Глава 8 Подточенный дуб

Глава 8

Подточенный дуб

Император Александр III, второй сын императора Александра II, родился 26 февраля 1845 г. Роды принимали лейб-акушер Шольц (в своё время участвовавший в оказании первой помощи раненому А.С. Пушкину) и акушерка Воспитательного дома Анна Чайковская.

В молодости Александр Александрович не был обделён здоровьем и силой — легко разгибал подковы. Напоминая своим видом былинного богатыря, он казался олицетворением цветущего здоровья. Лишь перенесённый им в 27-летнем возрасте тиф в тяжёлой форме оставил свой след — цесаревич лишился половины своих сверхгустых волос.

Зимой 1883 г., уже будучи императором, выпав на ходу из саней, он поранил себе руку. Подробности инцидента в печати не сообщались, чтобы не повредить авторитету коронованной особы, глухо говорилось лишь о болезни императора (видимо, не без причины: в момент падения император был, как бы это сказать помягче, не совсем трезв). Сообщение породило слухи о покушении, в связи с чем К.П. Победоносцев потребовал от министра внутренних дел Д.А. Толстого опубликования успокоительных бюллетеней о здоровье Александра III.

17 октября 1888 г. около станции Борки, неподалёку от Харькова, потерпел крушение царский поезд, шедший на очень большой скорости. Было много жертв, но члены царской семьи, находившиеся в салон-вагоне, не пострадали. Александр III получил сильный ушиб спины от удара упавшей на него массивной столешницы. После катастрофы у императора «расстроились нервы, и он часто плакал». В середине 1889 г. он писал К.П. Победоносцеву: «Чувствую себя ещё отвратительно; 4 ночи не спал и не ложился от боли в спине. Сегодня, наконец, спал, но глупейшая слабость».

Профессор-хирург В.Ф. Грубе, осматривавший императора вскоре после аварии, находил, что начало болезни было положено именно тогда, в день катастрофы: страшное сотрясение всего тела коснулось области почек. Боли в пояснице сопровождались общей слабостью. Изменилась наружность императора: цвет лица стал землистым, взгляд, когда-то добродушный, сделался мрачным.

В 1893 г., во время пребывания в Дании, у императора открылось сильное носовое кровотечение, замечались ослабление сил и лихорадочное состояние. В январе 1894 г. он перенёс сильную инфлюэнцу (грипп). К.П. Победоносцев писал Великому князю Сергею Александровичу в Москву 16 января: «Государь с Рождества чувствовал себя нехорошо, перемогался, и только три дня назад уговорили его лечь в постель».

Определился плеврит, затронуто было лёгкое. Из Москвы был вызван профессор Захарьин. Император поправился, несколько занялся здоровьем, но не выполнял во всей силе требований, предъявляемых Захарьиным, — не утомлять себя слишком занятиями, больше спать и отдыхать, избегая простуды.

За участие в лечении императора Г.А. Захарьин получил орден Св. Александра Невского и 15 тыс. рублей, его ассистент доктор Беляев — 1500 рублей, а будущему инспектору Придворной медицинской части Н.А. Вельяминову было пожаловано звание почётного лейб-хирурга.

Кстати, существующее мнение о том, что Г.А. Захарьин будто бы имел звание лейб-медика, не соответствует истине. Подобная ошибка, к сожалению, присутствует и в роскошно изданном коллективном труде группы руководящих сотрудников Медицинского центра Управления делами Президента Российской Федерации под названием «Кремлёвская медицина» (М., 2000), в котором Захарьин представлен как «почётный лейб-медик».

