Странствия трубадуров

Странствия трубадуров

Бродяги и авантюристы

Трубадуры не могут слишком долго проживать при дворе одного сеньора, им необходимо путешествовать, необходимо завоевать сердца как можно большего количества слушателей, общаться с другими талантливыми поэтами, слушать, что говорят о них разные люди. Трубадуры слывут знатоками ведения дебатов и грамотеями, они умеют нравиться и убеждать, поэтому из них получаются великолепные посланники и утонченные посредники, их гостеприимные покровители нередко отправляют их с поручением к друзьям или политическим противникам. Трубадуры в избытке наделены всеми теми чувствами, которые подталкивают нас к перемене мест: стремлением испытать себя, жаждой повидать иные места, потребностью узнать новое и сделать собственные открытия; следуя своему призванию, трубадуры пускаются в дорогу. Видя, как, сидя в теплом замке, рыцарь пускает пыль в глаза, похваляясь своими подвигами, совершенными во время крестовых походов, трубадура охватывает желание вступить в войско какого-нибудь знатного сеньора, о котором известно, что он дает волонтерам снаряжение и оплачивает их дорожные расходы. Помимо крестового похода еще одним, столь же увлекательным приключением считается паломничество, путешествие к святым местам; паломником может стать человек из любого сословия. После того как количество святых мест умножилось, а монахи стали щедро сулить паломникам спасение и исцеление, количество желающих поклониться святыням резко возросло. Остановившись отдохнуть и перекусить — в таверне или на травке возле источника, — паломники, нещадно приукрашивая действительность, рассказывают своим случайным сотрапезникам и попутчикам настоящий роман о своем путешествии, целью которого является приобщение к христианским святыням. Наряду с Римом и Иерусалимом одним из наиболее почитаемых святилищ становится собор в Сантьяго-де-Компостела в Галисии, где хранятся останки святого Якова Компостельского. Чтобы добраться до него, надо проделать долгий, в несколько недель, а иногда даже и месяцев путь, исполненный опасностей, а потому наиболее заманчивый: ведь совершившего его ждет заслуженный почет. Восстановить маршруты странствий трубадуров по дорогам романского юга, а также их заморские путешествия, чрезвычайно тяжело, ибо сами они нигде не говорят о них прямо, а исключительно намеками. Поэтому, пытаясь представить их более конкретно, воспользуемся рассказами крестоносцев и паломников, запечатленных хронистами той эпохи, а также весьма популярной в те времена книгой «Проводник к святому Якову»[157].

На дорогах Юга

Еще с античных времен Италия и Испания были связаны сетью дорог, пролегавших по южным областям королевства Франции[158]. Между лигурийским побережьем Итальянского королевства и океанским побережьем Иберийского полуострова, через Пиренеи, римляне выстроили несколько дорог, достаточно широких, чтобы на них могли разъехаться две повозки. Одна из таких античных дорог, дорога Домициана, протянувшаяся вдоль провансальского побережья Средиземного моря, пересекала Рону на уровне Тараскона и направлялась в Ним; далее она шла через край, где около 1100 года возник новый город Монпелье, затем огибала укрепленные стены Безье, а в Нарбонне разветвлялась надвое. Одна из ветвей шла на Каркассонн, к дороге «двух морей», а другая, большая и широкая, соединяла Тулузу и Бордо; из Каркассонна же дорога шла в Руссильон, проходила через Эльн и, перебравшись через перевал Паниссар, следовала в сторону Барселоны. Но таких широких и удобных путей было не так много. Среди остальных дорог наиболее важными были мощенные плитами пути («ferrades»), по которым передвигались на мулах, и тропы («drailles»), по которым стада скота перегоняли из одной долины в другую или же с гор на прибрежную равнину; дороги эти часто перекрещивались.

