ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. Александр III и Фридрих Барбаросса (1159-1198)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ.

Александр III и Фридрих Барбаросса

(1159-1198)

5 сентября 1159 года, на следующий день после того, как тело Адриана положили в склепе Святого Петра, примерно тридцать кардиналов собрались на тайное совещание за главным алтарем церкви[117]. Через два дня все (за исключением троих) подали голоса за бывшего кардинала Роланда Сиенского, которого, таким образом, и объявили избранным. Однако одним из трех проголосовавших против был ярый сторонник империи Оттавиано ди Монтичелли, кардинал-священник Санта-Чечилиа-ин-Трастевере; как только принесли алую папскую мантию и Роланд после положенного, по обычаю, демонстративного отказа собирался надеть ее, Оттавиано бросился к нему, сорвал с него мантию и попытался облачиться в нее сам. Началась потасовка, во время которой он лишился мантии; однако его капеллан незамедлительно вытащил новую, которую Оттавиано на сей раз сумел надеть на себя — к несчастью, задом наперед, прежде чем кто-либо успел его остановить.

Затем последовало трудновообразимое смятение. Вырвавшись из рук разъяренных сторонников Роланда, которые стремились сорвать с его плеч мантию, Оттавиано, чьи яростные усилия привести ее в надлежащее состояние имели результатом лишь то, что края мантии обмотались вокруг шеи, бросился к папскому престолу, уселся на него и объявил себя папой Виктором IV[118]. Затем он промчался через храм Святого Петра и столкнулся с группой младших служителей, которым повелел устроить ему аккламацию. Увидев, что двери внезапно открылись и в собор ворвалась банда вооруженных головорезов, они поспешили подчиниться. По крайней мере на время оппозицию заставили замолчать. Роланд и его приверженцы ускользнули, пока была возможность, и нашли убежище в башне Святого Петра — укрепленном месте Ватикана. Тем временем Оттавиано, охраняемый его головорезами, был возведен на престол с чуть большим соблюдением формальностей, нежели в предыдущем случае, и с триумфом проследовал в Латеранский дворец — как сообщают, потратив некоторое время на то, чтобы привести перед выходом свое платье в надлежащий вид.

Однако эта операция, недостойная, если говорить о методах ее исполнения, может рассматриваться как вполне разумно спланированная во многих отношениях до такой степени, что нет сомнений в причастности империи к случившемуся. Сам Оттавиано давно был известен как активный сторонник империи, и его избрание папой признали двое послов Фридриха в Риме, которые в то же время объявили решительную войну Роланду. Затем они отперли свои сундуки, и золото рекой потекло в кошельки и мешки всех тех римлян (будь то нобили, сенаторы, буржуазия или толпа), которые изъявили бы желание открыто объявить себя сторонниками Виктора IV. В то же время Роланд и верные ему кардиналы оставались заблокированы в башне Святого Петра.

Однако почти тотчас Оттавиано — или Виктор, как нам придется называть его, — увидел, что поддержка, оказывавшаяся ему прежде, начинает сокращаться. История о том, как он вел себя во время выборов, стала теперь известна всему городу и, можно не сомневаться, пересказывалась со всеми подробностями. Все римляне держали сторону Роланда как законно избранного папы. Толпа собралась вокруг башни Святого Петра и гневно требовала его освобождения. На улице Виктора освистывали и оскорбляли. Когда он шел, по его адресу распевали нескладные насмешливые вирши. В ночь на 16 сентября он не выдержал и бежал из Рима. И на следующий день законный понтифик вернулся при всеобщем ликовании.

Однако Роланд знал, что медлить он не может. Имперские послы все еще находились в Риме и продолжали бессчетно тратить деньги. Кроме того, Кресценции, семья, к которой принадлежал Виктор[119], являлась одной из богатейших в городе. Задержавшись только для того, чтобы подобрать подходящую свиту, 20 сентября папа отправился на юг, в Нинфу, которая тогда находилась под властью его друзей Франджипани. И здесь, в церкви Санта-Мария-Маджоре, он наконец прошел обряд инаугурации и принял имя Александра III (1159-1181). Одной из первых его акций стало, как и следовало ожидать, отлучение от церкви антипапы, а тот вскоре (что было столь же предсказуемо) отлучил его, в свою очередь. Второй раз за тридцать лет римская церковь оказалась расколота.