Как отмечал А.Г. Лушников, «взаимоотношения Г.А. Захарьина и царского двора были весьма напряжёнными. При дворе Г.А. Захарьина терпели только поневоле как крупнейшего специалиста, а сам Г.А. Захарьин весьма тяготился поездками в Петербург. В архиве Захарьина сохранилась записка: „Мне было предложено звание лейб-медика. Я должен был отказаться, объяснив, что по состоянию своего здоровья могу являться как консультант на короткое время, но быть настоящим лейб-медиком, состоять при особе государя не в силах. Мне было тогда 64 года (стало быть, дело происходило в 1893 г. — Б.Н.), и здоровье давно уже было потрясено, так что я мог быть деятелен лишь в весьма суженных границах и при строжайшем соблюдении известного образа жизни — в привычной покойной обстановке. В противном случае, при телесном и душевном утомлении появлялись боли в ногах (седалищная невралгия) и бессонница. Боли, не позволяя оставаться сколько-нибудь времени в одном положении, заставляли менять последнее, усиливая бессонницу, а последняя, ухудшая общее нервное состояние, делала боли тем более мучительными, так что всякая деятельность становилась невозможной. Так было со мной при особенно неблагоприятных для меня условиях жизни“».

В июне 1894 г. обнаружилось новое ухудшение состояния здоровья императора. Захарьин установил болезнь почек, не скрыв от государя своих серьёзных опасений. Переезд императора в Беловежскую Пущу, а потом — в Спалу, где вообще было сыро да и погода была плохая, только ухудшил здоровье. Был послан вызов в Берлин профессору Эрнсту Лейдену — известному немецкому клиницисту, директору клиники Шарите в Берлине. Врачи предлагали императору переехать для лечения заболевания почек в тёплые края — на остров Корфу в Ионическом море, но он отказался покидать пределы России.

Следующий кризис болезни пришёлся на начало августа 1894 г. По свидетельству современника, «7 августа около 5 часов дня государь посетил наш полк в лагере при Красном Селе… Мы во время парада заметили, что государь производил впечатление больного человека. О болезни государя было уже известно, но когда он вошёл в собрание, нам сразу стало очевидно, что он чувствует себя весьма нехорошо. Он не без труда передвигал ноги, глаза были мутные, и веки приспущены… Во время беседы с цесаревичем на призовой стрельбе я спросил его, как здоровье государя. На что цесаревич ответил, что государь уже давно чувствует себя нехорошо, но что врачи не находят ничего особенно угрожающего, но они считают необходимым, чтобы государь уехал на юг и меньше занимался делами. У государя неудовлетворительно действуют почки, и врачи считают, что это в значительной степени зависит от сидячей жизни, которую в последнее время ведёт государь».

Императору стало очень плохо от резкой опоясывающей боли в пояснице. Пришлось снова срочно вызывать Захарьина, который прибыл 9 августа в сопровождении профессора Н.Ф. Голубова. В результате проведённого исследования выяснились «постоянное присутствие белка и цилиндров, то есть признаков нефрита, некоторое увеличение левого желудочка сердца при слабоватом и частом пульсе, то есть признаки последовательного поражения сердца, и явления уремические (зависящие от недостаточного очищения почками крови), бессонница, постоянно дурной вкус, нередко тошнота».

17 сентября Александр III вместе с семьёй выехал в Крым. Тогда же был опубликован бюллетень о состоянии его здоровья, в котором говорилось: «Здоровье Его Величества со времени перенесённой им в прошлом январе тяжёлой инфлюэнцы не поправилось совершенно; летом же обнаружилась болезнь почек (нефрит), требующая, для более успешного лечения в холодное время года, пребывания Его Величества в тёплом климате. По совету профессоров Захарьина и Лейдена государь отбывает в Ливадию, для временного там пребывания». Пребывание, к сожалению, оказалось не временным, а постоянным.

21 сентября поезд императора прибыл в Севастополь, откуда на пароходе добровольного флота «Орёл» императорская семья отбыла в Ялту.

В день приезда императора, шефа 16-го Его Величества полка, стрелки были выстроены у нового Ливадийского дворца. Император прибыл вместе с императрицей Марией Фёдоровной в открытой коляске. Погода была прохладная. Государь был в генеральском пальто. Командир полуроты 16-го полка П.П. Заварзин вспоминал: «Первый взгляд на это открытое, с ярко выраженной волей лицо обнаруживал тем не менее, что внутренний недуг подрывает могучий организм. Необычная для государя была его бледность и синева губ. При виде войска первым движением императора было желание снять пальто, как этого требовал устав, если парад представляется в мундирах без шинелей. Императрица хотела его остановить, но послышался твёрдый оклик: „Неловко!“ — и государь в одном сюртуке подошёл к роте».