Практически все дороги, по которым передвигались паломники, поддерживались во вполне приличном состоянии[159]. Богатые пилигримы уже не один век совершали паломничества в Рим и Иерусалим (гробница Христа стала местом поклонения задолго до начала крестовых походов), паломники поскромнее направлялись поклониться святым реликвиям в какое-нибудь местное святилище (например, в церкви, посвященные Богоматери, что расположены в Рокамадуре и Пюи, к мощам Святой Веры в Конке, стремились увидеть обитель Святого Гильема Пустынника или собор Святого Жиля в Гаре). В XI веке некоторые старые заброшенные дороги были починены и заново обустроены, а бенедиктинские монахи, главным образом из Клюнийского аббатства, желая связать воедино дочерние аббатства и приорства ордена с его главным монастырем, проложили целый ряд новых дорог. Большая плотность дорожной сети на юге Франции способствует развитию городов, межрегиональной экономической активности и невиданному прежде подъему торговли, еще более оживившейся с началом крестовых походов; пик этой активности приходится на XII столетие. Все крупные города юга, расположенные на равнине, на побережье или в горах, все замки и селения, даже самые крохотные деревушки и хутора соединены между собой дорогами, вымощенными камнем или же с утоптанной землей; по этим дорогам движутся обозы, к которым — в целях безопасности — прибиваются одинокие странники.

Поэтическая кавалькада Гаусельма Файдита

Чтобы получить представление о том, сколько километров мог пройти за свою жизнь трубадур, последуем за Гаусельмом Файдитом[160], родившимся около 1150 года в Лимузене, где он вырос и сформировался как поэт под влиянием куртуазной школы Эблеса Вентадорнского. Период расцвета его поэтического творчества приходится на 1170–1203 годы. Сохранилось не менее шестидесяти пяти его кансон. Эти кансоны позволяют восстановить маршруты его странствий. Неутомимый ходок и, разумеется, превосходный наездник, он умеет защитить себя, и ошибаются те, кто полагает, что сей беспечный странник по легкомыслию пускается в путь в одиночку. Гаусельм проходит десятки тысяч километров, кочует от замка к замку, перебирается через горы, переплывает через моря и пересекает пустыни.

Самые ранние его стихи написаны в Провансе в долине Роны, где он живет, пользуясь покровительством Раймона д’Агута, сеньора Со и Апта, Тулузского графа Раймона V и, вероятно, еще и Раймбаута Оранского, также великого трубадура. Затем, перебравшись через Альпы, Гаусельм отправляется странствовать по Ломбардии, где его берет под покровительство другой владетельный сеньор, маркиз Бонифачио Монферратский. Из Ломбардии он вновь возвращается в Овернь, где некоторое время живет в замке Монферран, у графа Дофина Овернского, также поэта-трубадура. В 1185 году мы встречаем Гаусельма уже при венгерском дворе, куда он попал, скорее всего, вместе с другими трубадурами и жонглерами в свите Маргариты, дочери короля Франции, обещанной в жены королю Беле III. В следующем году он уже объявляется в Бретани, в свите юного графа Джоффруа Бретанского и летом 1186 года сопровождает его в поездке ко двору короля Франции Филиппа Августа. Но вскоре юный принц умирает, и Гаусельм Файдит вновь пускается странствовать. В своем родном краю он поступает на службу к Марии, виконтессе Вентадорнской, но в 1190 году расстается с ней, чтобы принять участие в Третьем крестовом походе, по возвращении из которого он вновь отправляется ко двору Дофина Овернского. Известно также, что он предлагал свои услуги королю Кастилии, однако неведомо, каков был ответ на это предложение. На рубеже XIII века он прибывает в Монферрат, а так как владетель здешних мест, князь Бонифачио намеревается возглавить Четвертый крестовый поход, то в октябре 1202 года Гаусельм вместе с ним отправляется в Венецию. Потом следы трубадура теряются в Задаре, портовом городе, расположенном на далматинском побережье Адриатики между Триестом и Рагузой (совр. Дубровник). Добрался ли он до Константинополя? Или же вернулся домой? А может быть он, как и его покровитель Бонифачио со своими людьми, через пять лет был зарублен болгарами?

Заморские путешествия: Крестовые походы и паломничества

Искусное владение боевым оружием отличает крестоносца от паломника, совершающего покаяние; однако и тех и других в средневековых текстах называют пилигримами. Подобно всем своим современникам, трубадуры не остались равнодушными к призыву отвоевать Иерусалим у неверных. Разумеется, не все тотчас отправляются в путь, однако и крестовый поход, и паломничество за море являются составной частью их ментального универсума — референтной системой духовных ценностей и образов, откуда они черпают все необходимое для своих стихов. Они называют себя пилигримами любви, используют язык религии, чтобы славить дам, и падают ниц к их ногам, как это делает Гильем Монтаньяголь:

Мне хочется петь, стоит мне только подумать о той великой чести, / Которой удостоила меня любовь, / И о том благородном искушении, которому она меня подвергает: / Ибо та, кому я адресую песнь свою и свои хвалы, / Своей красотою / Подобна только что распустившемуся цветку. / А еще скажу я вам, что уверен я, / Что красота ее поистине небесный дар, / А сама она словно явилась из Рая, / Ибо прелестью наделена она неземной[161].

