929—33 годов), с результатами коллективизаторской гонки к марту 1930 года (коллективизация трёх пятых крестьянских хозяйств), он писал: «Если даже принять на веру, что этот размах коллективизации есть сплошной триумф социализма, то одновременно надо констатировать полное банкротство руководства, ибо плановое хозяйство предполагает, что руководство хоть сколько-нибудь предвидит основные хозяйственные процессы. Между тем на это нет и намека. Бухарин, новый, реконструированный, индустриализированный и сплошь коллективизированный Бухарин, признает в „Правде“, что новый этап коллективизации вырос из административных мероприятий в борьбе за хлеб и что этот этап не был предвиден руководством „во всех его конкретностях“. Это очень недурно сказано! Ошибка темпа в плановых расчётах составляет всего-навсего около 900—1000 %. И в какой области? Не в вопросе о производстве наперстков, а в вопросе о социалистическом преобразовании всего сельского хозяйства. Ясно, что кое-каких „конкретностей“ Сталин с Ярославским действительно не предвидели. Тут Бухарин прав» [309].

К числу не предвиденных сталинским руководством «конкретностей» Троцкий относил прежде всего нежелание основной части крестьянства вступать в колхозы. «Мы никогда, как известно, не заподазривали нынешнее руководство в избытке проницательности,— писал он.— Но такой ошибки оно никак не могло бы сделать, если бы коллективизация действительно выросла из завоеванного на опыте убеждения крестьян в преимуществах крупного коллективного хозяйства над индивидуальным» [310].

Троцкий напоминал, что левая оппозиция всегда указывала на два основных фактора, определяющих практические возможности и рамки коллективизации: наличие производственно-технических ресурсов для крупного земледелия и субъективную готовность крестьянства перейти к коллективному хозяйству, в конечном счёте определяемую теми же производственно-техническими факторами: привлечь крестьянина в колхозы может только выгодность для них коллективного хозяйства, опирающегося на высокую технику. С этих позиций он высмеивал выдуманную сталинцами для оправдания «ошибочки темпа в 1000 %» «теорию» о том, что «техника есть дело десятое, и что социалистическое сельское хозяйство („мануфактурное“) можно, перекрестясь, строить при любых средствах производства. Эту мистическую теорию мы, однако, решительно отвергаем… Более того, мы объявляем этой мифологии беспощадную войну, ибо неизбежное разочарование крестьян грозит вызвать жестокую реакцию против социализма вообще» [311].

Уже в февральско-мартовском и апрельском номерах «Бюллетеня оппозиции» были опубликованы первые отклики на сплошную коллективизацию и раскулачивание. Приведем некоторые выдержки из этих писем, свидетельствующие о том, что «неразоружившиеся» оппозиционеры, сохранявшие связь с Троцким, с самого начала решительно отвергали эту политику, которая была воспринята ими как грубейший разрыв с принципами социалистического строительства. «Административному „введению“ социализма в деревне на „конной тяге“ должен быть определённо положен конец… Лозунг „раскулачивания“… должен быть осуждён, как авантюристический». «Причины нового ультраавантюристического взлета центризма коренятся именно в факте размычки с середняком. Вместо того, чтоб этой действительности прямо посмотреть в глаза, центристы думают, что схоластически созданная в теории и административно введённая на практике „коллективизация“ снимет с повестки дня основной вопрос о правильных классовых взаимоотношениях в деревне» [312]. «То, что мы говорили о гибельности нынешней путчистской политики центризма, целиком оправдывается». «Я за отмену „сплошного“ безобразия — то бишь сплошной коллективизации с помощью прокурорских „разъяснений“, я против „выкорчевывания корней капитализма“ на конной тяге, в порядке энтузиазма агентов ГПУ, я — против „перевода“ мелкого земледелия на „социалистические“ рельсы в течение 1—2 лет». «То, что сейчас происходит, вернее было бы назвать попыткой милитаризации крестьянского труда» [313].

