Начало семилетней войны Кампания 1756 года

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Начало семилетней войны

Кампания 1756 года

«Шаг, сделанный Фридрихом, был отважен, но необходим. Только решительность и быстрота могли ему дать некоторый перевес над многочисленными неприятелями, которые со всех сторон окружили его государство. Ударив на врагов прежде, чем они успели вооружиться, Фридрих надеялся отвести войну от границ Пруссии». Для прикрытия королевства от России он оставил двадцатидвухтысячный восточно-прусский гарнизон под командой фельдмаршала Левальда[36]. Фельдмаршал Шверин с 26 тысячами войска занял укрепленный лагерь близ Кенигнн-Греца и прикрыл Силезию. А сам Фридрих II в главе 56-тысячного войска пошел в Саксонию. Вся армия его была разделена натри главных корпуса. Первый под начальством принца Фердинанда Брауншвейгекого[37] отправился из Магдебурга через Лейпциг, Хемниц и Фрейберг в Котту; второй корпус сам король повел в Пречь, приказав в то же время принцу Морицу Дессаускому овладеть Виттенбергом; потом оба отряда соединились при Торгау и переправились через Эльбу. Третий корпус под командой герцога Брауншвейг-Бевернского через Лаузиц, Бауцен и Штольпе прошел в Богемию.

Накануне похода Фридрих созвал военный совет, на котором объяснил генералам причины, побуждающие его выступить против коалиции, и представил копии дипломатических документов, полученных от Менцеля. Подобные копии были разосланы по все европейские столицы.

Неожиданное появление прусских войск в Саксонии до того поразило Брюля, что он не знал, что делать. Встретить Фридриха с оружием в руках он не решался, потому что саксонские войска были разбросаны по всему курфюршеству, к тому же и сами приготовления к войне не были закончены. Вся армия, которую Август III мог наскоро соединить, состояла из 17 тысяч человек и была, стало быть, почти вдвое слабее прусской. Оставалось одно средство: объявить Саксонию нейтральной или со всей армией перейти в Богемию, чтобы там соединиться с австрийцами. Но французский посланник граф Брольи советовал собрать войско в укрепленный лагерь, где бы можно было закончить необходимые приготовления к войне и спокойно дожидаться подкрепления со стороны Австрии.

Совет его был принят. Возвышенная равнина между Пирной и могучей крепостью Кенигштейн, простирающаяся на четыре мили, была выбрана для лагеря. Граф Рутовский быстро вывел туда войско, не позаботясь наперед о его продовольствии; за ним последовали король Август и граф Брюль. Естественное положение равнины делало ее почти неприступной, только в немногих местах можно было в ущельях проложить к ней армейскую дорогу, но и тут саксонцы защитили себя сильными батареями и палисадами. «Оттуда они смело могли смеяться над тщетными усилиями неприятеля; но в то самое время, как они почитали себя неприкосновенными, тайный, невидимый враг уже подкрадывался в лагерь — это был голод». В несколько недель весь провиант истощился, а новых подвозов не было, потому что Фридрих перерезал все сообщения.

Хотя Фридрих был крайне раздосадован тем фактом, что саксонская армия ускользнула от него без единого выстрела и преградила ему своим лагерем прямой путь в Богемию, он принял деятельные меры, чтобы принудить Августа III действовать согласно своим планам.

Найдя Саксонию совершенно беззащитной, он быстро разместил в ней свои войска. Виттенберг, Торгау, Лейпциг и другие города были им заняты почти без сопротивления. 9 сентября он торжественно въехал в Дрезден и расположил около столицы Саксонии свои войска так, что между ней и саксонским лагерем не могло существовать никаких сношений.

