Поход 1741 года
Поход 1741 года
«Точно молния пронеслась весть о покорении Силезии через всю Европу. Одни дивились смелости юного короля; другие порицали ее, называя безумством и дерзостью. Никто не мог предполагать, чтобы Пруссия, это маленькое, еще молодое королевство, могла вступить в борьбу с могущественной Австрией, силы и средства которой заставляли трепетать все остальные державы. Можно было предвидеть, что недавний мир Европы надолго будет нарушен. Прагматическая санкция не могла обеспечить спокойствия Австрии; по примеру Фридриха должны были восстать и другие претенденты на наследие Карла, и всеобщая война казалась неизбежной. Действительно, вслед за покорением Силезии за оружие взялся и курфюрст Баварский Карл Альбрехт (который, впрочем, сразу не признал Прагматической санкции) и объявил свои права на часть австрийских владений и даже на императорскую корону. Но курфюрст не мог подкрепить своих притязаний силой. Гораздо большая опасность угрожала Марии Терезии со стороны Франции, которая, по всем статьям, должна была воспользоваться удобным случаем, чтобы снять маску дружбы и откровенно возобновить свою старинную борьбу с Австрией» (Кони. С. 126).
Между тем во время самих действий Фридриха в Силезии его уполномоченный посол, граф Готтер, хлопотал в Вене, «стараясь уладить дело миролюбиво и соблюсти все выгоды своего монарха. Он предлагал его именем прусские войска и финансы на защиту Марии Терезии, голос и опору Фридриха при избрании ее супруга, герцога Франца Лотарингского, в императоры. Но все представления его оставались тщетными: венский кабинет, несмотря даже на усилия Англии склонить его к уступке, не соглашался отдать Фридриху богатую Силезию. Министры отзывались о Фридрихе с некоторым пренебрежением; они говорили, что он, как обер-камергер империи, обязан подавать умывальник императору и, стало быть, не имеет права предписывать законов дочери императора. Притом сама Мария Терезия объявила, что не намерена вести с Фридрихом переговоров до тех пор, пока он не выведет свои войска из Силезии, и только в таком случае обещала ему забвение всего прошедшего и не хотела с него требовать вознаграждения за все понесенные убытки. Итак, переговоры не привели ни к какому результату; граф Готтер возвратился в Берлин без всякого успеха. Фридрих не унывал: он решился всеми мерами разрушать политические козни Австрии и поддержать свои завоевания силой оружия» (Кони. С. 127).
Тем временем и Мария Терезия не оставалась в бездействии. Связанная родственными узами с королем Георгом II[23], она надеялась на помощь Англии и Ганновера. Ко всем значительным дворам Европы были отправлены посольства с тем, чтобы объяснить дело, показать несправедливость притязаний прусского короля и просить помощи против дерзкого завоевателя.
В Россию в то же время был послан маркиз ди Ботта с намерением склонить принцессу Анну Леопольдовну[24], управлявшую Россией именем сына своего, императора Иоанна Антоновича, на союз с Австрией. Задача была трудная, потому что Россия незадолго перед тем (16 декабря 1740 года) заключила союз с Фридрихом II с обоюдным обещанием обеих держав помогать друг другу во всякой войне, кроме персидской или турецкой. Союз этот казался довольно прочным, тем более, что его поддерживал Миних, в то время обладавший значительной силой в кабинете министров. Но маркиз ди Ботта, как опытный царедворец, с первого взгляда сумел проникнуть в положение дел при русском дворе и, не боясь Миниха, начал искать расположения противной ему партии. Самыми близкими людьми к правительнице были — граф Мориц Линар, посланник саксонский, и графиня фон Менгден, служившая при ней старшей фрейлиной. Они почти неразлучно проводили время с Анной Леопольдовной и, стараясь ее развлекать и забавлять в часы досуга, часто управляли ее волей и в делах государственных. Ловкий, умный, красивый собой, маркиз ди Ботта скоро сделался четвертым неизбежным лицом в царственных и дружеских беседах правительницы. Мудрено ли, что при помощи графа Динара, которому от саксонского курфюрста также было предписано всеми мерами стараться расстроить союз России с Пруссией, ди Ботта скоро достиг своей цели.
Началось с того, что принцессу Анну вооружили против главных лиц кабинета министров, против вельмож, наиболее преданных пользам государственным, против Остермана и Миниха. Остерман, боясь немилости и желая приобрести полное доверие правительницы, принял сторону Линара и Ботта. Один Миних, как скала, отражал все удары и, убежденный в неправоте и даже вредных последствиях предлагаемого союза с Австрией, стоял грудью за Фридриха. Он представлял кабинету, «что нарушением договора с Пруссией без всякой причины теряется доверие к России и других держав; что сам Фридрих может сделаться врагом России, тем опаснейшим, что владения его в близком соседстве с нами и что русский кабинет покажет явное легкомыслие, не оправдав своих уверений в дружбе, без всякого повода со стороны Пруссии, свято сохранившей свои обязательства». Но как ни сильны были доводы и патриотическое увлечение фельдмаршала, противная сторона восторжествовала; правительница изъявила ему даже свое неудовольствие за излишнее усердие в пользу прусского короля; старик, глубоко оскорбленный, подал в отставку, и вскоре австрийская партия с восторгом узнала, что главный ее противник уволен со службы и удален от двора.
Но предсказания Миниха вскоре оправдались на деле: нарушение договора с Фридрихом стоило России войны со Швецией (не правда ли, описанный эпизод являет собой великолепный образчик «традиционного миролюбия», «неукоснительного соблюдения международных договоров Российской империи» и «агрессивности» Прусского королевства?). Подробнее об этих событиях я скажу несколько ниже.
