Глава 6 УЧЕБА И ПРАКТИКА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 6

УЧЕБА И ПРАКТИКА

Незадолго до перехода на работу по подготовке новых экипажей я женюсь. Мой отец все еще служит приходским священником, и именно он проводит свадебную церемонию венчания в нашей маленькой деревенской церквушке, с которой у меня связано столько счастливых воспоминаний беззаботного детства.

Затем я отправляюсь в Грац – на этот раз не для учебы, а в качестве инструктора. Полет в строю, пикирование, сброс бомб, стрельба. Часто мне приходится проводить в самолете восемь часов в день, поскольку в настоящее время на помощников рассчитывать не приходится. При плохой погоде или плановом техническом обслуживании мы занимаемся строевой подготовкой или спортом. Экипажи присылаются ко мне для совершенствования мастерства из школ по подготовке пилотов для «Штук»; от меня пилоты улетают на фронт. Когда-нибудь я с ними снова встречусь – возможно, кто-то из них попадет и в мое подразделение. В этом случае я спокоен за их подготовку. В часы отдыха я продолжаю заниматься спортом: играю в теннис, плаваю или провожу время в живописной местности вокруг Граца. Через два месяца мне дают помощника. Пилот Якель из 3-го звена только что награжден Рыцарским Железным крестом и одновременно с этим переведен в учебную часть. Мы совершаем вылеты на мирные цели так, словно они боевые. Под моим началом два «мессершмитта», и это дает возможность имитировать перехват «Штук» противником. Курс подготовки трудный и напряженный, но я верю, что летчики, прошедшие его и выполнившие все, что от них требуется, узнают очень много. Выносливость и физическую крепость им дает спорт. Почти каждое утро в понедельник звено делает забег на десять километров. В полдень мы отправляемся в Андритц поплавать и испытать свои нервы. Пилоты успешно сдают нормы по прыжкам, за сдачу норм по плаванию разгорается увлекательное состязание.

Якель всего на несколько лет моложе меня, но он до сих пор ведет себя по-мальчишески. Невозможно сердиться на него, каким бы неприятным ни был его проступок. Он весел и полон энергии; принимает жизнь во всей ее полноте. В полдень по воскресеньям я обычно отправляюсь в горы. Перед пропускным пунктом находится автобусная остановка, и я сажусь в автобус, чтобы добраться до города. Когда я вижу тень от автобуса, то замечаю на крыше фигуры. Обычно на крышу забираются подурачиться – особенно когда по тротуару идет девушка. По головным уборам я понимаю, кто это. Это солдаты из нашей части, но определенно не мои подчиненные, поскольку я неоднократно оглашал строгий приказ для военнослужащих не кататься на крышах автобусов. Довольно ядовито я замечаю сидящему рядом лейтенанту наземного подразделения:

– Эти парни, должно быть, ваши.

Чуть высокомерно он отвечает:

– Вы будете смеяться, но это ваши.

Когда солдаты прибывают в Грац, я приказываю им доложиться мне в одиннадцать утра в понедельник. Они прибывают в указанное время получить то, что заслужили, и я говорю:

– Что, черт побери, это значит? Вы нарушили приказ. Это неслыханно!

По их лицам я вижу, что они хотят что-то сказать, и спрашиваю, что они могут сказать в свое оправдание.

– Мы думали, что не делаем ничего предосудительного, если с нами офицер Якель.

Я поспешно распускаю их, едва сдерживая смех. Затем представляю себе Якеля, скорчившегося на крыше автобуса. Когда я спрашиваю Якеля, зачем он подвергает себя опасности, он делает такое невинное лицо, что я не могу не улыбнуться.

Через несколько дней в Граце мы с трудом избегаем неприятного инцидента во внеслужебное время. Планерный клуб уговорил меня буксировать их планер на древнем чешском биплане, поскольку у них не было пилотов. Я согласился, и поскольку это было в нерабочее время, то взял с собой свою жену, которая очень интересовалась полетами. Через два с половиной часов полета я запросил землю: сколько бензина осталось? Индикатор топлива не работал. Меня уверили, что топлива на четыре часа; я могу продолжать полет, ни о чем не волнуясь. Я поверил этому уверению и направился обратно к аэродрому. Когда мы пролетали на низкой высоте над картофельным полем, двигатель заглох. У меня было только время крикнуть: «Крепко держись!» – поскольку я знал, что моя жена не привязалась, – и пошел вниз на борозды. Самолет перескочил какую-то канаву, а потом благополучно пробежал до кукурузного поля. Мы достали немного бензина, и я взлетел снова с поля, чтобы приземлиться на аэродроме, находившемся в трех километрах.

