8. Аппий Клавдий Децемвиры

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

8. Аппий Клавдий Децемвиры

В 462 г. Терентилий Арса предложил проект закона об ограничении власти консулов. Мы уже видели, как энергично боролась против этого закона партия патрициев. Когда она увидела, что путем интриг и насилия ничего не добьется, то для спасения главного дела стала пытаться привлечь на свою сторону трибунов разными незначительными уступками. Трибуны принимали эти уступки, но не отказывались от главного требования. Так, в 457 г. патриции позволили увеличить число трибунов с пяти до десяти; это разрешение имело, конечно, сомнительную цену, так как между десятью трибунами легче было найти одного, которого патриции могли бы склонить к оппозиции своим товарищам; но, во всяком случае, значение трибуната усиливалось этим увеличением численности, и десять трибунов, благодаря jus auxilii, могли защищать отдельных плебеев более успешно, чем пять. В следующем году трибун Ицилий провел закон, по которому Авентинский холм, хотя находившийся внутри городской стены, но остававшийся покрытым лесом и почти необитаемым, был отдан плебеям под постройку жилищ (lex Icilia de Aventino publicando). До тех пор эта местность оставалась как общинная земля в пользовании патрициев. Теперь же Авентинский холм, составляющий возвышенность, окруженную со всех сторон свободным пространством и представляющую значительные трудности для восхождения, сделался для плебеев убежищем и крепостью в их борьбе с патрициями. Только в 454 г., вследствие уступок с обеих сторон, возбужденное Терентилием спорное дело пришло к решению. Так как в этом году консулы объявили, что они не допустят голосования относительно Терентилиева закона, то трибуны, чтобы уладить дело, решили отказаться от закона Терентилия в его первоначальной форме и предложили, чтобы образованная из плебеев и патрициев комиссия составила общее для обоих сословий уложение, общий свод гражданских и уголовных законов. Благонамереннейшие и рассудительнейшие из патрициев, по-видимому, устав от ожесточенной борьбы и сделавшись более уступчивыми, вследствие испытанных в последнее время невзгод, выказали готовность согласиться на предложение трибунов, потребовав только, чтобы комиссия была составлена исключительно из патрициев. В то же время прежнее требование Терентилия об ограничении консульской власти было удовлетворено настолько, что оба консула этого года, Атерний и Тарпей, издали закон, которым для устранения консульского произвола определена была мера имущественных штрафов (multae), которые имели право налагать консулы.

Как только последовало соглашение насчет составления свода законов, сенат отправил троих из своих почетнейших членов, Постумия Альба, Манлия и Сульпиция Камерина, в греческие города Нижней Италии и в Грецию для ознакомления с законами и учреждениями греческих государств. В Нижней Италии некто Гермодор, изгнанный из Эфеса грек, оказал им существенные услуги, переведя и объяснив для них греческие законы и постановления. За что римляне воздвигли в честь его на форуме колонну. В Греции римские сенаторы дольше всего пробыли в Афинах, находившихся тогда на высшей стадии процветания вследствие греко-персидских войн, и изучали там законы мудрого Солона. В 452 г. они возвратились в Рим и тогда приступили к осуществлению этого важного дела.

Прежде всего решили избрать десять человек исключительно из сословия патрициев для составления законов (decemviri legibus scribuendis). На все время исполнения этого поручения в их руки была передана вся административная и судебная власть, все чиновники, в том числе и народные трибуны, сложили с себя свои должности, право провокации было уничтожено; но трибуны выговорили себе условие, чтобы в новом законодательстве не были отменены те из существовавших уже между обоими сословиями договоров, которые обеспечивали плебеям их права. Таким образом, децемвиры приобрели неограниченную власть. В состав коллегии входили три сенатора, ездивших в греческие города, оба консула этого года, Аппий Клавдий и Т. Генуций, и, кроме того, еще пять старейших сенаторов, большей частью консуларов (бывших консулов). В майские иды (15 мая) они вступили в должность и установили, чтобы председатель коллегии менялся ежедневно (или каждые 5 дней). Из всех членов только председатель пользовался атрибутами высшей власти – правом иметь около себя 12 ликторов, вооруженных пучками прутьев; остальные пользовались только одним служителем и во время судебных разбирательств считались только присутствующими.