Как уже говорилось, что Франция, хотя и в дружбе с Австрией, весьма желала, по примеру Фридриха и Карла Альбрехта Баварского[25], воспользоваться частицей наследства австрийского императора. Успехи Фридриха радовали ее тем более, что обессиливали Австрию, а союз его с Россией был порукой, что успехи эти будут продолжительны и прочны, потому что этот союз обеспечивал собственное его государство и, стало быть, давал ему полную свободу действовать против Марии Терезии.
Перемена обстоятельств, произведенная при русском дворе маркизом Ботта, сильно обеспокоила Францию, и Версальский кабинет решился втайне употребить все свои дипломатические хитрости, чтобы не дать России возможности содействовать Марии Терезии. Для этого надо было впутать Россию во внешнюю войну и взволновать изнутри. Обе цели были достигнуты Францией с удивительным искусством и быстротою. В июле 1741 года шведский сенат, подстрекаемый французским красноречием и подкупленный французским золотом, объявил России войну под следующим предлогом: предоставить русский престол законной его наследнице, дочери Петра Великого. Хотя война эта была незначительна сама по себе, но она заняла на время русские силы и отвлекла их от западных границ, и в то же время забросила искру волнения внутри государства.
Император был еще ребенок; правительница с некоторого времени занималась беспечно делами, предоставя кормило правления своим временщикам, по большей части иностранцам: это возбуждало беспокойство и недовольство в народе; раны, нанесенные ему Бироном, были еще слишком свежи и оправдывали его опасения. Отставка Миниха, любимого и уважаемого войском, также породила ропот. С другой стороны, хитрый агент кардинала Флери, граф Шетарди, через фаворита цесаревны лейб-медика Лестока вынуждал Елизавету Петровну объявить свои права на русский престол. Настоятельные советы, чтобы Елизавета вышла замуж за одного из мелких германских владетелей, были истолкованы последней в дурную сторону: ее убедили, что эта насильственная мера удалит ее навсегда из России и от престола. Елизавета, которая равнодушно смотрела на свои царственные права, вступилась за личную свою свободу, и в ночь 25 ноября 1741 года при помощи камер-юнкера Воронцова и гренадерской роты Преображенского полка взошла на престол великого своего родителя (малолетний законный император Иоанн Антонович, последний представитель Брауншвейгской династии на русском престоле, был заточен в Шлиссельбургскую крепость и после неудачной попытки освобождения поручиком Смоленского полка Мировичем умер «при невыясненных обстоятельствах»).
Дела России приняли иной вид. Франция торжествовала, и Фридриху, стало быть, со стороны России нечего было опасаться.
Но в то время, когда маркиз ди Ботта действовал на Россию в пользу Австрии, Мария Терезия старалась вооружить против Фридриха папу и через него влиять на прочие католические державы. К успеху такого намерения подал повод сам Фридрих. Узнав о стесненном состоянии протестантов в Силезии и о недостатке священнослужителей, он отправил туда тридцать протестантских пасторов, всех людей избранных. С одной стороны, тем он помогал нуждам края, с другой — преследовал и политическую цель. Через этих людей, которые могли иметь нравственное влияние на народ и были преданы Фридриху душой и телом, последний намеревался добиться расположения в свою пользу. Тотчас было о том донесено папе в преувеличенном виде, с опасениями, что Фридрих намерен ввести учение Лютера во всех покоренных им землях. Папа в ужасе разослал воззвания ко всем католическим дворам об уничтожении «еретического маркграфа Бранденбургского».
Фридрих принял деятельные меры против этого воззвания: он обнародовал манифест, которым объявлял полную веротерпимость во всем своем государстве, и в особенности в Силезии, где обещал каждого защищать в правах его церкви. Этот манифест успокоил волнения, а воззвание папы осталось гласом вопиющего в пустыне.
С первыми лучами весны начались военные действия в Силезии. Мария Терезия поручила главное начальство над войсками фельдмаршалу графу Адаму Альбрехту Нейпергу, «воину, поседевшему в школе принца Евгения». Сборное место австрийской армии находилось при Ольмюце, оттуда Нейперг намеревался идти в Верхнюю Силезию для прикрытия Нейсе, а часть своих войск отправил для ограждения графства Гладкого. Нейперг сумел сосредоточить свои войска незаметно для врага, после чего быстро вошел в Силезию и отрезал Фридриха от Пруссии, обойдя его расположение с севера.
«К тому времени Фридрих также отправился в Силезию. До начала войны он хотел еще осмотреть свое войско, стоявшее на зимних квартирах, и собрать подробные сведения о положении страны и местностях. В эту рекогносцировку пустился он с незначительной свитой. Около горной цепи, отделяющей Силезию от графства Глацкого, он чуть дорого не поплатился за свою отвагу. Уже несколько раз австрийские гусары прорывались за прусские кордоны и делали неожиданные нападения на аванпосты. Теперь, узнав от лазутчиков, что сам король объезжает передовые отряды, они решились захватить Фридриха в плен во что бы то ни стало, и тем задушить войну в самом ее зародыше. По счастью, вместо королевской свиты они напали на эскадрон прусских драгун. Завязался отчаянный бой. Фридрих, услышав перестрелку, наскоро собран горсть солдат и поспешил на помощь драгунам, но опоздал, и сам был вынужден, после отчаянного сопротивления, спасаться бегством.
