Начало Кампании 1757 года Битвы при Праге и Колине
Начало Кампании 1757 года
Битвы при Праге и Колине
Фридрих в течение зимы значительно усилил свои войска. К весне у него стояли под ружьем 200 тысяч человек, хорошо обученных, обмундированных, обеспеченных на год всеми жизненными и военными потребностями. Соединенные армии всех его неприятелей могли состоять не более как из 500 тысяч человек.
Несмотря на то что силы врагов превосходили его собственные в полтора раза, Фридрих не падал духом и даже надеялся на верный успех. Он решил предупреждать каждое их движение, не давать им действовать совокупными силами, но сразиться с каждым отдельно.
Франция, Россия, Швеция и имперская исполнительная армия пока были еще заняты военными приготовлениями. Одна Австрия стояла во всеоружии против Фридриха. Не давая подоспеть другим державам, он решил атаковать и уничтожить главного и сильнейшего своего врага, чтобы обеспечить себя хотя бы с одной стороны и потом свободнее действовать против остальных неприятелей.
Но австрийцы сами переняли у Фридриха его тактику. Фельдмаршал Браун составил план нападения на пруссаков в самой Саксонии с такой же быстротой, с какой Фридрих доселе нападал на австрийцев. Для этого он устроил на саксонской границе магазины и расположил свои войска корпусами в самой выгодной позиции, так что мог легко проникнуть в Саксонию и в то же время прикрыть ими Богемию. Общая численность австрийских войск на севере Богемии составляла к этому времени 132 тысячи человек против 175 тысяч у Фридриха.
К моменту начала кампании почти половина наличных прусских войск рассредоточилась вдоль богемской границы в трех группировках. Центральная и правофланговая группы находились под непосредственным командованием короля, левофланговая — под началом Курта фон Шверина и герцога Августа Вильгельма Брауншвейг-Бевернского. Кроме того, в Ганновере находился 50-тысячный прусский корпус и 10 тысяч союзных англо-ганноверских солдат иод общим командованием еще одного ветерана войны за Австрийское наследство — герцога Уильяма Августа Камберлендского. Наконец, последняя группировка численностью до 50 тысяч человек прикрывала северные границы — со Шведской Померанией и Россией.
Фридрих делал вид, будто не замечает намерений неприятеля, укрепил наскоро Дрезден и распустил слухи, что будет выжидать нападения со стороны австрийцев. Между тем войска его четырьмя колоннами (примерно 65 человек) потихоньку продвигались уже к границам Богемии.
Австрийский двор доселе держался оборонительной системы и желал напасть на Фридриха только тогда, когда он будет стеснен со всех сторон союзными войсками; а потому Мария Терезия была весьма недовольна распоряжениями Брауна. Она немедленно передала главное командование над войсками принцу Карлу Лотарингскому, который, прибыв к сосредоточенной под Прагой 70-тысячной армии, тотчас изменил план и отменил все распоряжения Брауна. Но операционная система принца Карла была слишком недальновидна и открыла пруссакам множество выгод, которыми Фридрих поспешил воспользоваться.
Как четыре горных потока ринулись прусские войска в Богемию, по направлению к Праге, опрокидывая все, что им встречалось на пути. Первая прусская колонна в 16 тысяч человек под начальством герцога Бевернского вскоре встретила неприятельский корпус графа Кенигсека, окопавшийся близ Рейхенберга. Австрийцы были тут же атакованы и обращены в бегство. В то же время фельдмаршал Шверин со своей колонной при Кенигсхофе перешел через Эльбу и хотел обойти Кенигсека, но тот успел вовремя ретироваться к Праге, оставив богатый магазин в Юнг-Бунцлау в добычу Шверину. Сам Фридрих переправился через Влтаву на глазах у неприятеля, который, заботясь только о своем сосредоточении, не смел атаковать его. Принц Мориц Дессауский провел свою колонну беспрепятственно горными проходами, остановился за рекой и начал наводить мост.
6 мая рано утром все прусские войска соединились около Праги. Все корпуса вместе состояли более чем из ста тысяч человек. Фридрих решил немедленно начать дело, невзирая на возражения своих генералов, которые советовали узнать вперед получше местность и дать время прижгу Морицу навести понтоны в тылу неприятеля. Фридрих не хотел ничего слушать: «Сегодня я решил разбить врага, — говорил он, — и мы должны драться непременно». Винтерфельд был послан с отрядом гусар на рекогносцировку местности, а между тем Фридрих распределял полки по местам и приводил их в боевой порядок. Всего в битве приняли участие 60 тысяч австрийцев и 64 тысячи пруссаков.
