Глава тринадцатая НОВОЛЕТИЕ КРАСНОГО ТЕРРОРА
Глава тринадцатая
НОВОЛЕТИЕ КРАСНОГО ТЕРРОРА
Она не погибнет, — знайте!
Она не погибнет, Россия.
Они всколосятся, — верьте!
Поля ее золотые.
И мы не погибнем, — верьте!
На что нам наше спасенье?
Россия спасется, — знайте!
И близко ее воскресенье.
Зинаида Гиппиус
В древние времена на Руси новый год отсчитывали с первого сентября — Семенова дня…
В этом была своя, земледельческая логика. Убирали урожай, начинались заботы о новом урожае, а вместе с ним и о новом годе.
Тысяча девятьсот восемнадцатый, самый короткий в истории России год, похоже, тоже выстраивался под старинную хронологию. Все зло, трудолюбиво засеянное большевиками, уже взошло, вызрело, и наступила пора собирать кровавый урожай.
1
Чекистский налет на английское посольство и аресты иностранных дипломатов, предпринятые, чтобы скрыть участие ВЧК в подготовке покушения на В. И. Ленина, осуществлялись в духе той «революционной импровизации», на которую такими мастерами были большевики.
Конечно, и тут не обошлось без накладок.
Приходится признать, что на роль террористки № 1 можно было бы подыскать и более подходящую фигуру…
С Каплан получился перебор. И не потому даже, что Фанни оказалась слепой и просто не могла бы ни в кого попасть, а потому, что она была еврейкой…
Этого подручные Феликса Эдмундовича в спешке не сообразили.
Перечитывая сентябрьские газеты 1918 года, видишь, что большевистскую администрацию Москвы и Петрограда, не посвященную в планы чекистов, в те дни охватила паника…
Порождал ее, конечно, не сам факт покушений.
Поражало, что еврей Каннегисер убивает еврея Урицкого, а еврейка Каплан стреляет в еврея Ленина…
Евреи убивали евреев — вот это действительно вызывало шок.
«Ближайший друг М. С. Урицкого», комиссар Позерн на траурном заседании Петросовета сказал:
«Не легка была та черная работа, которую нес товарищ Урицкий и которая отрывала его от рабочих масс. В то время, когда во всех советских районах все спали, на Гороховой, 2, светилась лампада, где тов. Урицкий должен был обдумывать каждый росчерк своей руки об арестах…
Тов. Урицкий не имел личной жизни, не имел семьи. Вся жизнь, все мысли и желания его растворялись в успехах движения общего дела. Этот скромный человек был высшим идеалом человечества (выделено мной. — Н.К.), способным раствориться в целом коллективном творчестве»{397}.
Слова «человечество» и «еврейство» были для комиссара Позерна синонимами, и когда он говорил на заседании Петросовета об идеале, он подразумевал, что Урицкий был высшим идеалом еврейства, и не понимал: как такого человека мог убить еврей…
Выходом из этого тягостного недоумения, и выходом весьма «неадекватным», и стал красный террор.
«За кровь товарища Урицкого, за ранение тов. Ленина, за покушение на тов. Зиновьева, за неотомщенную кровь товарищей Володарского, Нахимсона, латышей, матросов — пусть польется кровь буржуазии и ее слуг — больше крови!»{398}
Анатолий Мариенгоф так вспоминал эти дни:
«Стоял теплый августовский день… По улице ровными каменными рядами шли латыши. Казалось, что шинели их сшиты не из серого солдатского сукна, а из стали. Впереди несли стяг, на котором было написано: «Мы требуем массового террора»{399}.
Поскольку террора требовали и газеты, и латыши, то большевики не смогли им отказать в этом.
Народный комиссар внутренних дел Петровский обратился ко всем Советам с циркулярной телеграммой:
«Убийство тов. Володарского, тов. Урицкого и покушение на тов. Ленина, массовый расстрел товарищей на Украине, в Финляндии и у чехословаков, открытие заговоров белогвардейцев, в которых открыто участвуют правые эсеры, белогвардейцы и буржуазия, и в то же время отсутствие серьезных репрессий по отношению к ним со стороны Советов показало, что применение массового террора по отношению к буржуазии является пока словами. Надо покончить, наконец, с расхлябанностью, с разгильдяйством.
Надо всему этому положить конец.
Предписывается всем Советам немедленно произвести арест правых эсеров, представителей крупной буржуазии, офицерства и держать их в качестве заложников. При попытке скрытия или при попытке поднять движение немедленно применять массовый расстрел безоговорочно.
Местным губисполкомам и управлениям принять меры к выяснению всех лиц, которые живут под чужой фамилией с целью скрыться.
Нам необходимо немедленно, раз и навсегда, обеспечить наш тыл от всякой белогвардейской сволочи и так называемых правых эсеров. Ни малейшего колебания при применении массового террора.
Народный комиссар внутренних дел Петровский»{400}.
2 сентября ВЦИК объявил Советскую республику единым военным лагерем, а пятого числа Совнарком принял постановление о красном терроре.
«Необходимо обезопасить Советскую республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях… подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам…»
«Россией сейчас распоряжается ничтожная кучка людей, к которой вся остальная часть населения, в громадном большинстве, относится отрицательно и даже враждебно, — писала об этих днях Зинаида Гиппиус. — Получается истинная картина чужеземного завоевания. Латышские, башкирские и китайские полки (самые надежные) дорисовывают эту картину. Из латышей и монголов составлена личная охрана большевиков, китайцы расстреливают арестованных».
В картине, нарисованной Зинаидой Гиппиус, названы и латыши, и башкиры, и китайцы, и монголы… И только евреи — вот она, подлинная либеральная вышколенность! — не упоминаются.
Фигура умолчания для либеральной писательницы весьма типичная.
И тем не менее и она не в силах скрыть растерянность, охватившую людей этого круга в сентябрьские дни восемнадцатого года.
Но было уже поздно.
Страна стремительно погружалась во мрак Гражданской войны и кровавого хаоса:
Город снежный, белый — воскресни!
Луна — окровавленный щит,
Грядущее все неизвестней…
Сердце мое, воскресни! воскресни!