Если бы Фридрих Барбаросса смирился с неизбежным и признал Александра законным папой, которым последний, несомненно, являлся, то не было бы препятствий для того, чтобы они достигли согласия. Вместо этого на соборе в Павии в феврале 1160 года император официально признал папой опереточного Виктора, тем самым вынудив Александра, чей статус вскоре признали все прочие правители Европы, еще более укрепить союз с Вильгельмом Сицилийским и обременив себя новыми обязательствами, пустыми и бесполезными, которые отравляли ему большую часть последовавшего двадцатилетия. Папа отлучил Фридриха от церкви в марте (после того, что случилось в Павии, выбора у него, по сути, не оставалось) и освободил подданных империи от клятвы верности, однако по-прежнему не мог вернуть себе Рим. В течение примерно двух лет он проводил время то в Террачине, то в Ананьи, двух папских городах, близко расположенных (что было весьма кстати) к Сицилийскому королевству, у которого он искал защиты и в чьей финансовой поддержке отчаянно нуждался. Затем в последние дни 1161 года он отправился на сицилийском корабле во Францию.

Последующие три с половиной года Александр III жил в изгнании. Главным образом в Сансе, трудясь над созданием большой Европейской лиги в составе Англии, Франции, Сицилии, Венгрии, Венеции, городов Ломбардии и Византии против Фридриха Барбароссы. Он потерпел фиаско, поскольку был обречен на него. В частности, папа считал невозможным доверять Генриху II Английскому. В начале раскола Генрих был верным другом; уже в 1160 году Арнульф, епископ Лизье, сообщал, что король «принимал все послания от Александра с почтением, тогда как писем Оттавиано и в руки-то не брал, но, подцепив их палкой, забрасывал за спину так далеко, как только мог». Однако в 1163 году начались трения между Генрихом и Томасом Бекетом, и в следующем году издание королем Кларендонских постановлений, имевших целью укрепить его власть над английской церковью в ущерб папе, ознаменовало резкое охлаждение отношений Англии с папством.

Однако разочарование из-за дипломатических неудач должно было покинуть Александра в начале 1165 года, когда он получил приглашение от римского сената возвратиться в город. Антипапа Виктор IV, которому также пришлось провести последние годы в изгнании, умер за год до этого в бедности и страданиях в Лукке, где жил на доходы от не очень удачных разбоев и где местные иерархи даже не позволили похоронить его в пределах городских стен. Фридрих, упрямый, как и всегда, немедленно дал добро на «избрание» двумя послушными ему кардиналами-раскольниками преемника под именем Пасхалия III (1164-1168); однако эта акция не принесла ему и его новому антипапе ничего, кроме презрения, и, возможно, последовавшая волна возмущения и раздражения из-за абсурдности раскола и упрямства императора наконец привела римлян в чувство. Кроме того, заглохла торговля с паломниками.

Без папы средневековый Рим терял свой raison d’?tre[120].

Кроме того, возвращение домой оказалось нелегким делом. Фридрих сделал все от него зависевшее, чтобы помешать этому Он даже договорился с пиратами, чтобы они подстерегли папские корабли в открытом море. Однако Александр избрал обходной маршрут и в сентябре 1165 года высадился в Мессине. Два месяца спустя он добрался до Рима, где в сопровождении сенаторов, нобилей, клириков и простолюдинов, которые несли в руках оливковые ветви, он с подобающими церемониями вступил в Латеран.

* * *

В начале 1167 года Фридрих Барбаросса повел свою армию через Альпы и пересек Ломбардскую равнину; затем он разделил армию на две части. Меньшей, под командованием архиепископа Кельнского Рейнальда фон Дасселя, который также был имперским канцлером и правой рукой императора, а также другого воинственного иерарха, архиепископа Майнцкого Кристиана, предстояло идти на Рим, насаждая по пути продвижения власть империи и расчищая дорогу для антипапы Пасхалия, по-прежнему в страхе отсиживавшегося в Тоскане. Сам же Фридрих с основной частью армии развернул наступление на Анкону центр византийского влияния в Италии, чтобы подвергнуть ее осаде. Жители города оказали ему ожесточенное сопротивление. Укрепления были мощными и находились в хорошем состоянии, и горожане не собирались отказываться от своих связей с Восточной империей, которые приносили им немалую выгоду. Удача благоприятствовала им. Сначала внимание императора отвлекло появление сицилийских отрядов на побережье. Вскоре после своего возвращения он получил вести, которые заставили его полностью снять осаду и немедленно двинуться на Рим. Жители Анконы были спасены.