В Дрездене Фридрих издал манифест, в котором объявил, что обстоятельства войны заставляют его взять Саксонию на время под свое управление, «как залог безопасности германских держав». Вслед за тем из богатых арсеналов в Дрездене, Вейсенфельсе и Торгау были выбраны все пушки, ружья, амуниционные и полевые запасы и отправлены в Магдебург. Саксонское министерство было упразднено, зал совета заперли, все канцелярии опечатали. В Дрездене учредилось временное прусское управление. Все казенные суммы во всем курфюршестве были отобраны. Но Фридрих строго наблюдал за тем, чтобы никто из саксонских подданных не был обижен, обременен налогами или лишен собственности. Эта мера заставила саксонцев довольно равнодушно смотреть на постигшее их несчастье. Для народа, собственно, никаких существенных перемен не произошло. Даже сановники, уволенные от должностей, были обласканы Фридрихом и ежедневно приглашались к его столу. Супруге Августа и его детям, о которых беспечный польский король, по обыкновению своему, не подумал в минуту опасности и которые остались в Дрездене сам король выехал в Пирненский лагерь), Фридрих оказывал все почести и знаки уважения.

Между тем внезапный захват Саксонии произвело страшный шум в Европе. Враги Фридриха жаловались кричали о нарушении всех народных прав. Император отправил Фридриху указ, которым повелевал ему, как возмутителю, «оставить свое неслыханное, дерзкое и достойное строгого наказания намерение, заплатить польскому королю (имеется в виду Август. — Ю. Н.) за все причиненные ему убытки и спокойно возвратиться в Пруссию, если он не хочет испытать всей строгости императорского суда». В то же время было разослано ко всем генералам и полковникам приказание «немедленно оставить безбожного и дерзкого бунтовщика или страшиться гнева императора, который будет для них немилосердным судьей».

Поведение прусского короля было признано виновным всеми державами единогласно, и Фридрих понял необходимость оправдаться в глазах европейских дворов. Он решил обнародовать все довоенные козни Австрии и Саксонии, побудившие его к решительным мерам для спасения собственного королевства.

Для этого он имел нужду в подлинных бумагах, но государственного архива в Дрездене уже не было. Фридрих не мог допустить мысли, чтобы Август III захватил с собой архив, когда второпях и страхе забыл даже свое семейство. Все углы и закоулки в Дрездене были обшарены, но бумаг не отыскивалось. Наконец Фридриху шепнули, что архив перенесен в опочивальню королевы и что у нее хранятся и ключи. Фридрих послал к ней одного из своих генералов с просьбой выдать ключи. Она не соглашалась, посланный настаивал и, несмотря на ее сопротивление, просьбы и обещания, объявил, что имеет приказание действовать решительно, но умолял, чтобы Ее величество, из милости, не заставляла его прибегнуть к оскорбительному насилию.

Ключи были ему отданы, и архив немедленно отправлен в Берлин. Там отличный дипломат своего времени, министр Герцберг, составил свой знаменитый «Memoire raisonnt», в котором были приведены все оригинальные акты о союзе держав против Фридриха и план дележа Пруссии. Брошюра была напечатана в Берлине и разослана ко всем кабинетам с копиями с подлинных бумаг. Против этих доказательств даже австрийский двор не нашел оправданий.

При розыске архива было обращено особенное внимание на дом Брюля. Во время обыска пруссаки открыли комнату, наполненную париками. Фридрих приказал их сосчитать и узнав, что их триста, воскликнул: «Бог мой! Сколько париков нужно человеку, у которого нет головы!» Дом Брюля был обращен в казарму по приказанию короля. «Если этот человек не боялся разорить целый народ бесполезной войной, — сказал Фридрих, — то пусть он один и пострадает от ее следствий».

