Эпилог
Эпилог
Начиная с 1728 г. Фридрих Вильгельм был тяжело болен. Остается только удивляться, как сумел он править еще двенадцать лет. Почти каждый его день был полон «трудов и мучений».
В 1734 г. врачи применили экспериментальный метод лечения: пытаясь избавить короля от водянки, они сделали на его ногах глубокие надрезы. В 1739 г., во время инспекционной поездки по Восточной Пруссии, давно зажившие надрезы открылись и сильный приступ лихорадки лишил короля подвижности. Умирающего, издающего стоны короля привезли в Берлин. О его традиционном охотничьем сезоне в Вустерхаузене нечего было и думать. Медики лишь задумчиво качали головами: они не верили, что король переживет зиму.
В октябре Фридрих Вильгельм собрался с силами и приказал отвезти себя в Потсдам. Его едва смогли перенести в карету: настолько сильные боли он испытывал, имея к тому же огромный избыточный вес. Но король хотел еще раз посмотреть на Потсдамский гвардейский полк.
В парке между дворцом и гарнизонной церковью полк прошел перед ним торжественным маршем. Впереди шли барабанщики и флейтисты, игравшие марш князя Леопольда: «Так живем мы, так живем мы, так живем мы во все дни». Следом торжественно вышагивали гренадеры — каждый не ниже 1,85 метра ростом. Опираясь на палку, король отдал им честь. Придворный из свиты кронпринца, барон фон Бильфельд, наблюдавший эту сцену, писал: «В молодости он, должно быть, выглядел гораздо лучше, но сейчас от той внешности не осталось и следа. Его лицо переливалось красными, синими, желтыми, зелеными оттенками. Круглая голова короля лежала прямо на плечах; он обладал невысокой и приземистой фигурой».
Смертельно больного короля снова отвезли в Берлин. Зима 1739/40 г. оказалась одной из самых суровых в XVIII столетии. Вино в погребах превращалось в лед, птицы на крышах и деревьях замерзали целыми стаями. Трескучие морозы продолжались до апреля 1740 г. Изо дня в день мучения короля только усиливались. Он чувствовал приближение смерти, в феврале написав князю Леопольду: «Я собираюсь умирать». Хотя король и не мог встать с постели, он продолжал работать. «Короли, — говорил он, — должны быть выносливее других людей». Если короля посещали музы, он занимался живописью («in tormentis pinxit») или мастерил ящички из липового дерева, при этом так энергично работая молотком, что стук его был слышен за пределами дворцовой площади.
Март принес королю некоторое облегчение. Фридрих Вильгельм стал снова посещать свою любимую Табачную коллегию. Однажды туда без предупреждения вошел кронпринц. Все присутствующие встали, хотя уже давно, следуя неписаному закону, в Табачной коллегии никто никогда не вставал, даже если входил сам король. Фридрих Вильгельм вышел из себя: как, они уже заигрывают с «восходящим солнцем»?! Он тотчас отправился на своем кресле-коляске в спальню и передал всем оставшимся приказ разойтись.
В апреле, когда холода прошли, король собрался в Потсдам. Он знал, что больше не увидит Берлин («Прощай, Берлин! Хочу умереть в Потсдаме»), и потому раздал бедным сто тысяч талеров. Едва приехав в Потсдам, он вызвал священников Ролоффа и Кохиуса. Они должны были молиться в присутствии короля, а тот повторял их слова громким командным голосом.
Фридрих Вильгельм постоянно звал Софью Доротею, свою возлюбленную «Фикхен». Она держала его за руку, присев на кровать. Благочинный Ролофф сменял Софью Доротею и вел с королем беседы на религиозные темы. Ролофф упрекал короля в неправедных делах, снова и снова напоминая ему, что, ужесточая приговоры, он грешил не столько перед людьми, сколько перед Богом. Фридрих Вильгельм казался глубоко потрясенным. Он терпеливо сносил упреки и, уж конечно, не угрожал пастору ни кулаком, ни палкой. Ролофф сообщал: «Король совершенно перестал сдерживаться и, когда речь заходила о признании грехов и раскаянии в них, использовал экспрессии (резкие формулировки. — Примеч. авт.), крепче которых не может и быть. Перечисляя грехи, он пускался в такие подробности, что я молил его воздержаться, ибо тайная исповедь у нас не принята».
