Создание общерусского государственного аппарата

Создание общерусского государственного аппарата

Важнейшим итогом общественно-политического развития России к началу XVI в. было завершение создания единого государства, ставшего одной из могущественнейших европейских держав того времени. На рубеже XV–XVI вв. наряду с объединением основных русских земель вокруг Москвы происходило строительство общерусского государственного аппарата. Этот процесс, имея в своей основе подспудные социально-экономические процессы, протекал медленно, но неуклонно. После присоединения Твери (1485 г.), части Рязани (1503 г.) и северских земель (1494–1503 гг.) в Северо-Восточной Руси кроме единого Русского государства существовало только два самостоятельных государственных образования — Великое княжество Рязанское и Псковская феодальная республика. Но и они находились в полувассальной зависимости от Москвы. Рязанский великий князь Василий Иванович женат был на сестре русского государя — Анне. После смерти Василия (1483 г.) его старший сын Иван в том же году признал себя «молодшим братом» Ивана III. Что же говорить о его младшем брате — Федоре, получившем Перевитеск? После смерти бездетного Федора (1503 г.) его земли получил Иван III.[686] По смерти Ивана Васильевича Рязанского (1500 г.) опекуншей малолетнего князя Ивана стала его бабка — Анна (до смерти в 1501 г.), затем мать Аграфена.

Псков издавна поддерживал дружественные отношения с Москвой. Русский государь направлял туда князя-наместника. С Иваном III Псков координировал и свою внешнюю политику. Часть русских земель (прежде всего Смоленск) находилась еще в составе Великого княжества Литовского. Завершение объединения русских земель в единое государство оставалось важнейшей задачей, с которой вскоре успешно справилось правительство Василия III.

Единое государство, создававшееся в Северо-Восточной Руси, было многонациональным. Наряду с русским в него вошли некоторые народы Среднего Поволжья (мордва), а после присоединения Новгорода — карелы, коми и другие народы Севера. Этот факт имел огромное значение, несмотря на то что первоначально нерусские народы не составляли в количественном отношении сколько-нибудь значительной части населения страны. Традиции совместной жизни разных народов в рамках одной государственности оказали заметное влияние на дальнейшее развитие России, и в частности на ее взаимоотношения с народами Поволжья. Сильная группировка феодальной знати, ориентировавшаяся на Москву, образовалась в Казанском ханстве. Временное присоединение Казани в 1487 г. было предвестником грядущего вхождения всего Среднего и Нижнего Поволжья в состав Русского государства.

Особое место в системе феодальных образований в России на рубеже XV–XVI вв. занимало вассальное Касимовское княжество. Правительство оказывало татарским царевичам на русской службе прямую финансовую поддержку («ясак»). В свою очередь царевичи со своей конницей обязаны были нести военную службу русскому государю. Связанные родственными связями с крымскими и казанскими ханами, они представляли собой важный козырь для русского правительства как в сложной дипломатической игре, так порой и в прямых вооруженных столкновениях с Казанью, Крымом и Большой Ордой. Положение татарских царевичей на сословно-иерархической лестнице феодальной знати в России было настолько высоким, что даже в середине XVII в. они считались «честью… бояр выше, а в думе ни в какой не бывают и не сидят». В Государеве родословце середины XVI в. татарские царевичи помещены непосредственно за потомками удельных князей московского дома.[687]

Образование Касимовского княжества связано с именем сына Улу-Мухаммеда Касима, выехавшего на Русь в 1446 г. За поддержку, оказанную московскому великому князю в борьбе с Дмитрием Шемякой около 1452 г., он получил городок Мещерский (Касимов) и стал основателем этого княжества, сыгравшего важную роль в подготовке присоединения Казани. После смерти Касима (около 1469 г.) княжество унаследовал его сын Даньяр. Согласно докончаниям 1473 г. Ивана III с братьями Борисом Волоцким и Андреем Углицким, они должны были держать Даньяра «с одного», т. е. совместно. Эта же формула повторилась и в докончании 1481 г. В пользу Даньяра отчислялась определенная часть доходов как с владений удельных князей, так и с Рязани. Побывавший в 1476 г. на Руси А. Контарини писал: Иван III ежегодно посещал «одного татарина, который на княжеское жалованье держал пятьсот всадников. Говорили, что они стоят на границах с владениями татар для охраны, дабы те не причиняли вреда стране (русского князя)». Речь, очевидно, шла о Даньяре. Около 1483–1486 гг. Даньяр сошел с исторической сцены и его место занял Нур-Доулат, старший сын первого крымского хана Хаджи-Гирея. В феврале 1480 г. он выехал на Русь и принес «шерть» на верность государю. В докончаниях Ивана III с Борисом Волоцким и Андреем Углицким 1486 г. подтверждался старый порядок — держать «с одного» касимовского царевича, в данном случае — Нур-Доулата. Поскольку в походе 1491 г. против Орды участвовал его сын Сытылган, надо полагать, сам Нур-Доулат к тому времени уже умер. Сытылгану в Касимов («Царевичев городок») платился «выход» и согласно завещанию Ивана III (ноябрь 1503 г.).[688]

В конце XV в. в кормление царевичей изредка попадали и другие города. Так, после того как Абдул-Летиф изгнал из Казани Магмед-Амина весной 1497 г., тот получил в кормление Каширу, Серпухов и Хотунь. В 1502 г. роли переменились, и Магмед-Аминь отправился в Казань, а Абдул-Летиф оказался на Белоозере в заточении. Города-кормления татарских царевичей занимали промежуточное положение между вотчинами служилых князей и обычными кормлениями.[689] В отличие от Касимова в них владетели довольно часто сменялись, да и состав этих городов не был строго определенным.