Воскресение — не для всех,
Тихий снег тих, как мертвый,
Над городом распростерся грех,
Тихо плачу я, плачу — обо всех…
В декабре 1918 года, выступая на собрании партийного актива Курска, Л. Д. Троцкий скажет:
«Необходимо разобраться с положением дел в рядах нашей партии. К сожалению, оказалось, что там находятся такие слюнтявые интеллигенты, которые, как видно, не имеют никакого представления, что такое революция.
По наивности, по незнанию или слабости характера они возражают против объявленного партией террора. Революцию социальную такого размаха, как наша, в белых перчатках делать нельзя. Это нам доказывает пример Великой французской революции, которую мы ни на минуту не должны забывать.
Старые правящие классы свое искусство, свое знание, свое мастерство управлять получили в наследство от своих дедов и прадедов.
Что можем противопоставить этому мы? Чем компенсировать свою неопытность? Запомните товарищи — только террором! Террором последовательным и беспощадным. Если до настоящего времени нами уничтожены сотни, тысячи, то теперь пришло время создать организацию, аппарат, который сможет уничтожать десятками тысяч. У нас нет времени выискивать действительных активных наших врагов. Мы вынуждены стать на путь уничтожения физического всех групп населения, из которых могут выйти возможные враги нашей власти».
2
Чекиста товарища Я. Х. Петерса трудно было заподозрить в гуманизме, но и он назвал первые дни сентября в Петрограде — «истерическим террором». Истерика захлестывала речи на заседаниях, истерика диктовала статьи в газетах, истерика определяла логику расстрелов.
В пятницу, 6 сентября, в «Красной газете» начали публиковаться списки заложников…
В этом единственном дошедшем до нас сочинении секретаря Петроградской ЧК Александра Соломоновича Иоселевича, публиковавшемся с продолжениями из номера в номер, приводятся фамилии людей, большинство из которых было вскоре расстреляно.
Списки эти нигде более не перепечатывались, и потому приведем их полностью — повторим имена невинно убиенных мучеников.
«Ниже печатается список арестованных правых эсеров и белогвардейцев и представителей буржуазии, которых мы объявляем заложниками. Мы заявляем, что если правыми эсерами и белогвардейцами будет убит еще хоть один (выделено мной. — Н.К.) из Советских работников, ниже перечисленные заложники будут расстреляны.
Бывшие великие князья:
Романов Дмитрий Константинович,
Романов Николай Михайлович,
Романов Георгий Михайлович,
Романов Павел Александрович,
Романов Гавриил Константинович.
Бывший военный министр при Керенском:
Верховенский Александр Иванович.
Бывший министр при Керенском:
Пальчинский Петр Иоакимович.
Крупнейшие банкиры:
Манус Игнатий Порфирьевич,
Жданов Захарий Петрович.
Известный финансист, бывший князь:
Шиховский Дмитрий.
Сербские офицеры-монархисты:
Нигиревич Сергей,
Чийкин Сергей.
Правый с.р.:
Рума Леопольд.
Правый с.р., бывший начальник милиции города Петрограда:
Шрейдер Самуил.
Правые с. р.:
Афанасьев Николай Алексеевич,
Берман Лазарь Васильевич,
Гешурин Ипполит Михайлович,
Пивен Яков Яковлевич,
Лаврентьев Иосиф Павлович,
Троян Борис Павлович,
Малинин Тимофей Иванович,
Анисимов Василий Иванович,
Светлов Иван Семенович,
Леонтьев Петр Иванович,
Охотин Михаил Дмитриевич,
Егоров Валентин Николаевич.
Издатель «Биржевых ведомостей»:
Пропнер Станислав.
Родственник бывшего министра:
Загрудный Сергей.
Бывший командир кавалерийского корпуса:
Хан Нахичеванский Гуссейн.
Жена полковника, член «Союза русского народа»:
Полубояринова Елена Андриановна.
Бывший купец 2-й гильдии:
Савинков Павел Ильич.
Бывшие поручики:
Новиков Павел Петрович,
Новиков Даниил Петрович,
Пичулевский Николай Васильевич,
Гончаров Иван Иванович.
Купцы 1-й гильдии:
Мехов Н. Н.,
Симонов Василий Васильевич.
Дрозжин Михаил Иванович (ювелир).
Генерал в отставке, командир 6-го артиллерийского корпуса:
Баренцев Михаил Андреевич.
Купец 2-й гильдии, бывший поручик:
Лебедев Владимир Яковлевич.
Гардемарин:
Сикунов Борис Андреевич.
Купец 2-й гильдии:
Барышников Герасим Ал.
Вдова действительного статского советника:
Смит А. Р.
Рядовой:
Крутиков Александр Афанасьевич.
Генерал-от-артиллерии, командир 1-го гвардейского корпуса:
Потоцкий Павел Петрович.
Купец 2-й гильдии:
Марголин Соломон Ильич.
Домовладелец, купец 2-й гильдии:
Вахромеев Иван Федорович.
Студент:
Беккер Дмитрий Борисович.
Купец Гостиного двора:
Якобсон Самуил Семенович.
Ювелир:
Бейлин, Левков Мох. Абрамович.
Граф:
Забелло Иосиф Генрихович.
Владелец типографии:
Юдидево Израиль Берович.
Купец 2-й гильдии:
Лившиц Максимил. Хаимович.
Фабрикант:
Гликин Бер. Матвеевич.
Купцы 2-й гильдии:
Бурцов Прохор Павлович,
Немилов Николай Федорович.
Поручики:
Малиновцев Михаил Александрович,
Максимов Дмитрий Николаевич,
Катугин Николай Васильевич,
Кручилин Александр Степанович.
Прапорщики:
Власов Ив. Алекс.
Циунолис Игнатий Иванович,
Донской Дмитрий Васильевич.
Поручики:
Носов Николай Викторович,
Третьяков Николай Федорович.
Прапорщик запаса:
Гюкке Борис Германович:
Поручики:
Васильев Сергей Алексеевич,
Васильев Владимир Алексеевич,
Балуев Василий Петрович.
Бывший офицер:
Пушкарев Кирилл.
Фабриканты:
Скосырев Иван,
Субботин Михаил Эльгерд, Густав.
Своя торговля:
Бункин Иван;
Инженеры:
Дубовский Федор,
Слитидков Павел.
Бывший полковник, бывший комендант железной дороги:
Степанов Василий Георгиевич.
Помещик и крупный лесопромышленник:
Пименов Александр Ефимович.