Самым умным и почетнейшим между децемвирами считался, несмотря на то, что он был моложе всех остальных, Аппий Клавдий, сын того самого Аппия Клавдия, с которым мы уже познакомились как с упорным противником закона Публилия и самым заклятым врагом народа. И этот младший Клавдий не уступал жестокостью и надменностью остальным членам своего рода; до этих пор он не раз отличался жестокими преследованиями плебеев и с высокомерной насмешливостью часто называл тюрьму квартирой этого сословия. Но теперь он стал добиваться популярности в народе; он окружил себя плебеями и бывшими трибунами, сделался доступным для каждого, дружески пожимал руку даже последним из низшего класса и действовал кротко и справедливо. Точно так же поступало и все правительство. Члены коллегии отличались образцовым единодушием и удовлетворяли справедливые требования как высшего, так и низшего сословия без замедления и пристрастия. Каждый из децемвиров допускал апелляцию на свое решение к одному из своих товарищей, вследствие чего народ не имел надобности в защите и вмешательстве трибунов и без труда привык к отсутствию этого института.

Главным своим делом – составлением новых законов – децемвиры занялись прилежно и добросовестно. Не следует однако, думать, что они предложили совершенно новые законы. Самая большая часть их деятельности была посвящена пересмотру прежних постановлений, причем они оставляли нетронутыми пункты целесообразные, исключали все устарелое и нецелесообразное, сглаживали противоречия, устраняли все произвольное установлением прочных норм. Но были при этом, конечно, и новые законы, и хотя все законодательство носило чисто римский отпечаток, тем не менее в ограниченной степени были приняты в соображение и законодательства чужие, главным образом Солона. Вообще на дело децемвиров нужно смотреть как на своевременное развитие тогдашнего римского права в новом духе, то есть на началах смягчения прежней жестокости и устранения неравенства прав обоих сословий. При составлении этих законов обращено было должное внимание на мнение всего народа. По совету Аппия, отдельные доски законов выставлялись публично для того, чтобы каждый гражданин мог читать их и делать свои замечания; каждое основательное порицание принималось во внимание при новом пересмотре и исправлении. Когда таким образом дело получило окончательную отделку, все законы, начертанные на десяти досках, были предложены сенату и пароду. Сенат одобрил их, центуристские комиции приняли, а комиции по куриям утвердили постановления центурий. Таким путем законы вошли в силу. Их вырезали на железных досках и выставили публично на форум.