Судьба, видимо, его хранила: из всей свиты уцелел только один его адъютант, Глазенап. Оба кинулись на проселочную дорогу, но след их, несмотря на всю быстроту коней, не мог скрыться от взора неприятелей. В величайшем беспорядке достигли они ворот великолепного монастыря Каменца на берегах реки Нейсе. Фридрих объявил желание видеть настоятеля и был впущен. Настоятель, почтенный старик, аббат Стуше, с одной из монастырских башен видел происходившую невдалеке от обители резню и тотчас догадался по расстроенному виду и по следам крови на мундире Фридриха, что гость его, должен быть, беглец. Он принял его ласково и повел в свою келью. Вскоре один из послушников таинственно вызвал аббата из комнаты и сообщил, что отряд австрийцев устремляется на монастырь. Стуше на минуту задумался и потом тотчас отдал свои приказания послушнику.
Вдруг, совсем не в обычное время, монастырские колокола ударили к вечерней молитве. Изумленные монахи спешили в храм. Церковь блистала всеми огнями, как в праздничный день, орган загремел, на хорах раздались торжественные гимны. Никто не понимал, что означает такой неожиданный молебен. Но общее изумление еще более увеличилось, когда перед престолом, возле старого аббата, появился новый священнослужитель, монах, никому незнакомый, который помогал настоятелю в отправлении божественной службы.
Вдруг двери храма с шумом растворились и восемьдесят человек гусар вошли в церковь с обнаженными саблями. Но вид торжественной службы поразил их и остановил у порога: как ревностные католики они преклонили колена, положили оружие и, приняв благословение аббата, тихо вышли из храма. Между тем весь монастырь был обыскан их товарищами. Глазенап попался в плен, но Фридриха нигде не могли отыскать и решили преследовать по всем тропинкам и дорогам, ведущим от монастыря.
По окончании молебна аббат возгласил эктинию о здоровье и счастье монарха. „Братья, — сказал он потом, обращаясь к монахам, — мы недаром молили Господа! Судьбы его непреложны и милосердие велико! Воздадим ему благодарение на коленах: Он помог нам в спасении короля!“ Все глаза обратились на незнакомца; по лицу его катились слезы: он преклонил колено пред почтенным старцем и принял его благословение. Это был сам Фридрих» (Кони. С. 131).
Впоследствии Фридрих II часто посещал монастырь Каменц, одарил его богатыми вкладами и после смерти аббата Стуше установил там ежегодную панихиду в день его кончины, а новому настоятелю предписал с каждым из умирающих в монастыре монахов посылать от него поклон Стуше.
Смотр войск убедил Фридриха, что его солдаты полны отваги и нетерпения сразиться с неприятелем. Ко роль начал составлять план будущих действий вместе с графом Шверином, который хорошо изучил военное искусство в Нидерландах, под руководством герцога Мальборо и принца Евгения.
По совету одного из своих ближайших соратников, принца Леопольда Ангальт-Дессауского, Фридрих решился на штурм крепости Глогау. В ночь на девятое марта приступ начался с пяти различных точек в одно и то же время. Ко второму часу пруссаки овладели крепостью и городом, но ни один дом не был разграблен, ни один гражданин не потерпел обиды: строгая дисциплина господствовала в армии Фридриха, который за это раздавал солдатам значительные суммы денег и награды.
Наконец, Фридрих узнал, что Нейперг ведет свою армию к Нейсе. Надлежало помешать этому движению, потому что крепость Нейсе составляла один из главных опорных пунктов прусского войска. Предполагалось, что Фридрих и Шверин, который прикрывал Верхнюю Силезию, двинутся в одно время и соединятся в Нейштадте при Егерсдорфе. Осада Брига была снята, так как Фридрих хотел сосредоточить все свои силы. До пруссаков доходили самые неверные сведения о расположении и направлении австрийской армии, поэтому они были вынуждены беспрестанно менять свой маршрут.
При переходе через реку Нейсе, близ Михелау, 8 апреля Фридрих наткнулся на передовой отряд австрийских гусар. Завязался бой, пруссаки победили и захватили 40 пленных. От них-то и узнали достоверно, что австрийская армия на подходе к Олау, где находился главный магазин и вся запасная артиллерия Фридриха. Медлить было невозможно, надлежало вступить в бой — решительный и отчаянный. К несчастью пруссаков, на следующий день пошел такой сильный снег с вьюгой, что невозможно было различить предметы на расстоянии трех шагов. Через лазутчиков успели, однако, разведать, что неприятель, числом до 25 тысяч солдат и офицеров, подошел к Бригу. В поисках противника 24-тысячная прусская армия вышла-к деревне Мольвиц, где неожиданно столкнулась с расположенной северо-западнее, на южной окраине деревни, австрийской армией фельдмаршала фон Нейперга.
10 апреля солнце поднялось из-за Силезских гор. День был теплый и ясный. В пять часов утра прусские войска остановились у деревни Погрель и выстроились против дороги, ведущей в Олау. По собранным сведениям, австрийцы ночевали в Мольвице, Гюнерне и Грюнингине. На расстоянии 2000 шагов от Мольвица Фридрих развернул фланги и выдвинул артиллерию, выжидая появления неприятеля.
Австрийцы даже не подозревали такого опасного соседства и преспокойно готовились к дальнейшему походу. Если бы Фридрих действовал решительнее в эту минуту, он окружил бы всю австрийскую армию и захватил ее врасплох. Но он был еще слишком неопытен в военном деле и придерживался старого предрассудка: драться не иначе, как лицом к лицу и в открытом поле. Поэтому прусские войска не использовали выгодного момента для атаки застигнутого врасплох противника и потратили два часа не выстраивание боевого порядка (две линии с кавалерией на флангах и артиллерией перед фронтом пехоты, а также резерв в составе трех эскадронов). В результате инициатива была упущена и первый удар нанесли австрийцы, которые только к двум часам пополудни выстроились в боевой порядок.