Австрийцы, которые совсем не ожидали незваных гостей, быстро приняли меры к их встрече и заняли превосходную позицию. Левое крыло их упиралось в гору Жишки и было защищено укреплениями Праги. Центр находился на крутой возвышенности, у подошвы которой расстилалось болото. Правое крыло занимало косогор, ограждаемый деревней Штербоголь. Винтерфельд донес королю, что только с этой стороны можно обойти неприятеля и напасть на него во фланг, потому что тут, между озерами и плотинами, есть засеянные овсом поляны, по которым войско легко может пробраться. В ту же минуту был отдан приказ начать дело.
Шверин повел левое прусское крыло в обход, по показанной Винтерфельдом дороге. Но тут встретились неожиданные затруднения: поляны, засеянные овсом, были не что иное, как спущенные тинистые пруды, заросшие травой. Солдаты принуждены были по узким плотинам и тропинкам пробираться поодиночке, а там, где их вели по трое в ряд, крайние вязли в болоте по колено. В иных местах целые полки едва не погрязли совершенно в топкой тине и с трудом могли выбраться. Большую часть пушек принуждены были бросить. Несмотря на такой трудный марш, прусские солдаты шли вперед с удивительной твердостью, ободряли друг друга и старались соблюсти возможный порядок, который при таких обстоятельствах неизбежно должен был расстроиться.
Сражение при Праге 6 мая 1757 года.
В час пополудни пруссаки преодолели все препятствия, выстроились в боевой порядок и бросились в атаку. Но австрийцы, которые следили за их движением, встретили их страшным огнем из пушек. Целые ряды мертвых тел покрыли поле; пруссаки с беспримерной неустрашимостью шли вперед по трупам убитых товарищей; австрийские батареи действовали так смертоносно, что должны были положить предел всякой человеческой храбрости: первая атака на правый фланг Карла была отбита, полки Шверина дрогнули и обратились в бегство. Тогда семидесятитрехлетний фельдмаршал решил испытать последнее средство и своей личной храбростью напомнить солдатам об их долге. Быстро подскакал он к бегущему штандарт-юнкеру, выхватил у него знамя и громовым голосом крикнул: «Пруссия и Фридрих! За мной, дети!» Вмиг все обратилось на знакомый голос: ряды сомкнулись, ружья наперевес… и солдаты с криком бросились за седовласым вождем. Но едва они прошли несколько шагов, как четыре картечных пули пробили грудь фельдмаршала, и он, покрытый знаменем, пал впереди своего храброго полка.
Смерть любимого полководца наполнила сердца пруссаков мщением. Как львы бросились они на австрийские колонны и сбили их с места. Командовавший правым крылом австрийцев Браун, ведя в атаку свою пехоту, был смертельно ранен и отнесен за фронт. Это еще более увеличило смятение, бой сделался рукопашным, и пруссаки, воодушевляемые генералом Фуке, принявшим команду над левым крылом по смерти Шверина, гнали и теснили австрийцев со всех сторон. Несущаяся на них конница была опрокинута храбрым Цитеном, который с двумя полками гусар осмелился даже атаковать тяжелую кавалерию австрийцев.
В то же время происходила массированная атака левого крыла австрийцев прусской конницей. Под Прагой Фридрих впервые применил принцип косого боевого порядка в коннице: в то время как кирасиры и драгуны на полном скаку атаковали австрийский фланг в развернутом строю, гусары внезапно вырвались из-за их линий и обошли противника с тыла. Эта атака была произведена с таким неистовством, что австрийская конница не могла устоять. Пруссаки врубились в ее ряды и после кровопролитной сечи принудили бежать. Беспорядок увеличился еще больше, когда сам принц Лотарингский «от сильной судороги в груди» упал с коня и был отнесен в Прагу.