Эти законы децемвиров, носящие вместе с прибавленными к ним в следующем году двумя таблицами название законов двенадцати таблиц, были великим, составившим эпоху в римской жизни, делом и послужили источником и основанием римскому праву на будущие столетия. До нас, впрочем, дошли от них только немногие отдельные отрывки. Так как децемвиры не могли вполне окончить свою великую задачу в продолжение одного года, то было решено назначить децемвиров и на будущий год для усовершенствования и окончания нового законодательства. Патриции и плебеи были одинаково довольны этим решением – первые потому, что при таком образе правления они имели первенство и не были стесняемы докучливыми трибунами, плебеи же – вследствие того, что могли обойтись без трибунов и получили обещание, что в состав новой коллегии будут выбраны и лица из их сословия. Тут началась ревностная погоня за новыми должностями; усерднее всех хлопотал Аппий Клавдий. Он старался всевозможными обвинениями отстранять патрициев, тщившихся попасть в децемвиры, выдвигал каждого кандидата из самого низшего класса, водил открытую дружбу с бывшими трибунами и через их посредство усиливал свою популярность в народе. Этот образ действий обратил, наконец, на себя внимание товарищей по службе Аппия Клавдия, которому они до тех пор были искренне преданы, и возбудил их подозрения, что подобными заигрываниями с народом он старается удержать за собой должность и на будущее время. Но] так как они не решались открыто восставать против его честолюбия, то под видом любезности – он был самый младший среди них – предложили ему председательство в день выборов; они надеялись, что таким образом он не решится предложить самого себя. Но надежда обманула их. Аппий воспользовался своим председательством, чтобы предложить в кандидаты себя и устроить в то же время избрание таких людей, которые были ему вполне преданы и обязались клятвой действовать совершенно согласно с ним. Между этими последними было много плебеев. Таким образом, Аппий Клавдий сделался неприкосновенным главой нового правления; все остальные были только его покорными орудиями. Теперь-то он сбросил маску, которую носил так долго, и без всякого стыда и страха дал полный простор своему властолюбию и бесчеловечной жестокости 15 мая 450 г. новые децемвиры вступили в должность, сразу же их образ действия принял характер, отнюдь не похожий на тот, которым отличалось прежнее правительство. В первый же день каждый из децемвиров выступил с 12 ликторами, несшими топоры в связках из прутьев, так что площадь наполнилась 120 ликторами. Точно десять царей появилось перед народом, и это зрелище устрашило не только плебеев, но и патрициев. С этими последними, впрочем, обращались снисходительно, но тем более жестоко стали поступать с плебеями. В судопроизводстве установились произвол и пристрастие, ни один плебей не мог быть спокоен за свою собственность; наказание розгами и казни сделались делом самым обыкновенным, так как апелляция одного децемвира на распоряжение остальных уже не допускалась. Вместо бывших трибунов и людей из народа Аппий окружил себя молодыми патрициями, которым было по сердцу своеволие такого правительства и которые, будучи подкупаемы имуществом, остававшимся от приговоренных к наказанию, всегда были готовы охранять и защищать своего патрона. Остальные децемвиры, может быть, и не были довольны этим образом действий, но у них не хватало мужества и силы противиться такому человеку, как Аппий, далеко превосходившему их энергией и умом. Знатнейшие патриции также ненавидели децемвиров, поступавших как неограниченные владыки государства, но они в то же время ненавидели и плебеев, вызвавших это положение дел своим стремлением к свободе. Таким образом, плебеи увидели себя оставленными со всех сторон и отданными на жестокий произвол Аппия.

Прошла уже большая часть года, и две новые доски законов были выставлены и приняты комициями; но децемвиры все еще не принимали никаких мер к избранию на будущий год консулов и трибунов. Наступило 15 мая, когда должен был начаться новый порядок управления, но децемвиры продолжали оставаться на своих местах. Народ с беспокойством и страхом смотрел в будущее: ему казалось, что эта тирания будет продолжаться вечно. Тут к внутренним бедствиям присоединились еще нападения со стороны сабинов и эквов, снова появившихся на Алгиде. Но именно этому обстоятельству было, по-видимому, суждено произнести новый поворот в порядке вещей. Децемвиры увидели для себя необходимость созвать сенат, который не собирался уже очень давно. Тут-то два человека, Л. Валерий и М. Гораций, отважно выступили против децемвиров, которые были теперь в их глазах уже не верховной властью, а частными лицами. Валерий высказал желание говорить о положении государства, и когда Аппий с угрозой отказал ему в разрешении и даже послал судейского чиновника остановить его, Валерий вышел на порог сената и стал звать народ на помощь. Но тут Л. Корнелий, брат одного децемвира, схватил его за руку и ввел обратно в заду. Спокойствие в сенате снова восстановилось, и было решено выждать добровольного сложения должности децемвирами и восстановления таким образом трибуната, а между тем прежде всего произвести набор для отражения внешнего врага.

Все способные к военной службе явились по первому же призыву, так как при отсутствии трибунов не была возможна никакая апелляция против постановления децемвиров. Одна часть децемвиров выступила против сабинян, другая – на Алгид против эквов; Аппий, считавшийся наиболее способным подавить беспорядки в городе на случай, если бы таковые произошли, был оставлен в Риме с децемвиром из плебеев Спурием Оппием, и к ним двоим перешла власть всех остальных их товарищей. Военные дела пошли плохо, потому что войска из ненависти к децемвирам умышленно поддавались неприятелю. Армия на Алгиде покинула даже свой лагерь и постыдно бежала в Тускул.