А вот римляне попали в катастрофическое положение. В понедельник 29 мая совсем недалеко от Тускулума их большое, но недисциплинированное войско атаковали германцы и тускуланцы под руководством Кристиана Майнцкого и, хотя они уступали неприятелю в численности в несколько раз, полностью разгромили их. Имперские гонцы поспешили к Фридриху с новостями. Рим еще держится, сообщали они, однако при отсутствии крупных подкреплений это не может продолжаться долго. Крайне маловероятно, что они смогут оказать серьезное сопротивление новой атаке со стороны немцев. Император торжествовал. Когда Рим идет в руки, Анкона может подождать. Его прибытие в Рим решило судьбу Леонинских стен. Ворота вышибли одним свирепым ударом. Немцы ворвались в пределы стен, но тотчас же обнаружили внутренние укрепления, о которых не подозревали, — собор Святого Петра был окружен укрепленными точками и поспешно вырытыми траншеями. В течение восьми с лишним дней защитники выдерживали вражеский натиск. Только когда осаждающие подожгли передний двор, разрушив большой портик[121], с таким тщанием восстановленный Иннокентием II, и снесли тяжелые ворота самого собора, оборонявший его отряд сдался. Никогда еще не совершалось такого кощунства по отношению к одному из самых почитаемых святилищ Европы. Даже пираты-сарацины в IX столетии ограничились тем, что сорвали серебряную обшивку с дверей, но они не проникали внутрь собора. На сей раз, согласно современнику, Оттону из Сен-Блеза, они завалили мраморный пол притвора телами убитых и умирающих, а главный алтарь был запятнан кровью. И на сей раз это святотатство оказалось делом рук не варваров-иноверцев, а императора христиан Запада.

Собор Святого Петра пал 29 июля 1167 года. На следующий день в том же самом алтаре антипапа Пасхалий отслужил мессу и затем надел на Фридриха, которого двенадцать месяцев назад короновал папа Адриан, золотой венец римского патриция — демонстративный жест пренебрежения к сенату и народу Рима. Через два дня он провел церемонию коронации императрицы Беатрис, а ее муж стоял рядом. У папы Александра не оставалось выбора; переодевшись простым паломником, он выскользнул из города и направился к побережью, где его узнали три дня спустя—к счастью, друзья, — когда он сидел на берегу в ожидании судна. Александр спасся и обрел убежище в Беневенто.

Триумф в Риме означал для Фридриха вершину его политической карьеры. Он поставил римлян на колени, навязав им условия хотя и достаточно умеренные, но призванные обеспечить их покорность в будущем. Император возвел своего папу на престол Святого Петра. Северную Италию он уже покорил, и теперь с присущей ему энергией он должен разделаться с Сицилийским королевством. Бедный Фридрих! Мог ли он предвидеть катастрофу, которая столь скоро обрушится на него, катастрофу, которой было суждено уничтожить его надменную армию способом, не доступным никому из его врагов на земле? В тот памятный день, 1 августа, небеса были ясными и солнце освещало его триумф. Затем 2 августа огромная черная туча окутала долину у подножия Монте-Марио. Пошел сильнейший ливень, затем наступило безветрие и удушающая жара. 3-го числа началась эпидемия. Имперский лагерь оказался сокрушен с беспримерной быстротой и силой. И там, где болезнь наносила удар, чаще всего это приводило к смертельному исходу. Через какое-то время стало уже невозможно хоронить всех умерших, и стали расти горы трупов, раздувавшихся и гнивших под безжалостным августовским солнцем Италии, что способствовало распространению болезни и усиливало страх. У Фридриха, который видел, как умерли или умирают вокруг него его лучшие воины, не оставалось иного выбора, кроме как сняться с лагеря; и ко второй неделе августа он и его войско, словно процессия призраков, потащились домой через Тоскану.

Однако даже теперь кошмар не закончился. Весть об эпидемии уже распространилась по Ломбардии, и один за другим города закрывали ворота перед немцами. Наконец с немалым трудом они добрались до императорской ставки в Павии; и здесь, поскольку альпийские перевалы стали уже непроходимыми, Фридриху пришлось остановиться и в бессильной ярости наблюдать за тем, как 1 декабря не менее пятнадцати городов образовали мощную Ломбардскую лигу, начало которой было положено в Ананьи восемь лет назад. Это было величайшее унижение. Итальянские подданные относились к нему с таким презрением, что даже не стали ждать, когда он уйдет за Альпы, прежде чем позволить себе такой жест открытого неповиновения. И действительно, когда наконец наступила весна и начал таять снег, Фридрих увидел, что даже этот последний участок пути домой сопряжен с трудностями. Все перевалы находились под контролем его врагов и были недоступны для него и его ослабевшей армии. И вот император Запада возвратился в родные края — тайно, покрытый позором и в одежде слуги.