Ролофф остался доволен благоразумием короля. Но когда он попробовал заставить Фридриха Вильгельма признать себя величайшим грешником из всех монархов, король запротестовал: ведь он всегда был верен своей жене, и короля нельзя судить так же, как частное лицо. Ролофф свидетельствует: «Когда я все же попытался переубедить его, erat altum silentium (он немного помолчал. — Примеч. авт.), а затем вернулся к мысли о некоторых преимуществах королей перед партикуляриями (частными лицами. — Примеч. авт.). Снова и снова он пытался оправдать свои деяния».
Ролофф и Кохиус объясняли королю: он должен простить врагов, если хочет заслужить вечное блаженство, и тот наконец с этим согласился. Но тут же Фридрих Вильгельм исключил из числа прощенных им врагов своего шурина, английского короля Георга II. Он ударил ладонью по постели и закричал: невозможно простить такого поганца, комедианта, принесшего ему столько горя! Священники настаивали на своем, и наконец король согласился: пусть Софья Доротея напишет брату, что на смертном одре он его простил. «Но она должна написать, — гневно прокричал король, — я простил его, когда был уже мертвым, совсем мертвым!»
В ночь с 26 на 27 мая королева послала гонца к сыну в Рейнсберг известить о близящейся кончине отца. Кронпринц помчался в Потсдам, куда прибыл в полдень. На дворцовой площади он увидел короля, сидевшего в кресле-коляске. Кронпринц спрыгнул с лошади и подбежал к отцу. При виде сына Фридрих Вильгельм расплакался. Он вытащил из-под пледа руки и обнял его. «Я всегда желал тебе только добра, — всхлипывал король, — я всегда любил тебя, даже когда был к тебе строг».
Субботу 28 мая отец и сын провели за закрытыми дверями, в присутствии одного лишь министра фон Подевильса. Король дал наследнику подробный отчет о состоянии прусского государства. Кронпринц Фридрих смог прочитать завещание, составленное для него королем около двадцати лет назад. За это время в завещании, запечатлевшем личность короля и его волю, не изменилось ни слова. В важнейших пунктах этот документ говорил о взглядах, опыте и выводах прусского короля-солдата:
«1. Я был покорен Богу. С двадцати лет я полностью вверил себя Всевышнему и молил Его услышать мои просьбы. И Он всегда слышал их. Я уверен в благословении Иисуса Христа и от всего сердца раскаиваюсь в явных и тайных грехах, ведь я всегда работал над улучшением самого себя и, с Божьей помощью, был упорен в этом до самой кончины. В этом помогал мне Дух Святой и Иисус Христос. Аминь.
2. Всех правителей, помнящих Бога и не имевших любовниц (лучше было бы сказать „шлюх“. — Примеч. авт.) и ведущих богобоязненный образ жизни, Бог осчастливил Своей благодатью. И я прошу своего возлюбленного наследника жить честно, быть хорошим примером для страны и армии и не предаваться пьянству и обжорству — спутникам жизни нечестивой. Итак, я советую тебе: забудь о любовницах, онере, комедиях, балете, балах и маскарадах и не веди безбожную жизнь.
3. Остерегайся льстецов и угодников, которые во всем станут тебе поддакивать. Они — твои враги. Не слушать их надо, а гнать как можно дальше. Иначе они доведут тебя до беды и причинят вред твоей армии и твоей стране.
4. Когда я отдам Богу душу и умру, мой наследник, ты должен все опечатать и забрать все ключи. Затем ты должен составить государственный бюджет на следующие шесть месяцев, как это сделал я после смерти отца. Ты должен тщательно изучить бюджет. Все расходы ты обязан сократить. Начни с господ министров. Например, тот, кто получал 200 талеров в месяц, отныне должен получать 120 или 150 талеров. Благодаря этому ты сбережешь много денег. Распорядись об этом сам, один, дабы все знали: решение исходит от тебя и ни от кого другого. Через год ты сможешь повысить жалованье сотрудникам, отличившимся по службе. Ты и сам должен работать как они, как всегда работал я! Потому что король, желающий честно править, сам должен исполнять обязанности. Правители созданы для работы. И когда ты, мой возлюбленный наследник, все приведешь в порядок, дела пойдут так же хорошо, как звучит хорошая музыка! К сожалению, в большинстве своем монархи забывают Бога, перепоручают дела министрам, а сами предаются разврату и плотским удовольствиям. Но я твердо верю: мой любимый преемник последует моему примеру.