К этому позору децемвиры присоединили еще два преступления: одно на месте военных действий, другое – в Риме. В войске, сражавшемся с сабинянами, находился старый солдат из плебеев Сикций Дентат, который, как по крайней мере гласила молва, участвовал в 120 сражениях и в девяти триумфах, поразил насмерть восемь врагов в поединках и имел бесчисленное множество знаков отличия. У Него было сорок пять ран на груди и ни одной на спине. Его называли римским Ахиллесом. Этот храбрый воин был также постоянным и мужественным защитником прав своего сословия и часто не стеснялся высказывать резкие осуждения неограниченному господству децемвиров. Теперь он стал энергично порицать малодушие и неумение децемвиров в управлении войском. Такой человек был, само собой разумеется, очень не по сердцу децемвирам, и они решили погубить его. Сикция Дентата отправили выбрать место для лагеря, а солдатам, которых дали ему в виде конвоя, было приказано напасть на него в удобном месте и убить. Дентат дорого продал свою жизнь. Вокруг него и под его ударами пали многие из убийц; остальные, возвратись в лагерь, объявили, что они попали в засаду и что Сикций после храброй обороны погиб с несколькими другими солдатами. Сначала их рассказу поверили; но когда товарищи отправились похоронить павшего Дентата и увидели, что ни один труп не был ограблен, что Сикций в полном вооружении лежал посередине, а все остальные – повернувшись к нему в наступательном положении и что, наконец, здесь не было ни одного неприятельского трупа и ни малейшего следа неприятельского отступления, – тогда для всех сделалось ясным, что Сикций пал от рук своих товарищей. Весь лагерь пришел в негодование, и уже было решено тотчас же отвезти труп убитого в Рим; но децемвиры поторопились похоронить его на общественный счет со всеми воинскими почестями. Это происшествие нанесло чувствительный удар и без того уже поколебавшемуся владычеству децемвиров; другое преступление, совершившееся в городе, окончательно ниспровергло их.

Аппий Клавдий воспламенился нечистой любовью к одной римской девушке, Виргинии, дочери одного из почетнейших плебеев Л. Виргиния, находившегося в то время в войске на Алгиде, и невесты Ицилия, который в бытность свою трибуном провел закон об отдаче Авентинского холма плебеям. Аппий Клавдий воспользовался отсутствием отца и приказал своему клиенту М. Клавдию объявить свои права на Виргинию как на свою рабу и схватить ее. Когда однажды молодая девушка шла через форум в школу – ей было всего 12 лет, но в этом возрасте римские девушки могли уже выходить замуж, – клиент положил на нее руку и готовился унести ее, как свою рабу. На крик няньки сбежался народ; имя отца Виргинии и ее жениха стало переходить из уст в уста, и все столпились вокруг нее с энергичной готовностью защитить ее. Виргиния уже считала себя в безопасности, когда Клавдий объявил, что он поступает по закону, а не насильственно и требует девушку к суду. Тут даже те, которые были за нее, стали советовать ей исполнить это требование, и таким образом все пришли к Аппию Клавдию. Здесь клиент объявил, что Виргиния родилась в его доме от одной из его рабынь, была у него украдена и выдана Виргинием за собственное дитя его бездетной женой. Клавдий прибавил, что он подтвердит свидетельскими показаниями справедливость этого заявления, но что пока девушка должна последовать за своим господином. Защитники Виргинии стали возражать и просили Аппия отсрочить произнесение приговора до возвращения отца из армии; Аппий объявил, что он не произнесет приговора до тех пор, но не может воспрепятствовать истцу увести к себе в дом девушку, которую объявляет своей собственностью, давая в то же время обещание предоставить дело судебному разбирательству, как скоро мнимый отец возвратится.