Элиас д’Юссель обещает, что если кто-нибудь услышит, как он злословит в адрес своей красавицы, то он отправится в Сирию и дойдет «до самого Тира». «Любовное паломничество», долгая разлука с возлюбленной порождают переживания, иногда формально напоминающие причудливое изложение христианской доктрины о самопожертвовании. Жизнеописание трубадура Джауфре Рюделя, сеньора из замка Блайя, что стоит на реке Жиронде, является превосходной иллюстрацией сюжета о «дальней любви», волнующего и трогательного: на основании добрых слухов, которые распространяют о графине Триполитанской паломники, вернувшиеся из Антиохии, трубадур влюбляется в графиню и, страстно желая увидеть ее, отправляется в крестовый поход. На корабле он тяжко заболевает; по прибытии в Триполи слуги на носилках относят его в странноприимный дом, где он и умирает — если верить жизнеописанию — на руках у своей графини. «Стать пилигримом буду рад, / Чтоб на меня был брошен взгляд, / Прекраснейший в земной юдоли», — вздыхает трубадур[162].

Отплытие на корабле

Спустя немного времени христианские владыки — графы Барселонские и Генуэзские — вновь перехватили у арабов контроль над западным побережьем Средиземноморья; подобная смена власти совпала с Реконкистой в Испании и Первым крестовым походом в Святую землю (конец XI в.). В Лионском заливе мореплаватели не находят удобных бухт. Отсутствие естественных гаваней, сильные ветры, капризные ураганы, песчаный берег, где массы песка постоянно находятся в движении — все это заставляет мореплавателей сторониться лангедокского берега.

Заморские купцы привозят с Востока невиданные прежде товары, и южная аристократия и духовенство быстро привыкают к новым вещам: дорогим тканям, пряностям, предметам роскоши. В грузовых отсеках кораблей привозят диковинных птиц и крошечных обезьянок, пользующихся огромным спросом у богатых жителей средиземноморского Юга[163]. Каждый год несколько процессий паломников отплывают из Сен-Жиля или Марселя. Главный порт, откуда отправляются в плавание крестоносцы и паломники, направляющиеся со всех концов Франции в Святую землю, — Сен-Жиль, порт, расположенный на одном из притоков Роны, между Арлем и Нимом. Город принадлежит графу Тулузскому, а с середины XIII века входит в состав королевского домена; впрочем, в это время из-за наносов и плывунов город уже практически перестает функционировать как порт. Такая же судьба постигнет и порт Эг-Морт, основанный неподалеку от Сен-Жиля Людовиком Святым в 1241 году.

Южнофранцузские корабли, снаряженные окситанскими или генуэзскими арматорами, а также рыцарями ордена госпитальеров-иоаннитов, представляют собой парусные суда, оснащенные вдобавок еще и веслами. Парусник, снабженный веслами, остроносый или закругленный, с широким носом и такой же кормой (окситанские nau и coca), имеет высокие выпуклые борта и большую осадку; это тяжелый и прочный корабль, прекрасно пригодный для долгих морских переходов. Он часто имеет три палубы, расположенные одна над другой, и треугольные паруса. В длину такой парусник бывает тридцать и более метров при ширине от девяти до десяти метров и высоте пять метров. Более стройной и легкой является галера (по-окситански gale); у нее невысокие борта, длина от двенадцати до двадцати пяти метров, и для нее требуется всего лишь двадцать — тридцать гребцов. На некоторых галерах существует узкий проход, по которому вдоль борта можно обойти все судно; в этот проход выходят двери кают, где размещают пассажиров, а при необходимости и товары[164].