В то время как Фридриху довелось изведать радость победы и горечь поражения, что же происходило с его старым врагом папой? Александр поначалу нашел убежище у своих друзей Франджипани. Хотя ситуация была серьезной, он, по-видимому, думал, что может пока оставаться в столице; и когда две сицилийских галеры вошли в Тибр, он, как ни странно, отказался от предложения их капитанов отправиться в безопасное место. Это было смелое решение, но, как вскоре стало ясно, не мудрое. Римляне, переменчивые, как и всегда, обратились против него. Переодевшись паломником, он сел наконец на маленькое судно и устремился навстречу свободе. Высадившись в Гаэте, он отправился в Беневенто, где к нему присоединились верные ему кардиналы. Александр бежал как раз вовремя. Попади он в руки императора, его бурный понтификат завершился бы. Даже если бы он каким-либо образом избежал пленения, то наверняка стал бы жертвой эпидемии, которая, само собой разумеется, распространилась не только на имперскую армию, но и на весь Рим, так что Тибр оказался заполнен мертвыми телами. По-видимому, Бог был на стороне папы.

Так, очевидно, полагали сторонники папы. Все богобоязненные люди, и немцы, по-видимому, более других, видели в этом страшном несчастье, постигшем Барбароссу, карающую руку ангела не только как наказание за его преступления, но и как доказательство правоты дела Александра III. Популярность папы росла, как и его престиж. Ломбардские города сделали последнего патроном их новой лиги и даже пригласили его (хотя он и отказался) поселиться в одном из них. В это время основали новый город между Павией и Асти и назвали Александрией в его честь.

Антипапа Пасхалий в те поры лишился даже той незначительной поддержки, которую имел. Кроме того, его здоровье сильно ослабело, и все знали, что долго ему не прожить. В таких обстоятельствах Александру III было бы нетрудно вернуться в Латеран. Но Александр отказался. Его сердце переполняла ненависть к Риму, и он исполнился презрением к римлянам за их безверие и продажность. Трижды за восемь лет они приглашали его в свой город; трижды они восставали против него и вынуждали уйти в изгнание. Он не желал пройти через все это вновь. Беневенто, Террачина, Ананьи — существовало множество других мест, где дело папства можно было отстаивать энергично и успешно, не боясь интриг и безудержного насилия, как в Риме; Александр предпочел остаться там, где был.

Прошло еще одиннадцать лет, прежде чем он вновь увидел Рим.

* * *

В субботу, 29 мая 1176 года, при Леньяно, совсем рядом с Миланом, Фридрих Барбаросса потерпел от войск Ломбардской лиги наиболее сокрушительное поражение за время своей карьеры. Он лишился большей части армии и едва спасся сам. Но катастрофа привела его в чувство. После четырех долгих итальянских кампаний император увидел, что ломбардские города по-прежнему стойки в своем сопротивлении ему и со времени образования их союза делают это весьма успешно. Папу Александра признавали теперь почти повсеместно — даже в основной части империи — как законного понтифика. Для Фридриха продолжение той политики, которая уже отняла у него лучшие годы жизни, привело бы к тому, что он стал бы посмешищем всей Европы.

Послы императора встретились с папой в Ананьи для переговоров об условиях примирения. В сущности, они были очень просты: предполагалось, что империя должна признать Александра папой, возвратить церкви ее владения[122], заключить мир с Византией, Сицилией и Ломбардской лигой; папа же со своей стороны утвердит жену Фридриха в положении императрицы, его сына Генриха в качестве короля римлян, а нескольких прелатов — на их кафедрах, на которых их первоначально поставили схизматики-антипапы. Следующий вопрос состоял в том, где должна проходить эта знаменательная встреча. После долгого спора сошлись на том, что папа и император встретятся в Венеции с тем условием, что Фридрих не будет допущен в город до тех пор, пока Александр не даст на то своего согласия.

10 мая 1177 года папа и члены курии прибыли в Венецию. Он был принят дожем и патриархами Градо и Аквилеи, а послеторжественной мессы на государственной барке перевезен во дворец патриархов в Сан-Сильвестро, который предоставили в его распоряжение на столько времени, на сколько он пожелает. Перед встречей с императором предстояло многое сделать. Во время дискуссий в Ананьи папа не говорил по поводу Сицилии или Ломбардской лиги, поскольку соглашение на сей счет предполагалось достигнуть с уполномоченными императора, если поцелуй мира обретет то значение, которое вкладывал в него папа. Итак, в патриаршей капелле начался второй раунд переговоров. Тем временем император, для которого территория Венеции по условиям соглашения оставалась закрыта, пребывал в готовности — сначала в Равенне, а затем (с разрешения Александра) в Кьодже.