Как много моих коллег, особенно из люфтваффе, прошли сквозь кровопролитные бои с врагом без единой царапины только для того, чтобы погибнуть в какой-нибудь совершенно глупой гражданской аварии! Этот инцидент подтвердил истину, что в воздухе надо быть столь же осторожным в элементарном полете, как и в самой трудной атаке. Вместе с тем во время боевых действий нужно всячески избегать ненужного риска, даже если мысли о выполнении боевой задачи отвлекают нас от мыслей о собственной жизни.

Когда я приземлился на аэродроме на своем древнем биплане, то узнал, что все резервное звено другой эскадрильи направляется в Россию. Тогда скоро наступит и наша очередь. Уже несколько месяцев я нахожусь дома, но только сейчас понимаю, как сильно я хочу на фронт. Меня постоянно раздражает, что я нахожусь в тылу столь долго и что теряю опыт, что может быть опасно. Я – всего лишь обычный человек и инстинктивно стремлюсь к жизни, а не к смерти. Я люблю жизнь, и эта любовь растет: я чувствую, как радостно бьется мое сердце, когда после атаки снова избегаю гибели или когда спускаюсь по крутому альпийскому склону. Я хочу жить и люблю жизнь. Я чувствую это в каждом вдохе, каждой порой своей кожи, каждой жилкой моего тела. Я не боюсь смерти: бывали секунды, когда я смотрел ей в глаза и не отводил взгляда, но каждый раз после благополучного исхода мое сердце наполнялось радостью и мне хотелось восторженно кричать, чтобы этот крик перекрыл шум моторов.

Вот о чем я думал, когда механически прихлебывал суп в столовой. И именно тогда я принял твердое решение. Я использовал все возможные связи, чтобы выбраться из этой ямы, для того чтобы меня послали обратно на фронт.

Я не добиваюсь намеченной цели, но через какое-то время поступает приказ нам всем направляться в Крым. Сарабуз, место нашего назначения, расположен недалеко от Симферополя. Здесь мы в любом случае ближе к фронту, чем раньше. Поскольку транспортных самолетов не хватает, мы используем наши «Ju-87» в качестве буксировщиков грузовых планеров. По маршруту Краков – Львов – Проскуров – Николаев мы скоро достигаем пункта назначения. Здешний аэродром очень велик и вполне пригоден для тренировочных полетов. Наши временные квартиры мало отличаются от тех, что были у нас на фронте, но те, кто хочет делать дело, его делает. Мы возобновляем наши ежедневные учебные полеты по программе, которую мы выполняли в Граце. Особенное удовольствие пилотам приносит приземление на различных аэродромах – утром мы можем приземлиться где-нибудь на берегу Черного моря, а в полдень – на северо-западе, около Азовского моря. Мы купаемся по меньшей мере полчаса на прекрасных пляжах под обжигающим солнцем. Гор здесь нет, за исключением окрестностей Керчи; и на юге тянутся Крымские горы вдоль Южного берега Крыма. Остальная часть этого края плоская – обширные степи, в центре которых находятся огромные плантации помидоров. Между морем и Крымскими горами береговая полоса совсем узкая. Это – русская Ривьера. Мы часто бываем здесь, доставляя дрова на грузовиках: там, где мы останавливаемся, деревьев нет. Но на настоящей Ривьере лучше. Здесь я видел всего три пальмы, да и те далеко, в Ялте. Поднимающийся вдали пар поблескивает на солнце, особенно если лететь на низкой высоте над берегом. Впечатление на удивление хорошее – но стоит прогуляться по улицам Ялты, внимательнее посмотреть вокруг, как всеобщая примитивность и вульгарность этого советского места отдыха полностью лишает иллюзий. В соседних Алуште и Алупке – то же самое. Моим солдатам понравились виноградники между этими двумя городками; виноградный сезон как раз начался. Мы пробуем виноград на каждом склоне холма и возвращаемся домой с тяжелыми резями в животе.

Я нервничаю оттого, что очень долго не принимаю участия в войне. Я звоню генералу, возглавляющему авиационное командование на Кавказе, и предлагаю ему свои «Штуки» в качестве боевого подразделения – большинство экипажей готовы для отправки на фронт. Я отмечаю, что военные действия будут отличной учебой и что любое подразделение было бы счастливо получить не просто обученных пилотов, но и имеющих боевой опыт. И вот, наконец, первая задача. Мы перелетаем в Керчь. Разведка обнаружила, что с юга часто идут русские поезда снабжения. С аэродрома в Керчи мы можем их атаковать. Но «можем атаковать» не значит «атакуем». В течение многих часов мы ждем наготове, однако поезда так и не появляются. Однажды я решаю рискнуть, сделав вылет на «мессершмитте», чтобы уничтожить вражеские разведывательные самолеты. Но эти надоевшие нам самолеты тут же уходят в море, направляясь на Туапсе и Сухуми, и я не могу преследовать их, поскольку вообще не имею права вылетать как истребитель. Скоро я добиваюсь нашего перевода в Белореченск, около Майкопа, где находится еще один авиаполк. Здесь нам предстоит участвовать в боевых вылетах, поскольку нас хотят использовать для поддержки наступления в направлении Туапсе.