Теперь пруссакам со всех сторон открылся доступ к вражеским линиям. Сражение сделалось всеобщим: дрались на всех пунктах, где только местность допускала битву. Несмотря на отчаянное сопротивление и отличную храбрость австрийцев, все усилия их пропадали, потому что они, без главнокомандующего, не были направлены к одной цели по общепринятому плану. И в это время, когда исход сражения был все еще неясен, австрийцы совершили роковую ошибку: продолжая отбивать неослабевающие атаки врага, они попытались перестроить свои войска, чтобы не допустить полного охвата своего левого фланга и неизбежного, как казалось, окружения. В эпоху громоздких линейных построений такая попытка граничила с самоубийством. Фридрих, заметив, что в середине австрийской армии открылся промежуток, ринулся в него со своим центром и разделил всю неприятельскую армию на две половины (впоследствии этот прием стал хрестоматийным в военном искусстве и был закреплен для изучения в военных академиях под названием «Пражского маневра»).
Прусские гусары в Пражском сражении. 1757 год.
Пехота левого австрийского крыла пока не была еще в деле. Принц Фердинанд Брауншвейгский с шестью батальонами ударил на нее в тыл и во фланг, а принц Генрих Прусский в то же время пошел на приступ и овладел тремя батареями.
Таким образом, со всех сторон теснимый неприятель в величайшем беспорядке начал отступать. Пруссаки гнали его с горы на гору, топили в болотах, рубили в теснинах до тех пор, пока сумрак ночи не прекратил резню. Все австрийские войска обратились в бегство: часть их бросилась в Прагу, другая побежала полями.
Так кончился этот кровавый день, «достопамятный в истории новейших битв». Город Прага не смог вместить все отступающие войска, и часть австрийской армии ретировалась к югу, надеясь соединиться со сборным корпусом фельдмаршала Дауна, который был расположен неподалеку, у Куттенберга. Эта часть австрийской армии обязана своим спасением единственно тому обстоятельству, что принц Мориц Дессауский не успел окончить постройку своего моста через Влтаву, которая от предшествовавших дождей сильно поднялась. Иначе бы он со своими свежими войсками, еще не бывшими в деле, ударив в тыл бегущим австрийцам, непременно положил бы их на месте и тем, может быть, окончил бы совершенно кампанию.
Пруссаки (в основном офицеры) показали в Пражской битве удивительные примеры неустрашимости и героизма. Принц Генрих Прусский[38] соскочил с лошади и сам повел свой батальон на батарею. У Фуке картечь раздробила кисть правой руки и вырвала шпагу. Он велел привязать тесак простого солдата к своей покалеченной руке и опять повел своих людей в огонь.
Поле битвы представляло ужасное зрелище: 23 тысячи мертвых тел покрывало его. Одна Пруссия потеряла 11 тысяч убитыми и 4,5 тысячи ранеными. Особенно пострадала пехота. Победа стоила Фридриху нескольких отличных генералов: кроме Шверина, пали принцы Гольштейнский и Ангальтский и генерал фон дер Гольц. Фуке и Винтерфельд были тяжело ранены. Австрийцы потеряли примерно 13,5 тысячи человек убитыми и ранеными и 9 тысяч пленными.
Тело Шверина с трудом смогли отыскать между убитыми. Его отнесли в Маргаритинский монастырь и положили перед престолом. С глубокой скорбью стоял перед ним Фридрих и долго смотрел в лицо мертвеца. Потом он сам отдал все приказания касательно необходимых приготовлений к похоронам. Фельдмаршала отвезли приличным погребальным конвоем и со всеми воинскими почестями в его поместье близ Вуссекена в Померании. Там он был помещен в свой фамильный склеп.
Фельдмаршал Шверин под Прагой. 1757 год.
Шверин, ученик Мальборо и принца Евгения, был для великого Фридриха учителем в военном деле. Даже враги уважали и ценили замечательные воинские дарования и мужество Шверина. Вот что Фридрих пишет о нем в своих сочинениях: «Несмотря на глубокую старость, Шверин сохранил весь свой юношеский огонь. С глубоким огорчением увидел он, что пруссаки должны были отступить в Пражском деле, и с необычайным мужеством кинулся вперед и повел их на врага. Смерть его помрачила лавры победы, купленной столь драгоценной кровью». В память о знаменитом полководце и его геройской смерти Фридрих воздвиг в Берлине на Вильгельмплац мраморный монумент.
Когда впоследствии в 1776 году император Иосиф II производил маневры при Штербоголе, он приказал войскам построиться около места, на котором пал Шверин, и почтить его память троекратным ружейным и пушечным залпом, причем каждый раз обнажал голову. В 1824 году прусские офицеры на этом месте поставили фельдмаршалу Шверину памятник в виде пирамиды из красного мрамора.
