ПОЛИНЕЗИЙСКИЕ И НЕПОЛИНЕЗИЙСКИЕ ЭЛЕМЕНТЫ НА ОСТРОВЕ ПАСХИ
ПОЛИНЕЗИЙСКИЕ И НЕПОЛИНЕЗИЙСКИЕ ЭЛЕМЕНТЫ НА ОСТРОВЕ ПАСХИ
Теперь, когда археологическое исследование выявило на Пасхе несколько культурных и этнических слоев, можно напомнить, что представители других наук (например, физической антропологии, лингвистики и этнографии, причем каждый по ряду пунктов) давно указывали на неполинезийские компоненты в культуре острова.
Правда, к этому долго не прислушивались, так как умозрительное построение, предложенное Метро взамен истории, взяло верх над здравым смыслом. Господствовало мнение, будто некая полинезийская ветвь развилась здесь в уединении и достигла беспримерных высот. Очень уж увлекательной казалась картина неистового творческого порыва, когда художники старались превзойти самих себя.
Но теперь это построение развеялось и собранный материал снова можно рассматривать объективно. В основе этой главы лежит доклад, прочитанный Хейердалом на VII Международном конгрессе антропологических и этнографических наук, состоявшемся в 1964 году в Москве.
Раскопки на острове Пасхи, предпринятые по инициативе Норвежской археологической экспедиции в 1955-1956 годах и продолженные У. Меллоем и Г. Фигероа (университет Сантьяго), показали, что на Пасхе происходила смена культур. Памятники народа, религиозные и архитектурные представления которого в корне отличались от представлений людей, живших в поздний период, относятся к поре, опередившей на тысячу лет эпоху, с которой до сих пор связывали первое заселение острова.(1) Эти открытия вынуждают заново рассмотреть исторически известную пасхальскую культуру, чтобы выяснить, нет ли в ней элементов каких-то иных доисторических традиций. Тот факт, что ныне на острове живет полинезийский народ, говорящий на полинезийском наречии, приобретает новый смысл, если учесть, что в культурном наследии пасхальцев есть много черт, отличающих его от общеполинезийского наследия.
Кстати, мысль о том, что на уединенном острове Пасхи слилось несколько культур, возникла задолго до упомянутых раскопок. Голландцы, открывшие остров в 1722 году, а затем испанцы, вновь открывшие его в 1770 году, описывают представителей многочисленных этнических групп, которые жили на острове.(2) Когда же Кук в 1774 году – всего через четыре года после испанцев – высадился на Пасхе, он нашел сильно поредевшее и истощенное войной население явно полинезийского происхождения. Кук проводит четкую грань между этими островитянами и монолитными статуями Пасхи; он считает, что изваяния – памятники какой-то давней эпохи.(3) Первые европейцы, поселившиеся на острове, услышали от пасхальцев рассказ о двух волнах миграции: одна пришла с востока, вторая с запада. При этом островитяне упорно твердили, что после многолетнего периода мирного сосуществования с другим островным народом наступил период, когда их предки почти совсем истребили этот другой островной народ, представлявший иную культуру.(4) Томсон(5), который при посредничестве Салмона беседовал с пасхальцами, тоже предполагал, что острова достигла не одна волна переселенцев.
В. Кнохе(6), руководивший чилийским научным отрядом, обратил внимание на сложный состав элементов пасхальской культуры, он заключил, что культурному слою, характерному для преобладающего ныне населения, предшествовал неполинезийский слой. Он отверг взгляд английского специалиста по Андской области Клемента Маркхема(7), предполагавшего связь с Тиауанако. Кнохе заявил, что южноамериканские плоты не могли пересечь океанские просторы, он допускал дополинезийскую волну переселенцев из далекой Меланезии.
Английский антрополог Бальфур8 утверждал, что культура Пасхи неоднородна, что была по меньшей мере одна дополинезийская волна переселенцев, вероятно, из Меланезии. А. Хеддон(9) предполагал, что этого уединенного островка достигли три волны переселенцев – одна из Австралии, вторая из Меланезии и последняя из Полинезии. Хеддон опирался на исследование черепов европейскими и американскими антропологами Фольцом, Хеми, Джойсом, Пикрофтом и Кейсом. Все эти видные ученые находили у пасхальцев неполинезийские черты.