Инженер, начальник котельной мастерской Путиловского завода:
Воскресенский Павел Ефимович.
Прапорщик, студент 3-го курса Политехнического института:
Беляев Виктор Руфович.
Прапорщик:
Беляев Борис Руфович.
Помощник директора Путиловского завода:
Юзефович Людвиг Осипович.
Мичман военного времени:
Глушаков Николай Петрович.
Прапорщик:
Топорнин Николай Николаевич:
Подпоручик:
Саламатников Яков Иванович;
Бывшие генерал-лейтенанты:
Комаров Владимир Александрович,
Петров Дмитрий Петрович.
Подпоручик:
Львов Дмитрий Михайлович.
Генерал от инфантерии:
Винтулов Николай Александрович.
Генерал:
Толь Сергей Александрович.
Мичман:
Семеленко Сергей Александрович.
Генерал флота:
Дюшен Сергей Петрович. (Продолжение следует)
Председатель Бокий
Секретарь А. Иоселевич»{401}.
ОТВЕТ НА БЕЛЫЙ ТЕРРОР
(Продолжение списков заложников)
«Гомзяков Александр Иванович — подпоручик,
Гонценаах Николай Николаевич — поручик,
Горшков Николай Иванович — подпоручик,
Гибель Виктор Федорович — штабс-капитан,
Губанов Федор Степанович — прапорщик,
Гавель Андрей Эрнестович — поручик,
Гааген Эрнест Иванович — прапорщик,
Гаврилов Петр Николаевич — прапорщик,
Гарбко Николай Петрович — полковник,
Генинг Александр Оскарович — подполковник.
Голиков Николай Иванович — прапорщик,
Грибков Дионисий Михайлович — поручик,
Грибунин Петр Петрович — полковник,
Гусев Виктор Иванович — прапорщик,
Гафферберг Борис Федорович — штабс-капитан,
Денисов Платон Самсонович — подполковник,
Дюшен 1-й Иван Осипович — прапорщик,
Дюшен 2-й Николай Осипович — подпоручик,
Дмитриев Александр Георгиевич — штабс-капитан,
Добрис Владислав Иоахимович — прапорщик,
Денкер Людвиг Александрович — полковник,
Де-Симон Анатолий Михайлович — капитан 2-го ранга,
Дитятьев Георгий Владимирович — капитан,
Дрозд-Боняцевский Александр Иванович — генерал-майор,
Дубровин Евгений Михайлович — прапорщик,
Дьяконов Павел Павлович — прапорщик,
Донер Александр Николаевич — полковник.
Дидерикс Вильгельм Максимович — подпоручик,
Егоров Иван Иванович — штабс-капитан,
Емельянов Иван Сергеевич — штабс-капитан,
Емельянов Николай Николаевич — подполковник,
Ефимов Сергей Александрович — подпоручик,
Еранцев Николай Федорович — полковник,
Жаров Владимир Константинович — штабс-капитан,
Жержен Николай Георгиевич — подпоручик в отставке.
Жуков Николай Севастьянович — прапорщик,
Зашибин Александр Степанович — прапорщик,
Зейд Михаил Иванович — прапорщик,
Змитрович Андрей Михайлович — подпоручик,
Иванов Сергей Александрович — прапорщик,
Иванов Михаил Иванович — прапорщик,
Иванов Владимир Дмитриевич — поручик,
Каратаев Александр Владимирович — прапорщик,
Канатчиков Николай Иванович — прапорщик,
Киселев Николай Алексеевич — полковник,
Комаров Иван Дмитриевич — подпоручик,
Кикинаки Федор Гаврилович — штабс-капитан.
Крейтре Петр Николаевич — подпоручик,
Кузнецов Павел Васильевич — подполковник в отставке,
Кудржицкий Федор Александрович — ротмистр,
Кулеш Владимир Васильевич — поручик,
Кукин Михаил Павлович — прапорщик,
Кутц Василий Иванович — поручик,
Корецкий Владимир Николаевич — прапорщик,
Казаков Павел Дмитриевич — прапорщик,
Калинин Александр Иванович — подпоручик,
Калугин Александр Ефимович — капитан,
Катков Степан Васильевич — капитан в отставке,
Кирепский Владимир Федорович — поручик,
Козловский Петр Петрович — подполковник,
Колосовский Николай Александрович — мичман,
Колес Михаил Иванович — подпоручик,
Кондратьев Борис Николаевич — капитан,
Красиков Сергей Константинович — поручик,
Крыловский Николай Тимофеевич — подпоручик,
Кузнецов Виктор Иванович — подпоручик,
Кузмин Павел Александрович — подпоручик,
Кузмин Порфирий Трофимович — подпоручик в отставке,
Кущев-Кущевский Александр Павлович — подпоручик,
Корнеев Евгений Павлович — штабс-капитан,
Костальский Алексей Николаевич,
Керг Адельберг Иванович — прапорщик,
Климов Евгений Сергеевич — прапорщик,
Клюпфельд Вячеслав Евгеньевич — штабс-ротмистр,
Казенцов Владимир Казимирович — поручик,
Калесников Алексей Романович — прапорщик
Колосов Константин Александрович — мичман,
Короткое Николай Михайлович — штабс-капитан,
Кулагин Дмитрий Васильевич — прапорщик,
Копреев Николай Алексеевич — прапорщик,
Лебедев Борис Алексеевич — подпоручик,
Лебеденко Александр Гевасиевич — прапорщик,
Лейман Евгений Леонидович — прапорщик,
Лукин Дмитрий Иванович — подпоручик,
Лянин Деонисий Всеволодович — прапорщик,
Лампе Роберт Густавович — прапорщик,
Ленгвин Виктор Казимирович — прапорщик,
Лунген-Губарев Аркадий Александрович — подпоручик,
Лампсаков Леонид Сергеевич — прапорщик,
Лебедев Владимир Павлович — полковник,
Ле-Дантю Петр Васильевич — прапорщик,
Ломиковский Константин Владиславович — генерал-майор,
Лесков Яков Иванович — подпоручик,
Маслов Юрий Константинович — подполковник,
Медведев Дмитрий Петрович — прапорщик,
Молчанов Алексей Петрович — прапорщик,
Мартьянов Николай Иванович — прапорщик,
Минин Николай Григорьевич — капитан,
Михайлов Евгений Сергеевич — подпоручик,
Мурашов Михаил Степанович — штабс-капитан,
Мартенсон Емилий Рейнгольдович — капитан,
Мельников Иван Федорович — прапорщик,
Метальников Николай Иванович — прапорщик,
Миловзоров Алексей Федорович — штабс-ротмистр,
Миловзоров Дмитрий Федорович — поручик,
Мильтен Александр Оттонович — штабс-капитан,
Морозов Николай Васильевич — генерал,
Муставьев Михаил Рустамович — капитан,
Майдель Владимир Едуардович — капитан 2-го ранга,
Малевич Александр Сергеевич — подполковник.
