8

8

Ни Маркс, ни Ленин никогда не отрицали необходимости насильственных мер в революционной борьбе, ибо насилие, по словам Маркса, это повивальная бабка старого общества, когда оно беременно новым. Ленин также не раз повторял, что революции не делаются в белых перчатках. Именно твердость в борьбе, умелое сочетание убеждения и насилия, а в ряде случаев и террора обеспечили большевикам победу в революции и гражданской войне. Однако марксизм никогда не придерживался тезиса о том, что революционные и гуманные цели могут оправдать любые средства в борьбе за победу революции.

Тезис «цель оправдывает средства» был выдвинут еще в средние века и получил наибольшее развитие в деятельности инквизиции и ордена иезуитов, взявших на себя защиту католической церкви. Известно, какой жестокостью сопровождались религиозные распри и войны во всех странах. Однако и каждая светская тирания заранее освобождала своих защитников от соблюдения почти всех моральных норм.

К сожалению, из арсенала врагов революции и прогресса этот тезис нередко переходил и в арсенал революционеров — догматиков и фанатиков, а также тех, кто примыкал к революционной партии из корысти, тщеславия и чёстолюбия или слепой ненависти к старому обществу, личной озлобленности, комплекса неполноценности.

Крайняя неразборчивость в средствах характерна для многих участников буржуазно-демократических революций. Якобинская диктатура и якобинский терpop преобразовали Францию. Но этот же террор, став непрерывным и все более массовым, подорвал силы революции. Не только с ведома, но и по настоянию Робеспьера его политических противников на основании клеветнических обвинений предавали суду. Сопутствующее террору упрощенное судопроизводство привело к казни многих честных республиканцев; террором ответили якобинцы и на требования городской бедноты. Не свободно было от этой «бесовщины» и русское революционное движение XIX века.

Примеры неоправданной жестокости, подозрительности, самосуда и вспышек необузданного насилия были нередки и в революционном 1917 году в России. После начала гражданской войны расширились и масштабы неоправданного насилия, приносившего лишь огромный вред молодой Советской республике. Чего стоила революции позорная кампания по «расказачиванию», проводившаяся в начале 1919 года Донбюро РКП(б) и Гражданупром Южного фронта и поддержанная директивой, полученной от Я. М. Свердлова! Нередко прибегали к насилию во время гражданской войны не только И. Сталин и Л. Троцкий, но и многие другие командиры, комиссары и специальные уполномоченные.

Чрезмерно широко применялся в годы гражданской войны метод заложников. Во многих случаях можно было найти объяснение временной изоляции в специальных лагерях потенциально опасных для Советской власти групп людей. Метод же заложников предполагал не только временную изоляцию, но и физическое уничтожение одних людей за проступки и преступления других. Об этом без обиняков говорилось, например, в приказе наркома внутренних дел Г. Петровского в сентябре 1918 года:

«Расхлябанности и миндальничанию должен быть немедленно положен конец. Все известные местным Советам правые эсеры должны быть немедленно арестованы. Из буржуазии и офицерства должны быть взяты значительные количества заложников. При малейшей попытке сопротивления или малейшем движении в белогвардейской среде должен применяться безоговорочно массовый расстрел. Местные Губисполкомы должны проявлять в этом отношении особую инициативу».

Этот приказ вызвал массовый расстрел заложников. К примеру, в № 5 «Еженедельника Чрезвычайных Комиссий» мимоходом сообщалось о расстреле в Петрограде 500 (пятисот) заложников. Такие расстрелы лишь ожесточали борьбу и вели к новым жертвам с обеих сторон. В том же «Еженедельнике опубликованы предложения некоторых чекистов подвергать арестованных «самым ужасным пыткам, от описания которых холод ужаса охватил бы контрреволюционеров». Это было уже слишком, и по требованию Я. М. Свердлова выпуск «Еженедельника ЧК» вскоре прекратился. Но не прекратились многие случаи неоправданной жестокости в работе ВЧК и других органов революции.

После окончания гражданской войны даже многие отчасти оправданные ранее формы насилия становились недопустимы и опасны. Советское правительство должно было принять решительные меры для укрепления законности. Сделать это было, однако, нелегко, так как многие советские и партийные деятели искренне считали, что введение законности равносильно «разоружению революции».

Председатель ЦИК М. И. Калинин писал, что «война и гражданская борьба создали, громадный кадр людей, у которых единственным законом является целесообразное распоряжение властью. Управлять для них — значит распоряжаться вполне самостоятельно, не подчиняясь регламентирующим статьям закона».

