Глава 8 УЧЕБА ПОДВОДНИКА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 8 УЧЕБА ПОДВОДНИКА

Когда человек вступает в армию, он начинает совершенно новую жизнь, личная свобода сведена к минимуму, его место определяется словом команды, железной дисциплиной службы. Матрос всегда на службе. Весь личный опыт становится не важным по сравнению с ней. Это выражается старой пословицей: «Кто поклялся в верности прусскому флагу, не имеет ничего, что может назвать собственным».

Мое обучение проходило в этом духе. Служба и большие политические события заслоняли все остальное. После обычного обучения я был направлен в школу подводников в Киле. В первые несколько недель курса нас до зубов набили теорией. К концу февраля началось практическое обучение. День, когда мы впервые вышли в море на подлодке, я могу вспомнить довольно четко. Было ясно и ветрено. Целая флотилия подлодок строем проплыла в Кильском заливе. На каждой подлодке находилось несколько офицеров-практикантов. Я был на борту «U-3».

Прибыв к месту тренировки, мы через люк боевой рубки попали в центральный пост. Несмотря на всю теоретическую подготовку, мы выглядели беспомощно в узком помещении. Слепящие белые огоньки блестели в стекле, никеле и меди, запутанная сеть электропроводов и трубопроводов сжатого воздуха, различные штурвалы окружали нас. В центре стоял перископ, а около него огромный главный компас. Шум дизельных двигателей, который снаружи был едва слышен за шумом моря, здесь был настолько громок, что вы не могли слышать того, что говорили. Все вибрировало. Везде пронзительный запах стали и масла.

Нас принимал главный инженер. Он испытующе оглядел нас коротким взглядом и начал инструктаж:

– Никогда не забывайте докладывать, если вы должны подняться на верхнюю палубу, когда лодка готовится к погружению. Иначе вас постигнет судьба легендарного лейтенанта Мюллера, обнаружившего, что лодка ушла из-под его ног. Если бы не пузырьки воздуха в его штанах, он потонул бы как крыса.

Из рубки пришла команда:

– Погружение.

И ответы с постов:

– Нос готов к погружению…

– Средняя часть готова…

– Корма готова…

Началось упражнение на погружение. Вытяжные клапаны закрыты, крышка люка упала с металлическим стуком.

– Никогда не забывайте закрыть клапаны, – объяснял главный инженер, понизив голос, – иначе с вами случится такая беда, как со старой «U-З» в заливе Хейкендорф. Офицеры-практиканты забыли закрыть всасывающий клапан. Вода протекла внутрь и залила машинное отделение. Получилось короткое замыкание, лодка наполнилась смертельным дымом. Командир задохнулся, многие погибли, к сожалению.

Его слова были прерваны жужжанием. Заработали электромоторы. Поворот штурвала, заработал вентилятор. Началось испытание на давление. Ощущение такое, словно кровь прилила к ушам. Никто не разговаривал, только непрерывно гудели машины и судорожно стучало рулевое устройство. Следующая команда из рубки:

– Приготовиться продуть баки.

– Баки готовы.

– Продуть баки.

Четыре человека, стоя на коленях, повертывали рычаги вниз. Послышался шипящий звук, выходил воздух. Вода забулькала в баках. Лодка медленно наклонилась вперед, потом назад. Было ощущение, что плывешь на воздушном шаре. Наконец она встала на ровный киль. Стояла мертвая тишина. Никто не говорил, никто не позволял себе пошевелиться, только командир тихим голосом отдавал приказы людям, работающим с горизонтальными рулями. Затем, как лифт, поднялся перископ. Командир вызывал нас одного за другим в центральный пост. Я в первый раз собирался взглянуть на мир в перископ. Горизонт сократился до маленького диска, вода плескалась волнами перед глазами. Потом нам показали, как управлять горизонтальными рулями при помощи больших штурвалов, поворачивающихся, как кофемолка.

После того как мы некоторое время проплыли под водой, командир приказал:

– Всем постам! Лодка опускается на дно. Руль на дно, глубина двадцать один метр.

Вахтенный докладывает:

– …Шестнадцать… восемнадцать… двадцать метров. Оба двигателя стоп!

Слабый толчок прошел по всей лодке. Мы легли на дно моря.

Вахтенный докладывает:

– Глубина погружения двадцать два метра, давление две тонны.

Обед в двенадцать тридцать. Суп, ромштекс и фрукты для офицеров и команды. Еда хорошая и обильная, но кают-компания маловата и походит на туннель. Случайное мягкое бульканье напоминает, что мы на глубине двадцать два метра на дне Кильского залива.

С кормы доносится звук, словно кто-то работает ручным насосом.

– Что это? – спрашивает Шрайбер, один из практикантов.