Болезнь прогрессировала, государь похудел и пожелтел, но бодрился и совершал поездки в экипаже. Последняя поездка была 4 октября, когда ему сделалось дурно. Отёк ног увеличивался со дня на день, сердце работало слабо, падали силы.

Начиная с 5 октября стали регулярно, иногда по два раза в день, появляться бюллетени о состоянии здоровья императора за подписями профессоров Э. Лейдена и Г.А. Захарьина, лейб-хирурга Г.И. Гирша, доктора Попова и почётного лейб-хирурга Н.А. Вельяминова.

В первом бюллетене сообщалось, что на консилиуме было установлено: «Болезнь почек не улучшилась, силы уменьшились. Врачи надеются, что климат южного берега Крыма благотворно повлияет на состояние здоровья августейшего больного». Другими словами, прогноз заболевания объявлялся неблагоприятным, не зависящим от усилий врачей.

Всего с 5 по 20 октября было опубликовано 26 бюллетеней. Как писал позже М. Каменев в своих «Воспоминаниях о проф. Захарьине», «положение лечивших Александра III (врачей) было очень тяжёлое. Для них с самого начала было ясно, что дни императора сочтены, между тем приходилось каждый день сочинять бюллетени, в которых нельзя было, конечно, говорить о безнадёжности положения больного, так как Александр III до самого, кажется, последнего дня своей жизни просматривал и русские, и иностранные газеты и не мог не видеть, что о нём пишут… Приходилось ежедневно выдумывать такие отчёты о здоровье, которые обманывали прежде всего самого больного, а за ним и весь мир, причём мир специально медицинский имел полное основание утверждать, что больного „не так лечат“».

Тем не менее по этим бюллетеням можно было в определённой степени проследить динамику заболевания.

«5 октября, 11 часов вечера. В состоянии здоровья государя императора замечается ухудшение: общая слабость и слабость сердца увеличилась.

7 октября, 10 часов вечера. Ночь на 7-е число прошла почти без сна. Утром государь император, как всегда, вставал. Общая слабость и деятельность сердца в том же состоянии. Отёк ног, показавшийся в последнее время, несколько увеличился.

В воскресенье, 9 октября, государь приобщился Святых Тайн, что свидетельствовало о понимании тяжести состояния и неотвратимости ближайшего неблагоприятного исхода заболевания.

17 октября, 8 часов вечера. В течение дня государь император кушал мало и чувствовал себя слабо. Обычный кашель, которым Его Величество страдает давно вследствие хронического катара глотки и дыхательного горла, усилился, в мокроте появилось несколько крови.

18 октября, 10 часов утра. В состоянии здоровья государя императора произошло значительное ухудшение. Кровохарканье, начавшееся вчера при усиленном кашле, ночью усилилось и появились признаки ограниченного воспалительного состояния (инфаркт) в левом лёгком. Положение опасное.

18 октября, 10 часов вечера. В течение дня продолжалось отделение кровавой мокроты, был озноб. Температура 37,8, пульс 90, слабоват. Дыхание затруднено, аппетит крайне слаб, большая слабость. Отёки значительно увеличились».

В час пополудни в Исаакиевском соборе в Санкт-Петербурге совершено молебствие об исцелении государя императора от постигшей Его Императорское Величество болезни.

«19 октября, 10 часов утра. В течение ночи государь император спал несколько часов. Отделение кровавой мокроты несколько уменьшилось.

20 октября, 9 часов утра. Ночь государь провёл без сна. Дыхание сильно затруднено. Деятельность сердца быстро слабеет. Положение крайне опасно.

20 октября, 11 часов 30 минут утра. Деятельность сердца продолжает падать. Одышка увеличивается. Сознание полное».

В 2 часа 15 минут пополудни 20 октября государь император Александр III «тихо в Бозе почил».

28 октября были опубликованы сообщение о диагнозе заболевания и акт вскрытия.