Между тем с самого вторжения в Саксонию Фридрих завел дружескую переписку с Августом III. Он приглашал его принять решительный нейтралитет или встать на его сторону и общими усилиями действовать против австрийцев. Август не соглашался. Он знал, что силой оружия пруссаки не могут ему повредить, потому что каждая атака на его лагерь была бы безрассудной и бесполезной попыткой с их стороны; сам же он не решался выйти из своей засады до прибытия австрийских войск. Фридриху это было весьма неприятно, но он постарался принудить Августа к решительным мерам другими средствами. «Как паук, увидавший насекомое в своей власти, он опутывал свою жертву, окружая ее со всех сторон войсками и уничтожая всякое сообщение с саксонским лагерем, он надеялся победить неприятеля голодом». Одни транспорты провизии для королевской кухни пропускались сквозь прусские кордоны, так что беспечный Август, не терпя ни в чем недостатка, и не подозревал о печальном положении своей армии. Из-за этого он упорно противился предложениям Фридриха, а последний не мог двинуться в Богемию против австрийцев, боясь оставить в тылу опасного неприятеля, против которого не имел возможности выделить достаточных сил.

Австрийцы между тем изготовились к войне и двинулись двумя отдельными армиями к границам Саксонии и Силезии. Против одной из них выступил Шверин из Силезии; но австрийцы заняли такую выгодную позицию, что генеральное сражение между обеими армиями сделалось невозможным. Иногда только происходили незначительные стычки между разъездами и аванпостами, но тем все действия и ограничивались.

Тем временем король Август неотступно просил венский кабинет выручить его из затруднительного положения, которое с каждым днем становилось хуже. Вследствие того фельдмаршалу Максимилиану Вильгельму фон Брауну было предписано немедленно собрать вторую армию в Будине и переправиться через Эгер с целью решительной деблокады Пирненского лагеря.

Для наблюдений за действиями этой армии Фридрих выделил довольно значительный корпус и отправил его под начальством генерала Кейта к границе Богемии. Пруссаки заняли теснины в горах, которые служили путями между Богемией и Силезией, и образовали обсервационную линию, от внимания которой не ускользало ни одно движение неприятеля.

Главная цель Фридриха была помешать соединению австрийцев с саксонцами. Для этого он решил остановить австрийцев на марше и дать им сражение. Он сам отправился к своему обсервационному корпусу и вывел его из гор на равнины Эльбы. Близ местечка Лозовиц (в большинстве германоязычных источников эта битва именуется Лобозицкой), на берегу Эльбы, у самой подошвы горного хребта, обе армии (26 тысяч пруссаков и 43 тысячи австрийцев) встретились. С обеих сторон эта встреча была совершенной неожиданностью. Темнота ночи мешала приступить к каким-нибудь решительным действиям. Но Фридрих, не мешкая, воспользовался всеми выгодами своего положения: он перекрыл дорогу, ведущую от Лозовица, и занял все возвышенности по обе ее стороны.

Едва рассвело, он построил свою армию в боевой порядок, но сильный туман препятствовал различать предметы даже на близком расстоянии. Левому крылу прусского войска надлежало занять гористую местность слева от дороги. Но едва оно двинулось, как было встречено беглым огнем из виноградников, покрывающих скат гор.

Около двух тысяч пандуров скрывались в кустарниках: плетни виноградников служили им палисадами. Это заставило Фридриха думать, что перед ним не все неприятельское войско, а только его авангард, который обыкновенно сопровождался рассыпными отрядами пандуров и венгров. Вдали виднелась часть конницы; король велел навести на нее орудия, но всадники не трогались с места; тогда он отправил против них двадцать эскадронов драгун, желая сразу кончить дело.

Пруссаки действительно опрокинули неприятельскую конницу и обратили ее в бегство. Но когда они начали ее преследовать, то были вдруг встречены в лицо и во фланг сильным ружейным и пушечным огнем и вскоре, увидев длинные линии белых австрийских мундиров, убедились, что перед ними развернута вся неприятельская армия; это заставило их ретироваться. Тогда Фридрих увидел ясно, что имеет дело с армией, которая вдвое сильнее его.

Пирненский лагерь. 1756 год.

