29. «Операция Барни» закончена
29. «Операция Барни» закончена
Та часть «операции Барни», которая включала переход к Корейскому проливу, преодоление минного барьера и боевые действия в Японском море, была закончена. День за днем, или, скорее, ночь за ночью, следил я за ее развитием, пытаясь представить подлинную картину действий из перехваченных радиопереговоров, секретных разведывательных данных, донесений авиации и случайных сообщений токийского радио, одним словом, всех тех сведений, которые поступали в наш штаб подводных сил на Гуаме.
С самого начала мы отбросили всякие мысли о регулярном получении донесений от «морских дьяволов», кроме самых срочных. В их положении, когда они все время находились под наблюдением радиопеленгаторных станций противника, любая попытка продолжительной радиопередачи на большое расстояние была равносильна самоубийству. Столкнувшись с подобной проблемой во время разгара битвы за Атлантику, немецкие специалисты по радиосвязи разработали для своих подводных лодок особый вид передачи, так называемый «сквирт» (передача фонтаном), когда все сообщение передавалось за несколько секунд, так быстро, что передающую подводную лодку невозможно было запеленговать. Но у нас не было таких передатчиков, и мы получали сведения об «операции Барни» окольными путями. И все-таки мы располагали удивительно точными данными о всех происходящих событиях. Так, штаб военно-воздушных сил прислал целую серию снимков, запечатлевших повреждение подводной лодкой «Скейт» одного и потопление трех судов. Снимки сделаны с высоты 9150 метров самолетом, который производил аэрофотосъемки у бухты Мацугасита. Получил я их всего через день или два после того, как произошли эти события.
Мы сделали все возможное, чтобы обеспечить безопасность прохода наших подводных лодок через минные поля Корейского пролива. Был усовершенствован гидролокатор, определен порядок форсирования пролива. Кроме того, предварительно было осуществлено несколько разведывательных походов в Японское море. Все препятствия, которые встретились участникам «операции Барни», подводники должны были обсудить 24 июня в день рандеву у пролива Лаперуза, когда все «морские дьяволы» возьмут курс «ноль девять ноль» — на восток, домой.
4, 5 и 6 июня, дни форсирования Корейского пролива, были мучительно тяжелы для тех, кто остался на плавбазе «Холланд» на Гуаме. Правда, мы и потом постоянно думали о тех опасностях, которые грозили «морским дьяволам», но дни и ночи 23, 24 и 25 июня — время выхода их из Японского моря через пролив Лаперуза — оказались еще тяжелее.
Они напомнили мне горькие, бесконечно длинные дни осени 1943 года, когда я дал разрешение Мортону вторично вернуться в Японское море после того, как в первом походе его подвели невзрывающиеся торпеды. И хотя ни одна подводная лодка и ни одна команда не должна занимать первого места в сердце и мыслях командира соединения подводных лодок, все же при некоторых обстоятельствах он чаще думает о каком-нибудь одном корабле и его команде, чем обо всех других, находящихся под его командованием.
Так это и было с «Уоху» и Мортоном, о которых я много думал из-за неудач с несовершенными торпедами. К тому же Мортон всегда производил сильное впечатление.
Чтобы представить себе настоящего мужественного боевого моряка, мне стоит только закрыть глаза, и как живое встает передо мной молодое лицо Дадли Мортона, обычно такое веселое и живое, а во время нашей последней встречи мрачное и разочарованное.
На войне нет времени ни для оплакивания, ни для мести. Для меня вторая мировая война была будничной работой по уничтожению врагов и потоплению судов и кораблей противника. Но когда я вспоминаю о Мортоне, мне чудится, что на пустынных холодных волнах пролива Лаперуза возникает легкий призрак подводной лодки, призрак «Уоху», а на ее сломанном перископе, едва заметном среди обломков, полощется сигнал: «Отомстите за нас!» И тогда мне кажется, что до тех пор, пока Япония не отплатит за гибель «Уоху» и ее команды, я не смогу представить себе обычной солнечной улыбки на мужественном лице капитана 3 ранга американского военно-морского флота Дадли Мортона. Вот почему «Уоху», Мортон и его команда были для меня чем-то личным, вот почему в успешных действиях в Японском море я видел отмщение за гибель «Уоху».