Диагноз болезни гласил: «Хронический интерстициальный нефрит с последовательным поражением сердца и сосудов, геморрагический инфаркт в левом лёгком с последовательным воспалением».

В акте вскрытия было сказано: «Тысяча восемьсот девяносто четвёртого года, октября 22-го в семь с половиной часов вечера мы, нижеподписавшиеся, нашли при бальзамировании тела в Бозе почившего государя императора Александра Александровича нижеследующие изменения: значительный отёк подкожной клетчатки нижних конечностей и пятнистую красноту на левой голени. В левой полости плевры 200 кубических центиметров сывороточной жидкости, окрашенной в красный цвет, в правой полости плевры — 50 кубических центиметров таковой же жидкости. Старый фиброзный рубец в верхушке правого лёгкого, отёчное состояние правого лёгкого, в левом лёгком отёк верхней доли и кровяной инфаркт в нижней доле того же лёгкого, причём эта нижняя доля очень полнокровна и содержит в себе очень мало воздуха. Кровавый инфаркт находится у верхнего края нижней доли левого лёгкого и в разрезе имеет треугольную форму полтора центиметра в продольном разрезе и один центиметр в поперечном. В околосердечной сумке 30 кубических центиметров сывороточной жидкости. Сердце значительно увеличено в объёме, продольный размер 17 центиметров, поперечный размер 18 центиметров, в подсерозной клетчатке сердца большое количество жировой ткани (Lipomatosis cordis); сердце плохо сократилось. Левая полость сердца увеличена, и стенка левого желудочка утолщена (равна двум с половиной центиметрам), мышца левого желудочка сердца бледна, вяла и желтоватого цвета (Degeneratio adiposa miocardii), в правом желудочке мышечная стенка истончена (6 миллиметров) и такого же желтоватого цвета, заслоночный аппарат совершенно нормален.

В полости живота около 200 кубических центиметров сывороточной жидкости. В желудке и кишечнике большое количество газов. Печень немного увеличена, очень полнокровна.

Почки имеют следующие размеры: левая 16 центиметров в длину, 7 центиметров в ширину и 4 центиметра в толщину; правая — 15 центиметров в длину, 6 1/3 центиметров в ширину и 4 центиметра в толщину. Капсула почек обыкновенной толщины и отделяется легко. Наружная поверхность почек мелкозернистая, тёмно-красного цвета; плотность почек незначительная. Корковое вещество почек уменьшено (от 6 до 7 миллиметров) и желтовато, медуллярное же вещество — тёмно-красного цвета (Nephritis intestinalis cum atrophia substantiva corticalis renum granulosa). Сверх того, в левой почке серозный пузырёк трёх миллиметров в поперечнике.

На основании вышеизложенного мы полагаем, что государь император Александр Александрович скончался от паралича сердца при перерождении мышц гипертрофированного сердца и интерстициального нефрита (зернистой атрофии почек)».

Акт подписали: заслуженный ординарный профессор патологической анатомии Императорского Московского университета И.Ф. Клейн, заслуженный ординарный профессор нормальной анатомии того же университета Д.Н. Зернов, ординарный профессор нормальной анатомии Императорского Харьковского университета М.А. Попов, профессор Императорского Московского университета Н.В. Алтухов, прозектор Императорского Харьковского университета А.К. Белоусов.

Нас не должно смущать несовпадение формулировок клинического и патологоанатомического диагнозов. От клинициста при оформлении диагноза требуется выделить прежде всего основное заболевание, по поводу которого больной лечился или от которого он умер; патологоанатом же фиксирует морфологические последствия болезни, а также изменения, произошедшие в период агонии и в посмертном периоде.

Странным выглядит лишь отсутствие в патологоанатомическом акте упоминания об инфаркте нижней доли левого лёгкого как о вероятном смертельном осложнении болезни. Это тем более удивительно, что именно профессор И.Ф. Клейн в своей докторской диссертации в 1863 г. описал анатомические и функциональные нарушения, возникающие при окклюзии (закупорке) лёгочной артерии.