В начале боя пруссаки открыли сильный огонь из тридцати орудий. Многочисленное левое крыло превосходной австрийской кавалерии, под начальством генерала Ремера, не выдержало картечного града и с остервенением ринулось на правое крыло прусского войска. Кавалерия Фридриха, невыгодно поставленная, от сильного натиска подалась назад и затоптала свои пехотные полки, расположенные за нею; австрийцы ворвались также в смешанные ряды. Это был настоящий ад: вопли отчаяния и крики неистовства оглашали воздух; штыки, сабли и карабины работали одновременно. Все перемешалось и перепуталось до того, что стреляли по своим и чужим без разбора. Наконец, пруссаки были совсем опрокинуты и бросились бежать врассыпную: их конница в беспорядке отошла к Одеру и далее на север.
Фридрих сам командовал правым крылом и был в отчаянии. Видя бегущих солдат, он старался их удержать, кое-как сумел привести в порядок два эскадрона и, поскакав вперед с криком «Братья! Честь Пруссии, жизнь вашего короля!», повел их опять в битву. Но и это усилие не помогло: солдаты должны были покориться перевесу сил и снова обратились в бегство. Под самим королем убили лошадь, раненый драгун уступил ему свою и тем спас от опасности.
Не зная что делать и совершенно растерявшись, Фридрих, сквозь дым и дождь ружейных нуль, поскакал на левое крыло, которым командовал Шверин. Старик умолял короля не подвергать себя явной опасности, уверял, что первая неудача еще не решает дела, и, наконец, убедил его перебраться за Одер, где герцог Гольштейнский стоял близ Штрелина с семью батальонами пехоты и семью эскадронами конницы, чтобы в случае отступления пруссаков прикрыть их переправу через Одер.
После долгих уговоров Фридрих решился последовать совету фельдмаршала и под маленьким прикрытием жандармов поскакал в Оппельн. Но жандармы, истомленные битвой, на измученных лошадях своих не могли поспеть за королем и его свитой, скакавшими во весь опор, они отстали в городке Левене. В полночь Фридрих достиг ворот Оппельна: они были заперты. Король послал двух офицеров с приказанием отпереть. На зов часовых «Кто идет?» офицеры отвечали: «Пруссаки». Ружейный залп сквозь решетку ворот был ответом. Фридрих с ужасом понял, что австрийцы еще накануне вытеснили прусский гарнизон из Оппельна и заняли город. В тот же миг он оборотил коня и поскакал назад, свита последовала за ним. Темнота ночи скрыла их от преследователей. К утру, в совершенном изнеможении, он возвратился в Левен, и тут его ожидало известие, которое обрадовало его сердце и заставило забыть усталость.
После удаления (если быть точным, то бегства) короля с поля битвы основная тяжесть боя легла на прусскую пехоту во главе с фельдмаршалом Шверином. Австрийская конница устремилась на центр, прикрытый артиллерией, и палевое крыло, где неподвижной стеной стояла пехота, поливая неприятеля непрерывным огнем. Австрийцы перебили прусских канониров и отняли у пруссаков много орудий, которые потом обратили на них же. Пять часов длился жаркий бой. Генерал Ремер пал мертвый; Шверин был тяжело ранен. Принц Леопольд Дессауский принял главное начальство над прусскими войсками. Вечер сгущался, исход битвы оставался еще нерешенным.
Мольвицкое сражение 10 апреля 1741 года.
Последовавшая за первым успехом фронтальная атака австрийской пехоты на центр позиции пруссаков была отражена массированным огнем оставшейся у Шверина артиллерии. Наконец, великолепная прусская пехота, потратив все патроны, дружно ударила в штыки, австрийская кавалерия в беспорядке бросилась назад и смешала свою пехоту. Нейнерг старался восстановить порядок в строю, но пруссаки воспользовались замешательством неприятеля — раненый Шверин велел посадить себя на коня и под барабанный бой и звук труб всей армии скомандовал: «Марш, марш!».
Дружный натиск совсем опрокинул неприятеля. Потеряв в течение получаса 2500 человек убитыми и ранеными, Шверин разбил австрийцев из их редутов, откуда до того они безнаказанно расстреливали прусские линии. В это время на поле ринулись с криком еще десять эскадронов прусской конницы, которые были отправлены из Олау, но не поспели к битве. Их неожиданное появление решило дело — австрийцы в беспорядке бежали к Мольвицу и далее на запад. Нейперг принужден был ретироваться. Пруссаки ударили отбой и трубным звуком возвестили победу. Поле битвы осталось за победителями.
Фридрих узнал о победе в момент своего прибытия в Левен. С радостью на лице и во взоре поскакал он тотчас же в Мольвиц. Он объехал поле сражения, покрытое мертвыми и ранеными, и с горестью остановился перед своим любимцем, капитаном гвардии Фицджеральдом, у которого ядром оторвало обе ноги. «Как, — вскричал он, всплеснув руками, — и тебя постигло такое ужасное бедствие!» — «Благодарю за участие, Ваше величество! Но бедствия большого нет, будьте здоровы и счастливы, а для меня все кончено!» С этими словами он умер. Фридрих пожал руку мертвеца и удалился.
Со стороны Пруссии потери составили 2500 убитыми и 3000 ранеными. Первый гвардейский батальон лишился половины лучших своих офицеров: из остальных 800 человек только 180 могли продолжать службу, прочие были изувечены. Австрийцы потеряли около 5000 человек убитыми, ранеными и пленными.
Дорого стоила Фридриху эта первая победа, но зато она принесла ему значительную нравственную выгоду. «Глаза целой Европы обратились на него как на человека, которому назначено ввести новый порядок вещей в политическом мире. Австрия, этот немейский лев между европейскими государствами, увидела в нем своего Алкида. Мнение, что войска принца Евгения непобедимы, было опровергнуто самым блистательным образом, а напротив того, прусская пехота, об которой думали, что она только годна для красивых разводов и парадов, показала на деле, что это лучшее, обученнейшее и храбрейшее войско на Западе. На Фридриха перестали смотреть как на безумца, кидающегося очертя голову в неравный бой: в нем увидели государя, действующего самостоятельно, с твердым сознанием своих сил и средств» (Кони. С. 143).