Первое систематическое исследование памятников на острове, правда, без раскопок, провела Кэтрин Раутледж(10). Ее научные записи были утрачены, но в популярной книге она высказывает мнение, что в основе пасхальской культуры явно есть какой-то неполинезийский элемент. Она заключает: «Очевидно, что здесь перед нами смешанная раса…».
Американский антрополог Г. Шапиро(11) снова рассмотрел проблему с позиций физической антропологии и установил, что мнения ученых в этой области сильно расходятся. Сам он заключил: «Кто связывает остров Пасхи с населением Меланезии или Австралии… вступает в противоречие с известными фактами». Метро(12) счел это отрицание меланезийского фактора вполне обоснованным. В своей монографии об этнологии острова Пасхи он пишет о том, что исследование археологических памятников убедило его в единстве культуры острова Пасхи.
Его коллега Лавашери(13), единственный квалифицированный археолог, посетивший Пасхи до 1955 года, подчеркнул, однако, что работа экспедиции свелась к общим наблюдениям и зарисовкам наземного материала. Стратиграфическими раскопками члены экспедиции не занимались, ибо господствовало представление, что почвенный слой на острове не менялся, поэтому памятники разных периодов надо искать не в земле, а на ее поверхности. Лавашери осторожно заключил: «По-видимому, полинезийцы нашли остров Пасхи необитаемым и лишенным следов каких-либо построек; впрочем, у нас нет доказательств этого утверждения».
В 1941 году я вернулся к свидетельствам, говорящим в пользу комплексного характера пасхальской культуры, но вместо меланезийского субстрата предложил субстрат из соседней Андской области.(14) Позднее патер Энглерт(15) пересмотрел результаты археологического исследования наземных памятников и оспорил выводы Метро и Лавашери. Он вернулся к предположениям Кэтрин Раутледж и других исследователей о том, что полинезийскому этническому и культурному слою предшествовал какой-то другой слой. Старую гипотезу об иммиграции из Меланезии он видоизменил, указав на важные совпадения в элементах культуры с древним Перу.
В области лингвистики было, пожалуй, меньше оснований искать чужеродный субстрат. Однако Энглерт(16), наиболее тщательно исследовавший современный пасхальский язык, заключает, исходя из преданий, что ранняя инородная этническая группа говорила на другом языке. Наличие синонимов в современном рапануйском наречии может объясняться тем, что одновременно существовало дна языка.
Первый словарь, в который вошло девяносто четыре пасхальских выражения, был составлен в 1770 году участником испанской экспедиции Агуэрой.(17) В словаре много характерных слов полинезийского происхождения, но содержатся и явно неполинезийские слова. К последним относятся, в частности, числительные от одного до десяти. Привожу эти числительные (в скобках – полинезийские числительные на современном рапануйском наречии): кояна (этахи), корепа (эруа), когохуи (этору), кироки (эха), маяна (эрима), феуто (эоно), фегеа (эхиту), мороки (эвару), виховири (эива), керомата (ангахуру).
Росс(18) и Метро(19), чтобы объяснить, откуда взялись эти, казалось бы, не имеющие никаких корней на Пасхе слова, предположили, что Агуэра неверно истолковал их смысл. Но даже если это так, они остаются чужеродным элементом в полинезийском языке: ведь другого толкования мы все равно не находим.
Как показывает Энглерт(20), примерно с 1772 по 1774 год, как раз перед прибытием Кука, на острове, очевидно, шла разрушительная война. Плантации были опустошены; осталась горстка измученных войной, живущих в крайней нужде полинезийцев. Только они встречали разочарованных англичан, которые не смогли здесь запастись даже достаточным количеством провианта.
Кук и его спутники вполне понимали, насколько отличаются эти несколько сот уцелевших пасхальцев от многочисленного процветающего населения, описанного предыдущими исследователями. Он и естествоиспытатель Г. Форстер сразу определили полинезийский элемент. По их описанию, уцелевшие островитяне – это малорослые, щуплые, боязливые и жалкие люди. Оба исследователя предположили, что на острове произошла какая-то катастрофа, и только грозные монументы остались свидетелями былого величия(21). Позднейшие исследователи забыли об этой резкой перемене, происшедшей между визитами европейцев в 1770 и 1774 годах. Между тем археологические находки и устные предания свидетельствуют, что примерно в 1680 году, то есть незадолго до визита Роггевена, тоже была уничтожена немалая часть населения острова.(22) Мы не знаем, в какой степени ко времени прибытия Кука на Пасху там сохранились неполинезийские языковые элементы, потому что Кук(23) и Форстер(24) записали для сравнения только такие слова, которые они и их переводчик с Таити смогли отождествить с таитянскими. Непонятные выражения не принимались во внимание. Сам: Кук признавал, что словарик из двадцати восьми слов, родственных таитянским, не характеризует пасхальского языка той поры. Ведь пишет же он о первом пасхальце, который поднялся на борт корабля, что «язык его оказался совершенно непонятным"(25) и для таитянского переводчика.