А вот что писал о болезни императора Александра III сам Г.А. Захарьин:

«В течение январской инфлюэнции, когда я впервые был вызван для лечения Его Величества, ежедневно производились, само собой разумеется, тщательные химические и микроскопические исследования. В первые 3–4 дня было замечено ничтожное количество белка в почечном отделяемом, как обыкновенное явление при острых лихорадочных болезнях, но не было так называемых цилиндров (цилиндры и белок — первые признаки воспаления почек, нефрита), засим белок исчез и до моего отъезда, в течение более недели, не появлялся, равно и цилиндры. Сердце было нормальное, и деятельность его, как видно из бюллетеней того времени, во всё время было удовлетворительное.

В начале августа я был вызван в Петергоф на 9-е число этого месяца и тогда же получил письмо лейб-хирурга Гирша, извещающее, что здоровье Государя сильно ухудшилось и что в июле констатировано присутствие белка. Прибыв в Петергоф, я впервые имел возможность в течение нескольких дней произвести полное наблюдение и необходимые исследования при помощи прибывшего со мной профессора Н.Ф. Голубова. Оказалось постоянное присутствие белка и цилиндров, т.е. признаков нефрита, некоторое увеличение левого желудочка сердца при слабоватом и частом пульсе, то есть признаки последовательного поражения сердца, и явления уремические (зависящие от недостаточного отделения почками, от недостаточного очищения ими крови), бессонница, постоянный дурной вкус, нередко тошнота. По этим данным был поставлен диагноз… который вполне подтвердился вскрытием. Прибавлю, что последнее показало и сравнительно непродолжительное существование болезни: „капсула (сумка) почки отделяется легко“ и „плотность почек незначительна“; при продолжительном существовании хронического интерстициального нефрита капсула почки отделяется с трудом, отрывается при отделении и плотность почек увеличивается, почки делаются жёстче.

В письменном заключении о болезни, представленном мною и лейб-хирургом Гиршем, была указана и названа болезнь почек, указано последовательное участие сердца и не скрыто, хотя, по понятным причинам, смягчено роковое значение болезни; так сказано, что болезнь иногда проходит, но в высшей степени редко (хотя в действительности на выздоровление уже не было надежды), сказано, что возможно поправление здоровья и продолжение жизни, но лишь при строжайшем соблюдении известных условий и образа жизни (собственно, того же, что требовалось в заключении, представленном государю после его январской болезни мною и лейб-хирургом Гиршем), в противном случае указывалось на неизбежность „крайне опасных последствий“, главное — большего развития уремических явлений (и, следовательно, расстройства кровообращения и развитие отёков).

Условия же и образ жизни Государя с его январской болезни были прежними, то есть прямо противоположными тому, чего требовало Его здоровье и на чём настаивали врачи: постоянное утомление умственными занятиями, а весьма нередко и телесное, постоянно недостаточный сон, частое пребывание на воздухе во всякую погоду; роковое же влияние на развитие и быстрый ход болезни имели крайне холодное и сырое лето и ещё более сырой и холодный нижний этаж Государева помещения в Александрии (около Петергофа), в особенности находившаяся в этом этаже опочивальня, наиболее холодная и в высшей степени сырая. Государь не выносил жары и всегда искал прохлады.

Лечение направлялось главным образом против уремических припадков и против слабой деятельности сердца; позднее, когда с развитием отёков уремические явления стали стихать (уменьшился дурной вкус, появился небольшой аппетит и сон стал несколько лучше), лечение направлялось исключительно на регулирование и укрепление сердца. Но все средства (давались, само собой разумеется, наиболее действительные) действовали слабо и ненадолго.

Распространяемые слухи, что Государю во время последней болезни была пущена кровь, а в январскую инфлюэнцию ставились мушки, условившие раздражение почек и тем способствовавшие развитию нефрита, ложны; ни кровопускания, ни вообще никакого кровоизвлечения не делалось (наоборот, в последнюю болезнь одно время давалось железо), но мушек не ставилось как в январскую, так и в последнюю болезнь» («Московские ведомости», 1894, № 302).