Победа в Мольвицком сражении (несмотря на неудачные и нерешительные действия Фридриха II в его начале) была одержана благодаря количественному и качественному превосходству прусской пехоты и артиллерии, их более совершенной тактике, лучшему управлению войсками и хорошо организованному взаимодействию между родами войск. Кавалерия же, напротив, оказалась почти совершенно небоеспособной, что заставило молодого короля сесть за разработку планов ее коренного реформирования.
Победа при Мольвице дала Фридриху возможность снова предпринять осаду Брига. Город капитулировал. Тогда все войска были соединены в лагерь при Штрелене, чтобы таким образом прикрыть всю Нижнюю Силезию.
«Здесь Фридрих провел два месяца, жил между своими солдатами в палатке, изучал их характер, пополнял войско новобранцами и ежедневно упражнял кавалерию, чтобы придать ей более ловкости и проворства. В то же время он занимался поэзией и музыкой.
Вскоре Штреленский лагерь сделался всеобщим политическим конгрессом; отовсюду спешили туда послы: Франция, Англия, Испания, Швеция и Дания, Россия, Австрия, Бавария и Саксония вступили в переговоры и совещания с прусским королем.
До сих пор Франция молча радовалась несогласию Пруссии с Австрией и тайно поддерживала его своими происками и золотом. Успехи Фридриха заставили ее действовать определеннее. Желая от души разрыва с Австрией, к которому Франция не могла приступить явно, потому что не признала Прагматическую санкцию Карла VI, кардинал де Флери, тогдашний глава французского правительства, при слабом и больном Людовике XV, решился действовать сторонними средствами» (Кони. С. 148).
Мы уже сказали, что Карл Альбрехт Баварский, женатый на Марии Амалии, дочери австрийского императора Иосифа I и, стало быть, ближайшей наследнице австрийских владений, объявил свои претензии на императорскую корону, но не имел средств поддержать свои требования оружием. Флери решился помочь ему в достижении цели и потому заключил с ним союз в Нимфенбурге. Кроме того, хитрый Флери надеялся поживиться частицей австрийских владений. Поэтому он отправил к Фридриху маршала Шарля де Бель-Иля с предложением присоединиться к этому союзу и обещал за это вытребовать ему право на Нижнюю Силезию. Фридрих, зная, что для поддержки Австрии соединяются ганноверские и датские войска, принял предложение Флери с удовольствием и 5 июля присоединился к Нимфенбургскому союзу. Он просил только сохранить это в тайне до тех пор, пока Франция снарядит и выставит свое войско. Вскоре к Нимфенбургскому союзу присоединились польский король и курфюрст саксонский. Август III и королева испанская Елизавета. Подстрекаемый примером Карла Альбрехта Баварского, Август III также объявил претензии на австрийское наследие, основывая их на правах жены своей Марии Иосефы, старшей дочери Иосифа I. А Елизавету Испанскую, вечно хлопотавшую о том, чтобы доставить своему сыну кусок хлеба (как она сама выражалась), Франции не трудно было склонить на свою сторону.
Таким образом, узнав о поражении Австрии под Мольвицем, Карл Альбрехт Баварский, которому не давала покоя мечта об императорской короне, а также и о близлежащих землях Габсбургов, направил баварские войска в австрийскую Богемию. В это же время Франция, выступив в союзе с Карлом, снарядила для похода в Южную Германию армию маршала Франсуа Мари де Брольи. В союзе с Баварией выступила также Саксония совместно с польским королевством (Август III еще не забыл, кому он обязан короной Польши) и Савойя. Наконец, под влиянием Франции на стороне «антипрагматической коалиции» выступила и Швеция. Собственно прусско-австрийская война пока закончилась — разворачивалась война, получившая название войны за Австрийское наследство и продолжавшаяся (с перерывами) восемь лет.
В июле началась операция баварских войск против Верхней Австрии. Карл, взяв крупный промышленный центр Пассау, со времен средневековья известный своими оружейными мастерскими, вскоре соединился с французами. Однако союзники отвергли предложение Фридриха идти соединенными силами на Вену, чем сильно затянули войну: Габсбурги к тому времени были в полной панике, а в коридорах венского Хофбурга справедливо говорили, что империя не была в такой опасности уже больше ста лет — со времен османского нашествия.
Первоначальные расчеты Фридриха полностью оправдались. Сокрушительное поражение австрийцев при Мольвице стало сигналом для всех, кто мечтал получить что-нибудь из «австрийского наследства». В мае 1741 года в Нимфенбурге был заключен союз между Францией, Испанией и Баварией, курфюрст которой Карл Альбрехт, как я уже говорил, мечтал о приобретении Богемии и императорской короне. Испанцы надеялись получить австрийские владения в Италии, а Франция, поддерживая своего ставленника Карла Альбрехта, рассчитывала ослабить Австрию и свести ее в разряд второстепенных держав. К союзу вскоре примкнули и другие «наследники» — Саксония, Неаполь, Пьемонт и Модена. Необъятные владения Габсбургов от Северного моря до Адриатики подверглись нападению вчерашних гарантов Прагматической санкции.
Между тем повсюду в Силезии еще соединялись австрийские полки, и малая война не прекращалась. Среди множества стычек австрийцев с пруссаками особенно замечательно сражение при Ротшлоссе, в котором впервые отличился впоследствии знаменитый сподвижник Фридриха — Цитен. Он напал на 1400 австрийских гусаров, которые соединились близ Ротшлосса под начальством одного из величайших партизан своего времени, генерал-майора Барони, и разбил их наголову. За эту битву король произвел Цитена в полковники, а вскоре сделал шефом всех прусских гусар.