Мартльсен Виктор Арсентьевич — подпоручик,
Михеев Виктор Степанович — генерал,
Морозов Василий Кириллович — поручик,
Молодцов Константин Константинович — подполковник, Мосенжук Сергей Ильич — прапорщик, Мясников Вячеслав Александрович — поручик, Майкефер Валентин Иванович — капитан, Меликов Петр Леванович — генерал. (Продолжение следует)
Председатель Бокий
Секретарь А. Иоселевич»{402}.
ОТВЕТ НА БЕЛЫЙ ТЕРРОР
(Продолжение)
«Савитов Владимир Николаевич — поручик,
Сверчков Николай Георгиевич — корнет,
Смирнов Лев Алексеевич — штабс-капитан,
Соколов Иван Павлович — прапорщик,
Сомкин Николай Мануилович — поручик,
Савицкий Иван Константинович — поручик,
Стенин Алексей Петрович — подпоручик,
Степанов Анатолий Федорович — полковник,
Седов Иван Васильевич — прапорщик,
Сыромятников Борис Константинович — поручик,
Савицкий Дмитрий Дмитриевич — капитан,
Слижеков Павел Павлович — полковник,
Советов Николай Иванович — прапорщик,
Соловьев Николай Иванович — прапорщик,
Соловьев Александр Матвеевич — штабс-капитан,
Сырокомль-Васильевич Антон Алексеевич — капитан,
Стачу Александр Данилович — подпоручик,
Стаутнек Петр Генрихович — прапорщик,
Стрелков Николай Алексеевич — прапорщик,
Северов Михаил Иванович — штабс-капитан,
Суворин Михаил Николаевич — генерал-майор,
Терентьев Николай Алексеевич — подполковник,
Терентьев Лев Николаевич — прапорщик,
Тимофеев Александр Михайлович — прапорщик,
Торгоневич Гавриил Антонович — штабс-капитан,
Трофимов Владимир Владимирович — штабс-ротмистр,
Токмачев Николай Федорович — полковник,
Тольковский Александр Александрович — капитан,
Тобольский Афанасий Васильевич — подпоручик,
Трифонов Василий Александрович — подпоручик,
Тропилло Иван Осипович — поручик,
Трубников Петр Андреевич — прапорщик,
Труханов Виктор Николаевич — подпоручик,
Туманов Владимир Спиридонович — поручик,
Утробин Евгений Семенович — подполковник,
Ульянов Александр Григорьевич — поручик,
Фаломеев Григорий Александрович — прапорщик,
Федоров Николай Антонович — капитан,
Фок Андрей Борисович — подполковник,
Фридман Георгий Евграфович — поручик,
Фролов Михаил Николаевич — поручик,
Фуражев Алексей Иванович — штабс-капитан,
Фукалов Алексей Фалелеевич — штабс-капитан,
Федоров Борис Васильевич — прапорщик,
Узенбло Станислав Станиславович — подполковник,
Хольстрем Эрнст Карлович — капитан,
Хотинский Платон Ростиславович — подполковник,
Хроменко Константин Филиппович. — подпоручик,
Цемиров Михаил Владимирович — полковник,
Цигелер Василий Петрович — прапорщик,
Цисковский Сергей Карлович — прапорщик,
Цветухин Евгений Иванович — штабс-капитан,
Цепелев Валериан Владимирович — подполковник,
Челищев Григорий Васильевич — капитан,
Чаплыгин Владимир Григорьевич — подпоручик,
Черепанов Георгий Петрович — подпоручик,
Чехонин Александр Федорович — прапорщик,
Чулицкий Виктор Михайлович — поручик,
Чупятов Николай Николаевич — подпоручик,
Швец Николай Потапович — подпоручик,
Шпилько Григорий Андреевич — полковник,
Шредер Георгий Августович — мичман,
Швабе Николай Адольфович — штабс-ротмистр,
Шилов Алексей Степанович — поручик,
Широкий Лев Федорович — подпоручик,
Шкунов Владимир Александрович — поручик.
(Продолжение следует)
Председатель Чрезвыч. Комиссии Г. Бокий
Секретарь А. Иоселевич»{403}.
3
Хотя товарищи Бокий и Иоселевич и обещали продолжение, но его не было.
Дальше — никаких газет не хватило бы! — расстреливали уже без всяких списков.
Вообще, надо отметить, петроградские чекисты очень быстро освоили технологию массовых расстрелов.
Это видно даже по опубликованным спискам.
Первый список тщится дать весь срез «буржуазного» Петербурга.
В нем — великие князья, бывшие министры Временного правительства, графы, банкиры, финансисты, сербские офицеры-монархисты, правые эсеры, издатель «Биржевых ведомостей», родственник бывшего министра, бывший командир кавалерийского корпуса, жена полковника, член «Союза русского народа», купцы всех гильдий, бывшие генералы, гардемарины, вдова действительного статского советника, бесконечные прапорщики и поручики, инженеры, студенты, ювелиры, рядовой, генерал от артиллерии, домовладелец, владелец типографии, фабриканты, полковники, лесопромышленники, мичман и даже генерал флота…
Задачу чекисты поставили перед собой весьма непростую…
И мы видим, как сбивается секретарь Петроградской ЧК Александр Соломонович Иоселевич, добавляя список то еще одного купца первой гильдии, то эсера, про которого он позабыл, то каких-нибудь поручиков и прапорщиков, имена которых подсказывают ему товарищи чекисты.
Порою, у этих выбранных Александром Соломоновичем для расстрела людей не хватает отчеств, а иногда и имен…
Конечно, человеку, которого должны расстрелять, все равно — по алфавиту указана в списке его фамилия или нет, безразлично — полностью указано отчество или чекисты обходятся и без отчества вообще, но с другой стороны — это явный непорядок.