На следующий день и австрийцы оплакали кончину умершего от ран фельдмаршала Брауна. Фридрих еще успел послать ему свое соболезнование и известить о смерти Шверина. 40 тысяч австрийцев заперлись в стенах Праги; город едва мог вместить такое значительное войско. Фридрих после самой битвы потребовал сдачи города, но эрцгерцог Карл Лотарингский не соглашался. Фридрих сначала хотел в ту же ночь штурмовать Прагу, но побоялся ослабить свое войско, и без того сильно пострадавшее в жестокой Пражской битве. Он только обложил город со всех сторон и послал к Силезской границе за осадными орудиями, надеясь скоро принудить принца Карла к сдаче посредством огня и голода.
Хотя Пражская победа не вполне удовлетворила желания прусского короля, тем не менее она возбудила удивление целой Европы, остановила на некоторое время союзные войска, которые в нерешимости не знали, что им делать, продолжать ли свои марши или возвратиться назад; а венский двор тревожился за независимость всей империи: от сдачи Праги, вмещавшей главную силу австрийской армии, зависела участь Австрии, тем более, что смелый партизанский корпус пруссаков из Богемии проник в Баварию и распространил ужас прусского имени до самого Регенсбурга. Мария Терезия готовилась уже новыми пожертвованиями выкупить мир и свободу у непобедимого прусского короля.
Между тем судьба устроила все иначе. Корпус фельдмаршала Леопольда фон Дауна[39], не участвовавший в пражском деле, увеличился присоединением части войска Карла Лотарингского и несколькими вновь подоспевшими полками. Он насчитывал под ружьем 60 тысяч человек. С такой силой он легко мог выручить Карла из Праги. Этого боялся Фридрих, на это надеялись осажденные. Однако Даун приближался медленно (марш продолжался с мая по июнь) и тем самым дал пруссакам время на принятие необходимых контрмер.
В первые дни осады пруссаки успели отнять у австрийцев гору Жишки и, владея высотой, опустошительно действовали на город. Все вылазки осажденных были отбиты. В день святого Непомука, патрона Богемии, принц Карл собрал все войско и всех жителей на торжественный молебен, посвященный спасению города и победе над противниками.
В тот же день лазутчик принес письмо от императрицы-королевы. Она писала главнокомандующему: «Честь всей нации, честь императорского оружия зависит теперь от мужественного сопротивления Праги. Благо всей Римской империи в руках нашего воинства и верноподданных жителей сего города! Фельдмаршал Даун придет к вам на помощь: армия его увеличивается с каждым днем. Французское войско также подвигается быстрыми шагами. С Божьей помощью дело притесненных примет скоро другой вид!» Все это несколько успокоило осажденных и зажгло в них луч надежды и мужества. Но в то же время прибыли осадные орудия Фридриха, и пять грозных батарей воздвигались около несчастного города. Гром пушек раздался над головами австрийцев, и сердца их снова дрогнули.
В ночь на 30 мая бомбы и каленые ядра рассыпались с треском над Прагой и целые кварталы запылали. К 3 июня пламя, подкрепляемое сильным ветром, истребило несколько предместий и улиц.
«Жители не успевали тушить пожары. Люди гибли сотнями под развалинами домов, задыхались от сильного дыма. Голод и болезни увеличивали страшное опустошение. Город не был подготовлен к продолжительной осаде: запасные магазины его опустели в первую неделю, войско питалось кавалерийскими лошадьми, которых убивали ежедневно по нескольку сотен. Храмы обратились в лазареты для раненых и больных, где они умирали страдальческой смертью без всякой помощи. Воздух заражался от вредных испарений и множества гниющих трупов, которых не успевали хоронить. Жертвы смерти множились с каждым днем» (Кони. С. 306).
В продолжение трех недель пруссаки бросили в город 180 тысяч бомб и каленых ядер и разрушили до тысячи домов. Принц Карл решился наконец на жестокую, но необходимую меру: он приказал выгнать 12 тысяч жителей, но пруссаки снова загнали их в город. Со слезами, на коленях умоляли Карла городовые власти о сострадании к несчастным жертвам, о сдаче Праги. Карл смягчился и послал к Фридриху парламентеров, прося свободно выпустить войска из города. Фридрих требовал сдачи и города, и войска и более ничего не хотел слушать. На это Карл не согласился.
