Глава XLV

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава XLV

Мы выступили за час до полудня. Насир вел нас на Газале — скаковой верблюдице с огромными ребрами, похожей на античный корабль; она высилась на добрый фут над остальными нашими животными, и в то же время была прекрасно сложена, со страусиной поступью — поэтичное животное, благороднейшее и самое воспитанное из ховейтатских верблюдов, принадлежащая к девяти знаменитым верблюдицам. Ауда был близ него, и я двигался между их ними на Нааме, «страусихе», верховой верблюдице — моем последнем приобретении. Со мной ехали мои аджейли вместе с неуклюжим Мохаммедом. Компанию ему составлял Ахмед, еще один крестьянин, который шесть лет прожил вместе с ховейтат за счет своих мускулов и ума, сведущий, на все готовый головорез.

Шестьдесят футов в гору — и мы выбрались из Сирхана на первую террасу Ард эль Суван, местность из черного кремня на мергельном известняке; не очень плотная, но достаточно твердая дорога, которую веками проходившие верблюды втоптали в поверхность на дюйм или два. Нашей целью был Баир, историческая группа колодцев и развалин Гассанидов[81] в пустыне на тридцать-сорок миль к востоку от Хиджазской железной дороги. Она лежала на шестьдесят миль впереди, и там предстояло остаться на несколько дней, пока наши разведчики не достанут муки из горных деревень над Мертвым морем. Наша пища из Веджха почти закончилась (только у Насира оставалось немного его драгоценного риса для торжественных случаев), и мы не могли уверенно предсказать дату нашего прибытия в Акабу.

Силы нашего отряда теперь составляли более пятисот человек, и зрелище этой веселой толпы крепких, уверенных северян, которые бешено гонялись за газелями в пустыне, на какое-то время сняло с нас все печальные предчувствия насчет исхода нашего предприятия. Мы почувствовали, что это будет подходящая ночь для риса, и вожди абу-тайи пришли отужинать с нами. Затем, глядя на приятные красные угли костра для кофе, в прохладе этой высокогорной местности, мы сели на ковры, обсуждая то один, то другой отдаленный предмет.

Насир перекатился на спину с моим биноклем и начал изучать звезды, вслух называя то одно, то другое созвездие, восклицая от удивления, когда обнаруживал маленькие звездочки, не заметные невооруженному глазу. Ауда вовлек нас в разговор о телескопах — больших телескопах, и о том, что люди за триста лет ушли так далеко, что построили бинокли размером с палатку, через которые видят тысячи неизвестных звезд. «А звезды — что это?» Мы соскользнули на беседу о солнцах позади солнц, о величинах и расстояниях превыше человеческого разума. «Что теперь станет с этим знанием?» — спросил Мохаммед. «Мы примемся за дело, много ученых и несколько умных людей вместе сделают стекла мощнее наших настолько, насколько наши мощнее галилеевских, и еще сотни астрономов узнают и сочтут еще больше тысяч звезд, невидимых сейчас, нанесут их на карту и дадут каждой имя. Когда мы увидим их все, не будет более ночи на небесах».

«Почему люди Запада всегда хотят получить все? — не без вызова спросил Ауда. — За нашими несколькими звездами мы видим Бога, которого нет за вашими миллионами». «Мы хотим дойти до края мира, Ауда». «Но там владения Бога», — возразил Заал почти сердито. Мохаммед не отступал от предмета. «Есть люди в тех больших мирах?» — спросил он. «Бог знает». «А есть в каждом из них Пророк, рай и ад?» Ауда набросился на него. «Друзья, мы знаем наши окрестности, наших верблюдов, наших женщин. Изобилие и слава принадлежат Богу. Если высшая мудрость в том, чтобы считать звезду за звездой, мне приятна наша глупость». И затем он заговорил о деньгах и отвлек их мысли, пока они все не подняли шум. Затем он шепнул мне, что я должен достать ему достойный подарок от Фейсала, когда он одержит победу над Акабой.