Историк М. Н. Покровский писал в 1924 году о коммунистах, которые, возвращаясь с фронтов гражданской войны, были уверены, «что то, что дало, такие блестящие результаты по отношению к колчаковщине и деникинщине, поможет справиться со всеми остатками старого в любой другой области». Победа в гражданской войне порождала у этих людей надежду, «что дело пойдет так же быстро и в хозяйственном строительстве, стоит только пустить в ход военные приемы».

В работе Маркса «Разоблачения о кельнском процессе коммунистов» можно прочесть, что пролетариат нуждается в 10–20 и даже 50-летнем периоде гражданских войн, чтобы победить врага и освободиться от собственных пороков.

Несомненно, что жестокая гражданская война помогла русскому пролетариату и его партии избавиться от ряда недостатков и иллюзий, — это была суровая школа закаливания и отбора. Но эта же война привила немалому числу людей иные пороки, от которых им потом очень трудно было избавиться. К тому же длительная война или террор создают не только привычки и качества личности, но и определенные учреждения и институты, от влияния которых избавиться еще труднее. Переход от образа мышления времен гражданской войны к новым понятиям, методам и средствам революционной работы оказался трудным даже для В. И. Ленина, о чем свидетельствует его переписка с Д. И. Курским.

Широко известно изречение К. Маркса: «Революции — локомотивы истории»1. Так же известны слова Ленина: «Революции — праздник угнетенных и эксплуатируемых» 2. А вот слова Энгельса вспоминают гораздо реже. Он писал: «Во всякой революции неизбежно делается множество глупостей так же, как и во всякое другое время; и когда, наконец, люди успокаиваются настолько, чтобы вновь стать способными к критике, они обязательно приходят к выводу: мы сделали много такого, чего лучше было бы не делать, и не сделали многого, что следовало бы сделать, поэтому дело и шло скверно»3. Конечно, революции могут быть различны по своему характеру и результатам, но после опыта XX века трудно слагать гимны в честь насильственных революций. Они необходимы, когда отжившие реакционные общественные группы и институты не оставляют прогрессивным силам никакого другого выбора, кроме применения силы. Однако вооруженную борьбу классов трудно регулировать и еще труднее предвидеть ее результаты, которые оказываются мало похожими на первоначальные замыслы революционеров.

Старая коммунистка Р. Б. Лерт, прочитав эти очерки, написала мне: «Революция была необходима в такой стране, как Россия, и эта революция не могла обойтись без насилия. Нельзя было победить в гражданской войне без массового террора, без насилия над офицерами, над кулаками… Разгорелась действительно смертельная борьба, и если бы коммунисты не победили, их всех бы вырезали белые. Но мы, как революционная партия, допустили ошибку, когда представили революционное насилие не как печальную неизбежность, а как подвиг. Массовое насилие, террор, даже «красный», все равно остаются злом. Пусть это зло временно необходимо, но это все-таки зло, а между тем его скоро стали представлять как добро. Мы стали думать и говорить, что все, что полезно и необходимо для революции, — это добро, это нравственно. Но такой подход к оценке событий неверен в принципе. Революция несла с собой не только добро, но и зло. Избежать насилия в революции было невозможно, но нужно было понимать, что речь идет о временном допущении зла в нашу жизнь и в нашу практику. Романтизировав насилие, мы продлили ему жизнь, мы сохранили его даже тогда, когда оно стало уже совершенно излишним, стало абсолютным злом… Непротивление злу насилием — это не наша философия, она во многих случаях может лишь помочь торжеству зла. Но, применяя и весьма крутые средства, мы не должны были менять моральную оценку этим актам насилия».

Если злоупотребления насилием были достаточно часты еще при жизни Ленина, то по мере того, как Сталин укреплялся в руководстве партией и государством, они становились нормой. Еще задолго до репрессий 1936–1938 годов Сталин приучил большинство советских и партийных работников не стесняться в выборе средств в борьбе с теми, кого он объявлял врагами революции. Разве думали о судьбах многодетных семей при выселении кулаков на север? Разве не избивали во время коллективизации кулаков и «подкулачников»? Разве не говорил Макар Нагульнов из «Поднятой целины», что станови перед ним тысячи дедов, детишков, баб и если скажут ему, что это нужно для революции, то он их всех из пулемета порежет?

Конечно, Сталин далеко не один использовал иезуитские методы в руководстве партией и революцией — у него было немало единомышленников. Это облегчило внедрение в практику государственных и особенно карательных органов тезиса о возможности «в интересах революции» применять любые средства. Это облегчило Сталину осуществление его целей. Ибо достаточно было объявить всех неугодных ему «врагами народа», как эти люди оказывались вне закона и любое насилие над ними становилось оправданным и допустимым.

