XLVII. Общие наблюдения над ходом внутренней истории Литовско-Русского Государства

XLVII. Общие наблюдения над ходом внутренней истории Литовско-Русского Государства

Отличие Литовско-Русского государства от Московского во внутреннем развитии и его конечных результатах. Разница общественной почвы, на которой создавались и развивались оба государства. Влияние связи с Польшею на внутреннее развитие Литовско-Русского государства. Причины его слабости.

Прекратившее в 1569 г. самостоятельное существование Литовско-Русское государство в ходе своего внутреннего развития и в его конечных результатах, как можно видеть теперь, было совершенно не похоже на современное ему и родственное Московское государство. Московское государство развивалось все время в направлении монархического абсолютизма и отлилось в конце концов в форму монархии, во главе которой стоял наследственный государь, неограниченный владыка и повелитель, свободно распоряжавшийся жизнью и достоянием своих подданных, которые в отношении его имели одни обязанности и не имели никаких прав: ни личных, ни сословных, ни корпоративных. Правда, этот государь в управлении государством пользовался советом и административными услугами вельмож, составлявших его думу, а по временам созывал на земский совет и других своих подданных, но делал он это по своей воле и усмотрению, а не по своей политической обязанности, закрепленной какою-либо хартией, и не считал себя de jure связанным согласием или несогласием своего совета. Он сосредоточил в своей резиденции все высшее управление государством и вел его при помощи целого ряда учреждений, которые давали приказы местным агентам, контролировали их деятельность, давали на них суд и управу и т. д. Литовско-Русское государство сделалось монархией конституционною, во главе которой стоял избираемый великий князь. Этот государь с самого конца XIV в. связывал себя разными хартиями, которые он выдавал своим подданным как всего государства, так и отдельных его областей. В этих хартиях землевладельцам Литовско-Русского государства, преимущественно шляхетского, благородного сословия, даны были гарантии личной и имущественной свободы и неприкосновенности, многочисленные вольности и изъятия от повинностей и предоставлены были разные другие сословные преимущества и политические права. В силу этих хартий Литовско-Русский господарь с конца XV в. был уже не самодержавным государем, а ограниченным de jure советом и согласием панов-рады, а со времени издания Статутов 1529 и 1566 гг. и «ухвалами» всех «станов», шляхты, собранных на великий вальный сейм. И любопытно, что наивысшее развитие Литовско-Русского конституционализма совпадает по времени как раз с наиболее резким выражением московского абсолютизма. Литовско-русский господарь подавал своим князьям, панам, боярам-шляхте и земянам больше всего гражданских и политических прав (вторым Статутом) как раз в то самое время, когда московский государь устами Грозного царя Ивана Васильевича стал открыто проповедовать, что он волен жаловать и казнить своих холопов, что он имеет нужду только в милости Божией, а человеческого наставления не требует, что «российское самодержавство изначала сами владеют всеми царствы, а не бояре и вельможи». Литовско-русский господарь, подобно московскому, соединивший под своей властью также несколько «царств», однако, разделял управление ими не только с литовскими вельможами, которые группировались около него в центре государства, в его раде, но и с местными земскими князьями и боярами, которые продолжали отправлять в областях должности, составляли советы при литовских наместниках, собирались на местные сеймы для высшего суда и местного законодательства. Литовско-русский господарь стянул к центру, взял в свои руки только наиважнейшие правительственные дела, предоставив текущую будничную правительственную работу местным правителям и в значительной мере землевладельцам. Вследствие этого и в центре Литовско-Русского государства не создалось такого мощного правительственного механизма, как в центре государства Московского.

Чем же объясняется вся эта разница исторического развития обоих государств и его результатов? Прежде всего тем, по всем данным, что Литовско-Русское государство создалось и держалось на более устойчивом и определившемся общественном материале, чем государство Московское. Северо-Восточная Русь, послужившая материалом при постройке Московского государства, как в удельную эпоху, так и в XVI в., представляла страну, население которой переливало из края в край, расползалось вширь, захватывая все новые и новые пространства для своей оседлости на севере, востоке и юге.