В составе Русского государства находилось еще несколько полусамостоятельных образований. Василий Темный около 1461–1462 гг. создал Дмитровский удел своего сына Юрия, Угличский — Андрея Большого, Волоколамский — Бориса, Вологодский — Андрея Меньшого.[690] Существовали Ростовский удел его вдовы Марии и Белозерско-Верейское княжество его двоюродного брата Михаила Андреевича. К изучаемому времени состав удельных княжеств очень изменился. В 1472 г., после смерти кн. Юрия, его уделом завладел Иван III. В 1481 г. умер бездетный Андрей Меньшой, в 1485 г. — княгиня Марья. Их земли также унаследовал Иван III. После смерти Михаила Андреевича Иван III, согласно завещанию князя, получил и его владение (сын Михаила — Василий бежал в Литву в 1483 г.). В 1491 г. «поиман» был кн. Андрей Большой, умерший в заточении в 1493 г. В заточении находились долгие годы и его сыновья — Иван и Дмитрий. После смерти Бориса Васильевича (1494 г.) его удел был разделен между его сыновьями — Иваном (Руза) и Федором (Волоколамск). Бездетный Иван (умер в 1503 г.) оставил удел Ивану III.

Итак, уделы фактически ликвидировал еще Иван III (исключая разве что Волоколамский). Но это говорило скорее об общей тенденции развития объединительного процесса, чем о его итогах. Удельные традиции были еще сильны, а социально-экономические условия развития отдельных земель сохраняли явные черты феодальной раздробленности. В 1503 г. Иван III в завещании восстановил уделы для своих сыновей (Юрий получил Дмитровский, Дмитрий — Углицкий, Семен — Калужский, Андрей — Старицкий).[691] По составу территории и политическому значению эти уделы уступали своим предшественникам, и их ликвидация была только делом времени.

Объединение русских земель в единое государство не означало полного их слияния ни в экономическом, ни в политическом отношении, хотя и способствовало этому процессу. Великокняжеская власть вела упорную борьбу за полное подчинение независимых и полунезависимых земель. Одним из средств этой борьбы, как показал Л. В. Черепнин, было составление докончаний великого князя с его удельными родичами, согласно которым они признавали политический суверенитет московских государей. За изучаемое время сохранились докончания Ивана III с князьями Андреем Большим Углицким (1481, 1486 гг.), Борисом Волоцким (1481, 1486 гг.), Михаилом Андреевичем Верейским (1482 и 1483 гг.), Иваном Рязанским (1483 г.) и Михаилом Борисовичем Тверским (1481–1485 гг.).[692] Фактически тверской и рязанский князья были поставлены в ранг удельных.

Согласно докончаниям, устанавливалось полное подчинение удельных князей государю во внешнеполитических делах. Удельный князь признавал себя «братом молодшим» по отношению к сюзерену. Он во всем должен был «хотеть добра» великому князю, и в частности все «недруги» великого князя должны были стать и его «недругами». Удельные князья обязывались не заключать самостоятельно никаких докончаний и даже не вести без ведома великого князя с кем-либо переговоров («ссылаться»), особенно же с Литвой, псковичами и новгородцами, Михаилом Тверским, Ордой. Они обязаны были или сами участвовать в военных акциях великого князя, или посылать своих воевод. Так, Андрей Углицкий и Борис Волоцкий ходили в поход на Тверь в 1485 г. Борис Волоцкий посылал войска в 1491 г. на Орду. Во время войны с Великим княжеством Литовским на Дорогобуж отправлялись полки Ивана Рузского и Федора Волоцкого. В неудачном походе сына Ивана III — Дмитрия Жилки к Смоленску (1502 г.) волоцкий и рузский князья также принимали участие. Когда в 1491 г. князь Андрей отказался послать свои войска в поход на Орду, то это стало поводом к его «поиманию». Росписи (разряды) удельных войск, участвовавших в общерусских походах, хранились в Государевом архиве.[693] Чтобы сильнее привязать удельных князей к великокняжескому двору, заключались династические браки. Так, сын белозерского князя Михаила Андреевича — Василий был женат на племяннице Софьи Палеолог.

Во внутриполитических делах удельные князья были стеснены меньше. Они только обязывались не принимать к себе служилых князей и не владеть землями на территории великого княжения. В то же время Иван III привлекал их для участия в общегосударственных делах. Так, на соборе 1503 г. присутствовали его дети Василий, Юрий и Дмитрий.[694] Но участие удельных князей во внутриполитических общегосударственных делах было очень ограниченным. Великий князь с недоверием относился к их деятельности. В уделах же его родичи распоряжались полновластно, за исключением разве «сместных» (совместных) дел, которые судили судьи обеих сторон. Платили удельные князья в великокняжескую казну и «выход» (ордынский). В их ведении был суд по земельным и «разбойным» делам. Они выдавали кормленые, тарханные и несудимые грамоты своим феодалам. У них были и дворцы с дьяческим аппаратом и дворцовыми селами. Их «даньщики» и «таможники» собирали в удельную казну таможенные пошлины, дани и другие поборы. Городами и волостями управляли наместники и волостели с тиунами. Существовали и удельные боярские думы.

