2. Антисоветизм — основа экспансионистской стратегии германского империализма
2. Антисоветизм — основа экспансионистской стратегии германского империализма
Антисоветская направленность германского империализма берет свое начало не со времени становления фашистской диктатуры. Она проявилась сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции, когда возникло первое в мире социалистическое государство, когда система империализма утратила свою господствующую роль и окончательно вошла в полосу всеобщего кризиса. С этого периода антисоветизм, как главная политическая доктрина агрессивного мирового империализма, претерпев временные изменения, которым была подчинена его политика прежде всего из-за поражения в Первой мировой войне, был превращен реакционными силами в стратегическую линию системы мирового господства.
Ничто лучше не подтверждает это определение, чем тот факт, что немецкие империалисты и милитаристы первыми совершили открытую агрессию против молодого Советского государства. Если революционное развитие в России они рассматривали сначала как предлог для своей экспансии на Востоке и стремились достичь победного мира военным путем на Западе, то это же революционное развитие в России, с другой стороны, явилось мощным импульсом для трудящихся всех стран, и в особенности Германии. В существовании молодого Советского государства германские милитаристы вскоре увидели серьезную преграду на пути упрочения их господства как внутри страны, так и за ее пределами. В попытках покончить с советской властью с помощью военной интервенции, предпринятых германским империализмом сначала — в период с января 1917 по 1919 г. — самостоятельно, а затем путем сделки со своими прежними империалистическими военными противниками, нашли свое выражение все крепнущие взаимосвязи их политических и военных целей. Симптоматичным в этом плане явилось заседание кайзеровского совета 13 февраля 1918 г. в Бад-Хомбурге, где политические и военные руководители Германии обсуждали вопрос о возобновлении военных акций против Советской России после того, как они спровоцировали срыв немецко-советских переговоров о мире. Здесь было совершенно ясно сказано, что, для того чтобы осуществить аннексионистские планы на Востоке, нужно, как выразился государственный секретарь фон Кульман, ликвидировать силой оружия «очаги революционной заразы»[38].
Преследуя эти цели, господствующие круги Германии навязали молодому Советскому государству разбойничий мир в Брест-Литовске, по которому Россия должна была лишиться наиболее богатых хлебом областей с 60 млн населения, почти всех источников нефти и около 80 % производства угля и металла. Более того, нарушая взятые на себя обязательства, проводя преследующие совершенно ясную цель политические махинации, кайзеровские войска заняли Украину, Донбасс, Крым и проникли на Кавказ. Они оккупировали почти всю Прибалтику и в апреле 1918 г. направили экспедиционный корпус в Финляндию.
Движущей силой этой агрессивной политики, отмеченной крайней необузданностью и жестокостью, в первую очередь были немецкие монополии и высшее военное руководство. Их требования на переговорах в Бресте о мире значительно превосходили притязания, которые определялись целями войны 1914 г. на Востоке. Они заключались в том, чтобы овладеть важнейшими источниками сырья и промышленными районами России, а затем всю страну и ее рабочую силу, избегая каких-либо ограничений, сделать объектом эксплуатации в интересах германского финансового капитала[39]. Еще более далеко идущие требования предъявили, в частности, руководящие представители немецких военно-промышленных концернов в своей «восточной программе» в мае 1918 г., когда весеннее наступление на Западе создавало, как им казалось, многообещающие радужные перспективы приближения «победного мира».
Наряду с другими предложениями они настоятельно рекомендовали имперскому правительству удерживать под постоянной военной оккупацией также Финляндию и побережье в районе Мурманска[40].
Окончание Первой мировой войны отнюдь не означало прекращения антисоветской агрессии правящими кругами Германии.