Определение заболевания как интерстициального нефрита явилось выражением существовавшего на протяжении XIX века дуалистического учения о двух формах нефрита — интерстициальных и паренхиматозных. Классиками отечественной медицины С.П. Боткиным и А.А. Остроумовым это противопоставление рассматривалось как искусственное разграничение двух различных вариантов одного и того же заболевания.

Как всегда, смерть императора, 49-летнего, ещё недавно полного сил человека, породила самые различные слухи. В достоверности диагноза сомневались многие, даже приближённые. Н.А. Вельяминов, например, пишет, что «врачи, бесспорно, не знали о столь грозном увеличении сердца, а между тем в этом и крылась главная причина смерти. Изменения в почках были сравнительно незначительны… Неточность распознавания не принесла больному ни малейшего вреда, ибо бороться с такими изменениями в сердце мы не имеем средств, но диагноз не был точен — это факт бесспорный».

Наличие тяжёлой травмы спины в недалёком прошлом, появление постоянных болей в пояснице, возникновение гипертензионного синдрома (носовые кровотечения, нарастающая общая слабость) с присоединением отёка нижних конечностей и поражения почек на заключительном этапе заболевания делает весьма соблазнительным представить его как проявление так называемого ретроперитонеального синдрома, известного также под названиями: пластический периуретерит, фасцит-уретерит, двусторонний симметричный периуретеральный фиброз, позадибрюшинный фиброз, хронический идиопатический ретроперитонит, позадибрюшинная гранулёма, синдром (или болезнь) Альбаррана—Ормонда (по имени описавшего его в 1948 г. американского уролога Д. Ормонда).

Заболевание возникает вследствие развития спаечных процессов в забрюшинном пространстве малого таза, возникающих после травм, оперативных вмешательств и других причин и сдавливающих в различной последовательности нервные стволы, венозные сосуды и мочеточники. Болезнь проявляется болями в поясничной области, отёками нижних конечностей и нарушением функции почек. Раз возникнув, процесс неуклонно прогрессирует, приводя больного к гибели при явлениях нарастающей почечной недостаточности.

Для окончательной достоверности этого предположения не хватило «малости» — наличия в акте вскрытия упоминания о разрастании рубцовой ткани в забрюшинном пространстве.

Наш бывший коллега по Центральному клиническому госпиталю им. А.Д. Вишневского, патологоанатом с более чем сорокалетним стажем Владимир Васильевич Вец, ознакомившись с актом вскрытия, дал своё заключение, основанное на современных представлениях о танатогенезе: «Гипертоническая болезнь с преимущественной гипертрофией стенки левого желудочка сердца (резкое увеличение размеров сердца — 17x18 см, толщина стенки левого желудочка 2,5 см). Артериолосклеротический нефросклероз (мелкозернистая поверхность почек, истончение коркового слоя до 0,6 см). Хроническая сердечная недостаточность; хроническое венозное полнокровие печени (немного увеличенная, очень полнокровная печень); двусторонний гидроторакс (слева 200 мл, справа 50 мл); асцит 200 мл; анасарка. Хронический тромбофлебит (кровоизлияния в коже левой голени и незначительный отёк подкожной клетчатки). Тромбоэмболия лёгочной артерии. Инфаркт-пневмония в нижней доле левого лёгкого. Отёк лёгких.

Сопутствующие заболевания: очаговый (метатуберкулезный) фиброз верхушки правого лёгкого. Киста левой почки.

Смерть наступила от прогрессирующей декомпенсации сердца („паралич сердца“ старых авторов) и развившейся на этом фоне инфаркт-пневмонии».

Это заключение, естественно, не должно дезавуировать результаты диагностической работы уважаемых профессоров, так как в их время ещё не существовало понятия «гипертоническая болезнь», предложенного значительно позже Г.Ф. Лангом в России (1922 г.) и Г. Бергманном в Германии (1924 г.)