Не все партийные и советские работники с готовностью приняли в 1929–1933 годах сталинские методы. Но таким говорили, что это нужно для революции, и привычная логика успокаивала совесть, туманила сознание честных ранее революционеров, превращавшихся со временем в послушное орудие сталинского произвола, а позднее чаще всего и в его жертву.

Старый большевик, революционер, нарком юстиции СССР Н. В. Крыленко выступал в начале 30-х, да и в конце 20-х годов особенно рьяным защитником внесудебных репрессий. В 1930 году он писал: «Для буржуазной Европы и для широких кругов либеральствующей интеллигенции может показаться чудовищным, что Советская власть не всегда расправляется с вредителями в порядке судебного процесса. Но всякий сознательный рабочий и крестьянин согласится с тем, что Советская власть поступает правильно».

Не вызывали протеста Крыленко и противоречащий Конституции Закон от 1 декабря 1934 года, и все репрессии в 1935, 1936 и 1937 годах. В 1938 году клеветнически обвиненный во вредительской деятельности, Крыленко был арестован и вскоре расстрелян также безо всякого законного судебного разбирательства.

Первый секретарь Северо-Кавказского крайкома партии Б. П. Шеболдаев в начале 30-х годов активно защищал политику массовых репрессий на Кубани. В ноябре 1932 года в Ростове-на-Дону он говорил: «Мы прямо опубликовали, что будем выселять в северные края злостных саботажников, кулацких подпевал, не желающих сеять. Разве мы не выселяли с той же самой Кубани кулацкие контрреволюционные элементы в прежние годы? Выселяли, и в достаточном количестве. И сейчас, когда эти остатки кулачества пытаются организовать саботаж, выступают против требования Советской власти, правильнее отдать плодородную кубанскую землю колхозникам, живущим в малоземелье на плохих землях в других краях… А не желающих работать, поганящих нашу землю вышлем в другие места. Это справедливо. Нам могут сказать: «Как же раньше кулаков выселяли, а сейчас речь идет о целой станице, там есть и колхозы, и добросовестные единоличники, как быть?» Да, приходится ставить вопрос о целой станице, ибо колхозы, ибо колхозники, ибо действительно добросовестные единоличники в нынешней обстановке отвечают за состояние своих соседей. Какая же это опора Советской власти — колхоз, если рядом с ним другой колхоз или целая группа единоличных хозяйств выступают против мероприятий Советской власти!»

А всего через пять лет Сталин нашел, что и весь Северо-Кавказский обком партии не может служить надежной опорой Советской власти. Шеболдаев был арестован и расстрелян.

В 1936 году секретарь Гомельского обкома партии М. О. Стакун, выступая на активе, критиковал органы НКВД за «либерализм» и требовал арестовать старуху, которая ругала Советскую власть за недостаток хлеба. А через год переставшие «либеральничать» органы НКВД арестовали самого Стакуна.

Литератор Л. Л. Авербах, будучи генеральным секретарем РАППа, долгое время травил всех «непролетарских писателей». Еще в 1929 году он обрушился со злобной критикой на Андрея Платонова. В журнале «На литературном посту» Авербах писал: «К нам приходят с проповедью гуманизма, как будто есть на свете что-либо более человечное, чем классовая ненависть пролетариата». А в 1938 году Авербах был расстрелян как ненавистный пролетариату «враг народа».

Первый секретарь ЦК КП Белоруссии В. Ф. Шарангович руководил в 1936–1937 годах разгромом партийных кадров в республике. После его требования снять Председателя ЦИК Белоруссии А. Г. Червякова тот покончил самоубийством. Узнав об этом, Шарангович на съезде партии в Минске сказал: «Собаке собачья смерть». А через год Шаранговича расстреляли. Он был одним из подсудимых на процессе Бухарина — Рыкова, и Прокурор СССР А. Я. Вышинский, требуя высшей меры наказания также и для Шаранговича, заявил: «Изменников и шпионов, продававших врагу нашу Родину, надо расстрелять, как поганых псов!»