И Бокий, и Иоселевич примерно представляли, кого они посылают на расстрел, но исполнители зачастую путались.
В деле о восстании на станции Вруда есть, например, любопытный документ — объяснения бывшего начальника Дерябинской тюрьмы Петра Карповича Неведомского…
«В начале октября вечером из комиссии явились двое коммунистов, которые предъявили мандат на получение двух арестованных. Мандат был принят комиссаром Гуданис. О содержании бумаги я не знал до вызова арестованных Андреева Александра Андреевича и Скворцова Василия Ивановича. Из камеры их вызывали надзиратели…
Когда увезли Скворцова и Андреева, мне сказал Оплаксин, что Андреева взяли не того, на что я ответил, что взяли по ошибке тюремной канцелярии. Не заявлено мною в комиссию, что увезли не того Андреева, потому что думал — заявит комиссар. Тов. Евстафьев говорил: раз подходит имя и фамилия, нужно выдавать и на отчество внимания не обращать…
После двух дней было напечатано в газете о расстреле Андреева и Скворцова, и Оплаксин сказал, что расстреляли Андреева не того, кого следует»{404}.
Разумеется, для чекистов особого значения не имело, какого Андреева расстреливать… Они понимали, что и тот Андреев, которого «следовало» расстрелять, виноват не намного больше, нежели Андреев, которого пока еще не собирались расстреливать.
Имело это значение для Андреева, которого могли не расстрелять, но он все равно уже был расстрелян…
И все-таки из-за таких вот «пустяшных» ошибок начинались ненужные разговоры в городе, и Александр Соломонович Иоселевич — очень быстро молодежь набиралась опыта в ЧК! — исправил свою ошибку.
Последующие списки расстреливаемых составляются уже, как мы видим и по спискам заложников, без всяких ненужных идей — фамилия, имя, отчество, воинское звание, и никакой тебе «бывшей жены полковника», никаких членов «Союза русского народа» — все ясно и просто.
Кроме того, как заметил внимательный читатель, в первом списке заложников встречаются и еврейские имена. Обидевшись, что коренные петербургские евреи убили его наставника и благодетеля Урицкого, секретарь Петроградской ЧК Александр Соломонович Иоселевич включил в список заложников и несколько представителей коренного петербургского еврейства.
Здесь нужно сказать, что товарищ Урицкий был для товарища Иоселевича больше, чем учителем и начальником.
Александр Соломонович Моисея Соломоновича за благодетеля почитал.
Моисей Соломонович в Петроградскую ЧК не только Александра Соломоновича взял, но и брата его — Григория Соломоновича… Только фамилию другую Григорию Соломоновичу записали — Кордовский, чтобы не было путаницы…
И третьего брата, Виктора Соломоновича Иоселевича, который за половые преступления в тюрьме сидел, Моисей Соломонович тоже обещал выручить из тюрьмы и в ЧК определить…
А теперь кто-таки брата выручит?
Кровь закипала у Александра Соломоновича, когда он думал об убийце Каннегисере и о той петербургской родне его, которая поддерживала этого злодея.
Поэтому и не смог Александр Соломонович удержаться. Вставил в список заложников несколько петербургских евреев, которые, как ему казалось, такими же нехорошими, как и убийца Каннегисер…
Александр Соломонович не сам это решил, он и со следователем посоветовался. Следователь выслушал его и намерение одобрил. «Прафильно, — сказал. — Надо иногда и евреев расстреливать. Чтобы честно было».
Так и попали питерские евреи в список заложников.
Возможно, это товарищ Петерс и имел в виду, называя террор тех дней в Петрограде «истерическим».
Эту истерику следовало немедленно прекратить.
Иоселевичу строго было указано, и он правильно воспринял критику — в последующих списках заложников евреев уже нет, а евреев, попавших в список заложников под горячую руку, тех, которых еще не успели расстрелять, — выпустили.
Хотя и совершили евреи убийство еврея, но понимаемое в большевистском смысле равноправие подразумевало, что расстреливать за это нужно все-таки не евреев.
Смысл этой головокружительной комбинации способны были постигнуть далеко не все чекисты.
Они не понимали, что хотя сама идея красного террора уже давно вынашивалась в Кремле и на Лубянке, но осуществление ее в жизни было импровизацией и все происходило именно по законам импровизации.
Ни расследованию покушения на Ленина и убийства Урицкого, ни предотвращению подобных эксцессов в будущем красный террор помочь не мог…
Зато он позволял включить в списки расстреливаемых за покушение на Ленина и убийство Урицкого не тех, кто действительно был причастен к этим терактам, а тех, кого чекистам нужно было или просто хотелось расстрелять…
Зато этот красный террор позволял повязать русской кровью всех — и «плохих», и «хороших» — евреев…
4
Тринадцать исчезнувших дней…
Их не хватает, чтобы дополнить объяснениями хронологию событий 1918-го, самого короткого в мире года…
Это были настоящие жертвоприношения…
«В ответ на убийство тов. Урицкого и покушение на тов. Ленина красному террору подвергнуты, по постановлению Сумской уездной ЧК, трое летчиков…
Смоленской Областной Комиссией расстреляно 38 помещиков Западной Области…
В Новоржевской ЧК расстреляны Александра, Наталия, Евдокия, Павел и Михаил Росляковы…
В Пошехонский — 5 семей Шалаевых, 4 семьи Волковых…
В Псковской ЧК — 31 человек…
В Ярославской ЧК — 38
В Архангельской ЧК — 9 заложников…
В Себежской ЧК — 17…
В Вологодской—14…
В Иванове-Вознесенской ЧК — 184 человека…
В Перми за Урицкого и Ленина расстреляно 50 человек…
В Пятигорске за товарища Ленина чекисты, возглавляемые Артабековым, изрубили шашками 59 человек, среди которых был генерал Рузский, сенаторы и священники…
Цифры эти к статистике никакого отношения не имеют…
Никто не составлял отчетов, сколько человек убито.
Исключение составляли чудаки, вроде немецкого лейтенанта Балка, который сохранил картотеку расстрелянных в Ярославской губернии с марта по ноябрь 1918 года. Эта картотека насчитывает 50 247 имен.