«Нет! Хватит волн морских…»

Где бы вы ни садились на корабль — в портовых городах Сен-Жиле, Марселе, Генуе или Бриндизи, кому бы ни принадлежал ваш корабль — купцам-арматорам или рыцарям-госпитальерам, в любом случае проезд по морю будет стоить очень дорого. Средняя продолжительность перехода между Марселем и Сирией или Палестиной составляет сорок дней, при средней скорости от сорока до восьмидесяти миль в день плюс остановки, необходимые маневры на море и периоды удручающего мертвого штиля, когда ветер стихает полностью. Помимо платы за переход, или «проезд», как мы бы сказали сегодня, каждый путешественник платит до десяти денье (двенадцать денье составляют один соль) в день за корабельное питание, состоящее из похлебки, рагу, а также сыров, солонины, соленой рыбы, лука, турецкого гороха или бобов и сухих фруктов. Во время многочисленных остановок, которые обычно делают, когда плывут от берегов Лионского залива к берегам Сирии, загружают питьевую воду, свежую провизию, овощи и фрукты. Останавливаются обычно на Сардинии, Сицилии, в портах Пелопоннеса, Кандии (так назывался в те времена остров Крит), на Кипре. Другие дороги на Восток, возможно, более короткие, зато более опасные, ибо на них хозяйничают многочисленные бандитские шайки; к таким более коротким путям принадлежал пеший путь через Италию и Византийскую империю; далее следовал короткий морской переход через Адриатику или Эгейское море.

Численность экипажа корабля иногда достигает трехсот человек, в его состав часто входят жонглеры. От жонглеров ожидают песен, рассказов и игры на музыкальных инструментах, словом, всего того, чего резонно ожидать от спутников и соратников трубадуров. Музыканты, играющие на трубах и тарелках, задают ритм, помогая тем самым совершать сложные маневры; развлекать пассажиров и экипаж также входит в обязанность музыкантов, и за это они на корабле пользуются большим почетом. В самом деле, если ежедневное вознаграждение корабельного гребца к 1250 году достигало шести денье, что по тем временам было суммой весьма существенной, особенно если сравнить ее с платой поденщика на суше, то музыкант-жонглер получал пятнадцать денье в день, то есть немногим больше корабельного цирюльника-костоправа и немного меньше кормщика (то есть боцмана). Хотя труд матросов и гребцов очень тяжел, время набора каторжников для работы гребцами на галерах еще не настало, гребцы пока еще не закованы в цепи и обращаются с ними также, как со всеми прочими членами команды. Отсюда относительная сплоченность экипажа, сформированного из свободных людей, которые, несмотря на огромную разницу в общественном положении, делят тяготы и радости путешествия вместе с пассажирами. Во время затишья они могут отдохнуть, принять участие в развлечениях; на кораблях совершают переходы люди самых разных сословий, и в процессе их общения неизбежно происходит смешение культуры ученой с культурой народной. Жонглеры, разумеется, стараются включить в свой репертуар песни застольные или шутовские, в большей или меньшей степени скабрезные. Следуя желаниям слушателей, они многократно повторяют популярные напевы и аккомпанируют морякам на музыкальных инструментах, когда те распевают молитвы, обращенные к Святой Деве. Вместе с экипажем и пассажирами жонглеры переживают события песен о крестовых походах, смеются своим и чужим шуткам, и слушают, разинув рот или, напротив, скептически улыбаясь, невероятные рассказы о далеких странах. Из этих историй, кочующих из порта в порт, из этих волшебных басен, подобных тем, которые собрал в своей «Книге Чудес» Гервасий Тильберийский, можно узнать о том, что в горах Персии рождаются женщины с кабаньими клыками и коровьими хвостами… а на берегах Красного моря живут бородатые женщины… а все тамошние дороги ведут к…:

[…] земле плодородной; а плодородная она оттого, что по ней в урочное время разливается Нил: Нил наполняет водами своими реку Бризон, та разливается, и благодаря этому разливу земля становится плодородной. На берегах реки Бризон рождаются множество слонов, а также люди, у которых чрезвычайно длинные ноги — одни только бедра у них длиною целых двенадцать футов; руки у них по плечи белые, ноги черные, а стопы красные; голова у них круглая, а носы длинные. Люди эти в урочное время превращаются в аистов и каждый год прилетают в наши края, чтобы выводить птенцов[165].

Когда ночное море спокойно и воды его блестят, веет легкий бриз и яркое звездное небо помогает морякам держать курс, пассажиры забывают о превратностях морских путешествий и о том страхе, который охватывает их в темные безлунные ночи, при приближении рифа или незнакомого парусника. Сколь приятны эти короткие передышки! В песне, посвященной возвращению домой, Гаусельм Файдит прославляет радостную безмятежность житья в родном Лангедоке и противопоставляет ее суровым испытаниям морского путешествия:

Нет! Хватит волн морских, / Докучных берегов, / Подводных скал крутых, / Неверных маяков! / Я насмотрелся их / За все свои блужданья. / Судьбы превратности познав /И в милый Лимузен попав, / Там честь и радости стяжав, — / Воздам молитвой дань я / За то благодеянье, / Что я вернулся, жив и здрав. /[…] Брожу, забвению предав / И барки колыханье, / И шторм, и злодеянья / Морских разбойничьих орав[166].