Командир молчит, но первый офицер усмехается и отвечает:

– Кто-то пользуется туалетом. Ручной насос все выкидывает, но на двадцати двух метрах это работа. – Его круглое лицо сияет от удовольствия, он наслаждается темой и не собирается оставлять ее. – Но это ничего, – продолжает он оживленно. – Только представьте себе: вы на войне и должны контролировать себя во имя фатерланда, ведь вещество может всплыть и открыть противнику положение лодки. Один старый подводник с Первой мировой войны рассказывал мне об этом. Они лежали под водой тридцать шесть часов и…

– Возможно, приложив немного усилий, мы найдем другую тему для разговора, – предложил капитан.

Мы оставались на морском дне два часа. Потом учение продолжалось. Мы поднимались этапами: сначала на перископную глубину, потом всплыли. Мы немного устали из-за тяжелого воздуха, пропитанного углекислотой и прогорклым запахом жидкого топлива. С тех пор я много раз ходил в походы под водой, и подлодка стала для меня привычным местом. Но воспоминание о первом походе по-прежнему ярко. Вещи и люди запоминаются более четко, когда видишь их в первый или последний раз.

В заключение учебного курса я был направлен первым офицером на лодку «U-26», под командованием капитан-лейтенанта Хартмана.

– Острый как бритва, – заметил старый товарищ, – но может многому научить.

Подлодка «U-26» стояла в Бремене. Я прервал путешествие в Гамбурге и пошел в «Звезду Давида» навестить Гарри Стовера, боцмана с «Гамбурга». Я всегда помнил его помощь во время безработицы, когда он давал мне и еду и питье. Во второй половине дня «Звезда Давида» была пуста. Крашеная блондинка ссутулилась за барной стойкой.

– Два больших светлых эля и хозяина, пожалуйста, – попросил я.

Она удивленно посмотрела на меня, скрылась и вернулась с маленьким толстым человеком, на ходу застегивающим пряжку брюк. Это был не Гарри Стовер.

– Чем могу помочь, сэр? – спросил он.

– Я хочу найти Гарри Стовера.

– Простите, сэр, – сказал он с сожалением. – Гарри Стовер умер, умер два года назад. – Он повернулся, чтобы уйти.

– Как это случилось?

– Он повесился.

– Повесился? Почему? – Я показал на второй стакан.

Хозяин кивнул и сел.

– Знаете, старый Стовер не был деловым человеком. Он давал в долг каждому под залог голубых глаз. В конце у него едва ли оставалось что-то, чтобы не умереть с голоду самому. Бизнесу надо учиться, знаете ли. Люди думают, что все, что надо, это стоять за стойкой и подавать пиво.

Я поблагодарил и вышел. Всю дорогу до вокзала я думал о Гарри Стовере. Я спрашивал себя, почему он не обратился к друзьям за помощью. Многим помогал, однако, когда помощь понадобилась ему самому, он повесился. Стовер был счастлив, помогая другим, и слишком добросердечен, чтобы удержаться в этом грубом мире торговцев и спекулянтов.

Я уехал на следующем поезде и, приехав в Бремен, сразу отправился на верфь. Лодка стояла близко к причалу, пришвартованная к рейдовой бочке. С высоты причала она казалась очень маленькой. Командир принял меня в своей каюте. Это был плотный жилистый человек с резкими чертами лица.

– Лейтенант Прин прибыл для службы на «U-26».

Он встал и пожал мне руку.

– Рад вас видеть. Я ждал вас, но сейчас тут нечего делать. У вас есть место, где жить?

Я мгновенно оценил ситуацию:

– Да, сэр.

– Очень хорошо, тогда возвращайтесь через неделю.

Я поблагодарил и ушел. Казалось в эти дни, что я возвращаюсь в прошлое.

По пути домой я познакомился с унтер-офицером. Мы разговорились, и он показал мне фотографию группы на новогоднем балу. Среди незнакомых лиц я увидел одно знакомое: девушка из сада в Плавне, которую я поцеловал, подарив розы. Этот случай был еще свеж в моей памяти. Я попросил унтер-офицера дать мне ее адрес и написал ей. Ответ скоро пришел. Она благодарила за письмо, найдя его забавным, но утверждала, что никогда не была в Плавне. Через шесть месяцев мы поженились, и я ни разу не пожалел об этом. Как в романе.

Мой отпуск оказался коротким. Через три дня я был вызван телеграммой.

– Мы отправляемся в Испанию, – сказал командир, когда мы встретились. – Защищать интересы Германии. – Его лицо сияло от радости.

Лодка быстро была переоборудована для войны, на борт поступили припасы, топливо, амуниция, и на следующий день мы вышли в море.

В канале мы погрузились для дифферентовки. Я был на центральном посту. Посты доложили:

– Чисто для погружения.

Торпедная команда сообщила:

– Все чисто.

Последовала команда:

– Погружение.

Затем внезапный крик из торпедного люка:

– Рыба.

Я побежал на нос. Торпеда выскользнула из аппарата и высовывалась из люка. Четыре человека, задыхаясь от напряжения, пытались затолкнуть ее обратно. Ясно было, что долго держать ее они не смогут. Вес торпеды оттеснял их назад шаг за шагом. Если корма наклонится хотя бы на несколько градусов, снаряд проскользнет в люк, раздавит людей и разнесет лодку на куски. Я бросился назад.