Они надеялись в определенной мере осуществить свои далеко идущие цели на Востоке, сохранив по крайней мере часть захваченного в качестве залога, опираясь на широкую поддержку империалистической интервенции против Советской России, заслужить благосклонность со стороны своих бывших противников на Западе. В 1919 г. с помощью добровольческого корпуса и других воинских частей, укомплектованных наемниками, они вновь развернули агрессивные действия в Прибалтике, чтобы, как это позже официально признавалось, «задушить опасность большевизма в самом его зародыше» и «начиная с Востока, вновь восстановить поверженное на землю отечество» (иными словами, мощь германского империализма и милитаризма. — Примеч. автора).
Хотя эти планы в конце концов потерпели фиаско, немецкие войска в 1918–1919 гг. все же продолжали оккупировать значительную часть временно захваченной территории Советской России, включая Украину и области Прибалтики.
Оккупационный режим, установленный ими в этих областях, носил на себе четкий отпечаток тех классовых целей империализма, которые он преследовал в этой агрессии. Немецкие военные органы повсюду на захваченной территории ликвидировали советскую власть и оказывали в этом деле всестороннюю помощь местным эксплуататорским классам. Поддерживая насаждаемые ими контрреволюционные, буржуазно-националистические правительства, они во имя интересов своей политики «выстоять любой ценой» одновременно вели дело к тому, чтобы дочиста бесцеремонно ограбить оккупированные ими области.
На народное сопротивление им они отвечали усилением террора. За погромами и кровавыми гонениями против большевиков и других сторонников советской власти следовали коллективные наказания и карательные экспедиции против местного населения, поскольку последнее отказывалось выполнять возлагаемые на него принудительные налоги и контрибуции. Более того, экзекуции под предлогом «военной необходимости», то есть без суда и следствия, принудительные работы и содержание в тюрьмах и концлагерях составляли арсенал часто применяемых средств, чтобы подчинить своей власти жителей оккупированных районов. Характеризуя подобный образ действий, В.И. Ленин в 1918 г. писал: «…германские разбойники побили рекорд по зверству своих военных расправ…»
Немецкие империалисты и милитаристы в 1917–1919 гг. не добились осуществления своих антисоветских целей. Они потерпели поражение вследствие присущего им, выявившегося уже в ходе Первой мировой войны, противоречия между их необузданными, разбойничьими, захватническими планами и ограниченностью сил и средств. Это противоречие они не смогли преодолеть с помощью своих разбойничьих аннексий на Востоке. Они потерпели поражение также и потому, что в лице молодого Советского государства и революционного народного движения в оккупированных областях, где борьба против оккупантов сливалась воедино со стремлением восстановить советскую власть, им противостояла качественно превосходящая их общественная сила. И наконец, империалисты потерпели поражение потому, что благодаря позиции трудящихся масс в самой Германии они лишились почвы для прямого продолжения своей антисоветской агрессии. Немецкие интервенты причинили огромный ущерб молодому Советскому государству и создали для него большую угрозу своими агрессивными действиями, практически создавшими условия для начала всеобщей антисоветской интервенции империалистических сил.
Последствия этой политики коснулись и Германии, особенно немецких трудящихся. Вместо желаемого мира — новые тяготы войны, жертвы и лишения. Семена антикоммунизма, посеянные господствующими кругами Германии и их идеологами, осложнили борьбу немецкого пролетариата за демократическое соотношение сил и дружественное отношение к Советскому государству. Германия оказалась в еще большей внешнеполитической изоляции, что помогло империалистическим державам-победительницам навязать ей Версальский договор с его тяжелыми последствиями, прежде всего для трудовых слоев Германии.
Ослабление власти германского империализма, вызванное поражением в войне и ноябрьской революцией, вынудило его на длительное время отказаться от военных авантюр. Его главные усилия были направлены прежде всего на внутреннюю консолидацию сил перед лицом угрозы развивающегося революционного движения, чтобы затем восстановить и расширить свои господствующие позиции и на внешней арене. Влиятельные силы внутри господствующих кругов Германии были готовы, по крайней мере временно, согласиться с парламентской системой Веймарской республики, которая, не в последнюю очередь благодаря позиции правых социал-демократических лидеров, давала им возможность шаг за шагом, скрытно заниматься политической, хозяйственной и военной подготовкой к осуществлению новых экспансионистских притязаний.