Благополучно прибыв в порт одного из христианских королевств, рассыпанных вдоль побережья, между маленькой Арменией и Синайским полуостровом, трубадур истратил последние соли. Теперь ему надо обеспечить себе кров и пищу. В 1190 году начинается Третий крестовый поход, целью которого является отвоевание у арабов Иерусалима; Гираут де Борнель отправляется за море вместе с королем Ричардом и виконтом Лиможским. В июле 1191 года он участвует в осаде крепости Сен-Жан-д’Акр. Вскоре город переходит в руки христиан, осада снята, и Гирауту опять приходится искать покровителя, который бы кормил его и одевал. Проделав путь в четыреста километров, он добирается до Антиохии, где его принимает у себя князь Боэмон III; при дворе гостеприимного принца он проводит зиму, принимая почести и вознаграждения. На Пасху прибывает корабль, и Гираут отплывает на нем в обратный путь.

Млечный Путь: дорога святого Якова

Мощам святого апостола Якова, которые ученики его в I веке н. э. перенесли на окраину Галисии, поклоняются со времени царствования Альфонса II Благочестивого, короля Астурии (791–835). В начале XII века в Компостеллу ведут четыре дороги, и все они, вне зависимости от их протяженности, сходятся на испанской земле, в Пуэнте Ла Рейна. Первая дорога соединяет Сен-Жиль, Монпелье, Тулузу и перевал Сомпорт. Вторая пролегла через места так называемых «малых» паломничеств: через Пюи, где находится всеми почитаемая церковь Богоматери, через Конк, где хранятся реликвии святой Веры Аженской, и Муассак с его собором Святого Петра. Третья дорога берет начало у церкви Святой Марии Магдалины в Везеле и ведет в Сен-Леонар, что в Лимузене, а далее в Периге. Четвертая дорога проходит через Тур, где стоит церковь Святого Мартина, через Пуатье, где находится церковь Святого Илария, через Анжели, где расположена церковь Святого Иоанна, через Сент, где паломники останавливаются помолиться в церкви Святого Евтропия, и через Бордо. Camin de sant Jacme (дорога святого Якова), или, как ее еще называют, «Млечный Путь», разбита на несколько отрезков[167]. Паломники чувствуют необъяснимое, таинственное сходство между «дорогой святого Якова» и смутным, белесым, извивающимся, словно шарф в небесах, Млечным Путем; им кажется, что эта небесная дорога отражает их собственный маршрут и ведет их к заветной цели. Ведь Млечный Путь состоит из мириадов звезд, таких крохотных, что их нельзя увидеть невооруженным глазом, однако свет, излучаемый ими, освещает путь паломников к Компостелле! Подобно тому, как в наши дни индейцы племени гоахиро в Венесуэле считают Млечный Путь Путем умерших индейцев, средневековые пилигримы считали его материальным воплощением пути, который по предписанию Бога проделывают все души, идущие, подобно земным паломникам, к спасению; душе паломника, таким образом, предстоит проделать этот путь дважды.