Нейперг, дав полную свободу партизанам тревожить прусекие разъезды, разработал план, как нанести более чувствительный удар Фридриху. После битвы при Моль-вице он ретировался за Нейсе и расположился лагерем. Через ловких шпионов, которые специально попадались в руки пруссаков, он старался распространить слух, что войска его совершенно расстроены, что он ждет нового набора для приведения их в порядок и не ранее, как через три месяца, сможет продолжать военные действия.
Когда, по его мнению, Фридрих поверил этим известиям, Нейперг вдруг поднялся с места, чтобы обойти прусскую армию и захватить Бреслау.
Но прусского короля нелегко было обмануть — слушая шпионов, он сам наблюдал за Нейпергом и легко смог разгадать его намерения. Немедленно Фридрих отправил три батальона пехоты и пять эскадронов конницы к Бреслау. Ему хотелось овладеть городом без кровопролития, какой-нибудь хитростью. И случай помог ему.
В Бреслау образовалось общество старых дам, ревностных католичек, душой преданных австрийскому правительству. При посредстве монахов, они успели склонить на свою сторону нескольких членов ратуши и решились всеми мерами помочь австрийскому фельдмаршалу овладеть Бреслау и действовать оттуда против Фридриха.
Король узнал об этом вовремя, через преданную ему даму, которая очень искусно сумела попасть в данное общество и, войдя в доверие, выведать все тайные подробности. Под предлогом совещаний Фридрих пригласил к себе в лагерь главных членов магистрата и спросил их: «Во всей ли точности бреслауское начальство исполняет права нейтралитета?» Ратсгеры отвечали, что они ни в чем не отступали от своих обязанностей. Тогда король показал им письма, из которых ясно было видно, что они подвозили съестные и полевые припасы австрийскому войску, отправили 140 тысяч гульденов к Марии Терезии и находились в письменных сношениях с Нейпергом. Улики были налицо: ратсгеры во всем сознались.
«На первый случай, — сказал им Фридрих, — я хочу быть милостив, но за ваш проступок требую услуги. Если вы нарушали права нейтралитета для австрийцев, то можете нарушить их и для меня, чтобы поправить дело. Мне надо перебраться за Одер и для того провести несколько отрядов через Бреслау. Надеюсь, что не встречу противоречий в бреслауском магистрате».
Члены магистрата были на все согласны, радуясь, что так дешево отделались.
Итак, отправленные Фридрихом к Бреслау полки вступили в город: городской майор впереди войск провожал их через улицы. Но вдруг полки поворотили к главной площади. Майор, полагая, что они сбились с пути, хотел им показать ближайшую дорогу к одерским воротам, но принц Леопольд Дессауский очень вежливо попросил его вложить шпагу в ножны и отправиться на покой в свои казармы, объяснив, что цель вступления войск — не пройти через город, а занять его.
На другой день, 10 августа, было объявлено, что город лишен нейтральных прав и что жители должны являться в ратушу для принесения присяги королю. Всех австрийских чиновников уволили со службы; после присяги состоялся торжественный молебен, а вечером город был иллюминирован. Фридриху возвестили о занятии Бреслау через выстрелы из пушек, которые были расставлены на всем протяжении от города до Штреленского лагеря.
Нейперг узнал довольно поздно, что пруссаки его опередили. Он занял выгодную позицию в горах и продолжал малую войну, не пуская неприятеля к решительному делу. Пока эти события совершались в Силезии, две французские армии вступили в Германию. Одна, под начальством маршала Мельбуа, приблизилась к границам Ганновера, а другая, под командой маршала де Бель-Иля, направилась на помощь к Баварии и в середине августа соединилась с баварскими полками.
Миролюбивый король Георг II, видя опасность ганноверской области, поспешил объявить себя нейтральным (вначале Англия, находящийся с ней в личной унии Ганновер и Нидерланды поддержали австрийцев), а курфюрст Баварский немедленно вступил в австрийские владения. Неудача Нейперга и взятие Фридрихом Бреслау вынудили Марию Терезию уступить. В лагерь к Фридриху был отправлен для переговоров лорд Робинсон, английский посланник при венском дворе. Почтенный джентльмен весьма высокопарно и с необычайной важностью старался запугать и озадачить Фридриха могуществом и средствами Австрии и, наконец, предложил ему, как особенною милость Марии Терезии, Лимбург, Гельдерн и 2 миллиона талеров контрибуции, если он откажется от Силезни и выведет свои войска. Фридрих отвечал Робинсону такими же напыщенными фразами, в том же патетическом тоне и закончил свою речь следующими словами:
«Разве Мария Терезия почитает меня нищим? Чтобы я отступил от Силезии за деньги, тогда как приобрел ее жизнью и кровью моих воинов? Если бы я был способен на такое низкое, презренное дело, мои предки вышли бы из гробниц и грозно потребовали отчета: „Нет! — сказали бы они. — В тебе нет капли нашей крови! Ты должен драться за права, которые мы тебе доставили, а ты продаешь их за деньги! Ты пятнаешь честь, которую мы завещали тебе, как самое драгоценное наше наследие. Ты недостоин царского сана, недостоин престола, ты презренный торгаш, которому барыши дороже славы! Нет, господин посол, скорее я готов похоронить себя и все мое войско под развалинами Силезии, чем перенести такое унижение“».
С этими словами, не ожидая возражений лорда Робинсона, Фридрих взял шляпу и вышел из палатки, оставив британца в совершенном недоумении. Посланник возвратился в Вену со своим донесением.