Этим целям соответствовали также характер и роль военного инструмента власти в годы Веймарской республики. Рейхсвер в период развернувшейся после войны революционной борьбы зарекомендовал себя важнейшим классовым инструментом сохранения господства империализма в Германии. В соответствии с программой, разработанной в конце 1918 г. Сектом, Шлейхером и другими военными руководителями, рейхсвер с момента основания организационно был построен с такой целью, чтобы, выполняя свои внутренние функции, он вместе с тем представлял бы основу для развертывания в будущем миллионной армии, с которой при соответствующих политических и военно-хозяйственных предпосылках можно было бы вступить на путь реванша и новой насильственной экспансии[41]. Пока же германский империализм вынужден был политически лавировать, чтобы выйти из политической изоляции, проводимой в отношении его империалистическими державами-победительницами, и освободиться от оков, наложенных на него Версальским договором.
При этом решающим вопросом его политики была позиция в столкновении между капитализмом и социализмом. При неизменном антикоммунистическом и антисоветском курсе империалистическая Германия в этом конфликте стремилась использовать в своих целях все имеющиеся возможности. Такая позиция сразу же наложила свою печать и на временное стремление улучшить отношения с Советским Союзом. Влиятельная часть господствующих кругов Германии пошла на это прежде всего вследствие вышеупомянутой позиции западных держав, а также политики взаимопонимания со стороны Советского государства. Так был заключен Рапалльский договор. Эта политика в соответствии с национальными интересами Германии могла бы стать подлинным поворотным пунктом в германо-советских отношениях и в то же время поворотом в национальном развитии Германии.
Открытые сторонники этой политики, такие как Сект, не сомневались в том, что политическое и экономическое усиление Советского Союза можно будет в итоге заставить служить их интересам, и, преследуя эту цель, они наряду с другими обстоятельствами рассматривали мирные отношения с Советским Союзом в качестве предпосылки для военного спора с Францией, Польшей и Чехословакией. Рапалльская политика, исходящая из подобных умозаключений, осуществлялась с самого начала в условиях ожесточенных столкновений между отдельными группировками господствующих кругов Германии и осталась лишь эпизодом. Ее двойственный характер тем отчетливее выступал наружу, чем больше немецкий империализм попадал в такое положение, когда он все более открыто, прямо и всесторонне домогался своих реакционных целей. Со всей ясностью это обнаружилось во второй половине двадцатых годов. Относительная стабилизация капитализма, начиная с 1924 г., содействовала восстановлению силы немецкого империализма и милитаризма и тем самым — прежде всего в экономическом отношении — подготовке к новому военному столкновению. Вследствие этого все ярче проступали наружу агрессивные антисоветские тенденции немецкой послевоенной политики. В скрытой форме уже в плане Девиса и предложении имперского правительства от 1924 г. относительно принятия Германии в Лигу Наций эти тенденции совпали со стремлением других империалистических государств создать на длительный срок всемирный антисоветский союз. Их намерение втянуть Германию в этот союз как раз соответствовало далеко идущим интересам реакционных сил господствующей в ней системы. Связанный с этим внешнеполитический поворот документально обоснован в Локарнском соглашении 1925 г., в котором правящие круги Германии, по словам тогдашнего министра иностранных дел Штреземана, видели возможность «получения Рейнской области и возвращения „немецких земель“ на Востоке»[42]. Компартия Германии, последовательно и решительно выступавшая за проведение подлинно миролюбивой политики, против ремилитаризации и за дружественные отношения с Советским Союзом, справедливо предупреждала немецкий народ о последствиях этого договора, который фактически перевел стрелки на путь новой войны.
Политика сохранения Восточной Европы для экспансионистских устремлений немецкого империализма составила подлинную сущность его локарнской политики и была направлена против Советского Союза. Германо-советские соглашения — Экономический договор 1925 г., Берлинский договор 1926 г. и Договор об урегулировании 1929 г., — явившиеся прежде всего результатом стремления советского правительства к нормализации добрососедских отношений, не представляли собой, однако, возвращения к рапалльской политике.