Представители лиги выказали себя весьма неуступчивыми, и переговоры тянулись два месяца, однако 23 июля текст соглашения был готов. По просьбе папы венецианская флотилия покинула Кьоджу и доставила Фридриха на Лидо, куда отправилась делегация в составе четырех кардиналов, чтобы приветствовать его. В их присутствии он торжественно отрекся от «своего» антипапы и официально признал Александра. Кардиналы со своей стороны сняли с императора отлучение, тяготевшее над ним семнадцать лет. Теперь последний мог по крайней мере получить доступ в Венецию. Ранним утром следующего дня сам дож прибыл на Лидо, где Фридрих провел ночь в сопровождении внушительной свиты из нобилей и клириков. Он лично сопровождал императора на барку, разубранную специально для того случая, а затем они вместе торжественно отплыли в Пьяцетту

В самой Венеции заканчивались последние приготовления. Вывешивались флаги, украшались окна. Большую часть лета город был наводнен людьми, как никогда ранее. Число приезжих выросло в несколько раз, ибо к привычной иноземной публике, путешественникам и купцам, ненадолго задерживавшимся здесь, прибавились виднейшие правители и прелаты Европы, каждый из которых стремился перещеголять один другого блеском своей свиты. Один из них, архиепископ Кельнский, привез с собой 400 секретарей, слуг и священников; патриарх Аквилейский мог похвастаться тремястами — так же как архиепископы Майнцкий и Магдебургский. У графа Рожера из Андрии, второго посланца сицилийского короля, их было 330; герцог Леопольд Австрийский, явившийся в сопровождении лишь 160 человек, наверное, должен был чувствовать себя совершенно несчастным человеком.

Из нескольких рассказов очевидцев, наблюдавших все это, наиболее ярким является, по-видимому, так называемое «Сообщение о мире, заключенном в Венеции» («De pace veneta relatio»), автор которого был, вероятно, германским священнослужителем:

«На рассвете служители господина нашего папы поспешили к церкви Святого Марка евангелиста и заперли центральные двери… и затем принесли много дерева и сложили настилы и лестницы, и так соорудили высокий и роскошный престол… После этого папа явился накануне первого часа дня (Шесть часов утра. — Дж.Н.) и, отслушав мессу, вскоре после этого взошел на верхнюю часть престола, чтобы ожидать прибытия императора. Здесь он воссел со своими патриархами, кардиналами, архиепископами и бесчисленными епископами; справа сидел патриарх Венецианский, а слева — Аквилейский.

И тут произошла ссора между архиепископом Миланским и архиепископом Равеннским, каждый из которых считал, что имеет право занимать первенствующее положение по отношению к другому. И они боролись за то, чтобы занять третье место по правую руку от папы. Но папа решил положить конец их раздору и, оставив собственное возвышение, спустился по ступеням и занял место ниже их. Таким образом, третьего места не оказалось, и никто не мог сесть справа от него. Тем временем в третьем часу подошла барка дожа, на которой находился император с дожем и кардиналами, посланными к нему в предыдущий день. И предшествовали ему семь архиепископов и семь каноников церкви в торжественной папской процессии, направлявшейся к престолу папы. Когда он приблизился к нему, то сбросил алый плащ, который был на нем, и простерся перед папой и сначала облобызал его стопы, а затем колени. Но тут папа поднялся и, взяв голову императора в руки, обнял и поцеловал его, и посадил его по правую руку от себя, и, наконец, произнес слова: «Добро пожаловать, сын церкви». Затем он взял его за руку и повел в базилику. И звонили колокола, и пели «Те Deum laudamus»[123]. Когда церемония закончилась, они вместе покинули храм. Папа сел на коня, а император держал ему стремя и затем удалился во дворец дожа…

И в тот же самый день папа отправил императору множество золотых и серебряных кувшинов, наполненных разнообразной едой. И он также послал жирного теленка со словами: “Сей встрече нам надобно радоваться и веселиться, ибо сын мой был мертв и ныне ожил, пропадал и нашелся”»[124].

Венецианский договор означал поворотный пункт и кульминацию понтификата Александра. После всех страданий и унижений, которые ему довелось вынести в течение восемнадцати лет раскола и изгнания, когда ему приходилось испытывать на себе вражду одного из наиболее грозных обладателей императорской короны, наконец-то он получил свою награду. Он дождался признания императором не только того, что он является законным папой, но и всех светских прав папства на город Рим — тех самых прав, которые Фридрих во время своей коронации объявил принадлежащими империи. Это был триумф куда более впечатляющий, нежели тот, что отпраздновал Григорий над Генрихом IV ровно столетием раньше. Однако для верующих, которые радовались со старым папой в Венеции в эти знойные летние дни, это было данью терпению и упорству, с которыми он направлял церковь во время одного из наиболее сложных периодов ее истории.