Еще до появления полного словаря рапануйского языка на остров в 1864 году прибыл миссионер Эйро. Он привез с собой, кроме мангаревцев, немногочисленную группу пасхальцев, переживших эпидемию оспы в Перу, куда они были угнаны в рабство. Они вернулись на родину через Таити. Письменность и речь сильно сократившегося населения Пасхи подверглись влиянию таитянского диалекта.
Вскоре французский миссионер Руссел(26) составил рапануйский словарь, опубликованный после его смерти. Но еще при жизни Руссела английский хирург Пальмер(27) писал: «Язык их изменился так сильно, что никто не может сказать, каким он был первоначально».
Влияние таитянского диалекта еще больше усилилось, когда в 1871 году большинство пасхальцев отправились на Мангареву и Таити, а на острове, население которого к 1878 году сократилось до 111 человек, обосновались говорящие на полинезийском языке овцеводы и проповедники.(28) Лексика потомков этих 111 пасхальцев, которых обучали в школах на таитянском наречии, и легла в основу большинства словарей острова Пасхи. Неудивительно, что языковед Черчилль(29), сравнивая свой собственный словарь с рапануйским текстом, записанным на острове Томсоном со слов жителей предыдущего поколения, сообщал в 1912 году: «Об этом тексте мы можем лишь сказать, что это не тот рапануйский язык, который мы видим на страницах словаря; не отвечает он и наречиям каких-либо иных известных полинезийских народов, речь идет, скорее, о смешении нескольких языков».
Независимо от того, что к глоттохронологии (так называется метод, сторонники которого по характеру и степени языковой дифференциации определяют начало обособленного развития языка) многие относятся скептически, ко всяким подсчетам, основанным на нынешней пасхальской лексике, вообще нужно подходить очень осторожно(30), так как этот метод очень ненадежен. (X) Говорящая на ломаном таитянском диалекте группа, которая прививала свою речь немногочисленному покорному населению Пасхи, состояла из полинезийцев, обращенных в христианскую веру. Они не привезли с собой понятий, связанных с их прежним пантеоном. Поэтому богам и богиням острова Пасхи не пришлось потесниться, уступая место божествам, занимавшим ведущее место в собственно Полинезии. Высшие полинезийские божества Ту, Тане, Тангароа, Тики и Мауи не играли никакой роли в религии пасхальцев. Хиро, Ронго, Тангароа и Тики были известны по преданиям, но их не почитали и им не поклонялись. Метро(31) справедливо отмечал: «Наиболее приметной чертой пасхальской религии является то, что важнейшим богам и героям других полинезийских религий придается весьма малое значение». Он предположил: «Значение, придаваемое в пасхальской мифологии богам, имена которых неизвестны в остальной Полинезии, свидетельствует о том, что переселенцы, прибывшие на остров, заменили главных богов богами низшего ранга, снабдив их соответствующими атрибутами и достоинством «.(32) Однако в Полинезии нет божеств низшего ранга, носящих те имена, которые по-настоящему почитались на Пасхе. Высшим божеством пасхальцев был Макемаке. Кроме него, поклонялись и приносили жертвы только Хауа(33). В других частях Полинезии не знали даже имен Макемаке и Хауа. Предположение, что речь идет о неполинезийских богах, доставшихся пасхальцам в наследство от носителей другой культуры на самом острове, кажется более правдоподобным, чем гипотеза о полинезийских переселенцах, которые будто бы, прибыв на необитаемый остров, выбросили за борт всех общеполинезийских богов, то есть принесли их в жертву собственному изобретению, совершенно чуждому их предкам. Это было бы совсем непохоже на полинезийцев.
И ведь Макемаке был не просто обожествленным героем, он являлся верховным божеством пасхальцев, которые считали его творцом земли и моря, солнца, луны и звезд, человека и всего живого. Он вознаграждал добродетельных и карал дурных людей после их смерти, о своем гневе он давал знать громовыми раскатами.