Через несколько недель он опять явился в лагерь Фридриха и привез с собою карту Силезии: на ней были обозначены четыре княжества в Нижней Силезии, которые венский кабинет решился уступить Фридриху.
На это король отвечал коротко и ясно: «Это годилось бы прежде, теперь не годится!»
Между тем положение Марии Терезии становилось с каждым днем затруднительнее. На английского короля нельзя было больше надеяться. Польский король Август требовал себе Моравию и в случае отказа грозил взять ее силой. Курфюрст Баварский 3 сентября взял Линц и принял там присягу жителей; как будущий эрцгерцог австрийский, потребовал контрибуцию с целой области и так быстро двинулся к Вене, что Мария Терезия вынуждена была со всем двором удалиться в Пресбург (ныне Братислава), взяв с собой государственный архив и все драгоценности.
В таких критических обстоятельствах, стесненная со всех сторон, она наконец-то решилась послушаться английского министра, лорда Гиндфорта, который советовал ей прибегнуть к старинной политической уловке — перессорить всех ее неприятелей между собой. Для этого надо было кончить дело с главным и опаснейшим врагом, прусским королем, и согласиться на все его требования.
Лорд Гиндфорт отправился к Фридриху. Переговоры начались 8 октября в Клейн-Шеллендорфе; туда же был приглашен и фельдмаршал Нейперг. Решили следующее: чтобы до заключения формального мира сделать перемирие, которое с обеих сторон держать в тайне, австрийцы должны были сдать крепость Нейсе и таким образом оставить за прусским королем всю Нижнюю Силезию, с тем, однако, чтобы он не брал с жителей никакой контрибуции. А чтобы лучше скрыть этот договор от прочих союзников, было решено продолжать малую войну. Договор был подписан 9 октября.
Тотчас по окончании переговоров Фридрих осадил и взял Нейсе; австрийцы ретировались из Силезии; прусские войска заняли графство Глацкое и приблизились к баварской армии, которая находилась в Богемии, где курфюрст Баварский принял титул богемского короля и потом отправился в Мангейм — ждать, пока его выберут в австрийские императоры.
Австрийский двор, который преследовал цель перессорить союзников, поторопился распустить слух о Клейн-Шеллендорфском трактате.
Такое вероломство возмутило Фридриха (весьма характерно для прусского короля: заключив втайне от своих союзников сепаратный мир с врагом, он оскорбился лишь тем, что обстоятельства этого были разглашены перед Францией и Баварией), и он почел себя вправе также нарушить свои условия. Он отправился в Бреслау и 7 ноября назначил день торжественного восшествия на престол и присяги.
К этому дню в Бреслау собралось 4000 депутатов ото всех городов и ведомств Силезии. Под колокольный звон и радостные крики народа Фридрих в золоченой карете, запряженной восемью парадными лошадьми, подъехал к ратуше, перед которой стояла в строю вся его гвардия и где все государственные чины были собраны и ожидали его прибытия. Он вошел в тронную залу. Там для него наскоро приготовили трон из старого императорского кресла. У вышитого на нем двуглавого орла была снята одна голова, а на грудь его был помещен вензель Фридриха: таким образом герб австрийский сделался прусским.
В течение полутораста лет, со времен императора Маттеуса, Силезия не видала подобного торжества: можно себе представить, какое сильное впечатление оно должно было произвести на народ.
Фридрих взошел на ступени трона в своем обыкновенном воинском мундире, безо всех королевских регалий. Фельдмаршал Шверин забыл принести государственный меч, который должен был держать по правую руку короля.
Фридрих вынул из ножен свою шпагу, ту самую, которой была завоевана Силезия, и подал ее фельдмаршалу.
Министр Подевильс произнес краткую, но сильную речь, приличную случаю. В ней он от имени короля обещал силезцам сохранение всех их прав, защиту и помощь. Потом он громко прочел присягу, (все присутствующие повторили ее за ним) и, наконец, каждый поодиночке подходил к трону, клал руку на Евангелие и целовал государственный меч в знак преданности и повиновения. Громкое «Да здравствует король Фридрих, наш герцог (имеется в виду титул герцога Силезского, ранее принадлежавший Габсбургам. — Ю. Н.) и повелитель!» заключило церемонию. Король снял шляпу в знак благодарности и удалился. Затем был дан народу праздник, а вечером на всех окнах и на улицах заблистали щиты и транспаранты с различными радостными надписями и эмблемами.
За этим днем последовал ряд праздников, на которых Фридрих сумел привязать к себе все сословия своей «любезностью и добротой».
Но более всего восхитил и расположил к нему силезцев его великодушный поступок. По обыкновению города представили ему, как новому герцогу, «хлеб-соль», состоящую из бочки золота. Так велось с давних времен. Фридрих отказался от этого подарка.
«Эта страна, — говорил он, — слишком пострадала от войны, чтоб я мог принять от нее такую жертву. Напротив, я сам помогу народу в его нуждах, чтобы он не имел причины роптать на перемену правительства».
Манифестом от простил крестьянам податные долги, приказал им выдать хлеб на посев и раздать беднейшим семействам необходимые суммы на поправку и обзаведение. Дворянам он дал новые звания и чины. Католическому духовенству была дарована полная свобода строить латинские церкви и отправлять богослужение по римскому обряду.
«Облагодетельствовав» таким образом завоеванную страну, Фридрих 12 ноября возвратился в Берлин.