Народ с ропотом выслушал несправедливое решение, но ни у кого не хватило духу воспротивиться ему, В эту минуту поспешно пробились сквозь толпу и заявили протест против приговора децемвира. Ицилий, жених Виргинии, и ее дядя Нумиторий, только что явившиеся на площадь. Судебный пристав объявил, что приговор уже произнесен, и хотел прогнать Ицилия, но тот не уступил, разразился гневными угрозами против несправедливого судьи и воззвал к народу о помощи. Народ заволновался и приготовился к битве. Видя это, Аппий счел более, удобным уступить и отложить окончательное решение на следующий день, в надежде подавить восстание с помощью своих вооруженных приверженцев. С лицемерной кротостью объявил он, что ему очень хорошо известно, что Ицилий действует здесь не как защитник своей невесты, а как неспокойный человек, который до сих пор не может позабыть свою прежнюю трибунскую власть и только ищет повода к восстанию; но этого повода он, Аппий, не желает предоставить ему и предпочитает уговорить Клавдия отступиться от своих прав и позволить, чтобы девушка осталась до следующего дня в руках своих защитников; на следующий же день приговор будет произнесен в любом случае – явится ли отец Виргинии или нет. Когда истец, отдавая девушку, потребовал у Ицилия поручительства, то народ поднял руки в знак того, что поручителями являются все они. Ицилий со слезами сказал: «Благодарю всех завтра я воспользуюсь вашими услугами». Ближайшие родственники дали свое поручительство, и Виргиния была отдана семейству до решения дела. Как только защитники Виргинии услышали, что децемвир отложил совершение своего преступления до следующего дня, они поспешили отправить двух юношей – брата Ицилия и сына Нумитория – верхом в лагерь, чтобы вызвать оттуда Виргиния для защиты его дочери. Виргиний тотчас взял отпуск и отправился в Рим. Когда на следующее утро децемвиры получили в лагере письмо от Аппия с поручением задержать Виргиния, он был уже в Риме. Рано утром Виргиний и его дочь в траурной одежде и, окруженные своими родственниками и друзьями, явились на площадь, где уже собрался в тревожном ожидании народ. Виргиний переходил от одного к другому, пожимал руки и просил содействия. То же самое делал Ицилий. Но сильнее всех речей действовали на толпу безмолвные слезы женщин, окружавших Виргинию. Бесчувственно относился ко всему этому, с гневным лицом и полный надежды на своих ликторов и на оружие своей многочисленной свиты, воссел Аппий Клавдий на свое судейское кресло. Клиент выступил вперед и еще не изложил он до конца своей претензии, как Аппий, не выслушав возражения Виргиния, присудил своему клиенту временное пользование девушкой до окончательного решения дела. Толпа оцепенела ввиду такого непостижимо позорного приговора и когда Клавдий сделал несколько шагов вперед, чтобы вырвать Виргинию из рук окружавших ее женщин, тогда начались женские вопли и проклятия мужчин. Виргиний протянул руки к децемвиру и воскликнул: «Аппий, я обещал мою дочь в жены Ицилию, а не воспитал ее для того, чтобы она была осквернена тобой! Не надейся, что люди, имеющие оружие, потерпят такое преступление!» Децемвир объявляет, что это бунт; по его словам, ему известно из достоверных источников, что всю эту ночь собирались сходки, возбуждавшие народ к возмущению; но он прибавляет, что приготовился воспротивиться этому вооруженной силой, поддержит достоинство своего сана и сумеет смирить нарушителей общественного спокойствия. «Поэтому, – воскликнул он, – советую вам не шуметь. Эй, ликтор, разгони толпу и очисти место, чтобы собственник рабыни мог взять ее!»

Толпа в испуге отхлынула, и девушка осталась одна, в жертву насилия. Видя, что помощи ждать неоткуда, Виргиний попросил Аппия позволить ему еще раз переговорить с дочерью с глазу на глаз и в ее присутствии спросить ее кормилицу, действительно ли это не его дочь, – для того чтобы скорее утешиться, если он действительно носил звание отца без основания. Децемвир позволил. Виргиний отвел дочь и кормилицу в сторону, схватил в соседней лавке мясника нож и вонзил его в грудь Виргинии со словами: «Дочь моя, это единственное средство спасти твою свободу!» И затем, обратившись к судейскому креслу, воскликнул: «На тебя, Аппий, и на твою голову да обрушится проклятие этой крови!» Аппий приказал его схватить, но Виргиний тем же ножом проложил себе дорогу и, под прикрытием бежавшей вслед за ним толпы, достиг городских ворот.