Фердон(34) показал, что символ Макемаке тесно связан с сооружениями для наблюдения за солнцем и с другими следами солнцепоклонничества, обнаруженными в Оронго, на вершине самой большой горы острова Пасхи. Ритуальное поселение Оронго с его искусно выполненными каменными строениями было центром культа Макемаке и всей религиозной деятельности, общей для всего острова. Причем постройки и приуроченные к ним ритуалы были такими же неполинезийскими, как сама фигура Макемаке. Сооруженная здесь обсерватория для наблюдения положения солнца во время солнцестояния и равноденствий пока что остается уникальной во всей Полинезии.
Зато такие сооружения обычны на ближайшем материке, в Перу. И здесь, как на Пасхе, они служат центром религиозных ритуалов.(35) Мы установили, что ритуальное поселение Оронго и по архитектуре не является полинезийским. Нигде больше в Полинезии не проявлялось стремление соединить вместе несколько домов. Но это свойственно древнеперуанской архитектуре – и в горах, и на побережье. Не знает параллелей в Полинезии и высокоразвитая техника строительства домов в Оронго. Это относится к кладке стен, ложному своду, искусному соединению под острым углом наклонных стен. Такие каменные дома характерны для строительного искусства Перу и прилегающих областей Южной Америки.(36) Археологи свидетельствуют, что к культу Макемаке, то есть солнцепоклонничеству, позднее добавился общий для всех островитян культ птицечеловека, если не совсем был вытеснен им. Здесь главную роль играло неполинезийское божество Хауа. В средний период все скалы в Оронго были покрыты изображениями человеческой фигуры с птичьей головой. Ритуальными стали ежегодные заплывы на заостренных, как клык, поплавках из камыша тотора к островку у побережья за первым яйцом. Победитель считался священным птицечеловеком и в течение года получал почти неограниченные социальные привилегии.
Метро(37) пишет: «Глядя на руины Оронго и многочисленные изображения птицечеловека на скалах, невозможно оспаривать значение культа птицечеловека. Предания, свидетельства ранних миссионеров и путевые заметки мореплавателей подтверждают первостепенную роль ритуалов этого культа, а также рисуют социальные отношения во время этих ежегодных соревнований… Весь комплекс культа птицечеловека… не знает параллелей в остальной Полинезии… Нигде больше не было всеобщих состязаний, за которыми следовало поклонение священному человеку». Фердон(38) пишет: «Хотя художественные изображения пасхальского птицечеловека сейчас кажутся уникальными, следы культа птицечеловека в Тиауанако (Боливия), а также в культуре чиму на северном побережье Перу позволяют предположить американское происхождение пасхальского культа».
Применявшиеся в состязаниях камышовые плоты с острым носом – еще одна неполинезийская черта. Плавучие средства из растительного материала использовали в прошлом в Новой Зеландии, но там они формой не напоминали клык, кроме того, делали их из Phormium tenax – местного представителя лилейных. Материал этот быстро намокал.(39) Зато остроносые лодки такого же размера и формы, как на Пасхе, сделанные из такого же камыша, были самым распространенным плавучим средством в древнем Перу. На озере Титикака, особенно у тихоокеанского побережья, камышовые лодки порой достигали поразительных размеров.
Стоит отметить, что изображение знакомого нам птицечеловека с длинным изогнутым клювом часто встречается среди памятников древней культуры чиму, причем птицечеловек плывет на камышовых лодках.(40) Шведский ботаник Скоттсберг(41) недавно показал, что на Пасхе первоначально рос неполинезийский камыш Scirpus riparius (по новейшим данным, Scirpus tabora) – американское пресноводное растение, которое из искусственно орошаемых участков в приморье Перу могло попасть на пасхальские пресноводные озера лишь при посредничестве человека. Фердон(42) отмечает, что существование на острове Пасхи не только камышового плота южноамериканского типа, но и самого растения, которое шло на такие плоты, «служит веским доказательством контакта с Америкой и позволяет предположить, каким образом элементы американской культуры могли достичь острова Пасхи».