5. Настоятельно прошу тебя: не лишай офицеров, унтер-офицеров и солдат моих полков причитающегося им жалованья и доплат. Если ты выполнишь эту просьбу, получишь мое благословение. Если нет, я прокляну тебя с того света.
6. Министры всегда будут плести интриги. Они станут говорить тебе, что бюджет не выдержит такой огромной армии. Составь смету расходов — и ты увидишь: бюджет положительный и что король Пруссии правильно поступает, когда правит сам и не дает господам министрам провести себя за нос. Тот, кто станет умничать и протестовать, — твой враг. Но все они поверят в тебя! Потому что диспозиция, оставленная мною тебе, хорошая: не обременяет горожан и не требует возврата к акцизам.
7. Что касается финансов, то после моей смерти ты не должен ворошить прошлое и проверять, обманывал ли меня тот или другой: думай о будущем! Через год ты сможешь составить новый бюджет и будешь тратить только имеющееся в бюджете. Армии и чиновникам всегда плати вовремя. Покупки за границей оплачивай немедленно. Тогда весь мир будет тебя уважать. Слава Богу, я не должен ни одному человеку! Не делай долгов и ты. Трать не больше, чем получаешь сам.
8. Что касается религии, то я был и, с Божьей помощью, умру реформатом. Но я считаю: лютеране, живущие богобоязненно, блаженны так же, как и реформаты. Их разделяют только споры священников. Оказывай реформатам и лютеранам равное почтение. За это Господь благословит тебя. Там, где нужно, строй церкви и школы. Делай бедным добро и никогда не мирись с нуждой. Помогай всеми доступными тебе способами! Бог воздаст за это тысячекратно. Разошли по консисториям указ, запрещающий реформатам и лютеранам спорить друг с другом в церквях. С церковных кафедр должно доноситься лишь слово Божье. Но прежде всего священники не должны вмешиваться в мирскую жизнь, что они очень любят делать! Все они хотят стать римскими папами и управлять нашей совестью.
9. Думай о мануфактурах, мой любимый наследник. Поощряй их развитие и поддерживай изо всех сил. Ты должен увеличивать число мануфактур, особенно в Восточной Пруссии. Соблюдай эдикт, запрещающий ввозить в страну шерстяную ткань. И знатные, и простые люди должны одеваться в одежды не из иностранных, а из изготовленных в Пруссии тканей. Подай сам тому хороший пример. Тогда ты увидишь страну цветущей и приумножишь доходы.
10. Наша династия имеет законное право притязать на Юлих-Берг, Восточную Фрисландию и Мекленбург. Подтверждения тому ты найдешь в Тайном архиве. Если во время твоего правления появится возможность вступить в эти права, отстаивай их всеми силами и ни в коем случае не уступай! Курфюрст Фридрих Вильгельм привел наш дом к расцвету. Мой отец добился королевского достоинства. Я привел в порядок страну и армию. На тебе, мой любимый наследник, лежит обязанность: сохранить все, созданное твоими предками, и забрать земли, принадлежащие нашему дому по праву и благословению Божьему.
11. Уповай на Господа и никогда не начинай неправедных войн! Но того, на что имеешь право, не уступай. Поэтому молю тебя именем Бога: заботься об армии, делай ее все более сильной и боеспособной, но никогда не отправляй полки воевать за деньги или за другие блага. Те, кому ты нужен, дадут тебе все. Если ты не нужен, держи армию наготове и жди. Высшая доблесть короля — хорошо заселенное королевство. В этом и есть подлинное богатство страны. А потому, мой дорогой наследник, прошу тебя еще раз: не начинай несправедливых войн. Бог запретил их! И тебе придется дать отчет о каждом человеке, погибшем на неправедной войне.
12. Дорогой наследник, сим даю тебе еще раз свое отцовское благословение и желаю тебе всегда помнить Бога, править страной справедливо и со страхом Божьим, всегда иметь верных и послушных подданных, а также сильную руку и мощную армию для защиты от врагов. Желаю тебе, а также твоим наследникам здравствовать до скончания веков, а всем твоим землям — расцветать с каждым часом. Да поможет тебе всемогущий Бог.