Ицилий и Нумиторий подняли труп девушки, со слезами и жалобами показали его народу и призывали сограждан свергнуть ярмо беззаконного рабства. Аппий велел схватить Ицилия, но так как судебные приставы не могли пробиться к нему, то децемвир, во главе молодых патрициев, сам кинулся в разъяренную толпу, Это заставило народ еще плотнее сомкнуться вокруг Ицилия, тем более что и два почтенных патриция, Л. Валерий и М. Гораций, присоединились к нему и объявили себя защитниками Ицилия против человека, не состоявшего на государственной службе, – так как срок Аппиева децемвиратства истек уже 15 мая. Началась страшная свалка. Аппий потерпел поражение, связки его ликторов были изломаны. Он попытался еще раз заговорить с трибуны; народ, столпившийся вокруг Валерия и Горация, шумно воспротивился и не дал ему произнести ни слова. Тогда, увидя, что все погибло, и опасаясь за свою жизнь, бывший децемвир спасся бегством в один из соседних домов.

Между тем Виргиний, не выпуская из рук ножа, покрытого кровью его дочери, пришел в лагерь, находившийся и то время на горе Вецилии, в сопровождении огромной толпы, полной единодушного негодования против децемвиров. Здесь он обратился к своим товарищам с воззванием о мщении за убитую дочь и о ниспровержении тиранического правительства. Рассказ его произвел страшное волнение, и когда из города пришла весть, что Аппий бежал с опасностью для жизни, тогда весь лагерь, не обращая внимания на слова своих начальников, кинулся к оружию, вырвал из земли знамена и стремительно двинулся к Риму. Скоро они были в городе и заняли Авентинский холм.

Оппий, второй децемвир, остававшийся в Риме, созвал сенат для обсуждения, что делать в таких затруднительных обстоятельствах.

Сенат не решался прибегнуть к строгим мерам, но в то же время не мог и смотреть сквозь пальцы; поэтому он отправил на Авентинский холм трех консуларов спросить солдат, по чьему приказанию они оставили лагерь.

Толпа не хотела отвечать и требовала, чтобы к ней прислали Валерия и Горация, объявив, что только с ними она вступит в переговоры. Для ведения этих переговоров со своей стороны она, по совету Виргиния, выбрала десять военных трибунов. Между тем и войско, стоявшее в Сабинской области, с которым трудно было справляться уже со времени убийства Сикция, было склонено Ицилием к отстранению от децемвиров и, также выбрав себе десять военных трибунов, присоединилось к стоявшим на Авентинском холме. Сенат пришел в сильное смущение и не знал, что делать. Уничтожить звание децемвиров он все еще не решился; соучастники этих последних боялись мщения и суда; невинные думали, что коль скоро власть уйдет из рук, им придется пострадать наравне с виновными; но единогласно не могли допустить, чтобы плебеи предписывали им законы и вынудили восстановить трибунат, сенаторы совещались, обдумывали – и не находили никакого выхода. Наконец признали необходимым просить Горация и Валерия отправиться на Авентин в качестве уполномоченных. Но они потребовали, чтобы сперва децемвиры сложили с себя власть. Децемвиры отказались.

Между тем один из прежних трибунов, М. Дуилий, принес собравшимся на Авентине известие, что сенаторы только ссорятся и не могут прийти ни к какому решению, и так как он давно уже знал упорство патрициев, то посоветовал войску удалиться на Священную гору. И тем вынудить восстановление трибуната. Войско исполнило это; совет, и вслед за ним направились к Священной горе из народа все, кому возраст позволял еще двигать ногами, в сопровождении жен и детей, которых они не хотели оставить в городе, где ни целомудрие, ни свобода не считались священными.