Большие и малые камышовые лодки занимают видное место в стенных росписях домов Оронго. Мы видим тут также стилизованное изображение двухлопастного пасхальского весла. В остальной Полинезии двухлопастного весла нет, им не пользовались даже в ритуальных танцах, как это было на Пасхе. Зато оно было широко распространено в Америке; в древнем Перу его использовали гребцы на камышовых плотах.(43) Далее, изображенные в Оронго личины имеют «плачущий глаз» – постоянный элемент всего пасхальского искусства.(44) «Плачущего глаза» тоже нет нигде в остальной Полинезии; вместе с тем его считают характерным мотивом ранних культур Перу и сопредельных областей Америки. Типичным примером могут служить изображения птицечеловека на тиауанакских Вратах Солнца.(45) Верховный бог Макемаке изображался в Оронго в виде животного, напоминающего кошку. Томсон(46) писал об одном наскальном рельефе, который считал самым древним: «Наиболее часто встречается мифическое существо, полузверь-получеловек, с выгнутой спиной и длинными, переходящими в когти руками и ногами. По словам островитян, это символ бога Меке-Меке…». Томсон считал это изображение «удивительно схожим» с мотивом, виденным им на побережье Перу. Кошка с выгнутой спиной, втянутым животом, длинными ногами, круглой головой и раскрытой пастью вырезана рядом с птицечеловеком и на пасхальских дощечках.(47) Жоссан предположил, что речь идет о крысе(48), так как на островах Южных морей нет хищных кошек. Зато они есть в Южной Америке и со времен культуры тиауанако от Мексики до Перу служили символом бога-творца.
У каждого рода наряду с главным культовым центром Оронго, единым для всех племен Пасхи, была своя платформа со статуями, связанная с культом предков. В поздний период постаменты напоминали культовые сооружения других островов Юго-Восточной Полинезии. Однако при раскопках выявилось, что аху были выстроены поверх более древних конструкций, они имели другой рисунок и выполняли иную задачу. На месте задней стены аху находился фасад ранних сооружений, в которых не было склепов; они не предназначались для установки исполинских статуй. Позднейшие постаменты с пристроенными крыльями ориентировались беспорядочно и представляли собой массивные сооружения из каменных глыб и бывших в употреблении плит; ранние конструкции предстают перед нами как астрономически ориентированные алтари с искусной облицовкой из тщательно обтесанных и пригнанных блоков.
Многочисленные статуи, водруженные на позднейшие постаменты – аху, были обращены лицом внутрь острова. В позднее время ритуал совершался на площадке перед ними, а в ранний период – у обращенного к морю высокого фасада платформы, ориентация которой была согласована с годовым движением солнца. Щели в тех местах кладки, где грани прямоугольных или многоугольных блоков не совпадали, были аккуратно заполнены щебнем; получалась очень ровная, чуть выпуклая стена. Нигде в Полинезии не найдено ничего похожего на эту совершенную технику каменной кладки. Правда, на некоторых островах можно увидеть старательно выложенные стены, но их отделка не идет ни в какое сравнение с отделкой пасхальских стен, и они не согласовывались с движением солнца. Зато мегалитические культовые платформы со щебневым заполнением, ориентированные по солнцу и облицованные мастерски высеченными и пригнанными плитами, то есть платформы, кладка которых так же совершенна, как в ранний период на Пасхе, встречаются во многих областях Перу доинкского периода, от долины Куско и Руми-Кольке до Оллантай-Тамбо и Тиауанако.(49) Бак50 предлагал считать предшественниками пасхальских изваяний немногочисленные в рост человека каменные статуи Маркизских островов. Эта гипотеза опровергается новейшими раскопками и радиоуглеродным анализом. Маркизские платформы с идолами, о которых здесь идет речь, появились намного позже той поры, когда на Пасхе начали вырубать статуи среднего периода.(51) А различные пасхальские скульптуры раннего периода относятся к слою, который вообще не дает нам антропоморфных монолитов ни в Полинезии, ни в Меланезии, ни в Микронезии. Вместе с тем огромные статуи, воздвигнутые под открытым небом, были характерными для святилищ в соседних областях северо-западного угла Южной Америки. Три из четырех типов скульптур раннего пасхальского периода, о котором до раскопок ничего не было известно, очень близки к своеобразным типам статуй раннего периода Тиауанако.(52) Бросается в глаза разнообразие погребальных обрядов на крохотном острове Пасхи. Наши раскопки позволили открыть новые ритуалы. Сначала перед ориентированной по солнцу стеной Винапу, а затем перед другими пасхальскими аху Меллой нашел примыкающие друг к другу каменные гробы с кремированными останками.(53) Кремация известна на Новой Зеландии, но в остальной Полинезии не обнаружена. Случайные следы кремации найдены в Меланезии, и установлено, что она применялась в западной части Южной Америки.(54) Неизвестны в Полинезии и широко распространенные на Пасхе овальные могильники из камня, полые внутри; в эту полость помещали вторичные останки.(55) Нет в остальной Полинезии и цилиндрических, увенчанных ложным сводом каменных башен, которые на Пасхе называют тупами. Зато они в точности повторяют южноамериканские погребальные башни, известные под названием «чульп» и особенно часто встречающиеся в области Тиауанако.