Таким образом, столкнулись противоречивые интересы господствующих кругов Германии в позиции к Советскому Союзу: экономическое предпочтение и политические средства давления по отношению к западным державам, с одной стороны, и антикоммунизм, а также стремление к экспансии на Востоке, с другой. Наиболее ярые антисоветские силы все более увеличивали свой вес и влияние. Постепенно, шаг за шагом, стремление подорвать и разгромить Советское государство проявлялось все более открыто. Это нашло свое выражение как во все более четко определившемся включении внешней политики Германии в антисоветский фронт мирового империализма, так и во все возрастающем подавлении революционных сил, сопровождавшемся поощрением фашизма определенными влиятельными силами германского монополистического капитала, юнкерами и военной кликой[43]. Именно это со всей убедительностью подчеркивала КПГ, указывая в резолюции своего политбюро ЦК от 4 июня 1930 г. на открытое вступление фашизма на путь антисоветской интервенции как на характерную черту становления господства реакционных сил германского финансового капитала[44].
С установлением фашистской диктатуры германский империализм вступил в период непосредственной подготовки новой попытки завоевать мировое господство. Разработанная нацистской партией программа, с ее неограниченными экспансионистскими требованиями, экстремистской, антикоммунистической и шовинистической идеологией и жестоким террором, соответствовала целям реакционной группировки германского финансового капитала. Установление фашистской диктатуры означало на деле приход к власти тех сил, интересы которых выражала нацистская клика.
В рамках начавшейся форсированной и всесторонней подготовки к войне нападение на Советский Союз стало имманентным, все более определяющим фактором политики Германии, обусловленной быстрым ростом ее военного и военно-промышленного потенциала. Параллельно с жестоким подавлением КПГ и других прогрессивных сил внутри страны антикоммунизм был перенесен за пределы страны и возведен в ранг государственной доктрины.
На этой основе фашистский режим нашел благосклонность и поддержку в первую очередь ведущих группировок международного финансового капитала. Стремясь направить агрессивные притязания германского империализма против Советского Союза и превратить фашистскую Германию в острие своих антисоветских планов, западные империалистические державы закрывали глаза на ее далеко идущие военные приготовления. Своей политикой умиротворения они поддерживали ее первые шаги к насильственной экспансии на Восток и срывали в предвоенные годы все усилия Советского Союза в вопросе создания коллективной системы европейской безопасности.
Однако и правящие круги Германии не имели намерения ограничиться ролью ударного отряда империализма против социализма. В их экспансионистской программе наряду с антисоветской направленностью сказались последствия конфликтов, вызванных растущими противоречиями внутри империалистической системы. Они связывали поэтому общую для всех империалистических сил цель со своими всеобъемлющими планами передела соотношения сил и сфер влияния в мире.
Конечно, немецкий империализм в 1933 г. не был в состоянии немедленно начать войну. Сначала речь шла о том, чтобы добиться укрепления фашистской диктатуры внутри страны и с помощью проводимого в огромных масштабах вооружения создать предпосылки для внешней агрессии. Сообразно этому господствующие круги Германии выступили сначала с «умеренной» программой.
Их первоначальная внешнеполитическая тактика в основе своей выражена в заявлении имперского министра иностранных дел Нейрата на заседании правительства 7 апреля 1933 г. о том, что «следует до тех пор избегать внешнеполитических конфликтов, пока мы полностью не окрепнем».
В соответствии с этой тактикой фашистская Германия стремилась к тому, чтобы перед лицом общественности маскировать свои агрессивные планы миролюбивыми заверениями. Это относилось также и к Советскому Союзу, о котором Гитлер заявил в своей речи в рейхстаге 23 марта: «Мы хотим поддерживать дружественные, взаимовыгодные для обеих сторон отношения»[45]. Подобные заявления находились, однако, в резком противоречии с подлинными намерениями в отношении СССР. Гитлер и другие руководящие деятели нацистской партии, исходя из целей войны, которую вел немецкий империализм в 1914–1919 гг, на Востоке, уже задолго до агрессии в своих указаниях и внутренних документах составили колонизаторскую программу для народов Восточной Европы и специально для Советского Союза.