Между тем осада Праги была для Фридриха столь же неприятна, как и для австрийцев. Он терял время, а оно ему было необходимо для дальнейших операций против остальных союзников Австрии. К тому же он ежедневно получал неблагоприятные известия: в Вестфалию шли 100 тысяч французов, в Пруссию, по имевшимся у короля данным, столько же русских. При этом и Даун не дремал: он составил план — фальшивыми маневрами обмануть обсервационный корпус герцога Бевернского, выставленный против него Фридрихом, тихонько окружить его при Куттенберге и, положив на месте, двинуться к Праге и таким образом поставить прусского короля между двух огней. По счастью, Цитен узнал его намерения, поставил ему оплот и дал время герцогу Бевернскому отступить к Колину (ныне в Чехии), а оттуда к Каурциму в таком порядке, что принц на походе мог еще овладеть несколькими неприятельскими магазинами почти на глазах у Дауна.
Эти обстоятельства заставили Фридриха II сдать главную команду над осадным войском фельдмаршалу Кейту и принять решительные меры против Дауна, без уничтожения которого нельзя было надеяться на скорую сдачу Праги. Отделив от осаждающей армии небольшую часть войска, Фридрих поспешил с ней к Каурмицу и 15 июня соединился с герцогом Бевернским. Король был в самом дурном расположении духа. Одержав столько удачных побед, действуя всегда решительно и быстро, он не привык к долгому сопротивлению. Нетерпение и досада на долговременную осаду Праги до того его расстроили, что он осыпал упреками даже самых близких ему и достойных генералов. Это раздраженное состояние души, которое невыгодно действовало и на само войско, отчасти повредило исполнению его планов.
18 июня должна была разыграться решительная битва при Колине, от результата которой зависела вся участь кампании. Для противодействия крупным силам Дауна Фридрих снял из-под Праги все силы, кроме прикрытия от возможных вылазок Карла.
Даун за ночь расположил свою армию, вдвое сильнее прусской (54 тысячи против 34 тысяч прусских солдат), и занял такую превосходную позицию фронтом к Праге, между Колином и Хотцевицем, что сам Фридрих был поражен, когда из небольшого трактира на колинской дороге вполне обозрел ее. Еще вечером 17 июня король составил план сражения — обойти австрийцев справа и отрезать их от Колина.
Прусская армия на бивуаке.
Одна линия стояла на скате гор, другая на вершинах. Фронт армии был закрыт деревнями, обрывистыми пригорками и рытвинами, до него почти не было никакой возможности добраться. На правом крыле, огражденном с фланга глубоким обрывом, была расположена кавалерия, на левом — пехота, защищенная деревней Свойшюц, за ней стояли резервные полки и часть кавалерии, которую местность не позволяла употребить с пользой в этом пункте. По всей первой линии с удивительным расчетом была распределена тяжелая артиллерия.
После обозрения неприятельской позиции Фридрих составил план битвы, который всеми тактиками почитается превосходным. Он был очень прост. Против правого крыла австрийцев король хотел сосредоточить главные свои силы, используя преимущество в кавалерии, сбить корпус генерала Надасти, его прикрывавший, потом густой массой ударить в его фланг и тыл, в итоге, лишить неприятеля всех выгод его позиции.
В час пополудни король подал знак к началу дела. Генералы Цитен и Гюльзен повели авангард, состоявший из гусар и гренадер, в атаку. Цитен ударил на корпус Надасти; после отчаянной сечи сбил его с места и начал преследовать. Гюльзен между тем овладел деревней и кладбищем, занятыми легкой конницей и двумя батареями в 12 орудий. Все шло как нельзя лучше для пруссаков, как вдруг пришло донесение о том, что Даун перестроился фронтом к направлению движения пруссаков, вынудив короля изменить план атаки. Фридрих остановил батальоны, посланные на подкрепление авангарду. Он скомандовал всей пехоте левого крыла переменить позицию и в линейном порядке идти прямо на фронт первой неприятельской линии. Принц Мориц быстро поскакал к Фридриху и умолял его отменить это приказание, представляя всю опасность нового движения и страшные последствия, которые оно может повлечь за собой. Король не хотел ничего слушать, принц настаивал, Фридрих приказал ему замолчать, но когда Мориц продолжил свои убеждения и просьбы, король бросился на него с обнаженной шпагой и грозно закричал: «Будешь ли ты повиноваться или нет?» Тогда принц с горечью возвратился к своему посту.