Путникам покровительствует святой Христофор. Он изображен на одной из фресок собора Нотр-Дам-дю-Бург в городе Рабастенсе, расположенном возле Тулузы; в XIII веке этот собор был перестроен. Святой Христофор подобен другому страннику, святому Якову, облаченному в широкий красный плащ, с паломническим посохом в руке, с висящей на веревке через плечо корзиночкой для подаяния. Святой Христофор одет в длинную рясу из грубой шерсти, перепоясанную веревкой, в руках у него толстая, прочная палка, именуемая посохом. Все пилигримы путешествуют с такими палками; она для них и защита, и опора, это такой же необходимый предмет, как и плоская оловянная фляга с двумя ушками; перед тем, как отправиться в путь, паломник отправляется к священнику, чтобы тот благословил оба этих предмета. В целом, сборы в дорогу не менее важны, чем сама дорога; каждое паломничество имеет свой специальный знак. Крестоносцев, нашивающих на плащи греческий крест или пальмовую ветвь, называют palmiers. Пилигримы, совершившие паломничество в Рим (romiers), нашивают на одежду двойной ключ и «Веронику», кусок ткани, напоминающий плат, сохранившийся в соборе Святого Петра в Риме, которым Вероника, согласно преданию, утерла лицо Христу, когда тот поднимался на Голгофу. Паломники-якобинцы пришивают к шляпам или одежде ракушку святого Якова (морской гребешок) из перламутра или свинца, купленную перед северным порталом собора в Компостелле. Тамошние уличные торговцы продают также вино из бурдюков, башмаки, котомки из оленьей кожи, кошели, реликварии, маленькие амулеты из свинца, олова или сплавов, где помещены крохотные кусочки мощей, или столь же крошечные сосудики из свинца или олова, содержащие елей или святую воду, которые раздают возле святых мест. Амулеты и сосуды отвращают несчастья и болезни. Подобные охранные свидетельства по возвращении являются надежным доказательством исполнения обета. Паломники, имеющие на одежде соответствующие знаки, в принципе освобождаются от уплаты дорожной пошлины, взимаемой сеньорами за проход по своим землям с пешеходов, всадников или торговцев; взамен сеньоры должны обеспечивать безопасность всех путников, проходящих по их землям[168].

Дороги

По пути к заветной цели, равно как и на обратном пути, паломники останавливаются, чтобы поесть, выспаться, пополнить запасы воды и пищи, дать отдых вьючным животным и лошадям. Трактирщики часто их обманывают, заламывая несусветные цены, или же подсовывают им негодный товар. Опираясь на церковные традиции, папа Каликст II на Латеранском соборе 1123 года предпринимает попытки защитить паломников и прочих безоружных странников. Он призывает приравнять бесчестных трактирщиков к бандитам с большой дороги и грозит им отлучением[169]. Однако простых призывов недостаточно. Тогда знатоки церковного права разрабатывают законодательство, которое городские власти достаточно быстро принимают и неукоснительно его придерживаются. Впрочем, дела, возбужденные против нечестных трактирщиков, рассматриваются за закрытыми дверями… В некоторых городах, расположенных на путях паломников, таких, как Тараскон, Сен-Жиль-дю-Гар, Монпелье и Тулуза, городские власти увеличивают число гарантий, предоставляемых паломникам, дабы увеличить их приток, так как паломники, подобно современным туристам, являются верным источником дохода для города и его жителей. Так, в 1205 году консулы города Тулузы утверждают «формуляр» — список, где указаны все недозволенные приемы, используемые трактирщиками для того, чтобы завлечь к себе паломников и облапошить их, ведь, несмотря ни на какие жалобы, трактирщики продолжают наживаться на благочестивых пилигримах. В новом документе особо ретивым трактирщикам грозят штрафами и судебным преследованием, особенно если они появятся на улице Понт, то есть на мосту, по которому обычно идут паломники, направляющиеся из юго-западных областей страны в Рим, или же на пути у «якобинцев», движущихся в сторону Пиренеев. Именно на этих перекрестках трактирщики имеют обыкновение подстерегать усталых пилигримов и, схватив за полы одежды или за уздечку коня, удерживают их, а потом насильно завлекают к себе в заведение. Отныне трактирщикам запрещается всучивать паломникам некачественную еду и сено, они обязаны продавать им все самое лучшее и свежее, как и всем остальным жителям Тулузы; также строго запрещается обвешивать и обсчитывать паломников. Владельцы гостиниц больше не имеют права задерживать паломников у себя по собственному произволу, что они нередко делали, желая заставить странников платить за еду и ночлег по особой цене. Теперь до самого вечера, пока не прозвонит городской колокол, трактирщики обязаны пускать к себе менял и прочих бродячих торговцев, если те захотят предложить паломникам свои товары; чинить им в этом препятствия запрещается. После колокола трактирщик может запереть двери, однако если кто-то постучится и скажет, что он, например, хочет поговорить с постояльцем-паломником о делах, дверь следует открыть и пришедшего впустить. Если паломник, отправившийся в Рим или идущий поклониться святому Якову, купил лошадь или осла, но в течение первого дня обнаружил у приобретенного животного существенный дефект, он вправе его вернуть и забрать обратно деньги. Запрещается продавать паломникам слепых и беззубых лошадей[170]. Эти протекционистские меры постепенно распространились на все категории путешественников, останавливающихся в городе Тулузе.