В своей речи в клубе промышленников в Дюссельдорфе 12 января 1932 г. Гитлер выдвинул тезис о крестовом походе против большевизма, который нашел полное одобрение и поддержку со стороны руководящих кругов немецкого монополистического капитала. С таким же удовлетворением поддержали руководящие немецкие военные круги в начале февраля 1933 г. и требование о создании сильного вермахта, чтобы с его помощью завоевать и ненасильственно «германизировать» новое «жизненное пространство» на Востоке.
В проекте четырехлетней программы всесторонней военной подготовки Германии, составленном фашистским руководством совместно с хозяевами монополий и военными лидерами, антисоветская направленность занимала решающее место. Меморандум Гитлера в августе 1936 г. к четырехлетнему плану исходил из того, что военное столкновение с Советским Союзом неизбежно. Содержавшиеся в нем требования не в последней степени обосновывались ссылкой на ожидаемое в предстоявшем десятилетии быстрое развитие военного потенциала Советского Союза. Более того, в меморандуме утверждалось, что только Германия, Италия и Япония способны вести многообещающую, перспективную борьбу против Советского Союза. Это был явный намек на антисоветский характер созданного несколько позже фашистского блока. Советский Союз задолго до фактического нападения на него рассматривался в качестве противника. Это имело место в директиве по общей военной подготовке вермахта в 1937–1938 гг. и в изучении и разработке так называемой «зеленой операции» (агрессия против Чехословакии), в которой учитывался возможный военный конфликт с СССР[46]. В организационных указаниях Генерального штаба ВВС от 2 мая 1938 г. в качестве главного противника наряду с Англией и Францией назывался Советский Союз[47]. Сообразно этому непрерывно нарастали масштабы военного шпионажа против СССР.
Обостренный антисоветский курс довольно ясно отражался и в пропаганде. Наряду с враждебными выпадами фашистской прессы, инспирируемой имперским министерством пропаганды, против политики СССР, направленной на сохранение мира и системы коллективной безопасности, существовало много других учреждений, как, например, возглавляемое Альфредом Розенбергом внешнеполитическое ведомство НСДАП (национал-социалистской партии) и различные службы СС, а также многочисленные учреждения по делам высшей школы, среди которых не последнее место занимал и научно-исследовательский институт Востока. Они призывали к «западноевропейскому крестовому походу против большевизма» и с помощью расовой теории, недвусмысленно указывая на огромные богатства СССР, осуществляли идеологическую подготовку немецкого народа к предстоящей агрессивной войне. На Нюрнбергском партийном съезде в 1936 г. Гитлер совершенно открыто сказал о заинтересованности господствующих кругов Германии в сельскохозяйственных богатствах Украины и сырьевых запасах Урала и Сибири[48].
Все более подтверждалось высказанное Компартией Германии — ведущей силы антифашистского немецкого движения Сопротивления — предупреждение на ее Брюссельской партийной конференции в октябре 1935 г. о том, что гитлеровское правительство своей провокационной и особенно направленной против Советского Союза политикой втягивает немецкий народ в новую войну, которая приведет к тяжелому поражению. Эта оценка целиком и полностью соответствовала сделанному КПГ выводу о необходимости усиления антифашистской борьбы, в котором в качестве главной задачи выставлялось требование единства действий всего немецкого рабочего класса и создания антифашистского народного фронта для борьбы против фашистской диктатуры, за предотвращение войны.
В научном анализе обстановки и характеристике расстановки классовых сил в Германии, данных на Брюссельской конференции, Компартия Германии подчеркивала, что усиление военного курса — результат концентрации власти в руках антидемократической и жаждущей войны финансовой олигархии[49].
