Глава LXX

Глава LXX

Однако Арабское движение существовало благодаря доброй воле Алленби, поэтому необходимо было предпринять какие-нибудь операции, меньшие, чем всеобщее восстание, в тылу врага: операции, которые мог бы провести боевой отряд, не привлекая оседлых народов, и все же такие, чтобы принести ему удовлетворение, будучи весомой помощью британскому преследованию врага. Эти условия указывали, по размышлении, обратить внимание на возможность перерезать один из крупных мостов долины Ярмук.

Они находились в узкой и обрывистой горловине реки Ярмук, где железная дорога из Палестины взбиралась к Хаурану, по пути в Дамаск. Глубина Иорданской впадины и обрывистость восточной поверхности плато сделали этот участок путей наиболее сложным для строительства. Инженерам пришлось положить рельсы в самом течении извилистой долины реки; и, чтобы протянуть пути, им приходилось снова и снова пересекать течение с помощью серий мостов, самый западный и самый восточный из которых было заменить труднее всего.

Разрушить любой из этих мостов — значило на две недели изолировать турецкую армию в Палестине от ее базы в Дамаске, лишить ее возможности скрыться от атаки Алленби. Чтобы добраться до Ярмука, мы должны были выехать из Акабы и пройти Азрак, около четырехсот двадцати миль. Турки считали нашу угрозу столь отдаленной, что охраняли мосты недостаточно.

Соответственно, мы предложили этот план Алленби, и он попросил, чтобы это было сделано пятого ноября или в один из трех последующих дней. Если это получится, и погода продержится после этого еще две недели, ни одно подразделение армии фон Кресса не уцелеет при отступлении к Дамаску. У арабов тогда будет возможность повести свою волну вперед, в великую столицу, подхватив на полпути эстафету у британцев, первоначальный порыв которых уже будет почти истощен, равно как и их транспорт.

Для такой возможности нам нужна была в Азраке власть, чтобы повести наших потенциальных местных приверженцев. Насир, всегда первый в наших начинаниях, отсутствовал: но вместе с бени-сахр был Али ибн эль Хуссейн, молодой и привлекательный шериф харитов, который отличился в первые отчаянные дни Фейсала под Мединой, и позже переньюкомбил самого Ньюкомба под Эль Ала.

Али, будучи гостем Джемаля в Дамаске, изучил кое-что о Сирии; поэтому я просил Фейсала выделить его мне на время. Его смелость, его способности и его энергия были уже доказаны. Не было ни одного приключения, с самого начала, которое показалось бы Али слишком опасным, чтобы не рискнуть; не было для него несчастья слишком глубокого, чтобы он не встретил его своим пронзительным смехом.

Физически он был великолепен: невысокий, не тяжелый, но сильный настолько, что мог, встав на колени и положив предплечья ладонями вверх на землю, подняться на ноги, когда на каждой руке стоял человек. К тому же он мог догонять верблюда, скачущего рысью, босиком одной ногой в седле, сохраняя скорость около полумили, а затем вскочить в седло. Он был дерзок, упрям, самоуверен; так же безрассуден в словах, как и в делах; умел (если изволил) производить впечатление на публике и был хорошо образован для человека, у которого с рождения была одна амбиция — превзойти кочевников пустыни в войне и состязаниях.

Али принес бы нам бени-сахр. У нас были большие надежды на серахин, племя Азрака. Я поддерживал связь с бени-хассан. Руалла, конечно, в этом сезоне были на зимних квартирах, поэтому мы не могли разыграть свою крупнейшую карту в Хауране. Фаиз эль Гусейн ушел в Леджах готовить действия против Хауранской железной дороги, если придет сигнал. Взрывчатка хранилась в подходящих местах. Наши друзья в Дамаске были предупреждены, и Али Риза-паша Рикаби, для турок, в их блаженном неведении — военный губернатор города, но для шерифа — главный агент заговорщиков, предпринял тайные шаги, чтобы сохранить контроль, если поднимется тревога.