А все остальное — не отчет, и не статистика, а лишь жалкие обрывки, клочки разорванной книги Русской судьбы…
Считается, что за 1918 и 1919 годы большевиками было расстреляно 28 епископов, 1215 священников, 6775 профессоров и учителей, 8800 докторов, 54 650 офицеров, 260 000 солдат, 10 500 полицейских офицеров, 48 500 полицейских агентов, 12 950 помещиков, 355 250 представителей интеллигенции, 193 350 рабочих, 815 000 крестьян{405}.
Все дни изломаны, как преступлением,
Седого времени заржавел ход.
И тело сковано оцепенением,
И сердце сдавлено, и кровь — как лед…—
писала в ноябре 1918 года Зинаида Гиппиус.
И снова в поисках тех дней, так страшно заливших кровью Россию, обращаешься к другим временам, в других десятилетиях ищешь следы этих дней…
Из письма Е. Кусковой Н. В. Вольскому (Валентинову)
«10 ноября 1955 года.
Самый трудный вопрос о масонстве. Наше молчание было абсолютным (здесь и далее выделено мной. — Н.К.). Из-за этого вышла крупная ссора с Мельгуновым. Он требовал от нас раскрытия всего этого дела. А узнал он об этом от тяжело заболевшего члена его партии (хоть убей не помню фамилии, на П., народник, очень известный). Мельгунов доходил до истерик, вымогая у меня (еще в России) данные, и заверял, что ему «все» известно. Я хорошо знала, что ему ничего почти не известно, как и Бурышкину.
Потом в одной из своих книжек сделал намек, что такое существовало. Скажу Вам кратко, что это было.
1. Началось — после гибели революции 1905 г., во время диких репрессий. Вы их знаете.
2. Ничего общего это масонство с заграничным масонством не имеет. Никогда ни в какой связи не состояло на том простом основании, что это русское масонство отменило весь ритуал, всю мистику и прибавило новые параграфы.
3. Цель масонства — политическая. Восстановить в этой форме Союз Освобождения — и работать в подполье на освобождение России.
4. Почему выбрана такая форма? Чтобы захватить высшие и даже придворные круги. На простое название политическое они бы не пошли.
5. Изменение параграфов: а) прием женщин, впервые. В масонские ложи заграничные женщины не принимаются; б) отменить все фартуки, всю амуницию, весь ритуал; в) посвящение состояло лишь в клятве — молчание, абсолютное. Качество — мораль, доверие. Форма — ложи по 5 человек и затем конгрессы. Ложи не должны были знать о существовании других лож. Но по встречам на конгрессах можно было судить о размахе движения и его состава; г) выход — опять с клятвой: никогда и никому, просто «заснуть». Таких выходов не помню: интерес к движению был огромен и наша пробковая комната действовала вовсю. Характерная особенность: я знала двух виднейших большевиков, принадлежавших к движению. Когда произошла октябрьская революция, мы с С.Н. (Прокоповичем) были уверены, что все будет вскрыто. Партия ведь не терпела тайн членов. Ничего подобного! Уверена, что эти виднейшие большевики тайну соблюли, быть может из боязни репрессий и по отношению к себе. Людей высшего общества (князьев и графьев, как тогда говорили) было много. Вели они себя изумительно: на конгрессах некоторых из них я видела. Были и военные — высокого ранга.
Почему нельзя вскрыть это движение? Потому, что в России не все члены его умерли. А как отнесутся к живым — кто его знает. Движение это было огромно. Такие общества, как Вольно-экономическое, Техническое, были захвачены целиком. Это — рецепт Союза Освобождения. Ведь еще во время его действия в Вольно-экономическом обществе прочно уселись его члены: Богучарский, Хижняков (секретари); С. Н. — председатель Экономической секции. То же и в Техническом Обществе: Лутути, Бауман — в центре. В земствах то же самое. Масонство тайное лишь продолжало эту тактику.
П. Н. Милюков, осведомленный об этом движении, в него не вошел: «Я ненавижу всякую мистику». Но много членов кадетской партии к нему принадлежали. Но так как Милюков был в центре политики, его осведомляли о постановлении конгрессов. Иногда и сам он прибегал к этому аппарату: надо, дескать, провести через него то-то и то-то.
Одно из правил: не обращаться за членством к людям, казавшимся непрочными в их моральном или политическом естестве. Многие кандидаты, строго обсуждавшиеся, отвергались. Изумительно: не было там провокаторов а 1а Марков, которого покойный В. А. Розенберг ненавидел и звал «косоглазым лгуном», и осуждал Сер. Ник. за то, что тот привлек его к кабинету. Ведь и до сих пор тайна этой организации не вскрыта, а она была огромна.
К Февральской революции ложами была покрыта вся Россия. Здесь, за рубежом, есть очень много членов этой организации. Но — все молчат. И будут молчать — из-за России еще не вымершей. Один только Вельмин… как будто пробалтывается. Но слышала об этом мельком, и с ним по этому поводу в контакт не вступала. После смерти С. Н. получила несколько телеграмм, кратких: Fraternellement avec vous. Такой-то. Какое это «братство», было очень ясно выражено в отношениях, хотя после октября и разошлись во мнениях. Но личный контакт из-за этого прошлого всегда поддерживается. Писать об этом не могу и не буду. Без имен это мало интересно. А вскрывать имена — не могу. Мистики не было, но клятва была. А она действительна и сейчас по причинам Вам понятным.
Много разговоров о «заговоре» Гучкова. Этот заговор был. Но он резко осуждался членами масонства. Гучков вообще подвергался неоднократно угрозе исключения. А после дела Конради, в котором он вел себя совершенно непонятно и вызвал скверные подозрения, с ним вообще старались в интимные отношения не вступать. Под конец своей жизни он близко сошелся с германским штабом, и когда приезжал к нам в Прагу, совсем больной, и просил оказать («frater-nellement») услугу у чешского правительства, мы этой услуги не оказывали. Он знал, что мы знаем о его поездках в Германию и очень запутанно об этом рассказывал. Но один раз произошел инцидент. Его принял Бенеш, и он Бенешу точно рассказал о планах Гитлера — нападение на Чехию, на Россию и т. д. Бенеш, зная о наших отношениях с Гучковым, спросил у нас, что это значит. Мы ему посоветовали с Гучковым дела не иметь. В следующий приезд Гучкова он его не принял. Потом слово в слово осуществилось то, что рассказывал Гучков Бенешу и нам.
