6. Публилий Валерон

Выше мы уже упоминали, что аграрный закон Кассия подал повод к ожесточенной борьбе между трибунами и патрицианскими чиновниками. Трибуны требовали исполнения закона, сенат и консулы противились ему. Трибуны старались обыкновенно вынуждать уступчивость со стороны патрициев стеснением консульской служебной деятельности и именно препятствиями в наборе войск; но патриции всегда находили выход из затруднительного положения. Когда же Фабии, главнейшие противники аграрного закона, разошлись с партией патрициев и перешли на сторону народа, трибуны стали действовать смелее; как только консулы слагали с себя власть, они призывали их к суду народа и обвиняли в неисполнении юридически существовавшего аграрного закона. Такой образ действий имел законное основание в договоре, заключенном между патрициями и плебеями после удаления последних на Священную гору: в силу его каждый патриций, нарушивший в ущерб плебеям законный порядок, созданный этим договором, должен был выдаваться плебеям для производства над ним следствия и суда; точно так же в случае такого нарушения со стороны плебеев они выдавались патрициям. Вследствие этого патриции не оспаривали у трибунов права требовать к суду бывших консулов. В 473 г. до P. X. трибун Кней Генуций призвал консулов предшествовавшего года к ответу перед народом за то, что они не привели в исполнение аграрного закона, и перед лицом собравшегося народа дал торжественную клятву не отступить от своего решения. Так как патриции не находили средств избавить консулов от грозившей им опасности, то они прибегли к убийству; в утро дня, назначенного для суда, Генуций был найден умерщвленным в своей постели. Что предвидели и что имели в виду патриции, совершая этот поступок, то и случилось: народ и трибуны пришли в такой ужас, что эти последние не смели уже более сопротивляться патрициям или нападать на них. Консулы воспользовались испугом трибунов для того, чтобы произвести набор; они требовали к себе поочередно всех подлежавших воинской повинности и записывали их на службу. Народ негодовал больше на малодушие трибунов, не дерзавших делать никаких возражений, чем на консулов, применявших на деле свою власть, и не оказывал сопротивления. И вот однажды консулы потребовали к себе в числе других Публилия Валерона, почтенного человека из плебеев, который прежде с отличием служил в качестве старшего офицера (centurio) и которого теперь заставляли поступить в простые солдаты. Публилий отказался исполнить требование, так как он уже был центурионом и ничем не заслужил такого понижения. Это сопротивление рассердило консулов, и они приказали ликтору схватить Публилия. Публилий потребовал помощи у трибунов, а так как они отступились от него, то консулы велели ликтору сорвать с него платье и развязать, пук прутьев. Валерон воскликнул: «В таком случае я обращаюсь к народу, – обращаюсь потому, что трибуны из боязни быть умерщвленными в своей постели решаются допустить, чтобы римский гражданин был на их глазах наказан розгами». Чем сильнее кричал он, тем усерднее срывал с него ликтор платье. Валерон, человек сильный, оттолкнул судебного служителя и кинулся, ища защиты, в густую толпу окружавшего его народа. Озлобленная толпа приняла боевое положение; она напала на консульских ликторов, избила их, сломала их прутья и прогнала консулов с площади. Консулы бежали в курию, не зная, как далеко Валерон поведет свою победу. Созвав сенат, они жаловались на полученное оскорбление, на насилие народа, на дерзость Публилия. Многие сенаторы подали голос в пользу принятия решительных мер. Но более рассудительные и пожилые члены сената одержали верх; по их мнению, сенату ни в каком случае не следовало отвечать со своей стороны резкостью на безрассудство массы.

Валерон, пользовавшийся в народе большой популярностью, избран был на следующий, 472 г. трибуном. Все ожидали и желали, чтобы Валерон употребил все силы своей новой власти на отмщение за оскорбление, понесенное в предшествовавшем году, и все были готовы деятельно помогать ему в этом; но Валерон великодушно отказался от всякого личного удовлетворения и хотел воспользоваться своей властью только для того, чтобы обеспечить своему сословию прочные права на будущее время. Не нападая, не оскорбляя ни единым словом консулов предшествовавшего года, он предложил закон, названный по его имени Публилиевым и, вероятно, заключавший в себе следующие главные постановления: «Плебеи имеют право созывать собственные комиции. Эти последние созываются и управляются плебейскими властями (трибунами). Только плебеи имеют право участвовать и подавать голоса в этих собраниях. Не имеющий права подачи голоса не имеет также права и находиться в собрании, а действующих вопреки этому правилу председательствующий трибун может удалять посредством своего служителя. В этих собраниях плебейская община совещается и принимает решение о своих внутренних делах, избирает своих властей – трибунов и эдилов; они имеют также право по предложению одного трибуна принимать решение по предметам, касающимся всего государства и общего блага».