Непрочность этой системы в известной мере объясняется слабостью социальной базы, на которую опирались удельные князья. Их дворы, а особенно думы и дворцы состояли преимущественно не из местной знати, а из представителей старомосковских княжеских и боярских родов, как правило «захудалых» ветвей. Это должно было вызывать недовольство местных землевладельцев, не имевших возможности пробиться в непосредственное окружение удельных владык. Удельные княжата и бояре оказывались связанными родственными и иными отношениями с великокняжеской знатью. Поэтому и они не были надежной опорой своих сюзеренов. В борьбе с великокняжеской властью удельные князья, следовательно, не могли рассчитывать на активную поддержку ни знати, ни рядовых феодалов.

Своеобразным было положение Твери после ее присоединения к Москве. Она составляла как бы удел, находившийся в управлении наследника престола Ивана Ивановича. После смерти Ивана Молодого (1490 г.) некоторое время Тверью владел княжич Василий, затем его власть над Тверью была ограничена, а полностью он ее потерял в 1497 г. В Твери существовали свои бояре.

Сохраняли черты феодальной обособленности Новгород и его земли. Проведенная там аграрная реформа (уничтожение боярского и владычного землевладения и создание поместной системы) не ликвидировала многие специфические черты былой государственности.

Оставалась государством в государстве и феодальная церковь. Обладая огромными землями и податными привилегиями, церковь была одной из крупнейших социально-политических сил в стране. Она претендовала не только на идеологическое главенство, но и на активное участие в политической жизни страны. В конце XV в. складывалась идеология воинствующих церковников. В. И. Ленин так характеризовал составные части идеологии «чистого клерикализма», уходящей своими корнями в представления воинствующих церковников: «Церковь выше государства, как вечное и божественное выше временного, земного. Церковь не прощает государству секуляризации церковных имуществ. Церковь требует себе первенствующего и господствующего положения».[695] Руководству церкви удалось провалить секуляризационные планы правительства. Задача подчинения церкви великокняжеской власти еще не была решена.

Полуудельные владения находились у так называемых служилых князей. Постепенно теряли остатки своих суверенных прав потомки ростовских и ярославских князей. В 1473/74 г. Иван III приобрел у князей Владимира Андреевича и Ивана Ивановича вторую половину Ростова. Продолжали пользоваться элементами суверенных прав князья Пенковы в Ярославле и князья Юхотские в Юхоти (Ярославль). Но постепенно они их утратили, и к началу XVI в. наиболее видные из ростовских и ярославских княжат вошли в состав Боярской думы. Переход на сторону Ивана III виднейших представителей знати Юго-Западной Руси привел к тому, что на положении служилых князей оказались Воротынские, Белевские и Одоевские, сохранившие остатки своих старинных владений в Воротынске, Одоеве и Новосили. Получили небольшие земли в Северо-Восточной Руси Бельские и Мстиславские. Отъехали на Русь в 1499–1500 гг. князья Трубецкие, Мосальские, Семен Иванович Стародубский и Василий Иванович Шемячич Новгород-Северский.[696]

Присоединение на рубеже XV–XVI вв. огромных территорий Юго-Западной Руси привело к созданию особой системы отношений этих земель с великокняжеской властью. Она не имитировала уходящую в прошлое удельную систему, но оставляла значительные суверенные права за местными властителями, так называемыми слугами. Прослойка служилых князей занимала как бы промежуточное положение между удельными князьями и князьями Северо-Восточной Руси, потерявшими суверенные права на старые земли. Владение служилых князей рассматривалось правительством не как самостоятельное княжение, а как вотчина (безотносительно к тому, получил ли слуга ее от великого князя или она перешла к нему от предков). Служилый князь не был близким родичем великого князя и не имел никаких прав (в отличие от удельного) на занятие великокняжеского престола. Права и обязанности служилого князя хорошо рисуются по докончанию 1459 г. новосильского и одоевского князя Ивана Юрьевича и его братаничей Федора и Василия Михайловичей с великим князем литовским Казимиром. Княжата обязывались верно служить Казимиру, его детям и вообще тем, кто будет в дальнейшем великим князем литовским; обещались быть «в воле» литовского князя, и в частности быть союзниками в его борьбе с врагами. Отныне без его дозволения княжата не могли вступать в договорные отношения с кем-либо. Сам же Казимир обязывался не вступать в новосильские и одоевские земли. Суд по спорным вопросам должен быть совместным — литовского князя и княжат-слуг. В условиях докончания 1459 г. было много черт, близких к договорам русского государя с удельными родичами. Иван III выступал от имени служилых в важнейших международных договорах (в частности, в договоре с Литовским княжеством 1494 г.).[697] Служилые князья, как и удельные, участвовали со своими войсками в военных действиях Ивана III (в том числе и в русско-литовской войне начала XVI в.). Земли княжат-слуг не должны были выходить из-под великокняжеского суверенитета (даже если у княжат не будет «отрода», т. е. при выморочности владений).