Вот Вам рассказ, очень суммарный, через кого-нибудь историки, конечно, об этом движении узнают. Но сейчас, повторяю, писать о нем нельзя. Теперь Вы понимаете, почему здесь об этом не говорят».
Мельгунов, который, как пишет Екатерина Дмитриевна Кускова, доходил до истерик, вымогая данные, и заверял, что ему «все» известно, — это историк С. П. Мельгунов, автор замечательной книги «Красный террор в России. 1918–1923», на которую мы неодноктратно ссылались в настоящей работе…
И письмо Екатерины Дмитриевны Кусковой, которая хорошо знала, что С. П. Мельгунову ничего почти неизвестно о масонах, мы привели не для того, чтобы улыбнуться наивности историка, а чтобы показать, что любое знание становится бессмысленным, когда разговор касается этого вопроса.
И лучшее доказательство этому письмо самой Кусковой.
Хотя она и пытается сказать, что это было, но кроме набора банальностей Екатерина Дмитриевна ничего не предъявляет адресату, и письмо ее интересно разве только потому, что позволяет понять, как ничтожно мало знал о своей организации, перебившей хребет могущественной империи, любой даже из самых активных представителей русского масонства.
Более того…
Хотя сейчас и опубликовано уже множество книг и исследований по этой тематике, но мы по-прежнему почти не продвинулись в осмыслении этого — я бы не стал называть масонство организацией! — явления.
Все опубликованные к настоящему времени сведения позволяют более или менее достоверно установить, что никакие факты не имеют тут никакого значения, потому что при малейшем внимании к ним они становятся призрачными, оборачиваются фикцией, маскировкой, а подлинное событие или то событие, которое кажется сейчас подлинным, совершается вдали…
И, как только начинаешь говорить об этом, уже и сама принадлежность к масонской ложе, включенность в ее иерархические структуры приобретает неуклюжесть и натужность фельетонного приема, теряет жизненную наполненность.
Поэтому анализировать масонские дела более продуктивно, не углубляясь в детали, не давая заманить себя в мертвый лабиринт, где ничего кроме сброшенных змеиных шкур нам не найти.
Полнокровное бытие масонства гораздо яснее просматривается при общем взгляде на них. Особенно легко дается этот взгляд нам, современникам политических и государственных метаморфозах девяностых годов.
Мы воочию видели, как легко меняли такие персонажи, как, например, Александр Яковлев или Борис Ельцин, свои взгляды. Твердолобые ленинцы, они прямо на глазах превращались в таких же твердолобых антикоммунистов.
И, может быть, по тому, как легко, без малейших потерь для себя, меняют они свои взгляды, партии, убеждения, и следует различать их? Может быть, их принципы как раз и заключаются в том, чтобы не иметь таких принципов, быть свободным от них?
Но это с одной стороны, а с другой — очевидно, что в своей русофобии и Яковлев, и Ельцин были гораздо более принципиальными людьми, чем многие патриоты в своих попытках защитить Россию.
Нет…
У выбранных нами персонажей отсутствуют только те принципы, которые нравственно объединяют людей, нарушая которые человеку положено испытывать муки совести…
Любви к Родине, к своему народу у них нет, но есть — верность той силе, которой и служат они…
Обратите внимание на таких, казалось бы, несхожих исторических персонажей, как Петр, Ленин, Ельцин…
Монарх, вождь большевиков, демократ…
Все отлично в них…
Национальность, происхождение, образование…
Различно и то, во имя чего проводили эти исторические персонажи свои реформы и революции, во имя чего осуществляли свою деятельность.
Но это внешние отличия.
Это то знание о них, которое навязывается нам.
А одинаково в них — только та пустыня русской жизни, которая оставалась после их правлений, только те зияющие раны народному благосостоянию и народной нравственности, которые были нанесены ими…
Когда же мы пытаемся смотреть поверх идеологических схем, мы видим, что и Петр, и Ленин, и Ельцин были, прежде всего, реформаторами, прежде всего, лютыми ненавистниками всего русского, всего православного…
И возникает вопрос: а может, и не надо разрушать мифы?
Может быть, лучше, если останется этот вылепленный мастерством художников, литераторов и актеров державно-грозный Петр или обаятельно-мудрый Ленин?
Ведь, наверное, и Ельцину со временем мастера исторических фальсификаций тоже сумеют подобрать какой-нибудь пристойный исторический имидж этакого государственно-мудрого симпатюги-алкаша…
Нет…
Не лучше это…
В том и беда, что историю нашей страны вершат люди-мифы, люди-призраки…
И они страшнее, чем самые страшные, но все-таки реальные персонажи.
От того и беды нашей страны, что мы отдали людям-призракам, людям-мифам нашу историю…
Мы знаем, что народ, который не желает кормить свою армию, будет кормить чужую. Теперь надо понять, что народ, который не желает знать свою историю, никогда не получит той истории, которой он достоин…
5
В своей книге «Сталин» Лев Давидович Троцкий с глухим раздражением пишет, как фальсифицировалась при Иосифе Виссарионовиче Сталине история Гражданской войны…
«Пять книг, в которых были собраны мои приказы, воззвания и речи, были изданы военным издательством в 1923–1924 гг… С того времени это издание было не только конфисковано и уничтожено, но и все отголоски этого издания, цитаты и пр. были объявлены запретным материалом. Та история Гражданской войны, которая нашла непосредственное документальное отражение в этих документах… было объявлено измышлением троцкистов…»{406}
В этом с Львом Давидовичем Троцким трудно не согласиться, как нельзя не признать и того, что сам Троцкий имел в виду под историей Гражданской войны только собственное участие в ней.
Лев Давидович вообще воспринимал Россию лишь как хворост для мирового пожара, а ее историю — лишь как постамент для возвеличения себя…
И поэтому-то, отстаивая свое авторство в неслыханных преступлениях, он совершенно искренне не понимал, что, хотя Сталин и приказал переписать историю Гражданской войны, но сделал это не ради собственного возвеличения, а для пользы всей страны. Разумеется, в том смысле, как эту пользу понимал сам Иосиф Виссарионович.
И в этом и заключается различие между Троцким и Сталиным, между международным авантюристом и государственным деятелем.