Пояснения к рисунку.
Сражение у Колина 18 июня 17578 года.
Несмотря на все затруднения, на страшный огонь неприятельских батарей, пруссаки с бодростью исполнили приказание короля; по грудам трупов, как по горам, добрались они до австрийской линии, овладели батареей, потеснили неприятеля и соединились с авангардом.
Правое крыло австрийцев было сбито с позиций, смято и бросилось в беспорядке в центр. Все предвещало пруссакам победу. Даун написал наскоро карандашом приказание, чтобы войска ретировались в Сухдоль, и разослал с ним своих адъютантов по разным отрядам.
Но вдруг счастье, властелин каждого успеха, против которого не устоит ни храбрость, ни самая остроумная тактика, повернулось в сторону австрийцев. Генерал Манштейн, в порыве воинского жара, без приказа кинулся на деревню, лежавшую по дороге и занятую пандурами. Преследуя их до самой неприятельской линии, он со своими солдатами опустошал батареи и вдруг остановился. От этого в прусской пехоте произошел интервал, и вся армия заняла невыгодную позицию. Австрийская конница, соединясь с подоспевшей к Дауну из Польши саксонской кавалерией, воспользовалась этим беспорядком и ринулась на интервал. С завидным хладнокровием и быстротой прусская пехота, пропустив неприятельские эскадроны в свои промежутки, сомкнулась в каре и открыла по врагам неумолкающий ружейный огонь.
Страшно свирепствовала смерть между этими живыми стенами, люди и лошади образовали целые горы трупов. Австрийские всадники все должны были погибнуть в смертоносной ограде, в которую сами себя заключили. Но у пруссаков не хватило патронов, а новые австро-саксонские кавалерийские полки ринулись на них с фланга и в тыл. Все смешалось: всадники топтали их лошадьми и рубили с остервенением. При каждом сабельном ударе саксонцы кричали: «Вот вам за Штригау!» Двенадцать лет не стерли в их памяти картины страшного штригауского поражения, и теперь они хотели насладиться полным мщением над пруссаками.
Кампании 1756 и 1757 годов.
Прусская пехота бросилась бежать. Фридрих хотел поддержать ее кавалерией, но и та была обращена в бегство страшным батарейным огнем — разновременные атаки пехоты и конницы успешно отбивались сильным огнем и контратаками противника. Напрасно король старался удержать отступающих кавалеристов; все усилия его оставались тщетными. После долгих увещаний и просьб ему едва удалось собрать сорок человек, которых он сам повел на батарею в надежде, что за ними последуют и другие. Едва неприятельская картечь коснулась этой последней горсти верных, как она рассыпалась во все стороны. Фридрих не замечал этого и все ехал вперед, пока подскакавший адъютант не спросил его: «Разве Ваше величество одни хотите взять батарею?» Король оглянулся — кругом было пустое поле. Он горько усмехнулся, взял подзорную трубу, несколько минут осматривал батарею и, наконец, шагом поехал на правое свое крыло.
Между тем недостаток в подкреплении остановил первые блистательные успехи прусского авангарда. Вместо пехоты Цитен должен был употребить кирасир, которые целыми рядами ложились на месте от града картечи. Одна из картечных пуль сорвала гусарский мирлитон с Цитена, он получил контузию в голову и без чувств упал с лошади. Его подняли и отнесли в коляску принца Морица, где он очнулся лишь по окончании битвы. Вообще, честь этого кровавого дня принадлежит кавалерии обеих враждующих сторон: о действиях австро-саксонцев уже было упомянуто, прусская же конница шесть раз упорно и безуспешно ходила в лобовые атаки на вражеские артиллерийские позиции, густо прикрытые пехотой.
Между тем Даун, как вихрь, переносился от одного отряда к другому, сам распоряжался всем и везде, ободрял своих солдат словом и делом. Только он замечал интервалы в прусской армии, туда тотчас посылал саксонских карабинеров, они производили страшное опустошение и беспорядок в неприятельских рядах. Наконец, все перемешалось, правильное сражение обратилось в беспорядочный рукопашный бой. Пруссаки дрались до последнего издыхания, как истинные герои, каждый лег на месте, которое занимал в рядах по чину. Поле было наводнено кровью, усеяно мертвыми телами.