Увидев, что площадь опустела и весь город точно вымер, сенаторы потребовали у децемвиров сложения с себя должности и затем отправили Горация и Валерия на Священную гору для переговоров с народом. Народ принял их с величайшей радостью и приветствовал как своих освободителей. Ицилий повел речь от лица плебеев. Он потребовал восстановления трибуната и права провокации, амнистии всем участвовавшим в возмущении и выдачи децемвиров, которых народ грозил сжечь живыми. Уполномоченные от сената нашли эти условия справедливыми и умеренными и просили только отказаться от требования выдачи децемвиров для того, чтобы день примирения и свободы не был тотчас же осквернен казнями, и в том соображении, что виновных можно было, на основании законов, привлечь к суду и впоследствии. Сенат принял требования плебеев тем охотнее, что они не настаивали на наказании децемвиров. Эти последние публично сложили с себя звание, и народ возвратился в город. На Авентине он выбрал десять трибунов, в том числе Виргиния. Ицилия, Нумитория, Дуилия и К. Сициния, потомка того Сициния, который предводительствовал первым удалением на Священную гору. В консулы были избраны Гораций и Валерий, немедленно вступившие в должность. Для укрепления восстановленного образа правления и обеспечения прав народа они издали следующие три закона, так называемые Leges Valerias Horatise: 1) Неприкосновенность плебейских чиновников, трибунов и эдилов, восстанавливается. 2) Точно так же восстанавливается право провокации, которым можно пользоваться даже относительно диктатора. 3) Комиции по трибам получают значение общего народного собрания, так что все постановляемое в них обязательно для всего народа.

С тех пор законодательство стало все более и более исходить из комиций по трибам и от руководивших этими учреждениями трибунов; но постановления их (плебисциты) не имели силы без одобрения сената и, вероятно, также утверждения комиций по куриям.

После восстановления прежней формы правления трибуны потребовали к суду двух ненавистных децемвиров – Аппия Клавдия и Сп. Оппия. Первого обвинял Виргиний. Когда в день, назначенный этим последним для разбирательства дела, Аппий явился на площади, окруженный молодыми патрициями, Виргиний объявил, что не желает суда над ним за все нечестивые поступки, которые он совершал в течение двух лет, но требует одного – чтобы он перед лицом самим им избранного судьи засвидетельствовал, что противозаконно признал свободное лицо рабом; в случае же отказа он будет считаться сознавшимся в преступлении и подвергнется тюремному заключению. Аппий просил заступничества у остальных трибунов и, встретив с их стороны отказ, обратился с воззванием к народу. Глубокое впечатление произвел на толпу вид этого человека, молившего о защите у того самого народа, права которого он же попирал ногами, – человека, который сам уничтожил этот род апелляции. Все видели в этом кару праведных богов, приходящую поздно, но непременно постигающую преступника. Виргиний настаивал на своем требовании, и так как Аппий не решался подвергнуться приговору добровольно избранного судьи, то его отвели в тюрьму, в ожидании дальнейшего судебного разбирательства. Но прежде чем наступил этот день, Аппий в тюрьме лишил себя жизни. Оппий, которого обвинял трибун Нумиторий, тоже покончил с собой в тюремном заключении. Остальные децемвиры избавились от судебного обвинения тем, что добровольно отправились в изгнание. Их имущество было конфисковано.

До времени учреждения децемвирата борьба сословий состояла главным образом в стремлении плебеев освободиться от тяжелого гнета патрициев и защитить себя от злоупотреблений консульской власти; после того, с тех пор как для обоих сословий установилось одно общее уголовное и гражданское право, борьба завязалась из-за полной равноправности в политическом и религиозном отношении и из-за слияния патрициев и плебеев в одно нераздельное государство. Уже в 444 г., через несколько лет после уничтожения децемвирата, трибун Канулей провел свое предложение о браках между патрициями и плебеями (lex Canuleja). С этих пор государство уже не признавало принципа патрициев, что они составляют более высокую часть человеческого рода, чем плебеи, и тесному слиянию обоих сословий открылся свободный путь. В этом же самом году трибуны потребовали разделения консульской власти между патрициями и плебеями. Первые употребляли все усилия для удержания этой власти исключительно за собой и наконец согласились на сделку, в силу которой вместо консулов могли быть избираемы из обоих сословий и военные трибуны (числом 3, или 4, или 6) с консульской властью (tribuni militum consulari potestate); что касается вопроса, должны ли были каждый раз в одном и том же году стоять во главе правления консулы или военные трибуны, то решение его было предоставлено сенату. В это же время было отделено от консульства и цензорство, как особая, доступная только для патрициев должность. Цензоров, числом два, избирали на 5, а впоследствии на 11,2 года; они вели ценз, составляли списки сенаторов, всадников, граждан, сообразно имущественному положению их, и имели надзор за финансовым управлением и общественными сооружениями.