И действительно, политика вооружения и войны, проводимая фашистской Германией, в ее решающих фазах и линиях развития направлялась немецким финансовым капиталом. Ведущие монополии, которые уже с 1933 г. пользовались решающим влиянием на все области военно-хозяйственного и военного планирования в совете по вооружению имперского совета обороны, все более активно добивались, особенно после введения всеобщей воинской повинности и начала открытого вооружения в 1935 г., также и определения военных целей. Во многих их меморандумах и предложениях отчетливо отражалось первоочередное значение антисоветской агрессии в деле осуществления политики мирового господства германского империализма.
Уже в октябре 1933 г. немецкий банк подготовил для доклада Гитлеру определенную программу экспансии, в которой, в частности, говорилось: «Возможность для немецкого народа получить пространство на Востоке не так быстро осуществима. Не следует думать о других областях, так как они приобретут значимость только в том случае, когда часть нашего народа найдет новую родину на Востоке».
Руководящие круги немецкого монополистического капитала оказывали особую поддержку фашистской политике потому, что она рассматривала агрессивную войну против СССР как свою главную цель.
В основе требований немецких монополий развязывания агрессивной войны против СССР, наряду с их принципиальной враждебностью к социализму, лежало также стремление овладеть экономическими богатствами страны. Характерным примером этому служит составленная в ноябре 1938 г. Арнольдом Рехбергом и направленная шефу имперской канцелярии Ламмерсу докладная записка. В ней говорится: «Для Германии, в качестве объекта экспансии… с ее возможностями доходов от сельского хозяйства и небогатыми запасами сырья, дается неисчислимо богатая территория России. Если экспансия в этой зоне должна решить задачу превращения Германии в империю с сельскохозяйственной и сырьевой базой, достаточной для удовлетворения своих собственных потребностей, то она должна по меньшей мере охватывать территорию России включительно до Урала с его богатейшими рудными месторождениями». Не случайно предложения Рехберга были доложены как раз в то время, когда после мюнхенского соглашения у влиятельной части руководящих кругов Германии укрепилось мнение, будто западные державы поддержали бы их агрессивные действия. Примечательно, что в памятной записке Рехберг ссылается на генерала Макса Гоффмана, бывшего уполномоченного кайзеровского высшего командования сухопутными войсками на переговорах в Брест-Литовске. Эта записка содержала мысли о том, что лишь после возможных неудач в попытке создания «европейского фронта» против Советского Союза можно пойти «на риск немецкой экспансионистской войны на Востоке и противодействия сопротивлению западных держав».
Докладная записка Рехберга явилась выражением обострившейся к концу 1938 г. враждебной позиции господствующих кругов Германии по отношению к Советскому Союзу, который перед лицом угрозы полной аннексии Чехословакии своими неоднократными предложениями о помощи последней вновь продемонстрировал решимость обуздать агрессора и тем содействовать сохранению мира. В этой связи разразилась настоящая антисоветская истерия, рассчитанная на то, чтобы использовать Карпатскую Украину в качестве исходного пункта военного конфликта с СССР. Карпатская Украина после Первой мировой войны была передана чехословацкому государству. После оккупации его фашистской Германией, когда возник вопрос о дальнейшей судьбе Карпатской Украины, правящие круги Германии, поощряемые влиятельными группировками империалистических кругов западных держав, верили в возможность того, что с помощью украинских буржуазно-националистических элементов можно было бы спровоцировать военный конфликт с СССР. Наконец фашистская Германия, опираясь на решение первого венского третейского суда (ноябрь 1918 г.), передала Карпатскую Украину в состав Венгрии, с намерением позднее использовать ее в качестве плацдарма против СССР. Французский посол в Берлине 16 декабря 1938 г. докладывал своему правительству, что не только нацистские лидеры вызывающе и много говорили о немецких аннексионистских интересах к Украине, но также и военные всерьез принимали в расчет наступление на Кавказ до Баку. Этим вопросом были заняты различные государственные органы власти и должностные лица[50].