Между тем туман начал спадать; король, видя невозможность тягаться с многочисленной неприятельской армией, попытался одолеть ее искусством. Для этого он постарался выбрать самую выгодную позицию. Все внимание австрийцев было обращено на левое прусское крыло; им хотелось сбить его с возвышенности, на которой оно находилось, и не допустить овладеть скатом горы. Но пруссаки быстро шли вперед в виноградниках, овладевали одним плетнем за другим и погнали неприятельские легкие войска и пехоту перед собой в долину. Часть австрийцев бросилась в Эльбу, другая побежала в Лозовиц.

В долине преследующих встретила новая линия австрийцев. Прусская пехота пала духом: в течение шести часов она дралась без отдыха и потратила все патроны, а теперь ей надлежало вступить в бой со свежим войском, не имея ни сил, ни пороха. Пруссаки остановились, не зная, что делать. Герцог Бевернский, который предводительствовал этим войском, быстро проскакал перед фронтом и с веселым видом закричал солдатам: «Что ж вы стали, братцы? Патронов нет? А на что же вас учили принимать врага штыком?»

«Как электрическая искра подействовали его слова на солдат: штыки сомкнулись, и незыблемая, живая стена с громким криком двинулась на неприятеля и потеснила его к Лозовицу. Вот уже пруссаки в городе, по грудам тел пробираются они по улицам, неприятель упорно защищается ружейным огнем, его бьют холодным оружием; вот огненные языки показались из домов Лозовица, город запылал, австрийцы ищут выхода, их теснят, батареи их отбиты; наконец неприятель смят, бежит и — пруссаки торжествуют победу» (Кони. С. 273).

Лозовицкая битва дорого стоила Фридриху; он потерял вдвое против австрийцев убитыми и пленными (примерно 3000 человек). Правое крыло прусской армии, которым командовал сам король, посылало только подкрепления левому, но само участия в битве не принимало. Тем замечательнее была победа пруссаков.

Австрийцы опять переправились через Эльбу и разрушили за собой мосты. Фридрих не смел их преследовать со своим малочисленным войском. Он овладел полем битвы и расположил своих солдат лагерем в безопасной позиции. Лозовицкая победа не принесла ему никаких существенных выгод над неприятелем, но она помешала соединению войск саксонских с австрийскими, и этого на первый случай было достаточно (забегая вперед скажем, что результат этой битвы, напротив, решительно изменил стратегическую ситуацию в пользу Фридриха: отныне капитуляция запертых в Пирне саксонцев становилась лишь вопросом ближайшего времени). Радуясь успеху, довольный своими солдатами, о которых сказал, «что они никогда еще не показывали такой храбрости с тех пор, как он имеет честь ими командовать», Фридрих отправился в Саксонию.

Рассказывают, что Фридрих после Лозовицкого сражения был до того утомлен, что тут же на поле битвы сел в повозку и уснул. В это время австрийцы отступали. Один из ретирадных выстрелов попал прямо в королевскую повозку: ядро оторвало весь передок и непременно снесло бы обе ноги короля; по счастью, за минуту перед тем, как будто по внушению судьбы, он поднял ноги на высокий облучок и тем спас свою жизнь.

Известие о победе пруссаков отняло у саксонцев последнюю надежду на освобождение из обширной их темницы. Им оставалось одно средство: обмануть бдительность прусских войск и ночью с оружием в руках пробиться на волю. Составили план, как действовать, и тайком дали знать фельдмаршалу Брауну, который стоял в Богемии. Браун с шестью тысячами человек немедленно подошел к Эльбе в тылу пруссаков, чтобы ложным нападением способствовать освобождению саксонцев. Ночь на 11 октября была выбрана для «совершения дела». Браун в назначенный час занял свой пост, сделал все нужные распоряжения и ждал только условных выстрелов с высот Кенигштейна, которые должны были служить ему сигналом к атаке. Ночь была страшная: «буря совершенно затмила небо и волновала реку; дождь лил, как из ведра. Саксонцы строили мост через Эльбу при блеске молний, и каждый порыв ветра разрушал их работу. Наконец мост готов, сигнал подан, но грохот грозы заглушал громы пушек, и Браун не трогался с места. Таким образом, каждую попытку к освобождению надлежало отложить до другого времени» (Кони. С. 279). Условились обождать два дня.