Не известно, существовали ли подобные докончания русского государя со своими слугами. Но суть отношений их с великокняжеской властью напоминала те, что были изложены в докончании 1459 г. О том, что служилые князья считались рангом ниже удельных, свидетельствуют докончания Ивана III с удельными братьями, содержавшие их обязательство не принимать «служебных князей» с вотчинами. Служилые княжата не составляли единой сплоченной корпорации. Среди них выделялись Семен Можайский и Василий Шемячич, занимавшие полуудельное положение. Именно эти князья, формально числясь слугами, считались как бы патронами северских князей, часто находившихся под их командованием во время войн на юго-западе Руси.[698]

Великокняжеская власть имела различные средства влияния на политику служилых князей. Одним из них была замена их земель, в результате которой слуги теряли связи с местными корпорациями землевладельцев Юго-Запада. Другим средством была опала. Сохранив на окраине Русского государства за слугами часть их старинных прав и привилегий на их вотчинных землях,[699] правительство формально поставило их выше старомосковских княжат и бояр. С княжатами-слугами они местничать не могли. И вместе с тем служилые князья были отстранены от реального управления страной. Они не входили в Боярскую думу, не участвовали в переговорах с послами, не посылались наместниками. Постепенно, по мере формирования и укрепления государственного аппарата, их политическая роль уменьшалась.

Таковы те особенности в управлении отдельных земель на рубеже XV–XVI вв., которые отмечал В. И. Ленин, подчеркивая наличие сильных черт феодальной обособленности отдельных земель.[700] Центральную власть в стране осуществляли великий князь, Боярская дума, дворцовые учреждения и дьяческий аппарат. Великий князь издавал распоряжения законодательного характера (Судебник, уставные и указные грамоты и т. п.). Ему принадлежало право назначения на высшие государственные должности. Великокняжеский суд был высшей судебной инстанцией. Наиболее значительные военные предприятия возглавлялись великим князем. В изучаемое время он только дважды выступал в качестве военачальника: в походе на Тверь 1485 г. и в 1495/96 г., когда он во главе своего двора отправился в Новгород. Последний «поход» был военно-инспекционной поездкой, только внешне повторявшей новгородские походы 70-х годов XV в. Сношения с иностранными державами также находились в компетенции государя.

И все же, несмотря на такой широкий круг политических прерогатив, великого князя всея Руси нельзя представить себе по образцу государя-абсолютиста или восточного деспота. Власть великого князя ограничивалась прочными традициями, коренившимися в патриархальности представлений о характере власти, которые имели к тому же религиозную санкцию. Новое пробивалось с трудом и прикрывалось стремлением жить, как отцы и деды. Так, при назначении на думские должности великий князь должен был считаться с традиционным кругом боярских семей и порядком назначения. С величайшим трудом семейный принцип прокладывал себе дорогу, идя на смену родовому. Великий князь не мог еще нарушить традицию выделения уделов своим детям — один из устоев структуры государства того времени, хотя с самовластием удельных братьев вел решительную борьбу.

Источники позволяют довольно наглядно представить себе государственную деятельность Ивана III, но на их основании нелегко воссоздать его внешний облик и характер. Итальянец Контарини, посетивший Москву в 1476 г., писал: «…он был высок, но худощав, вообще он очень красивый человек». Холмогорский летописец упоминает прозвище Ивана Васильевича — Горбатый. Очевидно, Иван III сутулился. Вот, пожалуй, и все, что известно о внешности великого князя. Литовский хронист писал, что это был «муж сердца смелого и рицер валечный». Несклонный к скоропалительным решениям, он прислушивался к мнению своего окружения. По словам знавшего его Ивана Берсеня Беклемишева, «против себя стречю (несогласие. — А. З.) любил». По А. М. Курбскому, он добился успеха «многаго его совета ради с мудрыми и мужественными сиглиты его; бо зело, глаголют, его любосоветна быти, к ничто не починати без глубочайшаго и многаго совета». Иван IV чтил деда, имевшего прозвище Великий, как «собирателя Руския земли и многим землям обладателя».[701]

Иван III был одним из выдающихся государственных деятелей феодальной России. Обладая незаурядным умом и широтой политических представлений, он сумел понять насущную необходимость объединения русских земель в единую державу и возглавить те силы, которые привели к торжеству этого процесса. За 40 с лишним лет его правления на месте многочисленных самостоятельных и полусамостоятельных княжеств было создано государство, по размерам территории в шесть раз превосходившее наследие его отца. На смену Великому княжеству Московскому пришло государство всея Руси. Покончено было с зависимостью от когда-то грозной Орды. Россия из заурядного феодального княжества выросла в мощную державу, с существованием которой должны были считаться не только ближайшие соседи, но и крупнейшие страны Европы и Ближнего Востока. Успехи объединительной политики и победы на поле боя были тщательно подготовлены за столом дипломатических переговоров благодаря умению Ивана III налаживать добрососедские и дружественные отношения с теми странами, которые проявляли добрую волю и миролюбивые стремления.

Все эти успехи были бы невозможны без глубокого понимания Иваном III задач и путей утверждения единодержавия на Руси. Характерной чертой его политики была осторожность и последовательность в осуществлении планов. Великий князь, понимая огромную силу традиций, коренившихся в условиях тогдашней жизни, осуществлял объединение земель вокруг Москвы без какого-либо стремления предварить события, через ряд промежуточных этапов, которые в конечном счете вели к торжеству дела централизации. Поэтому окончательное включение присоединенных территорий в состав единого государства растягивалось на несколько десятилетий. Так было с Новгородом, Тверью и Рязанью.

Для осуществления далеко идущих политических целей нужны были надежные средства. Их мог обеспечить только новый государственный аппарат, который должен был стать и орудием подчинения крестьян и посадских людей — непосредственных создателей материальных ценностей. (Иван III понял значение сильной армии, которую он создал и обеспечил землей, казны и суда как органов власти. Новая дьяческая администрация стала надежным средством повседневного осуществления великокняжеских планов.