Развернутый анализ первого этапа сплошной коллективизации содержался в статье Троцкого «Экономический авантюризм и его опасности», написанной 13 февраля 1930 года. В ней подчеркивалось, что курс на сплошную коллективизацию и раскулачивание «представляет отнюдь не меньшую, в некоторых отношениях более острую опасность, чем вчерашний».

Троцкий напоминал, что в 1925—27 годах левая оппозиция предлагала другой, конструктивный путь — более решительное налоговое обложение верхних слоёв крестьянства в целях уменьшения дифференциации в деревне и ускорения индустриализации. В ответ на это правящая фракция отрицала наличие кулацких накоплений и обвиняла оппозицию в стремлении «ограбить крестьянство». «Кулак тем временем вырос в серьезную величину, повёл за собой середняка и подверг промышленность и города голодной блокаде… Бюрократии пришлось круто менять политику. Объявлен был крестовый поход против кулака. Те меры, которые накануне предлагала оппозиция для ограничения эксплуататорских тенденций, оказались сразу превзойдёнными, когда началась борьба с кулаком за хлеб» [314]. Поскольку кулак не отделён от середняка какой-либо непроницаемой перегородкой, несогласованные административные удары посыпались не только на кулака, но и на середняка. [«]Крутой и панический поворот политики в деревне привёл к почти полной ликвидации нэпа, т. е. рынка, без которого не может существовать крестьянин как мелкий производитель. Поскольку ворота рынка оказались на замке, крестьяне, и прежде всего их верхние слои, настроившиеся за несколько лет „либеральной“ сталинско-бухаринской политики на фермерско-капиталистический лад, внезапно уперлись в тупик. Крестьянство, которое после всего опыта революции не склонно легко вступать на путь гражданской войны за рынок, стало метаться в поисках других путей и шарахнулось в единственно открытые ворота — коллективизации» [315].

В момент, когда писалась статья, Троцкий не обладал достаточными сведениями как о масштабах насилия над крестьянством, так и о масштабах ответных антиколхозных выступлений крестьянских масс (все эти сведения тщательно скрывались). Тем не менее он решительно отвергал иллюзии о том, что Сталин, загнавший за несколько месяцев большинство крестьян в колхозы, одержал решающую победу над крестьянством. Троцкий подчеркивал, что форсированная коллективизация, представлявшая грубую эмпирическую попытку спастись от последствий политики 1923—27 годов, приняла эпидемический характер меры отчаяния и предстала перед крестьянством прежде всего в виде экспроприации всего его достояния. Поэтому никакие, даже самые жестокие меры не способны предотвратить социальный взрыв в деревне. Первым предвестником и выражением этого неминуемого взрыва Троцкий считал массовый убой крестьянами скота, ведущий к истощению производительных сил сельского хозяйства.

Освещая альтернативную «сплошной коллективизации» стратегию, выдвигавшуюся левой оппозицией ещё в 20-е годы, Троцкий писал, что она предполагала осуществление коллективизации и тесно сомкнутой с ней механизации сельского хозяйства планомерными и разумными методами, отвечающими материальным ресурсам и возможностям страны. При этих условиях можно было бы добиться за 10—15 лет преобразования материально-технических условий сельского хозяйства и создания тем самым производственной базы коллективизации. В противовес этой стратегии сталинское руководство навязало непосильные для страны темпы коллективизации, которые оно решило обеспечить исключительно административным нажимом на крестьянство. Такой подход чреват громадными опасностями, которые неизбежно обнаружатся уже в ближайшем будущем. Эти опасности проистекают прежде всего из игнорирования материальных, производственно-технических факторов, тесной взаимосвязи между индустриализацией и коллективизацией. «Из крестьянских сох и кляч, хотя бы и объединённых, нельзя создать крупного сельского хозяйства, как из суммы рыбачьих лодок нельзя сделать парохода» [316]. Поскольку социалистическая коллективизация сельского хозяйства может быть только результатом его механизации, то допустимый размах коллективизации определяется общим объёмом индустриализации страны. Даже при условии успешного выполнения пятилетнего плана промышленность сможет к концу пятилетки обеспечить тракторами и другими сельскохозяйственными машинами лишь 20—25 % крестьянских хозяйств. «Это и есть реальные рамки коллективизации. Доколе СССР остается изолированным, индустриализация (механизация, электрификация и пр.) сельского хозяйства могут мыслиться только в перспективе последовательного ряда пятилетних планов» [317].