Твой до гроба верный отец
Фридрих Вильгельм».
Чтение этого документа произвело на сына сильнейшее впечатление. Затем отец повел речь об отдельных провинциях государства. Он начал с Восточной Пруссии, перешел к Померании, заговорил о Бранденбурге, Магдебурге, Хальберштадте и закончил прусскими землями в Рейнланде и Вестфалии. Говоря о свойствах людей, населявших ту или иную область, король был то экономистом, то психологом, то педагогом. Он подробно описал наследнику достоинства и слабости министров Краута, Грумбкова, Гёрне. Коксэжи удостоился величайших похвал. Король настоятельно советовал сыну приступать к созданию Всеобщего свода законов Пруссии. Под конец он перешел к внешней политике и стал говорить о России, Польше, Саксонии, Ганновере, Швеции, Голландии, Англии, Франции, о сдержанной политике в отношениях с императором и империей. И обо всем смертельно больной, истерзанный болью человек рассуждал, как свидетельствует его сын, «в полном сознании и с величайшим спокойствием». Кронпринц понимал отца с полуслова, излагая свое мнение. И только теперь, в последние часы жизни, король сумел оценить политические таланты этого 28-летнего человека. «Господь оказал мне величайшую милость, — обратился он к присутствующим министрам и генералам, — дав такого замечательного сына». Кронпринц поцеловал ему руку, но Фридрих Вильгельм обнял его и проговорил сквозь слезы: «Милый Боже! Я умираю с радостью. У меня такой достойный сын и наследник».
29 мая Фридрих Вильгельм продиктовал сыну подробные указания о том, как поступить с его телом после его смерти. Это один из самых замечательных документов мировой истории, непревзойденный памятник бесхитростной самооценке.
«Дорогой мой сын!
Настоящей инструкцией я сообщаю о том, что ты должен сделать с моим телом, после того как Всевышний заберет меня из бренного мира.
И вот что я хочу:
1. Как только я умру, мое тело следует обмыть, надеть на него чистую рубашку и положить на деревянный стол. Затем меня нужно побрить, тщательно умыть, покрыть простыней и оставить на срок от 1 до 4 часов.
2. В присутствии генерал-лейтенанта ф. Будденброка, полковника ф. Дершау, майора ф. Бредова, капитанов ф. Принцена и ф. Гааке и лейтенанта ф. Винтерфельдта, а также всех полковых хирургов и моего камердинера следует произвести вскрытие, чтобы увидеть, почему я, собственно, умер и как это отразилось на моем теле. Но я категорически запрещаю что-либо от него отрезать. Затем мое тело следует помыть и надеть на него лучшую униформу, положив вслед за этим в простой гроб, закрыв его и так оставив на ночь.
3. Сразу же после моей смерти солдаты лейб-гвардейского полка должны получить новые мундиры и шляпы.
4. На следующий день следует построить мой полк. Первый батальон фронтом обращен к дворцу, правый фланг стоит у воды, где начинается стена. Все должны быть при оружии, и каждый гренадер должен получить 3 заряда. На знаменах надо повесить траурные ленты, а барабаны обернуть черной тканью.
5. Катафалк, взятый из каретного сарая в Берлине, нужно поставить у зеленой лестницы, при этом головы лошадей должны быть обращены к воде. Пусть восемь капитанов моего полка перенесут меня на катафалк, а сделав это, возвращаются в строй. Когда катафалк тронется, должны забить барабаны. Гобои исполнят известную песню „О, голова в крови и ранах“. Мои сыновья Вильгельм и Генрих останутся в строю. Ты, как мой старший сын, а также маленький Фердинанд, одетые в униформу, будете идти за катафалком, равно как и генералы, офицеры, а также полковые священники Кохиус и Эдсфельд.
6. Затем мое тело надо перенести в церковь через дверь, которой я обычно туда ходил. Как только гроб внесут под своды, гобоисты тут же умолкнут. Мой капельмейстер Людовици должен играть на органе. Из генералов и офицеров должны присутствовать те, что окажут мне последние почести и перенесут меня в склеп.