Если обратиться к жилым постройкам, то мы опять увидим совсем неполинезийскую картину. В статье, посвященной типам пасхальских жилищ, Фердон(56) пишет: «Одна из многих черт, которые так хорошо отличают комплекс материальной культуры острова Пасхи от культур других полинезийских островов, – многообразие типов жилищ… По своей общей конструкции каждый из этих типов является уникальным в Полинезии; это порождает еще одну проблему, которую вряд ли можно объяснить только самостоятельным развитием».
Один из основных ранних типов жилищ особенно часто встречается в восточной части острова. Речь идет о круглых каменных домах с толстыми двойными каменными стенами со щебневым заполнением, встроенными погребами и входом через крышу, которая, по-видимому, была конической и делалась из камыша. Местами такие круглые дома примыкали друг к другу, у них были смежные стены; получались поселения с единообразной планировкой.(57) В полинезийской культуре ничего похожего нет, зато эти дома во всем, вплоть до такой детали, как вход через камышовую крышу, схожи с круглыми толстостенными и многокомнатными каменными домами тихоокеанского побережья ниже Тиауанако.(58)
План пасхальского селения со смежными домами.
Не менее распространенными, чем круглые дома с вертикальными стенами и камышовой крышей, были продолговатые лодковидные жилища из положенных горизонтально друг на друга каменных плит. Характерные черты этих жилищ – тщательная подгонка камня в местах соединения стен постройки под острым углом, кровля ложным сводом и вход через туннель сбоку. Ритуальное поселение Оронго представляет собой наиболее сохранившийся образец этой примечательной неполинезийской архитектуры, но и в других частях острова есть развалины отдельных домов и даже руины целого поселения такого же рода.(59) Пасхальские камышовые хижины, в отличие от полинезийских (деревянные каркасы, крытые пальмовыми листьями), были не прямоугольными и не овальными, они сохраняли в плане ту же своеобразную ланцетовидную форму, что и каменные дома с конструктивно обусловленными острыми концами. Необычная форма, применение южноамериканского камыша, жердей, вставлявшихся в отверстия, пробуренные в каменном фундаменте, который выкладывался из тщательно обтесанных и пригнанных плит, – все это отличает даже пасхальские дома исторической поры от жилищ остальной Полинезии.(60) Повсюду встречающиеся базальтовые фундаменты – паенга – принадлежат к самым частым археологическим находкам на Пасхе. Ничего похожего нет в других частях Океании.(61) Пасхальский очаг, не имеющий ничего общего с применяемой во всей Полинезии земляной печью, сооружался из прямоугольных каменных плит и блоков, устанавливаемых торчком. Наполовину врытые в землю, они образовали квадратную или пятиугольную фигуру. И опять перед нами конструкция, которая была хорошо известна в древнем Перу и выполняла там ту же функцию.(62) Можно привести немало других подробностей, но ограничимся здесь общим обзором орудий, утвари и других изделий.
Основное оружие, наиболее часто встречающееся на Пасхе, – матаа, обсидиановый наконечник для копья с черенком, позволяющим крепить наконечник к древку; в нем нет ничего полинезийского. За пределами острова Пасхи найдено всего два матаа, оба в могилах древних жителей чилийского приморья. Были ли они изготовлены на месте или привезены (может быть, как раз с Пасхи), остается невыясненным.(63) Каменные топоры из слоев последнего пасхальского периода весьма разнотипны. Топоры с симметрично обитым с двух сторон клинком (то есть собственно топоры, а не тесла) нельзя назвать типично полинезийскими. Тем не менее их находили при раскопках в слоях среднего периода. Заостренные с одного или с двух концов ручные рубила составляют на Пасхе основную массу находимых орудий труда: ведь ими пользовались все каменотесы. Однако они не являются характерным полинезийским элементом. Зато в Америке эти рубила, как и упомянутый выше топор, были широко распространены.