Фридрих употребил этот случай в свою пользу. Он усилил свои посты на Эльбе, укрепил их ретраншементами и засеками, а против Брауна выдвинул отдельный корпус. Положение австрийского полководца становилось затруднительным. Прождав бесплодно два дня и опасаясь за самого себя, Браун в ночь на 14-е отступил и повел свой отряд назад в Богемию.

Правый берег Эльбы у Пирны и Кенигштейна горист и покрыт лесом и кустарником: одни лощины и рытвины между горами могут служить военной дорогой. Зная это, Фридрих овладел всеми окрестными высотами.

Ночью на 15 октября часть саксонской армии переправилась через Эльбу под проливным дождем. Ветер разрушил за ней мосты. Саксонцы с твердостью шли вперед в надежде вскоре встретить своих союзников. Но нигде не было и следа австрийцев, вместо них они находили пруссаков во всех дефиле, ведущих в Богемию. Близ горы Лилиенштейн они принуждены были занять позицию и выжидать, чем решится дело.

Между тем пруссаки, которые караулили выход саксонцев из-под Пирны, тотчас же заняли их лагерь, напали в тыл на их арьергард, захватили его в плен и отняли большую часть обозов и орудий, так что войско, перешедшее за реку, осталось совершенно отрезанным. Трое суток пробыли саксонцы в новом своем заключении, не смея двинуться с места, напрасно поджидая помощи, без пищи, под открытым небом, на сырой земле, под неумолкающим дождем и в непрерывном страхе. Весь патриотизм, все мужество их истощились вместе с потерей физических сил.

Напрасно Август III и Брюль требовали от несчастного войска, чтобы оно, собрав остаток сил, пробилось сквозь дефиле: генералы не отваживались на такое смелое дело, солдаты не могли им повиноваться, потому что были совершенно истощены и умирали страшной смертью от изнурения и голода. Граф Рутовский попытался добыть свободу честной капитуляцией (любопытная, но весьма характерная для того времени формулировка): он отправил офицера к генералу Винтерфельду со своими предложениями. Тот не принимал никаких предложений, говоря, что не имеет на то повелений короля. Он провел посланного с умыслом по всей цепи прусских войск, чтобы лишить саксонцев и тени надежды и показать им, что каждая попытка пробиться оружием будет явным безумством с их стороны.

Итак, вся саксонская армия (18 тысяч человек при 80 орудиях) должна была сдаться в плен, жребий ее зависел от великодушия победителя. Все полки, без исключения, положили оружие. Фридрих, проезжая по рядам, ободрял и утешал их; к генералам обращался с лаской и пригласил их к своему столу.

Солдатам тотчас были розданы двойные порции хлеба и вина. С офицеров взято честное слово, что они в продолжение всей этой войны не поднимут оружия на Пруссию, после чего все они были распущены по домам. Но простые солдаты должны были снять свои красные мундиры, присягнуть прусскому знамени, получили прусское обмундирование и были частью размещены по различным полкам, частью остались в прежнем составе, но причислены к прусской армии. Политической основой для этого шага послужило лишение Августа власти над Саксонией и ее формальное присоединение к владениям Пруссии.

Это явилось серьезной ошибкой со стороны Фридриха. Саксонские солдаты всегда были плохи и принесли ему мало пользы, зато при первых военных действиях целые полки саксонцев, воодушевляемые чувством оскорбленного патриотизма, переходили в неприятельские ряды. С другой стороны, неслыханный дотоле пример порабощения целой армии навлек на него еще большее негодование европейских держав.

Король Август выговорил себе только две привилегии: что крепость Кенигштейн останется нейтральной до окончания войны и что он может с графом Брюлем беспрепятственно отправиться в Варшаву, где он правил как король польский.