Ни в 17-м году, когда был совершен переворот, ни в 18-м И. В. Сталин не способен был противостоять шайке крикливых, повизгивающих от восторга, что они безнаказанно могут глумиться над Россией, терзать и мучить ее, компании Ленина, Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина…
Но когда пришло время, Сталин воспользовался их методами.
Размышляя над документами, чудом сохранившимися в архивах ВЧК и ПЧК, невольно по-иному начинаешь оценивать значение той еврейско-кавказской войны в Политбюро, которую вел И. В. Сталин все тридцатые годы.
На месте Сталина не могло оказаться никого другого.
Любой русский человек, вознамерившийся приблизиться в то время к высшим эшелонам власти, или уничтожался, или вынужден был для успешного продвижения породниться с евреями.
Как известно, Молотов, Рыков, Ворошилов, Андреев, Киров, Калинин, Ежов и т. д., и т. д. — все, поголовно имели жен-евреек, и дети их, согласно Библии, были евреями.
Сталину родниться с евреями не требовалось, поскольку он сам был не русским.
И Троцкий, и Каменев, и Зиновьев унижали Сталина, смеялись над ним, всячески подчеркивали своего превосходство, прежде всего потому, что он был не евреем. Но, унижая и высмеивая, они терпели Сталина, потому что он все-таки не был русским.
Сталин терпеливо сносил все насмешки и унижения, и, на голову превосходя интеллектом большевистскую мразь, сумел занять такое положение, которое позволило ему начать свою кавказско-еврейскую войну в Политбюро и — главное! — почти выиграть ее.
Нелепость и даже некая фарсовость процессов 30-х годов смущает многих исследователей, но, с другой стороны, нельзя не признать, что эти процессы вполне в духе той морали, которую насаждали участники их, еще будучи судьями и обвинителями…
Эти процессы — приносим извинение за каламбур! — результат того процесса, который начался в сентябрьские дни 1918 года, когда за убийство евреем еврея были расстреляны десятки тысяч русских людей.
Конечно, Сталин был жесток…
Но вот вопрос, мог ли менее жестокий человек справиться с миссией — очистить страну от большевистской нечисти, которая проникла буквально повсюду.
Нельзя забывать и того, что люди, которые сидели тогда в НКВД, были прямыми родственниками тех, кого предстояло уничтожить по указанию И. В. Сталина.
И саботаж, который они вели, был изуверски-изощренным.
Не отказываясь от проведения чисток, работники НКВД зачастую доводили до нелепости сам масштаб репрессий, чтобы, потопив ее в крови, остановить эту необходимую для страны чистку.
Это, разумеется, не снимает ответственности с самого Сталина, но все-таки будем помнить о том, что Сталину почти удалось подавить заразу большевизма, удалось освободить от него страну.
И если Сталин не довел этого дела до конца, то только потому, что его убили…
С планом освобождения страны от большевизма и связаны те обиды, которые нанес Иосиф Виссарионович Льву Давидовичу.
Это касается и знакомства последнего с альпенштоком, это касается и притеснения его в истории ВКП(б) и истории СССР.
Хотя Сталин и уничтожал ленинскую гвардию, он понимал, что назад для страны пути нет, невозможно развернуть государственный аппарат. Требовалось продолжать движение, чтобы постепенно, уклоняясь в сторону от гибельного пути, выйди на возвратную дорогу.
И по мере этого уклонения-разворота и необходимо было переосмыслить и саму Революцию, и Гражданскую войну.
Ведь если говорить о том, чтобы декларированные большевизмом принципы были уроднены страной, чтобы из программы разрушения они стали программой государственного созидания, необходимо было вместе с уничтожением большевиков, всей этой так называемой ленинской гвардии, уничтожить и саму память о ней, или деформировать ее до полнейшей неузнаваемости.
Гибель страны, уничтожение ее надо было сделать частью истории страны.
И поэтому И. В. Сталин считал, что история большевизма, и вместе с Троцким, и без Троцкого, вообще не нужна стране.
И вычеркивал Сталин Троцкого из истории не для себя (или не только для себя!), но для всей страны, которую он возглавляет.
И в этом и заключалось главное, что отличало Сталина от его сотоварищей.
Ну а Троцкий, как и другие творцы Гражданской войны и красного террора, не способен был и понять, что можно думать не только о собственной карьере, о собственном месте в истории, но и о чем-либо другом…
6
Нелегкое это дело громить иностранные посольства…
А если еще прибавить сюда расстрелы заложников?
А если вспомнить о пытках, которые кому-то ведь надобно было проводить в ВЧК?
Совсем измотался Феликс Эдмундович за этот сентябрь…
Яков Михайлович Свердлов так и сказал ему, что надо отдохнуть.
Когда отдыхать? Дел столько!!!
Ну, что ж… Дела делами, а отдыхать тоже требуется…
«Однажды в начале октября меня вызвал к себе в кабинет советский посол Берзин и под большим секретом сообщил, что Феликс уже находится в пути к нам… — вспоминала потом Софья Сигизмундовна Дзержинская. — На следующий день или через день после 10 часов вечера, когда двери подъезда были уже заперты, а мы с Братманами сидели за ужином, вдруг под нашими окнами мы услышали посвистывание нескольких тактов мелодии из оперы Гуно «Фауст»{407}.
Чрезвычайно трогательно эта сцена описана в очерке «Лед и пламень» писателя Юрия Германа, известного своими душещипательными романами «Дорогой мой человек» и «Россия молодая»…
«Какова же была радость Софьи Сигизмундовны, когда в Цюрихе поздним вечером она услышала под окном такты из «Фауста» Гуно! Это был старый условный сигнал, которым Дзержинский давал знать о себе.
Несколько дней отдыха…
Председатель ВЧК приехал в Швейцарию инкогнито — под именем Феликса Даманского. Здесь он впервые увидел сына. А Яцек отца не знал. Феликс Эдмундович на фотографии, которая всегда стояла на столе у матери, был с бородкой, с усами. Сейчас перед Яцеком стоял гладко выбритый человек»{408}.
Читаешь такое и не знаешь, чему больше удивляться — запредельному цинизму палача, с «горячим сердцем, холодной головой и чистыми руками», отправившемуся голодной, страшно-кровавой осенью 1918 года «оттягиваться» на курорте в Швейцарии, или нравственной глухоте писателя, который, кажется, и не замечает, насколько омерзительно это…