И теперь, когда трудные времена миновали, понтифик сохранил эти качества. Ни в день своего торжества, ни во все другое время, пока император находился в Венеции, Александр не выказал ни малейших колебаний в том, чтобы взять верх над давним своим врагом. Один или два историка более поздних времен увековечили легенду о том, как папа поставил ногу на горло Фридриху, который пробормотал, еле дыша: «Не тебе, но святому Петру», а Александр жестко ответил: «И мне. И святому Петру». Однако эта история рассказана отнюдь не современником событий и не соответствует свидетельствам из первых рук, которые дошли до нас. Судя по всему, император вел себя безупречно. На следующий день после великого примирения он постарался продемонстрировать еще большую учтивость: вновь держа папе стремя, когда они покидали собор, он собирался вести его коня до места посадки на корабль, но папа любезно отказался. Можно задуматься, не вспоминал ли Фридрих те два дня в Сутри, когда не пожелал сослужить ту же службу папе Адриану на пути в Рим для совершения своей коронации двадцать два года назад?

Если, как это обычно считается, папа Александр родился около 1100 года, ему должно было в это время быть уже около восьмидесяти. Однако ему предстояло справиться с еще одним делом. В начале 1179 года он созвал Третий Латеранский собор, наиболее важным результатом которого стало постановление, регулировавшее выборы папы. Вплоть до середины XI века пап обычно назначали, иногда это делал народ Рима, иногда император; однако в 1059 году, как мы уже видели, было решено, что это исключительно дело церкви. Даже после этого выборы проходили методом проб и ошибок, их правила не были официально закреплены. Но теперь Александр наконец предписал, что право избирать папу должно принадлежать коллегии кардиналов, решением двух третей которой кандидат считается избранным. Не считая того, что со времени понтификата Иоанна Павла II возраст этих кардиналов ограничен восьмьюдесятью годами, те же правила действуют и сегодня.

Александр достиг мира с империей. Но он, увы, не смог добиться мира в самом Риме. Римский сенат оставался столь враждебным ему, что летом 1179 года папа покинул город в последний раз. Он никогда не любил Рим, не доверял его народу, всю жизнь жители прилегавшей к Риму области относились к нему враждебно. И когда после смерти его тело привезли в последний день августа 1181 года в Латеранский собор, римляне показали, что он был прав. Менее четырех лет назад пели трубы, когда они приветствовали его по возвращении из изгнания, теперь же, когда траурный кортеж вступил в город, римляне забросали катафалк грязью и едва позволили похоронить понтифика в базилике.

* * *

Александр III — один из величайших пап Средневековья. Иннокентий III, избранный папой в 1198 году, был другим. За семнадцать лет, которые разделяют их, не менее пяти человек занимали престол Святого Петра; все они — итальянцы, всем им, как и Александру, приходилось бороться с двумя непрекращающимися кошмарами для папства XII столетия: императорами из династии Гогенштауфенов и римским сенатом. Луций III (1181-1185), цистерцианский монах, которому протежировал святой Бернар, вскоре счел, что в городе слишком «горячо», и ретировался в Сеньи. Во время оказавшейся в целом безрезультатной встречи с императором в Вероне в 1184 году он с ужасом узнал, что Фридрих обручил своего сына Генриха с Констанцией, дочерью Рожера II и наследницей сицилийского трона (племянник Рожера Вильгельм II остался бездетным). Это подразумевало, что Сицилия станет частью империи[125], а папство окажется в окружении недругов.

Во время пребывания в Вероне Луций умер и был похоронен в Дуомо. В тот же день кардиналы единодушно избрали Умберто Кривелли, архиепископа Миланского, и он стал папой под именем Урбана III (1185-1187). Урбан не собирался жить в Риме, а остался в Вероне, откуда неохотно послал легатов, чтобы представлять его на свадьбе Генриха и Констанции в кафедральном соборе Милана; он, однако, отказался, как и Луций до него, короновать Генриха императорской короной и пришел в ярость, когда Фридрих поручил провести церемонию вместо папы патриарху Аквилеи — поступок, вполне для него характерный. Отношения между ним и папой стали быстро ухудшаться, и в итоге Фридрих приказал Генриху вторгнуться на территорию папского государства и оккупировать его. Урбану пришлось сдаться, но ссора продолжалась, и Фридриха уберегла от нового отлучения только неожиданная смерть понтифика, случившаяся в октябре 1187 года в Ферраре.

Урбан умер от потрясения, когда услышал новость о взятии Иерусалима Саладином, последовавшем за катастрофическим поражением христиан при Хаттине в Галилее. Его преемник Григорий VIII (1187), которому на момент избрания было немногим меньше восьмидесяти, не теряя времени, призвал христиан взяться за оружие для отвоевания города. В силу обстоятельств не приходилось рассчитывать на то, что понтификат Григория окажется долгим; и действительно, он продлился всего лишь восемь недель. Папа вел переговоры о перемирии между Генуей и Пизой (флоты обеих были совершенно необходимы в грядущем крестовом походе), когда скончался в Пизе всего за неделю до Рождества, оставив хлопоты по организации экспедиции своему преемнику, Клименту III (1187-1191). Было решено, что поход должен возглавить Фридрих Барбаросса; к нему предстояло присоединиться английскому королю Ричарду Львиное Сердце, французскому Филиппу II Августу и сицилийскому Вильгельму II Доброму[126]. Вильгельм умер (в возрасте всего тридцати шести лет), так и не успев начать посадку на корабли, однако двое других королей встретились на Сицилии, чтобы остальной путь проделать вместе.