Мы выступили на рассвете, и через час были на вершине Вагфа, у водораздела, и поехали вниз по его дальней стороне. Хребет был всего лишь меловым берегом с кремнистой вершиной, в пару сотен футов высотой. Мы были во впадине между Снайнират на юге и тремя белыми вершинами Тляйтукват на севере, группы конических гор, которые сияли, как снег на солнце. Скоро мы вступили в вади Баир и шли через нее часами. Весной там прошел поток воды, породив богатую растительность между кустиками. Зелень была приятной для глаза и раем для наших голодных верблюдов после долгой враждебности Сирхана.

Тогда Ауда сказал, что едет вперед в Баир, не желаю ли я отправиться с ним? Мы ехали быстро, и в два часа внезапно оказались на месте, под холмиком. Ауда спешил посетить могилу своего сына Аннада, которого подстерегли пять его двоюродных братьев клана мотальга, мстя за Абтана, их разбойника, убитого Аннадом в поединке. Ауда рассказал, как Аннад выехал к ним, один против пяти, и умер так, как подобает; но только маленький Мохаммед оставался теперь между ним и бездетностью. Он взял меня с собой, чтобы я услышал его великий плач по покойному.

Однако когда мы ехали к могилам, мы с удивлением увидели дым, клубящийся от земли вокруг колодцев. Мы резко изменили направление и осторожно приблизились к развалинам. Здесь, казалось, не было никого; но толстая корка навоза вокруг бортика колодца была обуглена, и верхушка самого колодца разбита. Земля была черна и разбросана, как после взрыва, когда мы глянули в шахту, то увидели облицовку оголенной и расколотой, и многие блоки были отброшены наполовину, перекрыв шахту и доступ к воде на дне. Я принюхался и вроде бы различил запах динамита.

Ауда побежал к следующему колодцу, на дне долины, ниже могил; и он тоже был взорван и забит упавшими камнями. «Это работа клана джази», — сказал он. Мы прошли через долину к третьему, колодцу бени-сахр. Это был всего лишь меловой кратер. Прибыл Заал, помрачневший при виде несчастья. Мы исследовали разрушенный караван-сарай, в котором с прошлой ночи были следы около сотни лошадей. Был и четвертый колодец, на севере, в развалинах, на открытой платформе, и мы без надежды пошли к нему, гадая, что станется с нами, если весь Баир разрушен. К нашей радости, он был невредим.

Это был колодец джази, и его неприкосновенность сильно подкрепила теорию Ауды. Нам было неприятно обнаружить, что турки так подготовлены, и мы начали бояться, что они побывали и в Эль Джефере, к востоку от Маана, у колодцев, где мы планировали сосредоточиться перед атакой. Их блокада нам действительно стала бы помехой. Тем временем, благодаря четвертому колодцу, наше положение, хоть и неудобное, не было опасным. Все же его водных ресурсов было совсем недостаточно для пятисот верблюдов; была настоятельная необходимость открыть наименее поврежденный из других колодцев — тот, что был в развалинах, и над губой которого тлел дерн. Ауда и я вышли с Насиром взглянуть на него снова.

Аджейль принес нам пустую коробку из-под нобелевского гелигнита, очевидно, им и пользовались турки. По следам на земле было ясно, что несколько зарядов были взорваны одновременно вокруг края колодца и в шахте. Вглядываясь, пока наши глаза не привыкли к темноте, мы вдруг увидели много ниш, сделанных в шахте, меньше чем в двадцати футах под нами. Некоторые были еще набиты, и с них свешивались провода.

Очевидно, это была вторая партия зарядов, или неправильно соединенных, или с очень долгим часовым механизмом. Мы спешно размотали веревки с бадьи, сложили их вдвое и свесили в середину колодца через крепкий перекрестный столб, бока его так тряслись, что взмах веревки мог сместить блоки. Затем я обнаружил, что заряды небольшие, не больше трех фунтов каждый, и связаны полевым телефонным кабелем в группы. Но что-то пошло не так. Или турки сделали работу наспех, или их разведчики увидели нас на подходе, прежде чем успели закончить соединение.