Как бы там ни было, усилия врачей по оказанию помощи больному императору Александру III были безрезультатными. Смерть его отрицательным образом сказалась на реноме самого Г.А. Захарьина. Как пишет американский историк медицины Ф. Гаррисон, «его непрямым образом обвинили в смерти царя. Его дом подвергся разрушению, мебель была выброшена на улицу и подожжена, он был исключён из медицинского сообщества и вынужден был оставить свою кафедру, несмотря на сердечные приветствия студентов. Но Николай II простил (?) его и подарил ему табакерку, украшенную бриллиантами» (перевод наш).

Если, как пытается доказать Н.Г. Богданов, императора Александра I отравил по наущению масонов, чья деятельность в России была запрещена императорским указом от 1 августа 1822 г., лейб-медик Я.В. Виллие, который, с неудовольствием отмечает Н.Г. Богданов, вроде бы «в русских масонских ложах не числился, а зарубежные масонские ложи никто из исследователей не проверял, но, спрашивается, — задаётся он вопросом, — мог ли немасон проникнуть на столь почётные и ответственные „посты“, кои (любимое словечко Н.Г. Богданова. — Б.Н.) занимал шотландец» (с. 56), а императора Николая I уморил по приказу Наполеона III, императора Франции, разочарованного результатами развязанной им вместе с Англией и Турцией Крымской войны, немецкий «оператор» Мартын Мартынович Мандт, который «привёл в исполнение приговор закулисы русскому государю» (с. 185), то императора Александра III «залечили» по воле «европейских иудеев, имевших какие-то претензии к российским властям», врачи-евреи — Лейден, Захарьин и Гирш (с. 195).

Сведения о врачах-евреях Н.Г. Богданов мог позаимствовать из записей от 14 октября 1894 г. в дневнике В.Н. Ламздорфа (впоследствии — министра иностранных дел при императоре Николае II): «…министр внутренних дел И.Н. Дурново на основании имеющихся у него сведений заявил, что нет никакой надежды, спасти государя, дни которого сочтены… Как рассказал министр внутренних дел, приняты решительные меры, по предотвращению беспорядков, возникновение которых было вероятным, судя по некоторым признакам. Так, например, на юге были сделаны попытки распространить слухи, будто государя лечат почти исключительно евреи (Лейден, Захарьин, Гирш), с целью вызвать в случае катастрофы один из еврейских погромов, которые в дальнейшем послужат отправной точкой внутренних беспорядков». (Цит. по: И.В. Зимин, 2001.)

Но то, что у Ламздорфа представлено в виде попыток распространения с политическими целями нарочито распускаемых слухов, у Н.Г. Богданова приобретает форму непреложного факта.

Из трёх упомянутых врачей «самое повышенное» внимание Н.Г. Богданов уделяет Григорию Антоновичу Захарьину.

Он пишет: «Даже не зная о национальной принадлежности этого человека, о ней можно догадаться по его внешности (прямо ламброзианство какое-то. — Б.Н.): ярко блестела лысина, сверкали очки, пиявками двигались чёрные брови, а из бороды, словно клюв хищной птицы, торчал острый нос» (с. 195).

Далее Н.Г. Богданов цитирует писателя-историка В. Пикуля: «Захарьин слегка прихрамывал, редко улыбался и всегда носил чёрный сюртук — и это при чёрной бороде и бровях. А чьим порождением является прихрамывающий человек — для русского обывателя объяснять не надо» (с. 196).

И последний мазок дёгтем: «Была у московского лекаря ещё одна неприятная черта — он страстно любил деньги. Стяжательство и способствовало его, Захарьина, моральному падению. Деньги он любил паче самого себя, и тут препятствий для его „вербовки“ не существовало. К тому же, сам еврей, а кагал требовал „за своих“ постоять» (с. 198).

Правда, видимо, для того, чтобы его не обвинили в том, что он «страдал иудофобией», Н.Г. Богданов делает оговорку: «Это всё, конечно, предположения» (с. 198).

Но эта отговорка не меняет существа дела. Казалось, давно ушли в прошлое «те дни, когда, — как писал русский флотский офицер и поэт С.Я. Надсон, — одно название „еврей“ в устах толпы звучит, как символ отверженья» («Я рос тебе чужим, отверженный народ…», 1885). Но, оказывается, и в наше время можно, назвав любого человека евреем, заподозрить его в том, что он террорист, экстремист или отравитель в белом халате. Писать об этом горько и противно, но приходится.