Более верным и менее дорогостоящим — а потому чаще всего переполненным — пристанищем являются для паломников городские странноприимные дома, содержанием которых ведает тот или иной монашеский орден; там, а также в домах частных лиц, желающих совершить доброе дело, паломники могут остановиться, ничем не рискуя. Прием гостей связан со старинными обычаями, по-прежнему не утратившими своего символического значения: хозяева моют пилигримам ноги, затем кормят их, укладывают спать в дортуарах (богатые странноприимные заведения даже предоставляют им белье и одеяла), а утром самые нуждающиеся получают еще и еду на дорогу. Странноприимный дом святого Сернена в Тулузе, настоятельно рекомендуемый «Проводником к святому Якову», имеет пятьдесят шесть кроватей с постельными принадлежностями, тридцать девять «приспособлений» для ухода за телом и прекрасно оснащенную кухню[171]. Между городами, расположенными на пути следования паломников, кров и пищу можно найти в некоторых приоратах и аббатствах. Дары благодарных паломников покрывают расходы. В те времена почти в каждом завещании можно найти упоминание о пожертвовании определенной суммы на строительство моста или на устройство приюта.

Препятствия и дурные встречи

Дороги буквально забиты бродячим людом. Идут пешком или едут верхом трубадуры, группками, восседая на лошадях или на мулах, движутся торговцы, оберегая свои повозки с товаром, всюду видны крестьяне и крестьянки, несущие на спинах плоды своих трудов; те, кто побогаче, грузят поклажу на ослов. Скачут рыцари, бредут паломники, мужчины и женщины вместе; отдельные пилигримы едут верхом. Отправляясь в путь, паломник непременно идет в деревенскую или городскую церковь, чтобы там, на паперти, прочесть молитву, обращенную к Господу. В этой молитве отправляющийся в путь взывает к небесному покровителю: дай, Господи, мне вернуться живым и здоровым, а в дороге убереги от жары, помоги найти тень, защити от холода, от встреч с лихими людьми и злыми собаками. Время перед отправлением в путь всегда окрашено грустью. Трубадур Гаусельм Файдит поет о любви к родному краю: «О, милый Лимузен, чудесный край…», и тут же напоминает, сколь опасна бывает дорога в неведомые земли. Те, у кого нет ни лошади, ни мула, проходят в день километров тридцать — сорок; у них опухают и болят ноги, они страдают от желудочных колик, от жажды и голода, холода и жары. Потоки грязи и каменистые осыпи, грозы и туманы; река, вырвавшаяся из берегов, и бурный широкий поток — все это замедляет продвижение паломника. Не говоря уж про стаи волков и людскую злобу. Странник — легкая добыча лихого человека; зачастую оставшийся буквально в чем мать родила, бедный пилигрим несказанно счастлив — ведь ему сохранили жизнь!

Нередко паломники сталкиваются и с низким коварством женщин «дурных наклонностей». Об одной такой встрече рассказывает Гильем IX. Правда, он не жалуется на красоток, ибо воспринимает встречу с ними, скорее, как приключение, на которое он соглашается из чистого любопытства. Две женщины принимают Гильема за паломника, и он, не желая разубеждать их, притворяется немым. Обе женщины, видя, что чужестранец не прочь познакомиться с ними поближе, приглашают его к себе в комнату погреться возле жаркого огня и предлагают ему суп из каплунов и белый хлеб; нет недостатка у них ни в вине, ни в перце… наконец, решив выяснить, вправду ли он немой, они подвергают его испытанию рыжим котом:

Сестра моя, давай проверим, не обманывает ли нас этот человек / И не притворяется ли немым, чтобы провести нас. / Давай принесем нашего рыжего кота, / Да поскорее, / Уж он-то заставит его говорить, / И мы узнаем, обманщик он или нет[172].

Обнажив несчастному «паломнику» спину, они сажают на нее кота с длинными усами и начинают дергать его за хвост. Кот наносит несчастному более ста царапин, однако тот не издает ни звука. Убедившись, что чужестранец нем, женщины «принимают ванну и приступают к удовольствиям».