Опираясь на многовековую традицию своих предшественников на великокняжеском престоле, Иван III — этот, по словам К. Маркса, «великий макиавеллист» — не чурался ни новых людей, ни новых представлений. Он охотно использовал передовой опыт западноевропейской науки и техники, приглашал ко двору видных архитекторов, врачей, деятелей культуры, мастеров, привлекал для организации дипломатической службы знатоков-греков. Обладая прекрасным знанием людей, он выдвинул и из окружавшей его среды талантливых полководцев, умных дипломатов, деловых администраторов, не считаясь подчас с перипетиями дворцовых интриг.

Иван III входил в круг наиболее значительных европейских монархов, живших на рубеже XV–XVI вв. Он оставался сыном своего времени, жестоким и подчас коварным правителем. Но когда речь шла о государственных интересах, он умел подниматься над многими предрассудками, в том числе и клерикальными. Всем этим и определяется его место в отечественной истории периода создания единого государства.

Большую роль в управлении страной играло окружение Ивана III, в котором происходила борьба между различными политическими группировками. Во всех государственных мероприятиях великий князь координировал свои распоряжения с мнением членов Боярской думы — советом феодальной знати при великом князе. Боярская дума в изучаемое время состояла из двух чинов — бояр и окольничих. Ее численный состав был небольшим. Единовременно в нее входило 10–12 бояр и пять-шесть окольничих. Боярство формировалось из старомосковских нетитулованных боярских родов (Кобылины, Морозовы, Ратшичи и др.) и княжат, давно потерявших суверенные права (Гедиминовичи, Оболенские, Стародубские). Влияние отдельных лиц и боярских семей на ход политической борьбы в разные времена менялось. Так, в конце XV в. резко усилилось влияние группировки Патрикеевых (их сторонники составляли почти половину членов Думы). Засилье в Думе княжат из окружения Патрикеевых способствовало их опале в 1499 г.

Некоторый рост численности окольничих свидетельствовал о тенденции великокняжеской власти ослабить аристократический характер Думы. Не имея пока возможности нарушить стародавние традиции формирования состава Боярской думы, великокняжеская власть использовала другие средства для обеспечения подчинения правительству феодальной аристократии. Некоторых из влиятельных княжат венчали на великих княжнах (в 1500 г. В. Д. Холмский женился на дочери Ивана III). С тех представителей знати, которые внушали опасения, брались крестоцеловальные, присяжные грамоты на верность (в 1474 г. подобная грамота была взята с кн. Д. Д. Холмского). В случае открытого неподчинения великокняжеской воле дворы знати распускались. Так было около 1483 г. со дворами И. М. и В. М. Тучко-Морозовых, И. В. Ощеры и др. Нередко бояре попадали в опалу (например, Тучковы в 1485 г.), а некоторых и казнили (в 1499 г. — кн. С. И. Ряполовского).

При назначении в Боярскую думу великий князь должен был считаться с традицией, согласно которой в Думе должны быть представлены знатнейшие семьи по принципу старшинства. Но так как очередность «кандидатов» в Думу не была установлена, то великий князь мог назначить представителя той или иной фамилии раньше, чем другой. Складывавшиеся в XV в. местнические отношения касались прежде всего старомосковского боярства, с княжатами оно не местничало, ибо на иерархической лестнице те стояли выше. Местнический счет определялся службами предков, а не родовитостью, ибо установить большую или меньшую родовитость одной нетитулованной боярской семьи сравнительно с другой было просто невозможно.[702]

Боярство занимало командные позиции в вооруженных силах страны и в административном аппарате. Бояре возглавляли полки в походах, судили поземельные споры, причем некоторые выступали в качестве судей высшей инстанции. Служили бояре и наместниками в крупнейших городах. Они же возглавляли комиссии, которые вели важнейшие дипломатические переговоры (в первую очередь с Литовским княжеством). В наиболее ответственные дипломатические миссии также посылались члены Боярской думы. Термин «бояре» имел узкое и широкое значение. В широком смысле боярами часто называли тех представителей знати, которые исполняли боярские функции: судебные («с боярским судом»), дипломатические и др. Боярами иногда назывались дворецкие, казначеи и даже дьяки. Боярство было высшей прослойкой Государева двора и играло крупную роль в политической жизни страны. Двор состоял из двух частей: «княжат» и «детей боярских» — и давал кадры военачальников и администраторов более низкого ранга, чем администраторы-бояре. Двор был основной опорой великокняжеской власти.[703]

После 1485 г. и до начала XVI в. наряду с московским существовал тверской двор со своей боярской знатью (князья Телятевские, Микулинские, Дорогобужские, бояре Борисовы, Карповы, Житовы). Он являлся как бы двором наследника престола (сначала Ивана Ивановича, затем его сына — Дмитрия). По мнению Б. Н. Флори, конец политико-административной обособленности Твери следует датировать 1504 г. Чин тверских «бояр» уничтожен был вскоре после 1509 г.[704]