Хотя 24 июня «Боунфиш» Ларри Эджа не встретилась с другими «морскими дьяволами», еще не было оснований оплакивать ее. Множество причин могло задержать ее возвращение. Случаи возвращения подводной лодки на базу с запозданием были не так уж редки.
Что касается восьми подводных лодок, которые собрались к западу от пролива Лаперуза, то основным вопросом для них было: какие ловушки мог расставить для них враг в этом длинном и узком проходе. Для выхода подводных лодок из Японского моря мы единодушно выбрали пролив Лаперуза, и отнюдь не случайно.
Прежде всего для подводных лодок было очень удобно восточное течение, проходящее через пролив. Не менее важным доводом было и то, что через этот пролив свободно проходили русские суда, — вероятно, у них были секретные сведения о коридорах в минных заграждениях. Наконец, если доверять данным нашей разведки, минные заграждения были здесь поставлены с углублением от 12 до 14 метров, то есть на безопасной для подводных лодок глубине. Правда, за точность сведений нашей разведки нельзя было поручиться.
О проходе через Сангарский или Симоносэкский проливы не могло быть и речи. Но если бы Эрл Хайдмэн обнаружил, что пролив Лаперуза охраняется флотилией противолодочных судов или самолетами, он должен был связаться со мной или сам принять решение: пробиваться ли через пролив Лаперуза в надводном положении или под водой, попытаться ли выбраться через, извилистый Татарский пролив или, наконец, повернуть к югу и пройти навстречу течению через минные заграждения Корейского пролива.
Предполагается, что хороший командир должен планировать выход из боя прежде, чем он начнет его. Но отход «морских дьяволов» целиком зависел от обстоятельств, и Хайдмэн должен был самостоятельно принять то или иное решение.
Позднее я узнал, что команды подводных лодок много гадали о том, как они будут выбираться из Японского моря. Большинство командиров подводных лодок считало, что не следует распространяться о порядке выхода из Японского моря, ибо если кто-нибудь из команды попадет в плен, ему пытками или путем применения наркотиков могут развязать язык. (Как искусны и многочисленны были японские способы развязывания языка, мы узнали в конце войны, когда нам были возвращены наши военнопленные. Печально, конечно, что велись бесконечные разговоры о том, как придется выбираться и не придется ли застрять до конца войны во Владивостоке, но от слухов и сплетен нигде не избавишься, даже во флоте, — таково уж свойство человеческой натуры. Эти разговоры можно сравнить с рассуждениями пассажиров самолета. Один мой знакомый, не имеющий никакого отношения к летному делу, высказался по этому поводу так: «А вот я никогда не беспокоюсь, когда нахожусь в самолете. Ведь пилоту тоже хочется сохранить свою жизнь, и если он сам не сумеет доставить нас живыми к месту назначения, уж я-то наверняка ничем не смогу помочь ему».
Вероятно, Эрл Хайдмэн беспокоился не меньше, чем я на Гуаме. В своем дневнике я нахожу такую запись, сделанную 22 июня: «Все в порядке, нас беспокоит только судьба подводных лодок в Японском море. Все мы, затаив дыхание, ждем их возвращения, и я молю бога, чтобы они вернулись благополучно. Только тогда у меня свалится камень с сердца».