Фридрих уверился, что битву выиграть невозможно. Он вызвал герцога Бевернского и принца Морица Дессауского и предписал им отступить с войском через Хотцевиц в Нимбург, а там переправиться через Эльбу. Правое крыло пруссаков, совсем не бывшее в деле, должно было прикрывать ретираду. Сам Фридрих в сопровождении своей лейб-гвардии отправился вперед. Неприятель овладел полем битвы и был так поражен совершенно для него новым зрелищем отступления пруссаков, что долго оставался спокойным зрителем их ретирады, которая совершилась в величайшем порядке. Уверившись, что это не фальшивый маневр, австрийцы бросились на правый прусский арьергард. Кровопролитный бой завязался снова, и только наступившая темнота разделила воюющие войска. От полного разгрома пруссаков спасла только кавалерия, вышедшая в новую атаку и сумевшая остановить австрийцев.
Ночью развалины прусской армии без преследования прибыли в Нимбург, оставив в руках неприятеля только сорок пять орудий, под которыми были убиты лошади.
Фридрих со своим маленьким прикрытием вынужден был скакать во весь опор, потому что дорога была усеяна пандурами и австрийскими партизанскими отрядами. Долго он не мог прийти в себя от первого удара судьбы, который поразил его на счастливом доселе воинском поприще. Когда генералы привели войско в Нимбург, они нашли короля в уединенном закоулке города. Он сидел на бревне, поникнув головой, и в глубоком раздумье чертил палкой фигуры на песке.
Никто не смел прервать его размышлений: генералы молча стояли вокруг него и ждали. Наконец он вскочил с места и с принужденной веселостью отдал нужные приказания. Но когда он взглянул на малый остаток своей любимой гвардии, из которой уцелело не более полутораста человек, слезы навернулись у него на глаза. «Дети! — сказал он гвардейцам, — нынче был для вас черный день!» — «Что делать, — отвечали солдаты, — нас плохо вели». «Дайте срок, друзья, — продолжал Фридрих, — я опять все поправлю!»
Потери с прусской стороны в колинском деле составили до 14 тысяч человек (более точная цифра составляет 13 768 и 43 орудия), с австрийской — только 8–9 тысяч. Даун, как великодушный победитель, отправил даже к Фридриху раненых, которых ретирующаяся прусская армия не успела захватить с собой из Хотцевица.
Непосредственным следствием колинского поражения было снятие осады Праги. Во время сражения при Колине Карл Лотарингский предпринимал самые отчаянные вылазки, но все покушения его были уничтожаемы умной и деятельной распорядительностью брата Фридриха, принца Фердинанда. Теперь, к общему огорчению всей прусской армии, Прагу надлежало оставить. Осада была снята правильно и открыто. Прежде всего позаботились о раненых офицерах: их, под прикрытием, отправляли в Саксонию. Потом, рано утром, оставили траншеи и укрепленные мосты, и армия тронулась в поход в величайшем порядке с распущенными знаменами и барабанным боем. Только на последние отряды принц Карл решил напасть. Пруссаки при этом потерпели самый ничтожный урон. Даун же торжествовал свою победу молебном и празднеством в лагере и не подумал даже помешать соединению обеих прусских армий.
Судьба направлявшихся в Саксонию прусских обозов с ранеными сложилась печально. Среди них находился и генерал фон Манштейн, виновник поражения в Колинской битве, у которого картечью была раздроблена правая рука. Король приказал отправить его в Дрезден с тридцатью другими офицерами. Их сопровождал отряд из 200 саксонцев. Близ Лейтмерица они узнали, что на них устремился партизанский отряд Лаудона. Манштейн, заняв одно из возвышений, приказал устроить вал и решился вступить в бой с неприятелем, но при первом появлении австрийцев саксонцы разбежались, а беспомощные офицеры остались одни. Манштейн, после своего проступка, не надеялся на слишком блистательную будущность. Он решил лучше умереть, чем отдаться в плен неприятелю. Выскочив из коляски, он, как лев, дрался с атакующими и до того озлобил их своим сопротивлением, что был изрублен на куски.
Тем временем Даун все же отправился в Прагу, где присоединился к войскам принца Лотарингского.