* * *

Фридрих же избрал другой маршрут. Он проделал долгий и трудный путь через Восточную Европу, переправился через Дарданеллы в Азию и пересек Анатолию, пока наконец 10 июня 1190 года не провел свою армию через последнее ущелье Тавра и не достиг прибрежной равнины. Стояла изнуряющая жара, и маленькая речка Каликадн, которая впадала в море за городом Селевкией[127], манила взор. Фридрих пришпорил коня и поскакал к ней, оставив своих людей позади. С тех пор его живым никто не видел. Быть может, он спешился, чтобы напиться, и течение сбило его с ног; быть может, его лошадь поскользнулась в грязи и сбросила его; быть может, шок от падения в ледяную воду горной реки оказался слишком силен для его старого усталого тела (Фридриху было почти семьдесят лет). Мы этого никогда не узнаем. Его спасли, но слишком поздно. Спутники императора, достигнув реки, увидели мертвого монарха лежащим на берегу.

Смерть Фридриха немедленно привела к улучшению отношений папства с империей. По сути, Климент III не обладал дипломатическим опытом. И все же, несмотря на это, за три года своего понтификата он сумел прийти к обоюдно приемлемому соглашению с Генрихом (новый король Германии Генрих VI), пообещав ему императорскую коронацию. Генрих восстановил папское государство, которое оккупировал в 1186 году. Равным образом примечательно, что он успешно провел переговоры с римскими сенаторами. В результате он смог возвратиться в Латеранский дворец, куда не ступала нога двух его непосредственных предшественников. В обмен на регулярные выплаты и контроль над большей частью городской администрации сенат признал суверенитет папы, согласился принести клятву верности и восстановил поступление папских доходов. Разобравшись с этими двумя проблемами, Климент направил всю свою энергию на организацию крестового похода.

Ему незачем было беспокоиться. Третий крестовый поход хотя и не закончился фиаско, как Второй, все же потерпел поражение в отношении главной задачи — отвоевания Иерусалима. Сразу после смерти Фридриха его армия начала распадаться. Многие германские князьки немедленно возвратились в Европу; другие отправились на кораблях в Тир, единственный крупный порт, остававшийся на тот момент в руках христиан; те же, кто вез тело императора, без должного успеха пытаясь сохранить его в уксусе, мрачно продвигались вперед, хотя и несли потери в результате засад, до того как достигли Сирии. Выжившие, те, кто добрался до Антиохии, не имели сил, чтобы сражаться. К этому времени то, что осталось от Фридриха, перемещалось тем же путем, что и его армия; его быстро разлагавшиеся останки поспешно похоронили в соборе, где они оставались в течение семидесяти восьми лет, пока воины мамлюкской армии во главе с султаном Бейбарсом не сожгли здание вместе с большей частью города, сровняв его с землей.

К счастью для крестоносного Востока, Ричард Львиное Сердце и Филипп Август прибыли со своими армиями в целом без потерь. Благодаря им еще не все оказалось потеряно. Столицей Иерусалимского королевства стала Акра. Но само это королевство, уменьшившееся теперь до короткой прибрежной полосы между Тиром и Яффой, было бледной тенью прежнего. Последовало еще целое столетие борьбы, и, когда наконец оно пало под ударами Бейбарса в 1291 году, оставалось лишь удивляться, что оно продержалось столь долго.

* * *

После смерти Вильгельма Доброго сын Фридриха Генрих в силу своего брака с Констанцией стал королем Сицилии. Для проведения коронации ему нужно было отправиться в Палермо в ноябре 1190 года. Однако перед самым выездом к нему пришла весть о судьбе отца; теперь Генрих мог претендовать на две короны вместо одной. Его отъезд с неизбежностью откладывался на несколько недель. К счастью, зима была мягкой, и пути через альпийские перевалы до сих пор оставались открытыми. К январю 1191 года Генрих и его армия благополучно перешли через них. Затем, укрепив свои позиции в Ломбардии и получив поддержку пизанского флота, Генрих направился к Риму, где его ожидал папа Климент.