Ничего не могу сказать относительно «национальной принадлежности» знаменитого германского клинициста Эрнста Виктора Лейдена (1832–1910). Окончив в 1854 г. Берлинский университет, он изучал внутренние болезни под руководством таких известных профессоров, как Траубе и Шёнлейн. Был профессором в Кёнигсбергском и Страсбургском университетах. С 1876 г. — директор знаменитой клиники Шарите в Берлине. Пользовался славой одного из лучших терапевтов Европы. Кроме императора Александра III у него лечились и другие члены императорской фамилии.

А вот что касается Гирша и Захарьина, то тут, как говорят в народе, у Н.Г. Богданова «ошибочка вышла».

Лейб-хирург Густав Иванович Гирш (1828–1907), верой и правдой служивший трём императорам — Александру II, Александру III и Николаю II, происходил из эстонской крестьянской семьи.

Григорий Антонович Захарьин (1829–1897) принадлежал к древнему московскому боярскому роду Захарьиных, родоначальником которого считается Захарий Иванович Кошкин. От его двух сыновей пошли две ветви рода: Захарьины-Юрьевы и Захарьины-Яковлевы. Одна из представительниц рода Захарьиных-Юрьевых — Анастасия Романовна в 1547 г. вышла замуж за царя Ивана IV Грозного. Её брат — Никита Романович стал фактическим основателем рода русских царей и императоров Романовых. Его сын — Фёдор Никитич (с 1608-го — патриарх Филарет) был отцом первого русского царя из рода Романовых, Михаила Фёдоровича, избранного на царство в 1613 г.

Г.А. Захарьин родился в Пензе в семье небогатого отставного ротмистра, дошедшего с русской армией в Отечественную войну 1812 г. до Парижа. Его мать приходилась внучкой президенту Московской медико-хирургической академии Г.И. Фишеру фон Вальдгейму. В 1852 г. Г.А. Захарьин окончил медицинский факультет Московского университета, был ординатором факультетской терапевтической клиники у профессор А.И. Овера. В 1856–1859 гг. стажировался за границей у профессоров Р. Вирхова, Л. Траубе, Э. Гоппе-Зейлера, И. Шкоды, А. Труссо, К. Бернара, изучал патологию и терапию, гинекологию, урологию, сифилидологию, кожные болезни, оториноларингологию. Во время пребывания в Берлине свёл дружбу с находившимся там на учёбе С.П. Боткиным. С 1862 г. — экстраординарный, а с 1864 г. — ординарный профессор факультетской терапевтической клиники Московского университета. Г.А. Захарьин основал клиническую школу, оказавшую большое влияние на развитие отечественной медицины.

По поводу принадлежности Г.А. Захарьина к роду Захарьиных-Юрьевых существует легенда, что-то вроде анекдота: «При первой встрече с императором Александром III Г.А. Захарьин, отличавшийся, вообще-то говоря, независимым нравом и неуживчивым характером, несколько стушевался, получив приглашение сесть. Увидя его замешательство и стараясь помочь Г.А. Захарьину преодолеть невольную робость, император будто бы сказал ему: „Это не вы должны стоять передо мной, а я, поскольку ваш род древнее моего рода“».

А.Г. Гукасян в своей брошюре о Г.А. Захарьине (М., 1948), ссылаясь на С.И. Мицкевича и В.Н. Смотрова, причину бойкота Г.А. Захарьина, его дискредитации в глазах прогрессивных элементов общества и академической среды, в частности, усматривает не в неудаче, постигшей знаменитого терапевта при лечении императора, а в том, что он «занимал пост лейб-медика». (Хотя, как мы знаем, это утверждение не соответствовало действительности.) Правда, А.Г. Гукасян тут же оговаривается, что «кроме Захарьина, и некоторые другие учёные, например Боткин, состояли лейб-медиками, однако это не отразилось на их репутации».