В период феодальной раздробленности не было существенных различий между управлением собственно княжескими (домениальными) землями и общегосударственными. До 60-х годов XV в. дворцовые земли не достигали значительного размера и управление ими не выделялось в отдельную отрасль. По мере создания единого государства и присоединения новых земель объем великокняжеского хозяйства и размеры великокняжеских земель настолько расширилась, что потребовалось создать в Москве централизованный аппарат управления этими землями. Он был необходим еще и потому, что во второй половине XV в. происходило постепенное размежевание между «черными» (государственными) землями и «дворцовыми», обслуживавшими специфические нужды великокняжеского двора. Управление первыми осуществляли наместники и волостели под контролем Боярской думы, управлять последними было поручено дворецким. Дворецкие ведали судом на дворцовых территориях, обменом и межеванием великокняжеских земель, давали земли на оброк. Вместе с тем дворецкие активно участвовали в решении важнейших общегосударственных дел. В их распоряжении находился штат дьяков, постепенно специализировавшийся на выполнении различных государственных служб. Наряду с казначеями дворецкие осуществляли контроль над деятельностью кормленщиков.[705] Дворецкие скрепляли своей подписью и жалованные грамоты. Их суд часто был высшей инстанцией, принимавшей «доклад» судей по различным делам в спорных случаях. Великокняжеские дворецкие в большинстве происходили из среды нетитулованного боярства, с давних пор связанного с Москвой. Конечно, при назначении на эту должность играли большую роль и другие важные обстоятельства (служба при великокняжеском дворе, родственные связи с придворным окружением и др.).

Первым дворецким, известным по достоверным источникам, был Иван Борисович Тучко-Морозов (1467–1475 гг.). Около 1475 г. он оставил должность, а в начале 80-х годов попал в опалу. Вероятно, сразу же вслед за ним дворецким стал кн. Петр Васильевич Великий Шестунов (прямые данные о нем, как дворецком, относятся к 1489/90—1506 гг.). Конюшим (возможно, еще в 70-е годы) был брат Морозова — Василий Борисович Тучко. О функциях конюших сведений мало. Позднее дворецкий считался «под конюшим первый», а кто «бывает конюшим, и тот первой боярин чином и честью», — писал в XVII в. Г. К. Котошихин. Н. Е. Носов считает, что «через ведомство конюшего великокняжеская власть первоначально осуществляла общий контроль за формированием и материальным обеспечением дворянского поместного ополчения»[706]. Подкрепить эту догадку достаточной аргументацией пока не представляется возможным, но причастность конюшего к дворянской коннице весьма вероятна. Дворцовые должности находились в руках не у княжеско-боярской знати, входившей в состав Боярской думы, а, как правило, у нетитулованных представителей старомосковских родов, издавна связанных с великокняжеской властью.

Новые задачи перед великокняжеской канцелярией (Казной) вставали по мере расширения территории государства, и постепенно функции казначея стали выделяться в особую должность. Казначеями назначались приближенные великого князя, хорошо знавшие как финансовые, так и внешнеполитические дела. Именно они и осуществляли практическое руководство дипломатией. Первыми казначеями стали Ховрины, потомки греков, вышедших из Сурожа, и Траханиоты, греки, прибывшие в свите Софьи Палеолог. Так, казначеем с осени 1491 по конец 1509 г. был Дмитрий Владимирович Ховрин. Помощником казначея уже в XV в. становится печатник, ведавший государственной печатью. Он прикладывал печать к правым грамотам, приставным и другим (ст. 22, 23 Судебника 1497 г.). Первые конкретные сведения о печатниках относятся к началу XVI в. В конце 1503 г. печатником был Юрий Малый Дмитриевич Траханиот.[707]

Одним из наиболее приближенных к государю лиц был постельничий, который распоряжался его «постелью» и, может быть, его личной канцелярией.[708] Г. К. Котошихин писал, что «постельничего чин таков: ведает его царскою постелью. А честью постельничей противо околничего». О постельничих конца XV — начала XVI в. сохранились лишь отрывочные сведения. По генеалогическим данным, постельничим при Иване III был Иван Море. В 1495/96 г. этот чин носили Ерш Отяев и Василий Иванович Сатин. В начале XVI в. постельничим некоторое время был С. Б. Брюхо-Морозов.[709]

Следующими на иерархической лестнице дворцовых чинов находились ясельничие и ловчие. Они вербовались из дворянской мелкоты, но в зависимости от личных качеств могли занимать видное положение при великокняжеском дворе. В конце XV — начале XVI в., в годы, когда известны постельничие, ни ловчие, ни сокольничие не упоминаются. Возможно, лицо, исполнявшее функции постельничего, совмещало их с выполнением обязанностей ловчего. В ноябре 1474 г. ловчим был Григорий Михайлович Перхушков. Осенью 1495 — весной 1496 г. ясельничими были Федор Михайлович Викентьев и Давыд Лихарев. Викентьев продолжал исполнять эту должность и в июне 1496 г. Д. Лихарев был ясельничим в марте 1502 г., когда был назначен в посольство в Большую Орду. Викентьев в 1501 г. проводил разъезд земель. Среди сокольничих, ведавших соколиной охотой, крупной политической фигурой был Михаил Степанович Кляпик (упоминается как сокольничий в 1503 г.) — лицо, приближенное к княжичу Василию. Сокольничие, ловчие, ясельничие и постельничие все время находились при особе великого князя и оказывали влияние на текущую политику. О кравчих, подносивших великому князю чашу с напитками во время празднеств, данных за изучаемый период нет.[710]

Дворцовые должности в то время были не только пожизненными, но и в силу патриархальных традиций часто сохранялись в пределах одной фамилии (у Морозовых и Сорокоумовых-Глебовых). Первые упоминания о дворцовых должностях в источниках не означают, что именно тогда они и были созданы. Некоторые из них (сокольничие, ловчие, конюшие и др.) и их «пути» упоминаются в докончании детей Ивана Калиты (середина XIV в.), а в середине XV в. (до 1462 г.) упоминается «чашнич путь». Есть также сведения о «стольничем пути».[711]

В конце XV в. в связи с созданием единого государства управление великокняжеским хозяйством все более стало обособляться от общегосударственного управления, занимая по сравнению с ним менее значительное место. Вместе с тем если ранее дворцовым хозяйством могли ведать лица из дворцовой челяди великого князя, то теперь оно возглавлялось представителями старомосковского боярства, преданного интересам великокняжеской власти, или выходцами из растущего дворянства. Великие князья использовали дворцовый аппарат в борьбе с феодальной знатью. Наиболее преданные великокняжеской власти представители господствующего класса назначались прежде всего на дворцовые должности. Только смерть, опала или включение в состав Боярской думы могли лишить звания конюшего, дворецкого и т. п. представителя высшей дворцовой администрации.

