Глава 4 Тверь в борьбе. Очерк истории участия Твери в формировании ядра русского государства

Глава 4

Тверь в борьбе. Очерк истории участия Твери в формировании ядра русского государства

В предыдущей главе в качестве объекта обсуждения была выбрана Смоленщина, побывшая и относительно самостоятельной землёй в составе корпоративного владения клана Рюриковичей, и автономной частью Улуса Джучи, и «федеральным округом» в составе Великого княжества Литовского, и важнейшей твердыней Московского Царства, и восточной окраиной Речи Посполитой.

Богатая и бурная история этой земли дала возможность проследить за изменениями в этническом и политическом самосознании смолян, за методиками «нациестроительства» в исполнении различных властей Средневековья и Нового времени, за влиянием «народного мнения» на перипетии бесконечной борьбы за власть и жизнь в Восточной Европе. Однако сам процесс формирования «центров силы» в позднем Средневековье и в эпоху «русского Возрождения» остался, по сути, за кадром.

Образовавшийся пробел стоит заполнить, и на этот раз я попробую подойти к выбранной необъятной проблеме «альтернативные Русские земли в России» с другой стороны: предметом обсуждения станет история самого сердца Северо-Восточной Руси/России — Тверской земли.

Эта земля вокруг впадения Тверцы в Волгу никогда не существовала вне Северо-Восточной Руси, зато сыграла важнейшую роль в формировании Российского государства со всеми его достоинствами и недостатками.

Да, такой вывод может показаться странным в ситуации, когда даже многие историки рассматривают Тверь то как вредную помеху на «московском» пути к «объединению русских земель», то как символ пути, альтернативного «московскому» (на каковом пути, естественно, не было никаких неразрешимых проблем, и ждал нас лишь вечный хруст французской булки). Но я все же попытаюсь доказать, что Тверь, выбираясь из кровавого болота XIII в., вышла на дорогу (не исключено, что и единственно возможную), которую историки позднее назовут «московской». Более того, Тверь сумела сделать на этой дороге ряд ключевых политических и идеологических «открытий», позаимствованных московскими соратниками/соперниками. Наконец, усиливая этот полузабытый тезис [см., напр.: Кучкин В. А. Повести о Михаиле Тверском. Ист. — текстол. исследование. М., 1974. С. 87], я попытаюсь показать, как именно ЕДИНСТВО И БОРЬБА Москвы и Твери за два века превратили пассивную, расплывающуюся общность «русских людей» в агрессивную, динамичную силу.

Ну а «частные детали» итогового результата этой борьбы (вроде местоположения столицы) определялись удивительными

стечениями обстоятельств и не менее удивительными особенностями «человеческого фактора», что и заставило меня (вопреки изначальному замыслу) связать разделы обсуждения с именами тверских князей.