– Рыбка выскользнула! – прокричал я вахтенному.

Он понял. Зажужжали штурвалы горизонтальных рулей. Вернувшись к торпеде, я толкал ее всем своим весом. Лодка медленно ложилась на ровный киль, и также медленно, дюйм за дюймом, торпеда скользила обратно в аппарат, пока наконец крышка не закрылась за ней металлическим кольцом.

– Как это случилось? – спросил я.

Унтер-офицер стоял передо мной мокрый от пота. Вены на его лбу вздулись как веревки.

– Не знаю, сэр. – Он задыхался. – Я чистил торпеду и закрыл замок, но думаю, болт заело.

– Вы доложили о готовности к погружению преждевременно?

Он сжал губы.

– Да, сэр, – произнес он почти беззвучно.

Когда я доложил об этом командиру, он послал за унтер-офицером и вздул его до полусмерти. Позже за завтраком он сказал совершенно равнодушно:

– Это одна из многих неприятностей. Как-никак подлодка – не богадельня для престарелых.

В походе было много инцидентов. В Бискайском заливе мы попали в тяжелейший шторм из тех, что мне довелось испытать на подлодках. Когда я стоял на мостике, завернувшись в тяжелый плащ, небо казалось свинцово-серым, а море черным, как чернила. Лодка с трудом пробивалась через шипящие волны, дождь кнутом стегал наши лица. Время от времени волны захлестывали корабль, и мы оказывались по пояс в ледяной воде. Но это было только начало. Море вставало перед нами все выше, все более угрожающе, темное, испещренное полосами пены, потом обрушивалось на нас со всей силой водопада. Мы надели спасательные пояса и прикрепили их к поручням. Командир стоял впереди на боевой рубке, наклонив голову и сжимая поручни руками. Казалось, он, как бык, нападает на волны. Работали дизели. Каждый раз, как мы взлетали на гребень волны, винты крутились в воздухе. Гладкая стена воды встала перед нами выше, чем раньше, и мы исчезли под водой. Когда мы снова поднялись, отплевываясь и откашливаясь, один человек пропал. Старшина на мостике. Крепление его пояса сломалось, и его кинуло на поручни, как мокрый купальник. Одним прыжком командир бросился к нему и схватил за шиворот. Старшину с двумя другими отправили вниз, мы с командиром остались одни на рубке. Высота волн увеличивалась. Временами они были настолько высоки, что над водой показывались только головы людей на мостике. У нас не было выбора, надо погружаться. В следующий миг затишья мы нырнули в люк боевой рубки. В лодку хлынули потоки воды. Включили водоотливной насос и, наконец, погрузились. Чем ниже мы опускались, тем становилось тише, пока не стало слышно ничего, кроме шума лодки и высокого воя электромоторов. Много часов мы плыли под водой, а когда поднялись на поверхность, шторм стих. Утро было серое.

Темный испанский берег круто поднимался перед нами. Не было видно ни огонька, только луна сияла сквозь рваные облака. Штурман ругался, так как не мог определить наше положение. Только и мог сказать, что мы где-то между Бильбао и Сантандером. Мы начали патрулирование, крейсируя между Пезажасом и мысом Финистер. Море было пустынным, хотя мы заметили несколько облачков дыма за горизонтом. Земля лежала темная и молчаливая, только когда ветер дул с берега, до нас доносилась отдаленная стрельба. Эти звуки будоражили кровь и пробуждали желание всякого настоящего солдата быть там, где сражаются. Но время еще не пришло. Только однажды война подошла к нам так близко, что мы почувствовали уверенность, что втянемся в нее. Это было у Бильбао.

Сигнальщик закричал:

– Два военных корабля по носу слева!

Командир и я были на мостике. Мы узнали крейсер «Адмирал Седейра» и эсминец «Беластро», корабли Франко, идущие к нам на полной скорости. Огромные волны пенились у их носов. Глядя на них в бинокль, мы увидели, что их пушки медленно поворачиваются к нам.

– Возможно, они принимают нас за республиканцев, – сказал командир.

Ситуация была сложной. Я посмотрел на Хартмана. Что он собирается делать? Если мы изменим курс, они примут это за отступление и откроют огонь. Если мы пойдем на сближение, они решат, что мы атакуем. Если мы погрузимся, они забросают нас глубинными бомбами.

– Стоп оба двигателя, – приказал командир.

Мы легли в дрейф и покачивались на волнах, подняв флаг. Прожектор сигналил с трехсекундными интервалами: «Немецкий, немецкий, немецкий». Напрасно. Они продолжали идти вперед.

– Становится жарковато, – сказал я, проводя пальцем под воротником.

Командир засмеялся. Дула их пушек смотрели прямо на нас, но, когда мы были около полутора миль, корабли повернули и пушки вернулись в обычную позицию. Они проплыли мимо нас, приспустив флаги в приветствии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.