Предостережения путникам, желающим избежать подобных или еще менее приятных встреч, можно найти в неоднократно упоминавшемся «Проводнике», где собрано воедино множество практических советов и рекомендаций, обычно передающихся изустным путем и полезных как для боязливых, так и для бесстрашных. «Проводник» знакомит паломников с приютами, которые они встретят на пути, с опасными местами, дает советы, как преодолевать водные преграды. К опасностям, подстерегающим паломников, относится, например, бездумный выбор воды для питья. Так, при переходе через Пиренеи, после перевала Сомпорт:

[…]; в местечке, именуемом Лорка, что на востоке, течет речка, называемая соленым ручьем; остерегайся пить из этой реки или поить в ней своего коня, ибо воды ее несут смерть. На ее берегах, возле тропы, по которой идут поклониться святому Якову, мы обнаружили двух наваррцев, они сидели и точили ножи. Этими ножами они свежуют лошадей, которые, попив воды из речки, тут же и умирают. Когда же мы спросили наваррцев, какова здесь вода, они солгали нам, ответив, что вода эта хороша и пригодна для питья; мы дали ее выпить нашим коням, и двое из них умерли сразу, а эти люди тотчас содрали с них шкуру[173].

«Проводник» советует не доверять лодочникам, которые за плату перевозят пешеходов и всадников через реки, ибо эти лодочники делают все, чтобы утопить своих клиентов, а потом не гнушаются обирать трупы утопленников. Перевозчики в Сен-Жан-де-Сорде специально перегружают свои лодки и тем самым подвергают опасности жизни пассажиров:

[…] а когда садишься в лодку, будь осторожен, чтобы не свалиться в воду. Коня надобно непременно держать за повод, дабы он шел за тобой по воде рядом с лодкой; садиться же надо только в том случае, ежели кроме тебя в лодке пассажиров мало, иначе, будучи перегруженной, лодка может перевернуться[174].

Что делать, когда власть имущие своей властью злоупотребляют? Церковь и князья решили взять под защиту паломников и избавить их от обязанности платить за право прохода через земли сеньора; на сеньора же, через чьи земли проходят дороги паломников, они возложили обязанность обеспечивать безопасность пилигримов; эта безопасность должна также распространяться и на других странников «без оружия», то есть тех, кто путешествует с мирными целями; этот старинный институт, восходящий к тысячному году, именуется Божьим Миром. Конечно, при этом желательно, чтобы сам сеньор не был разбойником, главарем шайки или отряда наемников! Неизвестный автор «Проводника к святому Якову» с искренним возмущением рассказывает о злых людях, подстерегающих путешественников, переходящих через Пиренеи возле деревушки Сен-Жан-Пье-де-Пор:

[…] люди эти воистину достойны ада. Ибо выходят они на дорогу и преграждают путь паломникам; вооруженные тяжелыми суковатыми палками, они силой и угрозами собирают неправедную дань, а если кто-нибудь из паломников осмелится отказать им и денег не дает, они бьют его палками, осыпают ругательствами, обыскивают вплоть до штанов и коли найдут деньги, то заберут все. Люди они лихие, и край, где они живут, тоже к путникам изрядно злобен, ибо много в нем лесов и диких мест; тамошние жители лица имеют свирепые, речь у них варварская и всем этим они повергают в ужас сердца тех, кто их узреет. И хотя они имеют право взыскивать дорожную пошлину только с торговцев, они поступают несправедливо и берут ее со всех проходящих, как с паломников, так и с простых путников. И когда, согласно обычаю, налог на тот или иной товар составляет четыре или шесть солей, они берут по восемь или двенадцать, то есть удваивают его…[175]

Выгодно переодеваться паломником

Надо полагать, что привилегированный статус реально защищает паломника, раз другие путешественники, удобства ради, часто наряжаются в костюмы паломников и прикрепляют к ним соответствующие значки. Во всяком случае, в XIII веке такой маскарад случается часто. Инквизиторы сообщают о еретиках, переодевающихся, чтобы избежать преследований: благодаря этой уловке они находят приют у добрых христиан. Ересь распространяется теми же путями, которыми бредут благочестивые страдники. Настоящая сеть «еретических дорог» связывает север Италии и Испанию. В Тулузе, в простонародном квартале на берегу Гаронны проживала некая Фабриция; соседка донесла на нее, обвинила в укрывательстве еретиков. После допроса с пристрастием Фабриция призналась, что действительно на один день и одну ночь дала пристанище трем ломбардцам — одному мужчине и двум женщинам, которые затем отправились в паломничество к святому Якову Компостельскому. Спустя шесть месяцев та же троица вновь появляется в Тулузе; на маленьком ослике навьючены запасы пищи и иголок, за счет продажи которых они, видимо, зарабатывают на дорогу. Путники снова просят Фабрицию оказать им гостеприимство, но на этот раз их у нее и хватают…[176]