Глава CXVI

Глава CXVI

Насир, Нури Шаалан и Таллал нагнали нас в темноте. Наши объединенные силы выступили, при свежем встречном ветре, на север, через жирные, счастливые деревни земледельцев. Вдоль полей, с которых был собран урожай, где солома была скорее выдернута, чем срезана, росли колючки, в рост ребенка, но теперь желтые, сухие и безжизненные. Ветер срывал их с мелких корней и гонял их ветвистые верхушки по ровной земле, одна колючка сцеплялась с другой, между ними застревали шипы, и вот они уже катились по земле огромными мячами, как бродячие копны сена.

Арабские женщины, вышедшие со своими ослами набрать воды, прибежали к нам, крича, что где-то рядом только что приземлился аэроплан. На фюзеляже были нанесены круглые кольца, такие же, как клеймо на верблюдах шерифа. Пик съездил туда и нашел двух австралийцев, их «бристоль» был подбит в область радиатора над Дераа. Они были рады, хоть и удивлены, что встретили друзей. После того, как поломку залатали, мы набрали воды у женщин, чтобы заполнить им бак, и они в безопасности улетели обратно.

Каждую минуту прибывали люди и присоединялись к нам, а из каждой деревни молодые искатели приключений бежали, пешие, чтобы вступить в наши ряды. Когда мы двигались, так близко друг к другу, под золотым солнечным светом, то наконец, как никогда прежде, смогли увидеть себя как единое целое; мы быстро стали одним образом, организмом, гордость которого возвышала каждого из нас. Мы отпускали непристойные шуточки, чтобы уравновесить окружающую нас красоту.

В полдень мы вошли в арбузные поля. Армия разбежалась по ним, пока мы разведывали железнодорожные пути, которые лежали, покинутые, впереди, дрожа под солнечным светом. Пока мы оглядывали их, прошел поезд. Только прошлой ночью железную дорогу починили; и это был третий поезд. Мы двинулись, не встречая преград, всей ордой вдоль путей, на две мили, и торопливо начали взрывать — все, у кого была взрывчатка, использовали ее, как кому заблагорассудится. Сотни наших новичков были полны рвения, и разрушения были хоть беспорядочными, но обширными.

Наше возвращение явно удивило ошарашенного врага; нам следовало распространиться и улучшить эту возможность. Поэтому мы пришли к Нури Шаалану, Ауде и Талалу, и спросили, что каждый предпринял бы со своей стороны. Энергичный Талал хотел атаковать Эзраа, большой зерновой склад на севере: Ауда стоял за Хирбет эль Газала, соседнюю станцию к югу: Нури двинул бы своих людей по главной дороге, к Дераа, на случай появления турецких отрядов.

Все три идеи были хороши. Вожди ушли воплощать их в жизнь, а мы, снова собрав колонну, продолжали путь через разрушенную колонию Шейх-Мискин, очень мрачную в лунном свете. Водные каналы стали преградой тысячам наших людей, и мы разбили привал рядом, на стерне, до рассвета. Кто-то развел костры в пробирающем до костей тумане этой глинистой местности Хаурана, другие заснули, где были, на склизкой от росы земле. Те, кто потерялся, ходили вокруг, взывая к своим друзьям резким кличем арабских крестьян, во все горло. Луна зашла, вокруг было холодно и черно.

Я поднял свою охрану, которая ехала так живо, что мы добрались до Шейх-Саада к рассвету. Пока мы проходили между скал, к полю за деревьями, земля снова оживилась с восходом солнца. Утренний ветерок посеребрил оливы во дворах, и люди в огромной палатке из козьей шерсти позвали нас в гости. Мы спросили, чей это лагерь, и они ответили: «Ибн Смеира». Это грозило осложнениями. Рашид был врагом Нури Шаалана, непримиримым, внезапно встреченным. Мы сразу же послали предупреждение Насиру. К счастью, Ибн Смеир отсутствовал. Поэтому его семья временно стала нашими гостями, и Нури, как хозяин, должен был держаться правил.

Это было облегчением, так как в наших рядах и без того были сотни смертельных врагов, чьи распри находились в подвешенном состоянии только благодаря перемирию Фейсала. Напряжение, чтобы держать их в игре, занимать их горячие головы в раздельных сферах, держать равновесие между инициативой и повиновением, чтобы наше руководство ценилось выше личной зависти — все это было достаточно тяжело. Насколько труднее было бы вести войну во Франции, если бы каждая дивизия, чуть ли не каждая бригада нашей армии ненавидела бы соседнюю лютой ненавистью, и, внезапно встретившись, они бросались бы в драку! Однако мы держали их в спокойствии два года, и теперь оставалось всего лишь несколько дней.