Итак, к этому времени инициатор конфликта — прусский король — уже вышел из затеянной им игры и подсчитывал трофеи: Мария Терезия, оказавшаяся в безвыходном положении, заключила в сентябре 1741 года перемирие с Пруссией и уступила Фридриху Нижнюю Силезию. Так прусский король реализовал провозглашенный им принцип политики: «Сначала взять, а потом вести переговоры». Заключению договора в Клейн-Шеллендорфе предшествовали сложные дипломатические маневры Фридриха, который стремился добиться от России и Англии гарантий невмешательства в войну за Австрийское наследство. В России он делал ставку на практически управлявших этой страной приближенных правительницы Анны Леопольдовны — Миниха и Остермана, обещая последнему деньги и земельные владения в… Силезии.
Прусскому королю было очень важно заполучить такие гарантии у двух ведущих европейских стран, не вовлеченных еще в конфликт. Фридриху это позволило бы связать их обязательствами не участвовать в войне на стороне Австрии, а самой Пруссии — сохранить завоеванное и продолжать политику балансирования. В начале 1741 года Фридрих писал своему министру иностранных дел Подевильсу: «…имея возможность опереться на Россию и Англию, мы не имеем никакой причины торопиться с соглашением с Тюильрийским двором; следовательно, нужно водить его за нос, пока окончательно не станет ясен вопрос о посредничестве». Когда же посредничество не удалось, Фридрих резко изменил политику и пошел на сближение с Францией, добиваясь в качестве непременного условия союза выступления Швеции против России, с тем чтобы отвлечь ее от помощи Австрии.
Понимая заинтересованность Версаля в союзнике против Австрии, прусский король в июне 1741 года почти ультимативно заявил французскому посланнику Валори: «Маркиз Бель-Иль не решится, конечно, отрицать, как он обещал мне, что они [шведы] нападут на русских в Финляндии, лишь только я подпишу трактат с Францией. Теперь все готово для этого, а Швеция продолжает выставлять разные затруднения. Предупреждаю, что трактат наш рассыплется в прах, если вы не одержите полного успеха в Стокгольме; ни на каких других условиях я не соглашусь быть союзником вашего короля».
Как уже говорилось, в июле 1741 года Швеция объявила России войну, а 25 ноября был совершен государственный переворот в пользу Елизаветы. Для Фридриха события в России явились полной неожиданностью: прусский посланник А. Мардефельд прозевал заговор Елизаветы и сам переворот. Впрочем, Фридрих не очень тужил об участи своих родственников из Брауншвейгского дома, руководствуясь высказанным им ранее принципом, что «между государями он считает своими родственниками только тех, которые друзья с ним». Более того, впоследствии, когда ему понадобилось добиться расположения Елизаветы, он (через Мардефельда и русского посланника в Берлине П. Г. Чернышева) советовал императрице выслать Брауншвейгскую фамилию как можно дальше от Риги.
Узнав о перевороте, Фридрих даже обрадовался, ибо считал, что новым властителям России будет не до прусских действий в Европе. В начале 1742 года он писал Мардефельду, что смена власти в России все же не в пользу Англии и Австрии, поддерживавших тесные связи с правительством Анны Леопольдовны. Король рекомендовал своему послу в Петербурге внимательно следить за происками дипломатов этих стран и советовал особенно не упускать из виду «некоего лекаря Лестока». «О нем, — писал Фридрих, — я имею сведения как о большом интригане… уверяют, будто бы он пользуется расположением новой императрицы. Важные дела подготавливаются нередко с помощью ничтожных людей, а потому (если это справедливо) государыня доверяет этому человеку, и, если не удастся сделать его нашим орудием, вам нужно учредить за ним бдительный надзор, чтобы не быть застигнутым врасплох». На этот раз Мардефельд был начеку и вскоре сошелся с Лестоком. В марте 1744 года Фридрих писал Мардефельду уже как об обычном деле: «Я только что приказал господину Шплитгерберу передать вам 1000 рублей в уплату второй части пенсиона господина Лестока, который вы не замедлите выплатить, присовокупив множество выражений внимания, преданности и дружбы, которые я к нему питаю».
Свержение правительства Анны Леопольдовны, как и предполагал Фридрих, привело к некоторым изменениям во внешней политике России. В русско-английских и, прежде всего, в русско-австрийских отношениях, которые особенно поддерживал низвергнутый канцлер Анны А. И. Остерман, наступило заметное охлаждение. Зато нормализовались отношения с Пруссией. В марте 1743 года состоялось подписание Петербургского союзного трактата, по которому стороны обязывались помогать друг другу в случае нападения третьей державы на одну из них. Не возражала Елизавета и против заключения брака наследника шведского престола с сестрой Фридриха.
Но самой большой победой Фридрих считал неожиданное решение Елизаветы женить своего племянника — наследника престола Петра Федоровича[26] на Софие Августе Фредерике, дочери прусского генерала герцога Христиана Августа Ангальт-Цербстского. Когда стало известно, что Елизавета хочет видеть юную избранницу в России, Фридрих сделал все возможное, чтобы внушить матери принцессы княгине Иоганне Елизавете, какие цели должна она преследовать, отправляясь в Россию. Сделать это было нетрудно, ибо, писал В. А. Бильбасов, «цербстская княгиня, как и большинство мелких владетельных особ Германии в то время, боготворила Фридриха, его глазами смотрела на политические дела и его желания принимала за подлежащие исполнению приказания. Она не сомневалась, что эти желания благотворны, раз они высказаны Фридрихом».
Фридрих поставил перед Иоганной Елизаветой задачу добиваться совместно с Лестоком, Брюммером и Мардефельдом заключения выгодного для Пруссии тройственного союза России, Швеции и Пруссии, а также непременного свержения вице-канцлера А. П. Бестужева-Рюмина[27].
Заручившись союзным соглашением с Францией и полагая, что Россия будет полностью занята своими внутренними делами, Фридрих в середине декабря 1741 года нарушил перемирие и напал на Австрию.