Однако в политике сталинского руководства процессы индустриализации и коллективизации оказались совершенно разорванными. Как ни быстро идёт развитие советской индустрии, она остается и долго ещё останется чрезвычайно отсталой. Высокие темпы роста промышленности исчисляются по отношению к крайне низкому исходному уровню. Исходя из этих посылок, Троцкий резко критиковал Молотова, объяснявшего необходимость сплошной коллективизации более медленным темпом развития сельского хозяйства по сравнению с промышленностью. Называя такое сопоставление темпов экономической безграмотностью, Троцкий указывал, что разрыв между темпами развития государственной промышленности и индивидуального сельского хозяйства обусловлен тем, что промышленность слишком слаба для того, чтобы поднять сельское хозяйство до необходимого технического уровня. Коллективизация сможет привести к росту продукции сельского хозяйства лишь в том случае, если её темпы будут согласованы с темпами технического переворота в земледелии. В свою очередь «темп такого переворота ограничивается нынешним удельным весом промышленности. С материальными ресурсами последней, отнюдь не с её отвлечённым статистическим темпом, и должен быть сообразован темп коллективизации» [318].

Подчеркивая, что сталинская бюрократия после ряда лет оппортунистической политики переживает период «острого бешенства ультралевизны», Троцкий писал, что из этого никак не следует, будто левая оппозиция «меняется с аппаратом местами» и критикует его справа. Ещё более грубой ошибкой было бы считать, что сталинцы взяли на вооружение идеи оппозиции. На деле они, описав за один год дугу в 180 градусов, «упраздняют нэп, т. е. совершают то самое „преступление“, в котором заведомо ложно обвиняли нас, и за которое наши друзья и сегодня заполняют тюрьмы и ссылки. Ограничение кулака они заменили административным раскулачиванием, которое они вчера злостно подкидывали нам, и от которого мы с чистой марксистской совестью открещивались» [319].

Если раньше Сталин фактически поддерживал идеи Бухарина о том, что социализм будет строиться «черепашьим шагом», а кулак будет безболезненно врастать в социализм, то затем он эмпирически шарахнулся в противоположную крайность: «Теперь черепаший темп заменён почти авиационным. Кулак не врастает более в социализм — при таком темпе не врастёшь! — а просто ликвидируется в порядке управления» [320]. Внезапно сформулированная «программа скоропостижной ликвидации кулачества, при помощи коллективизации крестьянских телег, сох и кляч» [321] представляет «ультралевую карикатуру» на курс, предлагавшийся левой оппозицией в 1925—27 годы.

Таким образом, Троцкий не отказывался от своих прежних оценок, согласно которым индустриализация потребует известной перекачки средств из деревни. Но он считал, что сплошная коллективизация, противоречащая желаниям и воле подавляющего большинства крестьянства, осуществляемая антигуманными насильственными методами, только затормозит развитие индустриализации, поскольку она неизбежно приведет к истощению производственных сил деревни, ухудшению продовольственного снабжения трудящихся города и разрушению социально-политической стабильности общества.

Анализ первого этапа сплошной коллективизации Троцкий завершал прогнозом, согласно которому «после нынешнего необеспеченного наступления последует паническое отступление, стихийное внизу, якобы „маневренное“ — наверху… Непогрешимое руководство обвинит, разумеется, исполнителей в „троцкизме“». Ставя вопрос: «Сколько месяцев ещё будет нынешнее руководство подхлёстывать партию на путях ультралевизны?», Троцкий отвечал: «Мы думаем, что не долго. Чем более неистовый характер имеет нынешний курс, тем острее и скорее вскроются его противоречия. Тогда, после уже оставленных позади 180 градусов руководство опишет ещё дополнительную дугу, приблизившись по окружности к точке отправления с другого конца» [322].