Ночные отряды вернулись не с пустыми руками. Эзраа слабо держал Абд эль Кадер, алжирец, со своими вассалами, несколькими добровольцами и войсками. Когда пришел Таллал, добровольцы перешли на его сторону, войска бежали, а вассалов было так немного, что Абд эль Кадер вынужден был покинуть свои позиции без боя. Наши люди были слишком нагружены добычей, чтобы его ловить.

Ауда пришел, похваляясь. Он взял Эль Газале штурмом, захватил брошенный поезд, пушки и двести человек, из которых некоторые были немцами. Нури Шаалан доложил о четырех сотнях пленных с мулами и пулеметами. Рядовые турки были сданы в отдаленные деревни, отрабатывать свое прокормление.

Над нами кружил английский аэроплан, выясняя, являемся ли мы арабскими войсками. Янг подал сигналы с земли, и они сбросили ему записку, что Болгария сдалась союзникам. Мы не знали, что на Балканах идет наступление, и эта сиротливая новость была для нас незначительной. Несомненно, близился конец войны, не только великой, но и нашей войны. Еще одно усилие, и наше испытание закончено, и все будут отпущены назад к своим делам, забыв об этом безумии: поскольку для большинства из нас эта война была первой, и мы ждали ее окончания как отдыха и покоя.

Армия прибыла. Рощи заполнились людьми, когда каждое отделение занимало свободные места и спешивалось — кто рядом с фиговыми деревьями, кто под пальмами, кто под оливами, из-под которых срывались испуганные тучи птиц, разражаясь криками. Наши люди вели животных к ручью, который вился через зеленые кусты, цветы и посаженные фруктовые деревья, странные для нас после годов блуждания в каменистой пустыне.

Люди Шейх-Саада застенчиво подходили поглядеть на армию Фейсала, о которой шептались, как о легенде, и вот она в их деревне, и ее ведут знаменитые или устрашающие имена — Талал, Насир, Нури, Ауда. Мы глядели на них, втайне завидуя их крестьянской жизни.

Пока люди разминали ноги, затекшие от езды, пять-шесть из нас бродили по развалинам, откуда через южную равнину мы могли видеть, насколько безопасным было наше местонахождение. К нашему удивлению, мы разглядели прямо за стенами небольшую группу солдат в форме — турок, австрийцев, немцев — с восемью пулеметами на вьючных животных. Они тащились из Галилеи в Дамаск после поражения, нанесенного им Алленби, без надежды, но и без забот, спокойно шагая и думая, что война от них за пятьдесят миль.

Мы не подняли тревогу, щадя наши усталые войска; только Дарзи ибн Дагми, с Хаффаджи и остальными из их рода, потихоньку взобрались в седло и напали на них с узкой тропинки. Офицеры вступили в бой и были сразу же убиты. Солдаты побросали оружие, их в пять минут обыскали, ограбили и согнали в колонну по дорожкам между садами к открытому загону, который казался подходящей тюрьмой. Шейх-Саад отплачивал нам быстро и хорошо.

Вдали, на востоке, появились три-четыре темные группы людей, направляющихся к северу. Мы выпустили на них ховейтат, и через час они вернулись со смехом, каждый вел мула или навьюченную лошадь; животные были бедные, усталые, все в ссадинах, слишком ясно показывающие, что собой представляют остатки разбитой армии. Их всадниками были безоружные солдаты, бегущие от англичан. Ховейтат считали ниже своего достоинства брать таких пленных. «Мы их отдали прислуживать деревенским мальчишкам и девчонкам», — усмехнулся тонкими губами Заал.

С запада пришли вести, что небольшие отряды турок отступают от атаки Шовеля в местные деревни. Мы послали против них вооруженные отряды наим, крестьянского племени, присоединившегося к нам прошлой ночью в Шейх-Мискине, Насир дал им задание сделать, что будет в их силах. Массовый подъем, который мы так долго готовили, теперь набрал полную силу, поднимаясь все выше с каждой победой, вооруженных повстанцев все прибавлялось. За два дня у нас было более шестидесяти тысяч вооруженных людей в движении.

Мы отметили еще некоторые пустяки на дороге в Дамаск; и затем увидели густой дым над холмом, скрывающим Дераа. К нам рысью прискакал человек, сообщив Таллалу, что немцы подожгли аэропланы и склады боеприпасов, готовые эвакуировать город. Британский самолет сбросил весть, что войска Бэрроу под Ремте, и две турецкие колонны, одна — в четыре тысячи человек, другая — в две, отступают в нашем направлении, соответственно к Дераа и Мезерибу.

По-видимому, эти шесть тысяч человек были всем, что осталось от Четвертой армии в Дераа и от Седьмой армии, которая сопротивлялась наступлению Бэрроу. С их сокрушением цель нашего пребывания здесь была бы исчерпана. Но пока что мы должны были удерживать Шейх-Саад. Поэтому большую колонну, в четыре тысячи, мы должны были пропустить, только пристегнуть к ним Хамда и его руалла, вместе с несколькими северными крестьянами, чтобы тревожить их с флангов и с тыла.