ЕПИСКОП ЖОССАН РАССПРАШИВАЕТ ПАСХАЛЬСКИХ РАБОЧИХ НА ТАИТИ
ЕПИСКОП ЖОССАН РАССПРАШИВАЕТ ПАСХАЛЬСКИХ РАБОЧИХ НА ТАИТИ
Монсеньер Аксьери, он же епископ Жоссан, чрезвычайно заинтересовался открытием миссионеров. Однако их неспособность записать на острове Пасхи текст хотя бы одной дощечки удручила его чрезвычайно, и он решил лично взяться за дело. Жоссан(9), сообщив, что брат Эйро во всех домах на острове Пасхи видел дощечки с письменами и что, по словам Эйро, никто из пасхальцев не умеет ни читать, ни писать, продолжает:
«Когда патер Гаспар Зумбом проезжал через Таити, направляясь через Вальпараисо обратно на остров Пасхи, он преподнес мне косички волос, намотанные на плоскую дощечку размером 30 на 15 сантиметров, которая была обломана или повреждена со всех концов. Эта дощечка тотчас же привлекла мое внимание, ибо на обеих ее сторонах я увидел аккуратно начерченные ряды знаков. Тогда я не вспомнил рассказ любезного святого брата, а удивление его друга патера Гаспара Зумбома свидетельствует, что брат Эжен Эйро не показал ни одной дощечки миссионерам на острове Пасхи, где он скончался 20 августа 1868 года.
При первой возможности я попросил патера Руссела собрать для меня все еще сохранившиеся подобные дощечки, поскольку они теперь туземцам ни к чему. «Они используют их для растопки кухонных очагов», – сказал один пасхалец, сопровождавший патера Зумбома. Нельзя было мешкать. Патер Руссел прислал мне пять дощечек. Одну из них я подарил русскому военному кораблю «Витязь». Несмотря на призыв патера Руссела, никто – почему, не знаю, – не предложил свои услуги, чтобы истолковать ему надписи на этих дощечках. Я не скрывал своей радости, что получил дощечки, – ведь в моих руках оказались полинезийские тексты. Но если и появилась надежда найти в них обильную информацию, то она быстро развеялась…
С той поры я всегда говорил как туземцам, так и приезжим о великой ценности кохаоу ронго-ронго – мудрого гибискусового дерева. Так называются дощечки. Один чилийский военный корабль сумел вскоре приобрести две штуки. И наконец, господин Паеа Салмон, овцевод, состоявший на службе у покойного Дютру-Борнье п Брандера, собрал на острове Пасхи все диковины, какие мог найти, и продал их в Папеэте. Говорят даже, будто он отыскал туземца, который смог прочесть ему дощечки.
Вывоз пасхальцев на плантации господина Брандера на Таити позволил мне познакомиться с «маори», то есть с туземным ученым по имени Меторо Таоуаоуре, уроженцем Махатоуа, сыном Хетоуки и учеником Гахоу, Реимиро и Паоваа. Мне указали на него его земляки. Господин Брандер согласился предоставить его в мое распоряжение на две недели. Меторо, пока ждал меня в моем доме, начертил на бумаге несколько знаков. Со мной был Оуроупано Хинапоте, старый спутник патера Зумбома, сын ученого Текаки и ученик его дяди Реимиро, который писал акульим зубом. Перед пасхальцами, смеявшимися над ним, Хинапоте смешался; он признался, что учился в школе, но ничего не знает.
Эти подробности, а также сообщение о европейском весле, на котором правильными рядами нанесены письмена, могут служить подтверждением того, что письменностью, хотя речь идет о древней письменности, на острове Пасхи пользуются по сей день.
Перуанская экспедиция (подразумевается набег рабовладельцев в 1862 году) увезла всех туземных ученых. С 1864 года, когда брат Эжен Эйро видел много ценных для туземцев дощечек, до 1868 года, когда патер Руссел еще смог найти для меня пять таких дощечек, большая часть их была сожжена. Мне кажется, я вправе сказать, что они открыты мной, во всяком случае, я спас от огня все, что осталось, спас ключ от загадки.
Наступила торжественная минута. Я вручаю Меторо одну из дощечек. Он поворачивает ее раз, другой – ищет, где начинается текст, и читает нараспев нижнюю строчку, слева направо. Дочитав ее, он спел следующую строчку справа налево, третью слева направо, четвертую справа налево – так ходит бык с плугом. Дойдя до последней, верхней строки, он перешел на обратную сторону и стал спускаться по строкам, словно быки, которые вспахивают бугор с двух сторон, так что борозда, начавшись у подножия с одной стороны, кончается у подножия с другой. Читающий дощечку может после каждой строчки переворачивать ее, если не умеет читать знаки, стоящие вверх ногами. Таким образом, пасхальцы показали некоторым из моих читателей, что значит писать бустрофедоном. Если бы они объяснили нам также, откуда у них эта письменность!
Внимательно рассматривая письмена, я увидел, что первые знаки парных строк стоят противоположно друг другу; этим объясняется попеременное чтение строк слева направо и справа налево. Стремясь уловить смысл написанного, насколько мне позволяло знание диалектов, я обнаружил, что письмена идеографические, точнее, даже кириологические, то есть каждый знак выражал какое-то понятие. Но я не видел письмен, которые связывали бы отдельные понятия между собой, не было также «неизвестных на острове животных», вообще никаких убедительных признаков древности. Если они и существовали, на что как будто указывает сообщение брата Эйро, можно лишь предполагать, что все они стали жертвой пламени. Сколь прискорбно, что до нас не дошла ни одна из древних дощечек! Те, которые я спас, явно относятся к более позднему времени, и я почти уверен, что они представляют собой лишь остатки письменности былой поры, ведь мы видим на них только то, что есть в природе этого маленького острова.
Затем мой переводчик объяснил мне, что принято собираться в кружок и читать текст нараспев; это своего рода ритуал. Кроме слов, передающих истинный смысл знаков, песня содержит также множество слов, добавляемых исполнителями от себя. Эти слова ученику значительно труднее удержать в памяти, чем одно только значение письмен. Писать знаки было удовольствием, а вот выучить наизусть и уметь исполнять все песни, по мнению Меторо, было тяжелым трудом. Он ни разу не пытался объяснить мне смысл какого-нибудь знака вне песни. Когда патер Руссел обратился с призывом к жителям острова прочитать ему письмена, все ученики, учителя которых умерли, опасались, что им встретится незнакомая дощечка. Вот почему никто не явился…
И я снова вручил дощечку Меторо и записал то, что он пел…»
Жоссан нигде не опубликовал полный рапануйский текст, исполненный Меторо, ибо, как он говорит, «слова, прибавленные в песню, растянули бы ее больше чем на двести страниц, и читать все это невозможно».(10) Вместо этого Жоссан сам попытался построчно выделить знаки ронго-ронго, чтобы число их в каждой строке отвечало числу слов, спетых Меторо, но все равно не смог прочесть или уяснить себе смысл хотя бы одной дощечки. Тогда он отобрал знаки ронго-ронго соответственно их предполагаемому содержанию и сгруппировал по понятиям: боги, люди, птицы, рыбы, растения и так далее. Рядом с каждым знаком он написал свое толкование.
Так появилось то, что называют каталогом Жоссана.