7. 24 шестифунтовые пушки, доставленные из Берлина, должны дать двенадцать залпов один за другим. Затем по очереди стреляют батальоны.
8. Гренадеры сворачивают знамена после твоего, дорогой сын, приказа. Каждый гренадер должен получить на пиво столько же, сколько он получает после смотра.
9. Присутствующим генералам и офицерам следует выкатить бочку лучшего рейнского вина, и вообще в этот вечер не следует пить ничего, кроме хорошего вина.
10. Четырнадцать дней спустя во всех церквах следует прочесть поминальный стих „Я боролся за благие дела“. Затем надо спеть песню „Кто милость Господа снискал“. О моей жизни, о моих делах и обо мне самом не следует говорить ни слова. Но народу следует знать, что я сам запретил это и умер как величайший и ничтожнейший грешник, молящий, однако, Бога и сына Его о милости. И вообще на поминальных проповедях не надо меня ни осуждать, ни хвалить.
Мой дорогой и преданный сын, я не сомневаюсь в твоем точном исполнении моих последних желаний. А я остаюсь до самой своей смерти
всецело преданным тебе отцом
Фридрихом Вильгельмом».
30 мая король велел доставить себя в покои королевы и детей, где те с ним попрощались. Уже в своей спальне он сказал приближенным: «Теперь я вырвал из сердца самое дорогое: жену, детей, армию, страну и весь мир». Он все привел в порядок и теперь ждал смерти.
Решив развеять грусть, король велел спеть при нем хорал «Зачем же мне печалиться?». При словах «И предстану я нагим…» он воскликнул: «Нет, отставить! Я хочу быть похороненным в мундире». Ему сказали: на том свете армии нет. Король изумленно проговорил: «Как?! Три тысячи чертей! Почему?» Узнав, что на небесах не нужны солдаты, король погрузился в мрачное молчание.
Утром 31 мая, глядя из окна на конюшню, он внезапно велел вывести лучших коней и предложил старому князю Леопольду и генералу Гааке взять себе на память приглянувшихся им скакунов. Конюхи забыли положить под седла чепраки, король заметил это, поднял кулак и закричал: «Эх, будь я здоров, как бы я этих подлецов отделал! Спуститесь кто-нибудь да врежьте им как следует!»
Его перенесли в постель. Обессиленный Фридрих Вильгельм подозвал кронпринца и министра Подевильса и прошептал, что он больше не король и передает трон сыну. Майор фон Бредов громко повторил его слова для присутствующих офицеров и чиновников. Подевильс объяснил: в таком случае надо составить официальный протокол. Король ничего не отвечал.
В одиннадцать часов он потерял сознание. Снова придя в себя, Фридрих Вильгельм позвал священника Кохиуса. Король еще раз обнял жену. Затем спросил старшего хирурга лейб-гвардейского полка, сколько ему осталось жить. Тот взял его руку, подумал и ответил: «Еще полчаса. Пульс почти остановился». Король поднял руку кверху и крикнул: «Он не должен останавливаться!»
Чтобы развлечь короля, через комнату провели слуг в новых ливреях. Фридрих Вильгельм едва заметно покачал головой: «О, гордыня, гордыня!»
Он велел принести зеркало, рассмотрел свое чудовищно распухшее лицо, потрогал грудь и сказал: «Вот здесь я уже мертв». Затем вздохнул, внезапно приподнялся и, сжав кулаки, прокричал на берлинском диалекте: «Смерть, да не боюсь я тебя!»
Кронпринц вывел из комнаты королеву и тут же вернулся. Обмороки короля участились. Наконец король прошептал: «Господи Иисусе! Для Тебя я жил, для Тебя умираю. Ты мой доход…» В два часа пополудни король скончался. Был вторник 31 мая 1740 г.
Фридрих Вильгельм I умер на пятьдесят втором году жизни. Он был королем Пруссии двадцать семь лет. Сын безмолвно стоял у смертного ложа и смотрел на отца сухими глазами. В своих мемуарах Фридрих Великий писал: «До последнего мгновения он сохранял удивительное присутствие духа. Как великий государственный человек он привел в порядок все дела. Как врач он наблюдал за ходом своей болезни. Он взглянул смерти в глаза как герой».