В чрезвычайно пестром пасхальском наборе рыболовных крючков важнейшее место занимает сплошной каменный крючок, не встречающийся ни в Полинезии, ни в прилегающих к ней областях. По не выясненной пока причине его встречают в культурных слоях на островах у побережья Калифорнии. Кроме того, сплошные каменные крючки делали только на южноамериканском побережье ниже Тиауанако.(64) Важнейший элемент всех полинезийских культур – каменный пест для приготовления пои. Тем резче бросается в глаза его полное отсутствие на Пасхе. Хотя тут выращивали таро, но пои, основную полинезийскую пищу, не делали.(65) Отсутствовал на Пасхе и кава – распространенный по всей Полинезии ритуальный напиток, присущий лишь полинезийской культуре.
Сделанная из дерева или китовой кости ребристая колотушка для тапы (наряду с пестом главный предмет полинезийской утвари) на острове Пасхи не применялась, пока ее не ввезли уже во времена миссионеров. Пасхальны выколачивали свой луб махуте окатанными морем голышами и соединяли получившиеся полосы совсем не на полинезийский лад – сшивали их с помощью иголки и нитки. Как показал Метро(66), остров Пасхи – единственное место во всей Полинезии, где одежду из тапы шили. Соответственно важным элементом пасхальской культуры стала маленькая костяная игла с ушком. Наша экспедиция нашла 163 таких иглы. Этот тип изделий чрезвычайно редок в Полинезии, зато подобные ему изделия известны в древнем Перу.(67) Единственным предметом обстановки в домах были циновки из южноамериканского камыша тоторы и каменные подушки с нацарапанным рисунком, не употреблявшиеся в Полинезии. Применение на острове каменных подушек (они известны также у многих южноамериканских народов) неверно объясняли(68) нехваткой древесины – довод, которым долго оперировали исследователи.
Положение острова Пасхи по отношению к ближайшим островам Полинезии и побережью Южной Америки. Наглядно видно сколь мала разница в расстоянии до соседей на западе и на востоке.
До сих пор вне поля зрения ученых оставались повсеместно встречающиеся на Пасхе неполинезийские жернова, очень похожие на американские метате. Для чего древние пасхальцы применяли эти жернова, неизвестно. Не менее часто попадаются (тоже неполинезийские) маленькие миски из полированного базальта в форме полушария. Аналогичный тип распространен на северном побережье Чили.(69) Личные украшения и знаки достоинства пасхальцев – например, деревянные реи миро (плоский кусок дерева в виде полумесяца, обычно с бородатой мужской физиономией на концах; по словам островитян, реи миро символизировали, во-первых, луну, во-вторых, те самые суда, на которых приплыли на Пасху их предки) и тахонга (кусок дерева, напоминающий по форме яйцо или кокосовый орех; на тупом конце часто вырезалась двойная человеческая голова; тахонга вешали на грудь) – сильно отличаются от полинезийских.
Даже столь важные моаи кавакава (резное изображение изможденного мужчины с торчащими ребрами, впалым животом, орлиным носом, козлиной бородкой и свисающими до плеч ушами; местные предания утверждают, что это портрет единственного представителя первых обитателей острова, который уцелел после жестокой битвы), моаи паапаа (плоское деревянное изображение женщины с некоторыми мужскими чертами) и прочие деревянные скульптуры – основные атрибуты искусства и ритуалов острова Пасхи, неизвестны в Полинезии. У них нет ничего общего с фигурками тики.
Перечень пасхальских элементов, отсутствующих в Полинезии, и полинезийских элементов, которых нет на Пасхе, можно продолжить, но мы уже назвали важнейшие предметы местного быта и черты религиозных обрядов. Поэтому достаточно в заключение сослаться на дощечки ронго-ронго, ставшие предметом столь оживленного обсуждения. Полинезийцы но знали письменности, а между тем именно остров Пасхи, занимающий обособленное географическое положение, оказался единственным из островов Южных морей, где обнаружена письменность. Исследованиям этого вопроса посвящена следующая глава.
Трудно объяснить сложную историю острова Пасхи, если догматически отвергать влияние культур Нового Света. И ведь от Пасхи до Нового Света расстояние ничуть не больше, чем до Центральной Полинезии на западе.