«Несмотря на свои значительные потери, несмотря на нравственное расстройство армии и на собственную душевную тревогу, Фридрих непременно хотел удержаться в Богемии. Он еще надеялся поправить свои ошибки». Вот что он писал вскоре после колинского дела брату фельдмаршала Кейта: «Счастье, любезный лорд, внушает нам часто пагубную для нас самоуверенность. Пруссаки храбры, но двадцати трех батальонов было мало, чтобы разбить 60 тысяч неприятелей. В другой раз поступим благоразумнее. В этот день фортуна обратилась ко мне спиной; этого надо было ожидать: она — женщина, а я человек не влюбчивый. Она более расположена к дамам, которые со мной воюют. Как бы удивился великий маркграф Фридрих Вильгельм, если бы увидел своего правнука в войне с Россией, Австрией, со всей Германией и стотысячным войском французов! Не знаю, будет ли мне стыдно проиграть дело, но уверен, что и противникам не много будет чести победить меня!»
Цель короля состояла в том, чтобы отобрать у северной части Богемии все съестные припасы и через это затруднить неприятелю всякое покушение на Саксонию. Он разделил свое войско на две части. Одна расположилась по обе стороны Эльбы близ Лейтмерица, где большой, массивный мост служил ей надежным сообщением. Другая часть, под начальством принца Вильгельма Прусского, прошла через Юнг-Бунцлау на Нейшлост и заняла укрепленный лагерь при Бемиш-Лейпе.
В этом положении пруссаки оставались три недели, выжидая движений неприятеля. Но австрийские военачальники все еще не доверяли своим силам и не решались ни на какое смелое предприятие. «Во время этого трехнедельного тревожного ожидания Фридрих был еще более расстроен известием о кончине вдовствующей королевы, своей матери. Горесть о потере этой добродетельной, благородной женщины, которую он любил со всем жаром сыновнего чувства, лишила его на несколько дней всех способностей души. Он не допускал к себе никого, не хотел слышать ни о чем и весь был погружен в свою тяжкую скорбь».
Наконец принц Лотарингский решил действовать. Он направил марш на Габель, чтобы обойти принца Вильгельма. У Габеля стоял прусский аванпост, прикрывавший подвоз съестных припасов в Цитау, где находились главные магазины корпуса принца Вильгельма. Аванпост состоял из четырех батальонов и пятисот гусар. Несмотря на это, он три дня жарко оспаривал у 20 тысяч австрийцев свою позицию, но совершенно истощенный, не получая подкрепления, вынужден был сдаться. Австрийцы заняли Габель. Принц Вильгельм не мог долее оставаться на своей позиции; боясь за свои магазины, он наскоро повел армию проселочной дорогой к Цитау, но австрийцы его опередили.
Небольшой отряд пруссаков защищал Цитау; австрийцы открыли по ним страшный огонь и начали бросать в город бомбы и каленые ядра, так что вскоре весь Цитау превратился в груду пепла и развалин. Магазины погибли, кроме того, полтораста пионеров и с ними полковник попали в руки неприятеля. Убытки Пруссии насчитывали до 10 миллионов талеров. Чтобы спасти свое войско от верного поражения, принц Вильгельм принужден был избежать сражения и ретироваться к Бауцену, где мог получать продовольствие для армии из Дрездена.
Это несчастье заставило Фридриха поспешить на помощь к своему брату. 29 июля он перешел через Эльбу при Пирне и соединился с корпусом принца. Грозно, беспощадно встретил он своего брата и его генералов; вся вина поражения была возложена на их недальновидное ть, недостаток дарований и оплошность. Жестокие, незаслуженные упреки глубоко оскорбили королевского брата. В тот же день он оставил армию и возвратился в Берлин.
Но и там преследовало его негодование Фридриха. Вот письмо, которое он получил от короля на третий день своего приезда в Берлин: «Не обвиняю вашего сердца, но в полном праве жаловаться на вашу неспособность и недостаток рассудка при выборе полезных и необходимых мер. Кому остается жить несколько дней, тому лицемерить не для чего (Фридрих в это время был настолько расстроен, что покушался на свою жизнь. — Ю. Н.). Желаю вам больше счастья, чем я изведал; желаю также, чтобы все бедствия и неприятности, которые вы испытали, научили вас смотреть на важные дела с надлежащим благоразумием, разбором и решимостью. Большая часть несчастий, которые предвижу, падут на вашу совесть. Вам и детям вашим они более повредят, чем мне. Впрочем, будьте уверены, что я любил вас от всего сердца и с этими чувствами сойду в могилу».
Принц не вынес такой опалы; он опасно заболел чахоткой и на следующее лето умер в Ораниенбурге, близ Берлина.