И вот внезапно мы становимся фронтовой частью, весьма загруженной боевыми заданиями. С утра до вечера мы в воздухе над долинами, что ведут к Туапсе. Для нас это задача нелегкая, поскольку в тренировочных полетах мы использовали относительно изношенные старые машины, а действующий здесь полк, с которым мы часто летаем, имеет самолеты новейшего типа. При полетах в строю на больших высотах это особенно заметно.

Полеты в узких долинах между высокими горами дают волнующие ощущения. Часто, преследуя врага или высматривая его в земле, пилоты оказываются в ловушках. А долины столь узки, что мы совсем не можем маневрировать. Иногда в конце такой долины высится гора, преграждая путь вперед. Приходится принимать быстрые решения; снова и снова мы благодарим за свое спасение прекрасные возможности наших машин. Но перечисленные трудности – это просто детские игрушки по сравнению со скрытыми в облаках горами, внезапно появляющимися в 200 метрах впереди.

Горные вершины здесь достигают 1200–1500 метров. Несколько легче пилотировать, когда мы летаем в те же долины по нескольку раз и уже знаем, какие они имеют выходы и за какими горами можно вылететь на открытое пространство. При низкой облачности или плохой погоде полеты часто превращаются в угадайку. Когда мы атакуем дороги в долине, огонь по нас ведется даже сверху, поскольку горные склоны тоже заняты иванами.

Наши малочисленные войска пробивались вперед, несмотря на упорное противодействие намного превосходящего численностью врага, имеющего сильно укрепленные позиции в горах. Мы поддерживаем тесную связь с наземными силами и делаем все, на что способны, когда нас вызывают для поддержки или атаки. Сражения в горных лесах особенно трудны, поскольку мы не можем видеть врага. Когда мы получаем задание вылететь для бомбежки определенного участка в лесу, то выполняем это распоряжение, даже если не можем ясно разглядеть местность. Удивительно, но именно благодаря таким вылетам армейское командование отмечает полезность и эффективность наших атак.

Соседние высоты уже в наших руках. С упорными боями мы продвигаемся на юго-запад. До Туапсе остается менее 13 километров. Но потери в горных боях велики, а резервов практически нет. Поэтому наступление в долине отменено и конечного успеха мы не достигаем.

Начинается упорное сражение за железнодорожную станцию.

Советский бронепоезд пускает тяжелые снаряды в наши редкие атакующие цепи. Этот бронепоезд действует умело. Сделав огневой налет, он, словно дракон, уползает в свое логово. Этим логовом является туннель в горах неподалеку от Туапсе. Когда мы вылетаем, он стрелой уносится в туннель, и мы видим лишь его хвост. Однажды мы его почти накрыли. Почти. Мы подкрались к нему, но в последний момент он, похоже, получил предупреждение. Бронепоезд удалось накрыть, но повреждения не были серьезными; через несколько дней, починенный, он появляется снова. Но теперь этот стальной монстр был донельзя пуглив – мы больше его не видим. Тогда мы пришли к следующему решению: если мы не можем поймать этого стального монстра, мы хотя бы поквитаемся с его ангелом-хранителем – туннелем! Мы блокируем выходы из туннеля с помощью специальной бомбы, которая не дает бронепоезду выбраться из туннеля. Наши товарищи из наземных войск получают крайне необходимую им передышку. «Давай и бери – вот вся философия жизни», – говорит с улыбкой мой бортовой стрелок.

Мы также атакуем порт Туапсе, который, как и всякий порт, сильно защищен противовоздушной артиллерией. Город и гавань, укрытые горами, все еще в руках Советов. Если мы летаем на высоте 3 километров, легкие зенитки достают нас, когда мы еще на подлете к цели. Зенитки располагаются на горах на протяжении нескольких километров. Чтобы избежать этого огня, мы спускаемся до высоты 800 метров, поскольку горные вершины поднимаются перпендикулярно из моря на высоту 1500–1700 метров. Наши атаки направлены против доков, портовых сооружений и покоящихся в гавани кораблей, главным образом танкеров. Обычно все, что способно перемещаться, начинает двигаться, чтобы избежать наших бомб. Если русские суда не будут этого делать, то мои летчики покажут им все свое мастерство. Противовоздушная защита здесь совершенно несравнима с той, что мы встретили в Кронштадте, – тем не менее она довольно сильна. Невозможно летать напрямик через горы, поскольку они слишком высоки. Мы обычно пикируем очень низко к цели, после чего уходим в сторону моря, набирая максимальную высоту. Это позволяет покинуть зону противовоздушной обороны сравнительно быстро. Однако в море уже ждут преследующие нас советские истребители. Нам теперь приходится забираться на добрых 3 тысячи метров, чтобы вернуться домой и при этом иметь по крайней мере 1000-метровый запас при полете над зенитками в горах – и еще потому, что во время воздушного боя теряется высота.