В подробностях мой план был таков: предпринять бросок от Азрака, взяв в проводники Рафа, того отважнейшего шейха, что сопровождал меня в июне, на Ум-Кейс, за один-два длинных перехода, в составе около пятидесяти человек. Ум-Кейс — это была Гадара, драгоценная памятью о Мениппе и Мелеагре[101], бесстыдном греко-сирийце, самовыражение которого отмечало высшую точку сирийской литературы. Этот город находился прямо над самым западным мостом Ярмука, стальным шедевром, разрушив который, я уверенно смог бы и себя причислить к гадаринской школе. Всего полдюжины часовых на данный момент обосновались на балках и береговых устоях моста. Подкрепление для них поставлялось из гарнизона в шестьдесят человек, расположенного в строениях станции Хемме, где горячие источники Гадары били до сих пор, на радость местным больным. Я надеялся убедить некоторых абу-тайи под началом Заала пойти со мной. Эти люди-волки сделали бы верным штурм моста. Чтобы предотвратить подкрепление от врага, мы очистим подступы на подходе с помощью пулеметов, управляемых индийскими волонтерами капитана Брея из французской кавалерийской дивизии, под началом джемадара[102] Хассан-Шаха, твердого и опытного человека. Они провели месяцы выше по стране, перерезая рельсы от Веджха, и могли по праву считаться знатоками в езде на верблюдах, в перспективе годными для форсированных маршей.

Разрушение крупных подвесных балок ограниченной массой взрывчатки было точной операцией и требовало ожерелья из гремучего студня с электрическим взрывателем. На «Хамбере» нам сделали полосы ткани и пряжки, чтобы было легче их укреплять. Тем не менее, работа под огнем оставалась трудной. Опасаясь жертв, мы пригласили Вуда, инженера базы в Акабе, единственного сапера, которым мы располагали, прийти и продублировать меня. Он немедленно согласился, хотя знал, что не годен к строевой службе из-за сквозного ранения пулей в голову во Франции. Джордж Ллойд, что проводил последние несколько дней в Акабе, прежде чем отправиться в Версаль на прискорбную комиссию союзников, сказал, что доедет с нами до Джефера; поскольку он был одним из лучших товарищей и наименее навязчивым из живущих на земле путешественников, его приход добавил много к нашему предвкушению рискованного предприятия.

Мы занимались приготовлениями, когда появился неожиданный союзник в лице эмира Абд эль Кадера эль Джезаири, внука рыцарственного защитника Алжира от французов. Изгнанная семья в течение целого поколения прожила в Дамаске. Один из них, Омар, был повешен Джемалем за измену, раскрытую в бумагах Пико. Другие были депортированы, и Абд эль Кадер поведал нам долгую историю своего побега из Брузы и своего путешествия с тысячей приключений через Анатолию в Дамаск. В действительности турки его возвеличили по просьбе Хедива Аббаса Хильми, и послали при нем по частному делу в Мекку. Он прибыл туда, увидел короля Хуссейна и вернулся уже с багряным знаменем и благородными дарами, его ненормальный ум наполовину был убежден в нашей правоте и сотрясался от возбуждения.

Фейсалу он предложил тела и души своих поселян, крепких, умеющих нанести удар алжирских изгнанников, компактно проживавших вдоль северного берега Ярмука. Мы ухватились за этот шанс, который предоставил бы нам на некоторое время контроль над средним участком железной дороги в долине, включая один или два главных моста и не исключая возможности поднять сельские местности, поскольку алжирцы были ненавистными чужаками, и арабское крестьянство не пошло бы с ними. Соответственно мы не стали звать Рафа, чтобы он встречал нас в Азраке, и не сказали ни слова Заалу, вместо этого сосредоточив наши помыслы на вади Хамед и ее мостах.

Пока мы упражняли свой ум подобным образом, прибыла телеграмма от полковника Бремона, предупреждающая, что Абд эль Кадер — платный шпион турок. Это было неутешительно. Мы тщательно следили за ним, но не нашли никаких доказательств обвинения, которое нельзя было принимать слепо, так как оно исходило от Бремона, а он был для нас скорее помехой, чем коллегой. Его военный дух мог увести в сторону его суждения, когда он услышал откровенные, публичные и частые обличения Франции от Абд эль Кадера. Французская концепция родины как прекрасной женщины склоняла их к националистическому противостоянию тому, кто презирал ее прелести.

Фейсал повелел Абд эль Кадеру выехать вместе с Али и со мной и сказал мне: «Я знаю, что он безумец. Думаю, что он честен. Берегите ваши головы и используйте его». Мы держались, показывая ему наше полное доверие, по принципу, что мошенник не поверит нашей честности, а честный человек делается мошенником из-за подозрений. В сущности, он был исламским фанатиком, полусумасшедшим от религиозного рвения и с неистовой верой в себя. Его мусульманская обидчивость была оскорблена моим неприкрытым христианством. Его гордость была задета нашим сотовариществом, так как племена почитали Али и привечали меня больше, чем его. Его дырявая башка дважды или трижды выводила Али из себя, что сопровождалось мучительными сценами; а под конец он бросил нас в беде в отчаянный момент, помешав нашему походу, расстроив нас и наши планы, насколько смог.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.