По мере присоединения к Русскому государству последних самостоятельных и полусамостоятельных княжеств и ликвидации уделов в конце XV — первой половине XVI в. появилась необходимость в организации центрального управления этими территориями. Входя в состав единого государства, уделы, как правило, переставали быть источником для создания новых княжеств ближайших родичей государя и постепенно становились неотъемлемой частью общегосударственной территории. Вместе с тем еще не была изжита экономическая раздробленность страны, поэтому о полном слиянии новоприсоединенных территорий с основными не могло быть и речи. Этим и объясняется тот факт, что управление удельными землями в Москве сосредоточивалось в руках особых дворецких, ведомство которых было устроено по образцу московского дворецкого. Присоединяя княжества к Москве, великие князья забирали в фонд дворцовых и черносошных земель значительную часть владений местных феодалов. Система дворецких обеспечивала на первых порах управление этими землями на новоприсоединенных территориях.

Присоединение Новгорода и появление там значительного фонда великокняжеских земель приведи к созданию ведомства новгородского дворецкого. Уже в ноябре 1475 г. упоминается новгородский дворецкий Роман Алексеев. В мае и декабре 1493 г. и в 1501 г. дворецким был Иван Михайлович Волынский. Судя по разрядным книгам, в августе 1495 г. дворецким был Василий Михайлович Волынский. Тверской дворец образовался после присоединения Твери к Москве и смерти Ивана Молодого, которому Тверь досталась в удел. Некоторое время тверские земли были подведомственны княжичу Василию. В завещании Ивана III (конец 1503 г.) упоминается тверской дворецкий. Около 1497–1503 гг. калужским и старицким дворецким был Иван Иванович Ощерин.[712] Однако в связи с созданием Калужского удела (в ноябре 1503 г.) дворец прекратил свое существование.

Функции областных дворецких были близки к компетенции дворецких Государева дворца. В их руках сосредоточивался надзор за судебно-административной властью наместников, волостелей и городчиков. Они осуществляли высшие судебные функции в отношении местных феодалов, черносошного и дворцового населения. Дворецкие контролировали выдачу иммунитетных грамот местным феодалам.

В конце XV — начале XVI в. дьяки великокняжеской канцелярии (Казны) постепенно берут в свои руки все важнейшие отрасли государственного управления. Под руководством казначея они ведают посольскими делами. Такие дьяки, как Федор Курицын, Третьяк Долматов, Андрей Майко, Василий Кулешин, Данила Мамырев, стали видными политическими деятелями. Дьяки Государевой казны начали вести делопроизводство и по военно-оперативным делам. «Разряды» за конец XV — первую половину XVI в., сохранившиеся в позднейших разрядных книгах, своей точностью свидетельствуют об их современной записи лицами, имевшими прямое отношение к государственной канцелярии.[713] Дьяки начинают ведать и составлением великокняжеского летописания, в текст которого проникают сведения, заимствованные из посольских и разрядных книг. Дьяки были реальными исполнителями предначертаний великокняжеской власти. Они образовывали аппарат Боярской думы, Казны и дворца. В их среде зарождался новый государственный аппарат, получивший во второй половине XVI в. название приказного. Специализируясь на выполнении определенных поручений (финансовых, дипломатических, военных и ямских), дьяки подготавливали создание органов управления с новым, функциональным, а не территориальным распределением дел.

Распределение функций в дьяческой среде в конце XV — начале XVI в. только намечалось. Из 70 дьяков 23 служили в Рязанском и удельных княжествах.[714] Об остальных известно, что один был конюшенным, один — земским, два — дворцовыми и 10 — ямскими дьяками. Удельные дьяки при ликвидации уделов, как правило, не входили в состав великокняжеского дьяческого аппарата. В Хронографе под 1498 г. перечислено 14 великокняжеских дьяков.[715] Эта цифра примерно отражает реальное число придворных дьяков (если не учитывать ямских и городовых).