Общество Северо-Восточной Руси было жидкое, текучее, не кристаллизовавшееся в устойчивые ячейки. Здесь не отличались прочностью ни образовавшиеся местные политические организации, ни слагавшиеся социальные отношения. Развивавшееся крупное землевладение не врастало глубоко в окружающую среду, не сдерживало ее своими корнями и нитями. Землевладелец здесь, как и земледелец, нередко уподоблялся «перекати-полю», которое срывали порывы экономической или политической бури. Естественно, что московский великий князь, утвердивший свою власть над таким неустойчивым и подвижным обществом, легко прибрал его к своим рукам и сдавил его железными обручами административной дисциплины, придавая ему такие формы, какие подсказывались потребностями государственного целого. Не таков был общественный материал, пошедший на образование Литовско-Русского государства. Литва и Западная Русь сидели на старом корню, сгущаясь на территории, замкнутой со всех сторон владениями сильных соседей. При таких условиях и все общественные отношения, и связи были здесь устойчивее и крепче, чем на Руси Северо-Восточной. Большинство крестьян сидело здесь испокон веков на своих местах племенными гнездами. Землевладельцы – князья, паны и бояре – были также исконными, давними обладателями своих вотчин: в руках многих из них в XVI в. были те же самые владения, какие были у их предков в XIII и XIV вв. Литовские паны скопили поэтому огромные фамильные капиталы, которыми они ссужали государственную казну в то самое время, когда первостатейные московские бояре только что и жили государевым жалованьем и закладывали подчас платья своих жен, чтобы снарядиться на войну. За все время самостоятельного существования Литовско-Русского государства в нем преобладало устойчивое, «вечистое» землевладение. Хотя ему известны были и различные формы временного, поместного землевладения, но эти формы не получили здесь большого распространения; поместной системы как средства обеспечения большинства военнослужилого люда здесь не выработалось. Центры торгово-промышленной жизни – города – были здесь также старые, исконные, видевшие у себя еще первых русских и литовских князей. Вследствие всего этого и завязавшиеся местные союзы землевладельцев, горожан и земледельцев, и местные политические организации отличались также значительною крепостью и мощью. Над таким крепко организовавшимся обществом можно было утверждать центральную власть поверх местных организаций, не ломая, но санкционируя и регулируя установившиеся отношения, что и делали великие князья литовские с самого образования Литовско-Русского государства. В организации этого государства они мало проявляли творческой воли и разума, ссылаясь постоянно на старину и пошлину: «Мы старину не рухаем, а новин не уводим». Если же и приходилось вводить им новины, то большею частью лишь такие, которые давали что-нибудь обществу, а не отнимали от него.

Здесь мы подходим ко второй основной причине, оказавшей сильное влияние на ход внутреннего развития Литовско-Русского государства и его результаты, – к установившейся связи его с Польшею. Уже первая уния, состоявшаяся при Ягайле и Витовте, имела огромное значение. Она дала литовским землевладельцам многочисленные гарантии, коими ограничивалась великокняжеская власть. Но самое главное – она воспрепятствовала установлению наследственности великокняжеской власти, предоставив замещение великокняжеского престола избранию князей, панов и бояр Великого княжества. Хотя уния и была разорвана, но данные при ее заключении права и вольности остались и сделались основными законами Великого княжества. Утвердившиеся после того в государственном праве Великого княжества избрания великих князей давали благоприятный случай для новых сословных и политических приобретений Литовско-Русских землевладельцев, коими все более и более стеснялась и ограничивалась великокняжеская власть и уменьшалось ее значение в государстве. Уния с Польшею не осуществилась в настоящем своем виде. Но при всем том установилась тесная связь между Польшею и Литвою благодаря тому, что большею частью у того и другого государства был один общий государь, проживавший попеременно и в Польше, и в Литве. Это житейское общение обусловило влияние польской государственности на Литву, заимствование разных ее форм, стремления высших классов литовского общества к получению «прав христианских добрых, как в коруне польской», короче сказать – способствовало внутренней ассимиляции Литовско-Русского государства, а затем и соединению его с Польшею. Благодаря общению с Польшею социально-политический процесс, развивавшийся в Литовско-Русском государстве, сопровождался непрерывным юридическим оформлением и закреплением его результатов, что в свою очередь обеспечивало ему дальнейшие успехи и преуспеяние.

Но это же сближение с Польшею было отчасти и причиною того, что Литовско-Русское государство, создавшееся из более устойчивого общественного материала, оказалось менее устойчивым в борьбе за самостоятельное существование, чем государство Московское. Польские права и вольности, перенесенные на литовскую почву, способствовали развитию и расцвету Литовско-Русского феодализма, для которого и без того была благоприятная почва в старом и крепком землевладении, в экономическом и политическом засилье землевладельцев. Но феодализм расслабил, разложил государство, воспрепятствовал развитию сильной центральной власти, лишил ее должных орудий и средств, и в критические минуты, когда требовалось приказывать и повелевать из центра, заставил Литовско-Русского господаря сеймовать со «станами» и приглашать их к добровольным жертвам на алтарь отечества. Но воспитанные в областном и вотчинном, а не в общегосударственном патриотизме землевладельцы предпочли пожертвовать не «горлами» своими и «статками», а самостоятельностью своего государства, дабы с меньшим «накладом» давать отпор неприятелю.