Однако прежде чем он достиг города, папа Климент скончался. Поспешно, ибо имперская армия быстро приближалась, священная коллегия собралась на конклав и избрала преемником кардинала-диакона Джиачинто. В тех обстоятельствах это кажется странным выбором. Новый папа был знатного происхождения (его брат Урсус являлся основателем фамилии Орсини) и мог похвастаться — поскольку смело защищал Пьера Абеляра против святого Бернара в Сансе более пятидесяти лет назад. Однако теперь ему было уже восемьдесят пять. Вряд ли он мог противостоять молодому честолюбивому Генриху во время кризиса, который угрожал позициям церкви так же, как и Сицилийского королевства. Судя по всем признакам, он и сам так думал. Только приближение германской армии и усилившийся страх перед новым расколом в том случае, если произойдет задержка с выборами, заставили его наконец принять тиару Кардинал с 1144 года, он был рукоположен только в Страстную субботу, 13 апреля 1191 года, а на следующий день, в Пасхальное воскресенье, интронизирован в соборе Святого Петра в качестве папы под именем Целестина III. А 14-го состоялась первая официальная акция за время его понтификата — Целестин короновал Генриха и Констанцию как императора и императрицу Запада.

Пока все шло так, как хотел Генрих. Но прежде чем он продолжил свой путь, старый папа обратился к нему с предостережением. В первые недели 1190 года, отчаянно пытаясь избежать включения их государства в состав империи, сицилийцы короновали собственного короля — графа Танкреда ди Лечче, незаконнорожденного отпрыска старшего сына Рожера, также по имени Рожер, который умер раньше своего отца. Танкред имел свои недостатки, но он был человеком энергичным, способным и целеустремленным, и Генрих мог столкнуться с серьезной оппозицией. Действительно, ему, по-видимому, лучше было внять совету папы и немедленно возвратиться в Германию.

Генрих, разумеется, не внял предостережению и продолжил путь на юг. Поначалу все шло гладко. Один город за другим открывал перед ним ворота, и только под Неаполем пришлось задержаться. Городские укрепления находились в хорошем состоянии — годом раньше Танкред отремонтировал их на собственные средства, и его амбары и склады были полны. Когда император со своей армией появился под стенами, горожане оказались готовы к обороне. Начавшаяся осада, с их точки зрения, велась не слишком усердно. Из-за постоянных нападений сицилийского флота на корабли пизанцев Генрих так и не сумел добиться должного контроля над подходами к гавани, и оборонявшиеся продолжали регулярно получать подкрепления и припасы. Несмотря на мощные удары по стенам, укрепления стояли по-прежнему. И поскольку знойное лето продолжалось, стало ясно, что осаждающие страдают больше осажденных. Наконец 24 августа Генрих отдал приказ снять осаду, и через день или два имперское войско скрылось за холмами.

Возвратившись в Германию, неугомонный молодой император продолжал причинять беспокойство окружающим — он назначал епископов по собственному усмотрению и даже закрыл глаза на убийство некоего Альберта Брабантского, которого Целестин III утвердил в качестве епископа Льежа. Затем, незадолго до Рождества 1192 года король Ричард I[128], хотя и находился под защитой папы как возвращавшийся из крестового похода, был захвачен в плен Леопольдом Австрийским, который вскоре после этого передал его Генриху. Требуемую за него сумму (150 000 марок, доход английской короны более чем за два года) наконец собрали, и император использовал ее для того, чтобы откупиться от своих оппонентов в Германии. Затем, когда Танкред ди Лечче скончался в феврале 1194 года, всего через две недели после освобождения Ричарда, Генрих смог отбыть в Палермо, не опасаясь оппозиции и претензий на его корону с чьей-либо стороны. Он обрел ее на Рождество того же года.

Констанция не присутствовала на коронации своего мужа. Забеременев впервые за сорок лет жизни, она хотела следующего: во-первых, желания родить в спокойной обстановке, а во-вторых, не должно было возникнуть сомнений в том, что это именно ее ребенок. Она не отменила свою поездку на Сицилию, но двинулась в путь неспешно и в удобное для нее время. Она доехала только до маленького города Джези, примерно в двадцати милях к западу от Анконы, когда у нее начались родовые схватки. На следующий день после коронации супруга в палатке, поставленной на главной площади, куда был разрешен доступ любой из матрон города, которая пожелает присутствовать при рождении ребенка, она произвела на свет своего единственного сына Фридриха. Через день или два она представила его на той же самой площади собравшемуся народу и гордо кормила его собственной грудью.

Три года спустя, в ноябре 1197 года, после подавления восстания на Сицилии, осуществленного с привычной жестокостью, Генрих VI умер от малярии в Мессине в возрасте тридцати двух лет. Папа Целестин III, которому было восемьдесят шесть, пережил его на три месяца.