Надо всегда помнить, что до 9 июня 1945 года война по-настоящему никогда еще не вторгалась в Японское море. Лишь в этот день там впервые появился бог войны со всем своим современным электронным вооружением. Перископы американских подводных лодок поднимались во всех уголках моря, ранее безраздельно принадлежавшего Хирохито. Это был целый лес перископов так, по крайней мере, казалось совершенно растерявшимся японцам. Подводные лодки выпустили торпеды в десятки японских судов. Эти подводные лодки обладали электронными ушами и глазами, с помощью которых они слышали и видели все, что происходило на поверхности, в то время как сами они находились под водой. Подводные лодки топили сампаны с грузами и рыболовные суда, обеспечивавшие японское население важным продуктом питания, срывали сроки перевозок грузов, нарушали морские коммуникации между Японией и Кореей. И, наконец, эти подводные лодки окончательно подорвали уже и без того нетвердую уверенность японцев в своих силах.
Японцам казалось, что в Японском море действует бессчетное количество подводных лодок противника. Их видели и на подходах к важным гаваням, и в небольших бухтах, где укрывались суда, и на якорных стоянках, и у брекватеров жизненно важных портов, и у побережья Кореи, и на коммуникациях, связывающих Японию с Кореей. Неуловимые, они пустили ко дну 28 судов, крупных и мелких, включая одну подводную лодку. Общие потери японцев составили 70 000 тонн, не считая многочисленных мелких судов, потопленных с помощью артиллерии, и ничем не возместимых потерь грузов, продовольствия и сырья. Но особенно сильно действия подводных лодок подорвали боевой дух японцев. Гибель множества судов еще более способствовала и без того широкому распространению пораженческих настроений: «Стоит ли воевать, когда мы уже все равно проиграли».
Вероятно, теперь японское командование постарается приложить все усилия, чтобы расправиться с «морскими дьяволами», когда те попытаются выбраться из Японского моря, из которого не так уж много выходов.
Что же предпримут японцы? Какие преграды поставят они перед «морскими дьяволами»? Догадались ли они, каким образом наши подводные лодки проникли в Японское море? А если догадались (судя по всему, это было именно так), то что предприняло японское верховное командование, чтобы поплотней закрыть все выходы? Усилило ли оно минные заграждения или изменило их расположение так, чтобы наши карты оказались бесполезными и даже роковыми? Что ожидало нас в проливе Лаперуза?
Прежде всего, там, вероятно, были выставлены новые мины, так как противник мог прийти к выводу, что при выходе из Японского моря мы попытаемся воспользоваться той же информацией, которой мы располагали при прорыве через Корейский пролив. Им и в голову не приходило, что у нас была техника, которая позволяла нам обнаруживать и успешно форсировать минные заграждения.
Наши предположения полностью оправдались. Подойдя на рассвете к проливу Лаперуза, командиры подводных лодок увидели, как минный заградитель ставит «горшки дьявола» в узком проходе, к югу от острова Нидзо Ган.
Я не знаю, чем руководствовался Эрл Хайдмэн, когда он прикидывал все возможности и случайности, которые могут ожидать его при выходе из Японского моря. Он находился на поле боя и принятие решений и ответственность за них целиком ложились на него одного. Мы сообщили ему данные разведки о постановке минных заграждений в проливе Лаперуза. Кроме того, мы указали ему, что, принимая во внимание удачный прорыв через минные заграждения Корейского пролива, можно попытаться и выйти через него, тоже в подводном положении. Это на случай, если там дополнительно поставлены мины на небольшом углублении.
Однако у Эрла Хайдмэна были свои соображения. Он знал, что противолодочные силы противника на этом театре военных действий были до смешного слабы. Поэтому в проливе Лаперуза он едва ли мог натолкнуться на серьезное противодействие. Далее, Хайдмэн видел, что русские суда по-прежнему спокойно бороздят воды пролива, и определил основной курс их движения. И, наконец, он знал, что его гидролокатор не действует, а сравнительно небольшие глубины пролива Лаперуза — не более 60 метров делали проход под минами особенно опасным и нежелательным. На такой риск стоило идти только в том случае, если бы это был единственный выход из Японского моря.
Итак, он принял решение. Никаких гидролокаторов, никаких электронных приборов, никаких уловок, никаких приспособлений, как во времена парусного флота. Одно только искусство и дерзость командиров стай должны были помочь провести корабли сквозь минные поля пролива Лаперуза.