Консерватизм и левая идея: точка схода

Консерватизм и левая идея: точка схода

Сегодня в сознании обывателя отсутствует разметка политического поля, в которой реальные консерваторы занимали бы положенное им место. Вместо этого мы наблюдаем непрерывную подмену понятий. В центральных СМИ консерваторами называют то «системных либералов», то державников и государственников.

Но подлинный консерватизм – это лояльность традиции, а не власти. Союз с властью возможен лишь тогда, когда власть охраняет и развивает традицию.

В настоящий момент страна существует в режиме директивного либерализма: либеральный экономический блок в правительстве несменяем, и он, в конечном счёте, определяет формат политики. Раньше эта политика переваривала сырьевой сектор и остатки советской индустрии. Сегодня удар либеральной реформации направлен против социалки (образование и наука, медицина) и подбирается к базовым элементам социума: к семейным ценностям (посредством ювенальных технологий), религии и Церкви (борьба со строительством храмов, проект упразднения патриаршества, идея дискриминационного «Религиозного кодекса»), личной информации и нормам нравственности. Тем самым де-факто признается высокая степень «капитализации» всего вышеперечисленного. Иные политики склонны объяснять происходящее случайными историческими зигзагами – мол, «такая уж Россия страна».

Но мы хотели бы воздержаться от исторических и политических мистификаций. Историю и политику делают конкретные люди. Другое дело, что действия конкретных людей подвержены системным законам.

Повторим озвученное ранее. В странах третьего мира власть объективно противостоит обществу, а не защищает его. Она не консервативный, а революционный элемент (вспомним знаменитую пушкинскую фразу: «Все вы, Романовы, революционеры!»). И всякий охранитель в этом случае будет охранителем революции.

Идеологическая ниша российской власти – либерал-большевизм, а не консервативный либерализм, как мнится тем, кто хотел бы видеть российскую власть в чём-то подобной американским неоконам. Причина проста: российский либерализм может быть только авторитарным. Об этом наглядно свидетельствуют события и 1992–1993 годов, и 1998 года. И это еще одна причина, по которой отечественная марка либерализма стремится приобрести консервативную окраску. Так можно выдать стабилизацию режима за общий политический ригоризм и любовь к порядку.

Главный вопрос в том, в каком углу политического поля окажется не «ряженый», а подлинный консерватор (примем за аксиому, что он реально существует).

Очевидно, что подлинные консерваторы, а не носители красивых табличек, как и подлинные левые, вытеснены за границы реальной политики. И те и другие являются антисистемным элементом, их выводят из игры.

Что они могут противопоставить проводимому ныне либеральному курсу?

Первые – требование вернуть нормы традиционной нравственности. Вторые – социальные требования. Главное заключается в том, что эти требования неизбежно совпадут. Возможно, не во вселенском масштабе. Но совершенно точно – в нынешней, прошлой и будущей российской ситуации.

Эта точка схода – следствие той самой «двойной» парадигмы экономики, политики и идеологии. Её появление неизбежно по законам данной системы.

Два направления оказываются в одной нише и начинают смыкаться, влияя друг на друга и сознавая факт взаимного исторического влияния. То есть схождение между ними предопределено не только ситуативно, но и исторически.

Как это выглядит?

Например, очевидно, что христианство (традиционное, а не секулярно ориентированное) исключает социал-дарвинистскую доктрину тотальной конкуренции, то есть путь естественного отбора в обществе. В самом деле, невозможно сидеть на двух стульях – быть антидарвинистом в богословских вопросах и дарвинистом в вопросах социальных. Что это означает фактически? Консервативная ценность дублирует левое требование социальной справедливости. Более конкретный исторический пример: стихийный социализм русской крестьянской общины смыкался с отношениями внутри общины церковной, что не раз подчеркивалось философами-славянофилами.

Сегодня общество начинает понимать: расселение консервативных ценностей и идеи социализма (не большевистского, а консервативного) по разным политическим лагерям – это ложная, неестественная ситуация. Скорее всего, это одна из технологий политического контроля. Но повторим: сказанное справедливо прежде всего для России и третьих стран. В несколько меньшей степени – для евроизгоев, вроде нынешней Греции или Германии начала XX века. Искусственность ситуации разделения консерватизма и левой идеи настолько очевидна, что ангажированным социологам приходится тратить массу усилий, решая одну-единственную сверхзадачу: как не дать расцепить в сознании обывателя «коммунизм» и «социализм», некогда слитые в единое целое советским и постсоветским агитпропом. Ведь как только понятие «социализм» окажется «на свободе» (то есть станет автономным), оно тут же начнёт дрейфовать в поле консервативной идеологии.

Пока удержать это движение удаётся, но уже с трудом.