Так вскоре у нас было два пригодных колодца и чистая прибыль в виде тридцати фунтов вражеского гелигнита. Мы решили остаться на неделю в этом счастливом Баире. Третья цель — установить состояние колодцев в Джефере — теперь прибавилась к нашей потребности в пище и в сведениях о настроениях племен от Маана до Акабы. Послали человека в Джефер. Мы приготовили небольшой караван вьючных верблюдов с клеймами ховейтат и послали их через рельсы в Тафиле с тремя-четырьмя темными кочевниками — их никогда бы не заподозрили в сотрудничестве с нами. Им предстояло скупить там всю муку, какую смогут, и вернуться к нам через пять-шесть дней.

Что до племен по дороге к Акабе, мы хотели от них активной поддержки против турок, чтобы выполнить временный план, составленный в Веджхе. Нашей мыслью было внезапно атаковать из Эль Джефера, пересечь железную дорогу и увенчать все великим перевалом — Нагб эль Штар, по которому дорога спускалась от плато Маана до красной равнины Гувейры. Чтобы удержать этот перевал, мы должны были захватить Аба эль Лиссан, крупный источник на его вершине, около шестнадцати миль от Маана; но гарнизон был мал, и мы надеялись взять его с налета. Тогда мы перекрыли бы дорогу, где посты к концу недели свалились бы от голода; хотя, возможно, горные племена, прослышав о нашем успешном начале, присоединятся к нам и вычистят их оттуда.

Затруднением в нашем плане была атака на Аба эль Лиссан: как бы войска в Маане не выиграли время и не высунулись оттуда, чтобы его освободить и преследовать нас до вершины Штар. Если, как сейчас, их будет только батальон, они вряд ли посмеют двинуться с места; и, если они дадут станции пасть, ожидая подкреплений, Акаба сдастся нам, тогда у нас будет база на море и преимущество в виде горловины Итма между нами и врагом. Итак, для уверенности в успехе нам надо было держать Маан в неведении и слабости, чтобы там не подозревали о нашем злонамеренном присутствии здесь.

Нам никогда не было легко держать наше передвижение в тайне, так как мы жили пропагандой среди местного населения, и те, кого мы не убедили, рассказывали о нас туркам. Наш долгий поход в вади Сирхан был известен врагу, и последний штатский олух не мог не видеть, что единственным годным для нас объектом была Акаба. Разрушение Баира (и Джефера тоже, так как нам подтвердили, что семь колодцев Джефера разрушены) показывало, что турки подготовлены уже до такой степени.

Однако глупость турецкой армии была безмерна, и это постоянно помогало нам, но и мешало тоже, так как мы не могли удержаться от презрения к ним (арабы, народ, одаренный необычайной скоростью ума, преувеличивали ее), и армия страдала, когда была неспособна сдаться врагу почетно. На данный момент из их глупости можно было извлечь пользу; и мы предприняли длительную кампанию обмана, убеждая их, что наша цель лежит ближе к Дамаску.

Они были подозрительны к давлению на эту местность, так как железная дорога из Дамаска к северу от Дераа и к югу от Аммана была линией коммуникаций не только для Хиджаза, но и для Палестины; и, если бы мы атаковали ее, то принесли бы двойной ущерб. Поэтому в долгой дороге по северу страны я ронял намеки о нашем скором прибытии в Джебель-Друз; и я был рад, что отпустил туда печально известного Несиба, без средств, но с большей шумихой. Нури Шаалан предупредил турок о нас в том же смысле; и Ньюкомб под Веджхом намеренно «потерял» официальные бумаги, среди которых был план похода (где мы выступали в качестве авангарда) из Веджха, к Джеферу и Сирхану, в Тадмор, для атаки на Дамаск и Алеппо. Турки приняли документы весьма серьезно и приковали злосчастный гарнизон в Тадморе до конца войны, к нашей выгоде.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.