Условия, в которых мы атакуем в районе Геленджика, примерно те же. Здесь мы время от времени совершаем атаки на морские цели в заливе. Советы скоро обнаруживают наш аэродром в Белореченске; впервые они бомбят нас и днем и ночью. Общий ущерб у нас невелик, но серьезный ущерб понес полк, у которого мы были в гостях. Во время одного из налетов погиб командир эскадрильи Ортхофер. В это время я как раз приземлялся – бомбы падали от меня и слева, и справа. Мой самолет был прошит несколькими осколками и вышел из строя, но у меня ранений не было.

Генерал Пфлюгбайл, командовавший всеми подразделениями люфтваффе на данном участке, часто присутствует на наших построениях. Он приносит нам известие, что мы должны двигаться дальше на восток на аэродром около Терека. Здесь идет новое наступление – и мы должны его поддержать. Наступление ведется в направлении Грозный – Каспийское море. Мы летим на нашу новую базу в Солдатском по маршруту Георгиевск – Пятигорск – Минеральные Воды. Внизу – огромный и великолепный Эльбрус. На полпути мы делаем небольшую остановку в Минеральных Водах для отдыха. Здесь настоящее царство мышей. В соломенных матрасах, в кухонных шкафах и в щелях, в любом укромном месте и уголке слышится их топоток. Мыши выпрыгивают из наших вещмешков и едят все подряд. Спать невозможно, их возню слышно даже через подушки. Я открываю все, чтобы выгнать их прочь. На несколько минут наступает тишина, но вскоре шум возобновляется. В Солдатской мышей нет. Возможно, постоянными бомбежками иваны перепугали их и заставили убраться. У нашего аэродрома несколько зенитных орудий. Теперь мы не делаем вылетов, как первоначально предполагалось, на поддержку наступления на востоке. Первый наш вылет – на юг. Через несколько дней Нальчик занят немецкими и румынскими войсками. Когда мы летим на юг, перед нами разворачивается восхитительная панорама. Впереди нас снежные пики высотой 5 километров, блистающие на солнце всеми вообразимыми цветами, под нами – зеленые луга, на которых видны желтые, красные и голубые пятна. Это растения и цветы. Над нами – совершенно голубое небо. При приближении к цели я совершенно забыл и про бомбы, что несет мой самолет, и про нашу цель. Все кругом вызывает умиротворяющий, спокойный, поэтический настрой. Мир гор вокруг Эльбруса подавляет своей мощью – в его долинах можно было бы упрятать несколько таких горных хребтов, как Альпы.

После взятия Нальчика у нас было еще несколько вылетов на восток к фронту в районе Терека, рядом с Моздоком. Затем, довольно неожиданно, следует отход к Белореченску в зоне боев у Туапсе, где продолжаются упорные бои. Так продолжается до ноября. Я совершил свой 650-й боевой вылет, после чего почувствовал себя плохо. Желтуха! Я догадывался о ней какое-то время, но надеялся, что недуг пройдет и не помешает моим боевым вылетам. Белки моих глаз желтого цвета – такая же и кожа. Я скрываю плохое самочувствие ото всех, кто меня спрашивает, особенно от генерала Пфлюгбайла, который довольно долго пытается заставить меня лечь в кровать. Генерал доставил шампанское на празднование моего 650-го боевого вылета; он крайне изумлен, когда я сообщаю, что мои коллеги будут крайне признательны ему за подарок, но сам я не имею слабости в этом направлении. Через несколько дней с двумя ведрами взбитых сливок прибыло несколько больших тортов. Учитывая, сколько в данной местности коров, устроить это было совсем нетрудно. Два дня мы не едим практически ничего, кроме этих сладостей. В первый день такой диеты едва ли хотя бы один экипаж будет готов к вылету. В настоящий же момент я имел такой же айвовый цвет, как и «Ме-108», который прибыл из Ростова с приказом забрать меня, даже если придется применить силу. Мне удалось уговорить пилота сделать остановку в Карпове, рядом со Сталинградом, где расположился мой старый полк. Мы летим туда курсом на север через Элисту. Здесь я, казалось, готов перевернуть мир, чтобы меня оставили в полку, а мое звено передали кому-либо еще. Но успеха я не достигаю, хотя командир полка обещает мне, что при моем появлении здесь я получу самолет номер один, на котором летал еще в начале русской кампании.

– Но сначала в госпиталь!

Таким образом, в середине ноября я оказываюсь в госпитале в Ростове.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.