Глава LI

Глава LI

В ночи мы заблудились среди каменных хребтов и долин Дулейля, но продолжали идти до рассвета, так что через полчаса после восхода, когда тени в зеленых долинах были еще длинными, мы достигли нашего прежнего водопоя, Хау, развалины которого превратились в струпья, если смотреть с вершины горы напротив Зерги. Мы хорошо поработали у двух резервуаров, напоив наших верблюдов для обратного пути в Баир, когда показался молодой черкес, гоня трех коров к обильному зеленому пастбищу среди развалин.

Это нам не годилось, поэтому Заал выслал особо рьяных вчерашних оскорбителей, чтобы они показали свой пыл, догнав его; и они его доставили, невредимого, но сильно перепуганного. Черкесы были людьми чванливыми, непокорными задирами на пустой дороге, но, встреченные с твердостью, они быстро раскалывались; и этот парень с головы до пят дрожал от ужаса, оскорбляющего наше уважение. Мы поили его водой, пока он не опомнился, и затем велели выйти на поединок с молодым шерари, пойманным за воровством в походе; но, получив одну царапину, пленный бросился на землю в слезах.

Теперь он мешал нам, так как, если бы мы отпустили его, он бы поднял тревогу и прислал всадников из деревни против нас. Если бы мы его связали в этом удаленном месте, он умер бы от голода или жажды; и, кроме того, у нас не было лишней веревки. Убивать его казалось неостроумным и недостойным сотни человек. Наконец мальчик шерари сказал, что если ему дадут свободу действий, то он посчитается с ним, оставив его живым.

Он привязал петлей его запястье к седлу и пустил вместе с нами рысью первый час, пока он не стал задыхаться. Мы еще были рядом с рельсами, но в четырех-пяти милях от Зерги. Там его оставили без приличной одежды, которая перешла к его победителю как почетный трофей. Шерари ударил его в лицо, задрал ему ноги, вынул кинжал и глубоко порезал ему подошвы. Черкес выл от боли и ужаса, как будто думал, что его убивают.

Это представление, каким бы странным оно ни было, казалось эффективным и более милосердным, чем смерть. Раны заставят его ползти к железной дороге на четвереньках, это займет час; а нагота будет вынуждать его держаться в тени скал, пока солнце низко. Трудно было разобрать, благодарен ли он нам за это; но мы уехали через волнистую местность, очень обильную фуражом. Верблюды, опустив головы и щипая растения и траву, двигались неудобно для нас, скользивших по скатам их склоненных шей; но мы должны были дать им поесть, поскольку мы шли по восемьдесят миль в день, останавливаясь отдышаться только в краткой полутьме рассвета и заката.

Вскоре после наступления дня мы свернули на запад и спешились, недалеко от железной дороги, среди разрушенных известковых рифов, осторожно подползая, пока под нами не была станция Атви. Два каменных дома на ней (первый — всего в сотне ярдов от нас) были рядом, один в тени другого. Люди в них пели и ничуть не беспокоились. Они начинали новый день, и в воздухе вился тонкий голубой дымок из комнаты охраны, а солдат выводил гурт барашков, чтобы пасти на сочном лугу между станцией и долиной.

Этот гурт овец решил дело, так как после диеты из сухого зерна, годной лишь для лошадей, мы жаждали мяса. Арабы щелкали зубами, считая овец — десять, пятнадцать, двадцать пять, двадцать семь. Заал спустился в долину, где рельсы пересекали мост, и полз впереди колонны, пока не приблизился к станции через луг.

С нашего хребта у нас был вид на двор станции. Мы видели, как Заал наклонил винтовку поверх насыпи, с бесконечными предосторожностями прикрывая голову за травой на краю. Он медленно взял на мушку офицеров, потягивающих кофе, и должностных лиц в тени на стульях, рядом с билетной кассой. Когда он нажал на курок, звук взрыва скрыл удар пули о каменную стену, и в то же время самый толстый из них медленно склонился со своего стула и упал на землю под оцепеневшими взглядами своих товарищей.

Через мгновение люди Заала, стреляя очередями, бросились вперед; но дверь северного дома захлопнулась, и винтовки заговорили сзади из-за стальных ставней. Мы отвечали им, но скоро увидели наше бессилие и прекратили огонь, то же сделал и враг. Шерарат увели овец, послуживших виновниками схватки, на восток, в горы, где были верблюды, все остальные сбежали вниз присоединиться к Заалу, который занимался ближайшим, незащищенным строением.

У высоты, которую разграбляли, была суматоха и паника. Арабы были такими опытными разведчиками, что чувствовали опасность почти до того, как он появлялась, чувства настораживались, прежде чем убеждался ум. Извиваясь по рельсам, с севера шла вагонетка с четырьмя людьми, в ушах которых скрипучие колеса заглушали наши выстрелы. Отряд руалла прополз под кульвертом в трехстах ярдах выше, пока остальные из нас в молчании толпились у моста.

Вагонетка катилась, ничего не подозревая, над нашей засадой, которая выстроилась вдоль насыпи позади, пока мы важно ходили через зелень впереди колоннами. Турки в ужасе замедлили ход, бросились прочь, к укрытию, но еще раз щелкнули наши винтовки, и они были мертвы. Вагонетка принесла к нашим ногам груз медной проволоки и телеграфных инструментов, с которыми мы поставили заземление на длинный провод. Заал поджег половину станции; дерево, обрызганное бензином, быстро занималось огнем. Доски и даже вывеска конвульсивно изгибались и корчились, когда их лизало пламя. Тем временем аджейли отмеряли гремучий студень, и скоро мы зажгли заряды и разрушили кульверт, много рельсов и на целые фарлонги — телеграфных столбов. Рев первого взрыва поднял сто наших верблюдов с колен, и на каждом следующем взрыве они бешено прыгали на трех ногах, пока не стряхивали веревку с четвертой, и разбегались во все стороны, как скворцы, вспугнутые в пустоту. Мы ловили их, а также овец, три часа, с милостивого позволения турок, иначе кому-то пришлось бы идти домой пешком.

Между нами и железной дорогой было несколько миль, когда мы уселись пировать бараниной. У нас не было ножей, и, убив овец по очереди, мы прибегли к помощи камней, попавших нам под руку, чтобы разделывать их. Как люди неопытные в таких предприятиях, мы пользовались ими, как в каменном веке; и мне пришло в голову, что, если бы железо было редкостью, мы бы искусно, как в палеолите, вытачивали наши повседневные инструменты; в то время как, не имея металлов вообще, мы тратили бы свое мастерство на совершенствование и полировку камней. Наши сто десять человек съели лучшие куски двадцати четырех овец за один присест, в то время как верблюды бродили вокруг или ели то, что осталось от нашего пиршества; так как лучшие верховые верблюды были приучены к жареному мясу. Когда все закончилось, мы сели в седло и ехали в ночи к Баиру; и туда мы вступили на рассвете, без жертв, с победой, сытые и обогащенные.