С 60-х годов XV в. начала функционировать ямская гоньба как общегосударственная служба. Ямские дьяки ведали также составлением полных грамот на холопов.[716] Натуральная ямская повинность к началу XVI в. заменялась постепенно денежным платежом. Создавалась регулярная ямская служба. Строились ямские дворы, прокладывались дороги, формировался штат ямщиков. Все это и привело к появлению ямских дьяков, ведавших таким сложным и важным делом. Налаживание службы связи было вызвано потребностями роста экономического общения между отдельными землями, образованием единого государства и военно-стратегическими задачами. Около 1462–1480 гг. упоминается «ямской» (дьяк) Александр Борисов Воронов.[717] Около 1460–1490 гг. полную писал дьяк Захар. Около 1470–1477 гг. и в 1482 г. известен «ямской» (дьяк) Александр Хлуденев. Словосочетанием «ямской дьяк» впервые назван в 1492 г. Т. С. Моклоков. В 1499 г. впервые упоминается наименование «дворцовый дьяк» (хотя, конечно, дворец существовал значительно раньше этого времени).[718] В 1500 г. упомянут «земский дьяк». Что реально означал тогда этот термин, не вполне ясно. Скорее всего, речь шла о великокняжеском дьяке в отличие от дворцового.[719] В 1496 г. единственный раз упомянут «конюшенный дьяк» (в ведомстве ясельничего).[720] Специальных поместных дьяков еще не было,[721] хотя дьяки в конце XV в. ведали межеванием и отводом земель, составляли писцовые книги, вели судебные разбирательства и присутствовали на докладе в высшую инстанцию о поземельных спорах.

Доказывая существование поместных дьяков, А. В. Чернов ссылается на челобитную Варнавинского монастыря 1664 г. В ней якобы указывается, что при Василии III монастырь получил жалованную грамоту из Поместного приказа. В челобитной же говорится всего лишь об основании монастыря при Василии III, а слова «и по его в. государя указу, и по грамоте ис Помесного приказу» имеют в виду грамоту времен Михаила Романова. Упомянутые в этой же челобитной грамоты 26 июня 1530 г. за подписью дьяка Василия Амирева и 25 июля 1551 г. за подписью дьяка Василия Нелюбова (последняя дана «ис Помесного приказу»), как установлено С. М. Каштановым, недостоверны.[722] Таким образом, никаких данных о существовании Поместного приказа в первой половине XVI в. нет.

По мнению Н. Е. Носова, Судебник 1497 г. «характеризует момент превращения «приказов» из личных поручений в правительственные учреждения». Но в словах Судебника 1497 г. о том, что жалобника следует посылать к тому, «которому которые люди приказаны ведати», трудно усмотреть наличие «приказов» как государственных учреждений.[723] Л. В. Черепнин прав, считая, что в Судебнике 1497 г. нет данных, указывающих на «оформление приказной системы». «Документальное свидетельство» о существовании приказов около 1512 г. Н. П. Лихачев увидел в грамоте Василия III Успенскому монастырю: «…велел есми давати в люди своим диаком Ивану Семенову, да Ермоле Давыдову, да Ушаку Ортемьеву, да дворцовым диаком Феодору Ходыке да Стромилу, или кто на их место в тех приказех будут иные диаки». По П. А. Садикову, в 1512 г. была создана временная комиссия — учреждение банковского характера. К его мнению присоединился и А. К. Леонтьев. Думается, эта точка зрения более близка к истине. Заметим также, что Ушак Артемьев был дворцовым дьяком еще в декабре 1502 г., а Ермола Давыдов — новгородским дворцовым дьяком весной 1501 г.[724] В грамоте 1512 г. говорится только об обязанности передавать деньги дьякам (как обычным, так и дворцовым) или тем, кто будет исполнять их обязанности.

А. М. Курбский писал о происхождении «писарей» (дьяков) Ивана IV: царь «избирает их не от шляхетского роду, ни от благородства, но паче от поповичов или от простаго всенародства».[725] Эта характеристика полностью подходит и к составу дьяков предшествующего периода. Впрочем, часть «писарей» второй половины XV — первой четверти XVI в. вышла из состава мелких землевладельцев. К сожалению, не представляется возможным с достаточной точностью определить, какой социальный слой дал основную массу дьяков. Наличие у дьяков земель еще не говорит об их дворянском происхождении, ибо дьяки часто приобретали вотчины во время службы.

По Н. Е. Носову, приказы как определенные правительственные учреждения зародились в недрах княжеского дворца.[726] Вопрос об отношении дворца к Казне до сих пор не может считаться решенным. Но в источниках конца XV — начала XVI в. заметно отделение «дворцовых» дьяков от остальных, т. е. великокняжеских, входивших в состав Казны. Формулировка Носова не только стирает разницу между дворцом и Казной, но и не учитывает роли Боярской думы в формировании приказной системы, которая создавалась за счет ограничения, а не расширения компетенции дворцовых ведомств. Если Казна и дворец давали основные кадры аппарата складывавшейся приказной системы, то Боярская дума была той средой, из которой выходили руководящие лица важнейших из центральных ведомств. Боярские комиссии образовывались по мере надобности для ведения внешнеполитических переговоров, суда по земельным и «разбойным» делам и т. п. Источниками зарождавшейся приказной системы были Боярская дума, Казна и дворец. При этом дворцовые и тем более ямские дьяки считались рангом ниже великокняжеских (казенных), хотя они часто и выполняли сходные поручения. Один и тот же дьяк в свою очередь мог исполнять всевозможные функции: участвовать в дипломатических приемах, скреплять своей подписью грамоты и т. п. Приобретенный дьяками опыт практической работы давал правительству возможность использовать их преимущественно в одной какой-либо области. С увеличением численности дьяков росла постепенно и их специализация.

Значение первых ростков приказной системы нельзя преувеличивать. В конце XV — начале XVI в. дьяки входили еще и в состав дворца, отдельные отрасли казенного управления еще не обособились одна от другой, а определенный штат для каждой из них еще не сложился. Боярские комиссии имели временный характер и не всегда сочетались с определенным штатом дьяков. Функциональное распределение обязанностей только в середине XVI в. привело к сложению новой (приказной) системы управления.