Некоторые старые большевики в своих мемуарах утверждают, что все плохое началось именно в 1937 году. Я. И. Дробинский думает иначе: «Это готовилось исподволь, и даже не исподволь, а на глазах. Постепенно, медленно, но систематически малыми дозами вливался этот яд бесчестия и готовились кадры для этой операции. Он накапливался в организме, и когда защитные силы ослабели, захватил весь организм. Это готовилось тогда, когда ломали семьи мужиков, разрушая насиженные гнезда мужика, загоняя его на край света в лагеря, наклеивая ему ярлык подкулачника за то, что он осмелился сказать, что неправильно раскулачили его друга-середняка — трудового человека! Это накапливалось тогда, когда заставляли мужика сдавать лен, заведомо зная, что не уродил он, когда давались директивы ломать саботаж, судить саботажников, опять-таки зная, что нет саботажа и саботажников, потому что льна нет, не уродило. Когда судили этих «саботажников», забирали последнюю коровенку, то ведь прокурор знал, что никакого саботажа нет, но давал санкцию на арест. Знали и судьи, что мужик честен, но они судили его. А сейчас тот же прокурор дает санкцию на твой арест, и те же судьи судят. Принцип не изменился. Ведь тогда и были подготовлены кадры для этих дел, кадры людей, для которых неважно, виновен ли ты в чем, а важно, что есть директива считать тебя виновным».

Недостойные средства, применяемые большевиками для достижения якобы революционных целей, — одна из излюбленных тем западной политической литературы. Один из героев романа А. Кестлера «Слепящая тьма», следователь Иванов, пытаясь убедить себя и других в оправданности жестоких репрессий 1937 года, говорит подсудимому Рубашову: «Твой Раскольников — дурак и преступник, но вовсе не потому, что убил старуху, а потому, что он совершил убийство только ради своей личной пользы. Закон «цель оправдывает средства» есть и останется во веки веков единственным законом политической этики; все остальное — дилетантская болтовня. Если бы твой малахольный Раскольников прикончил старуху по приказу Партии — для создания фонда помощи забастовщикам или для поддержки нелегальной прессы, — логическое уравнение было бы решено… На свете существуют две морали, и они диаметрально противоположны друг другу. Христианская, или гуманистическая, мораль объявляет каждую личность священной и утверждает, что законы арифметических действий никак нельзя применять к человеческим жизням. Революционная мораль однозначно доказывает, что общественная польза — коллективная цель — полностью оправдывает любые средства и не только допускает, но решительно требует, чтобы каждая отдельно взятая личность безоговорочно подчинилась всему обществу, а это значит, что, если понадобится, ее без колебаний принесут в жертву или даже сделают подопытным кроликом».

Этика Иванова не имеет ничего общего с социалистической этикой, однако она вполне устраивала всех сталинистов. Справедливо писал Ю. Карякин: «Марксисты признают классовое насилие, но лишь в одном случае: пока есть насильники, оно должно применяться по отношению к ним и только к ним. И это гуманно, ибо это означает освобождение подавляющего большинства от гнета ничтожного меньшинства. Без борьбы за это освобождение нет никакой свободы личности, никакого ее самоусовершенствования, а есть лишь ее распад. Неизбежные жертвы на таком пути борьбы — это не унавоживание почвы для грядущих поколений, а сам посев будущего; это не заклание баранов на алтарь неизвестному божеству, а подъем, порыв масс, сознающих свое рабское положение при капитализме, и свои силы, и свои идеалы; это все более свободный выбор человека, становящегося человеком… Гуманизм целей коммунистов определяет и гуманность их средств, а иезуитство — …это извращение и средств и целей борьбы. Самые верные идеи, защищаемые иезуитскими методами, не могут не превратиться в свою противоположность».

Революция средства может выбирать из очень широкого арсенала в зависимости от конкретной обстановки. В жизни нашей страны и в развитии революции были трудные ситуации, когда ради спасения Советского государства приходилось применять очень жесткие средства, немыслимые в условиях мирного времени или даже обычной войны. Но не отказываясь заранее от тех или иных средств борьбы, мы не можем и объявлять заранее их все допустимыми. Революционная партия должна в каждой конкретной обстановке (ситуации) анализировать» какие средства при минимуме издержек приведут наилучшим (и не обязательно кратчайшим) путем к цели. На основании такого же анализа следует определить, какие средства не могут быть применены в той или иной ситуации, и какие не могут применяться ни в какой ситуации. Революционер, который вообще не считает нужным стеснять себя в средствах, может добиться, временного или личного успеха. Но рано или поздно он потерпит крах как революционный деятель. Недостойные средства отталкивают народные массы, а это, в свою очередь, мешает использовать и такие средства, которые усиливают революционный порыв народа. Революция не всегда может позволить себе рыцарское благородство в борьбе, тем более, что такое благородство почти нигде и никогда не проявляют ее противники. Однако недостойные и низкие средства, мстительность и неоправданная жестокость свидетельствуют только о слабости революционной партии. Движение той или иной страны к социализму должно воспитывать не циников и садистов, а честных, преданных народу, гуманных и правдивых людей.

Сталин не думал о будущем революции и социализма. Безраздельная личная власть была его главной целью, и для ее достижения годились любые средства, в том числе и самые бесчеловечные. Делу социализма это нанесло громадный урон.