Фридрих не только согласился на оба пункта, но даже приказал очистить всю дорогу, по которой поедет польский король, от прусских войск, чтобы встреча с ними не растравляла «тяжких язв его сердца». Варшавские балы и маскарады скоро рассеяли печаль доброго короля. Супруга его, однако, осталась в Дрездене и продолжала вести тайную переписку с австрийскими генералами, возбуждая их своими жалобами против Фридриха.

Так кончился этот первый поход. Фридрих вывел свои войска на зимние квартиры в Саксонию и Силезию и для безопасности протянул кордоны по всей богемской границе. Сам он отправился в Дрезден; набирал в Саксонии рекрутов для пополнения своих войск и старался увеличить финансовые средства за счет побежденных. У всех придворных чинов Августа были отняты две трети от получаемого ими жалованья, богатые запасы фарфора Майсенской фабрики были проданы, кроме того, вся Саксония была обложена податью, состоявшей из известного количества провианта и фуража.

«Император, который не смог смирить „возмутителя“, как он называл Фридриха, силой собственного оружия, поднял против него весь имперский, или германский сейм, представляя вторжение его в Саксонию покушением на свободу всей Германии и на святыню католической церкви. Для суда над прусским королем в Регенсбурге собрался сейм германских земель, имевший некогда такое сильное влияние на судьбу Европы, но в течение нескольких поколений совершенно забытый и безгласный. В заседаниях сейма поступки Фридриха были изображены самыми черными красками; даже ничтожнейшие князьки и епископы подняли голос против него.

Наконец, несмотря на все возражения немногих друзей Фридриха, грозный сейм определил: „Немедленно собрать со всей Германии имперское исполнительное войско для наказания преступника по приговору верховного судилища, а начальство поручить принцу Иосифу Марии Фридриху Вильгельму Голландиусу Саксен-Хильдбургхаузенскому, провозглашенному в генерал-фельдмаршалы империи“. Этот военачальник имел владения, которые за три часа можно было проскакать вдоль и поперек, и свое войско, из которого, в случае нужды, легко вышла бы рота для пополнения любого прусского полка. Вообще полководец исполнительной армии очень напоминал собой другого вождя германского поголовного ополчения, Вальтера Голяка, который так отличился в крестовых походах.

„Так вот герой, которого сейм противопоставлял первому военному гению и сильнейшему государю середины столетия!“

Фридрих смеялся над решением грозного сейма и ожидал самых забавных последствий от германского ополчения: как мы увидим, ожидания его не обманули» (Кони. С. 280).

Но гораздо большая опасность угрожала ему со стороны Франции. Польская королева, жена Августа III, была матерью супруги французского дофина: к дочери обращалась она с жалобами на притеснения Фридриха и просила защиты. Таким образом, доводы и влияние дофины присоединились к интригам г-жи Помпадур, и французское министерство, в конце концов, убедило Людовика, что действуя против ганноверских владений Георга и против его союзника Фридриха, можно будет заставить Англию перенести невыгодную для Франции морскую войну на материк. Вследствие этого версальский кабинет объявил, что почитает вторжение Фридриха в Саксонию нарушением Вестфальского мира, за прочность которого Франция поручилась.

Немедленно приступили к вооружению сильного войска, которому весной предстоял поход через Рейн, против Ганновера и Пруссии. В то же время по предварительному соглашению Швеция должна была ударить с севера и с оружием в руках требовать возвращения части Померании, уступленной ею отцу Фридриха (об обстоятельствах этого «уступления» я уже говорил выше).

Фридрих готовился к встрече врагов, обдумывал планы своих действий, и вместе с тем стал строго наблюдать за перепиской польской королевы, которая имела для него такие вредные последствия. Караулы у всех городских ворот Дрездена были удвоены и получили предписание ничего не пропускать без строжайшего осмотра.

Досуги свои Фридрих, по обыкновению, посвящал литературе и музыке; ездил в концерты и оперы; устраивал у себя балы и маскарады и старался, по возможности, облегчить и позолотить цепи, которые наложил на бедных саксонцев.