В соответствии с этим бывший американский генеральный консул в Берлине Раймонд Г. Гайст позже подтвердил, что Гальдер почти в это же время говорил ему, что планы экспансии на Восток остаются неизменными. Всякое сопротивление этому со стороны Запада приведет к войне с Германией[51].
Названные факты убедительно свидетельствуют о том, каким важным объектом в агрессивных планах немецкого империализма был Советский Союз. Тем не менее Вторую мировую войну он начал с нападения не на Советский Союз, а на соседнюю капиталистическую страну Польшу, что явилось непосредственным результатом взаимостолкновений, происходивших между обеими мощными реваншистскими империалистическими группировками в Европе.
Это было характерно для процесса обострения противоречий внутри всей империалистической системы и одновременно выражало всестороннюю агрессивность государственно-монополистической фашистской немецкой господствующей системы. В ее планах установления «нового порядка» уничтожение первого в мире социалистического государства представляло собой, пожалуй, наиболее важную, но никоим образом не единственную цель. Фашистские военные авантюристы угрожали всем государствам и народам.
Из этой оценки исходила также Компартия Германии в своей последовательной борьбе против фашизма и вызванной непосредственно им военной опасности. Она недвусмысленно разъясняла на своей Бернской партийной конференции в начале 1939 г., что общая цель такой войны состоит в проведении в жизнь захватнических планов немецкого монополистического капитала за новый империалистический передел мира, и указывала по этому случаю, что если, несмотря на все усилия, не удастся предотвратить эту войну, то следует бороться за ее быстрейшее окончание путем использования всех средств, чтобы свергнуть гитлеровский режим. Это — национальный долг немецкого народа. Исходя из этой ясной установки по вопросу об отношении к войне, Компартия Германии, развивая решения Брюссельской конференции, выработала также программу борьбы за новую демократическую Германию и дала тем самым всем антифашистским силам ясную ориентировку в их борьбе[52].
Немецкие антифашисты, как и все противники Гитлера, могли при этом рассчитывать на поддержку Советского Союза. Хотя Советскому Союзу самому не удалось предотвратить войну, он смог тем не менее благодаря принципиальной и в то же время гибкой внешней политике расстроить планы мирового империализма по созданию вокруг него единого антисоветского кольца окружения. Именно это обстоятельство сыграло решающую роль в том, что Вторая мировая война началась не с нападения на Советский Союз.
Господствующие круги Германии, которые в 1939 г., по существу, начали войну, опираясь на свои собственные ограниченные экономические ресурсы и на еще не полностью развернутые вооруженные силы, сомневались, в состоянии ли они будут в тот период выдержать вооруженное столкновение с СССР. Поэтому в предварительном покорении значительной части Европы они видели одновременно и важное условие, обеспечивающее им экономические, военные и военно-стратегические предпосылки для нападения на Советский Союз. В этом смысле они форсировали также давно уже проводимую ими антисоветскую политику блоков. Этот расчет вскоре после начала войны подтвердил и сам Гитлер. В своем выступлении перед военными руководителями 23 ноября 1939 г., разъясняя и обосновывая фашистские цели войны, он признал, что долго колебался, наносить ли удар сначала на востоке, а потом на западе, или наоборот. Известно его заявление: «Мы можем лишь тогда выступить против России, когда развяжем себе руки на западе»[53]. Поэтому поддерживаемое в буржуазных кругах утверждение о том, будто Гитлер принял решение о нападении на Советский Союз лишь в июне 1940 г. или сразу же после визита Молотова в ноябре этого же года, означает двойное искажение исторических фактов. Это решение возникло за много лет до этого, как результат сговора самих реакционных и могущественных кругов немецкого финансового капитала и военщины с нацистской кликой. Решение, принятое в 1940 г., подтверждало, что отныне, когда фашистской Германии на остальной части Европейского континента не противостоял ни один серьезный противник, которого следовало бы бояться, настал решающий час нападения на Советский Союз.
Это означало одновременно и начало непосредственной подготовки к этому нападению.