Собрания плебеев существовали и прежде, но патриции смотрели на них только как на самовольные и случайные сходки толпы; это не были законно признанные государством комиции, и надменная патрицианская молодежь часто вмешивалась в них и нарушала правильный ход дела. Публилий Валерон заботился о том, чтобы придать этим комициям законное положение и значение и установить их права на законном основании. До сих пор плебеи в своих собраниях совещались о внутренних делах своей общины и по ним принимали решение; обсуждали они также и более общие вопросы, касавшиеся всего государства, но их постановления, плебисциты, не имели никакой законной силы; закон, предложенный Публилием, правда, тоже не давал этим постановлениям обязательного значения для государства, но на основании его трибуны должны были получить право вносить в сенат постановления плебеев касательно новых законов и тем давать повод к дальнейшим совещаниям и постановлениям законных органов государства. Сенат должен был рассмотреть плебисцит и, в случае одобрения этого последнего, предлагать его на обсуждение центуристским комициям и затем на утверждение комициям куристским. После всей этой процедуры плебисцит принимал силу закона. Таким образом, плебеи, благодаря этому нововведению, получали значительную долю участия в законодательстве.

Патриции употребляли все средства, чтобы воспрепятствовать этому предложению Публилия. Они прибегнули к способу, который уже несколько раз до того оказался действенным, – пытались склонить остальных трибунов к вмешательству, потому что противодействие одного трибуна по закону уничтожало действие остальных его товарищей. Но на этот раз трибуны остались непоколебимы и не перешли на сторону патрициев, несмотря на все старания этих последних. И когда оказалось, что совещания о законе Публилия не привели решительно ни к какому результату в этом году, плебеи выбрали его трибуном и на следующий год. По-видимому, предстояла тяжкая борьба, поэтому патриции выбрали в консулы Аппия Клавдия, человека жесткого и упрямого, самого отъявленного противника плебеев, одного из сыновей того самого Аппия Клавдия, который прославился враждой к народу и сделался ненавистен этому последнему во время удаления его на Священную гору. В первые же дни нового года Валерон снова предложил свой закон и рекомендовал его народу с полным спокойствием и уверенностью. После него встал его товарищ Леторий и говорил в пользу того же закона со страстным увлечением. Леторий был опытный воин, владевший мечом гораздо лучше, чем даром слова; он прервал свою огненную речь и воскликнул: «Квириты, так как я лучше умею держать слово, чем говорить, то приходите снова завтра; здесь перед вашими глазами я или расстанусь с жизнью, или проведу закон».

На следующий день народ собрался толпами на площадь, и трибуны завладели ораторской трибуной, прежде чем появились консулы и патриции, намеревавшиеся оспаривать закон. Эти последние находились внизу в собрании. Тогда Леторий приказал выгонять бичами всех не имевших права подавать голос в собрании. Молодые патриции не двигались с места, не обращая внимания на требования трибуна. Когда после этого Леторий приказал схватить некоторых из них, консул Аппий Клавдий заявил, что власть трибунов не простирается на весь народ, а только на плебеев, что трибуны – высшие должностные лица только у этих последних. Разгневанный Леторий отправил своего служителя против консула, консул же послал своего ликтора против трибуна, громко объявив, что этот трибун не кто иной, как частный человек, не имеющий никакой высшей власти, никакого служебного значения, и Леторий подвергся бы оскорблениям, если бы все собрание не восстало гневно и бурно на консула. Аппий упорно сопротивлялся требованиям взволнованной толпы, и все предвещало кровавую схватку. Тогда в дело вмешался другой консул, Т. Квинкций, человек умеренный и миролюбивый; он поручил нескольким консуларам (бывшим консулам) увести с площади Аппия Клавдия, успокоил взволнованную толпу и упросил трибунов распустить собрание, обещав, что сенат покорится воле народа, точно так как консул воле сената.

Плебеи оставили площадь, но вместо того чтобы разойтись по домам, они вместе со своими трибунами заняли Капитолий и грозили новым удалением из города. Сенат испугался тем более, что именно в это время эквы и вольски вторглись в римские владения. Оставалось только уступить, и, несмотря на сильнейшее сопротивление Аппия Клавдия, закон Публилия был принят сенатом.

Надменный Аппий Клавдий не мог снести победы народа; он счел ее своим личным поражением, так как патриции выбрали его для оппозиции трибунам, именно в качестве человека решительного. Посланный теперь с войском против вольсков, он старался вымещать свою злобу против народа тем, что жестоко обращался с солдатами. Войско отвечало ему гневным сопротивлением, и когда дело дошло до битвы, оно оставило место сражения и удалилось в лагерь; только после того, как вольски ринулись на укрепления, римские солдаты взялись за оружие для отражения штурма. Это обстоятельство не поколебало, однако, упорства Аппия. Он хотел созвать собрание и учинить кровавый суд, но младшие и старшие офицеры советовали ему не слишком натягивать лук, чтобы не испортить всего дела, так как солдаты решительно отказывались явиться в собрание и уже начинали громко требовать возвращения домой. Наконец Аппий уступил и на следующий день велел трубить отступление. Едва войско тронулось из лагеря, как неприятель пустился за ним в погоню и этим привел римлян в такой ужас, что все бросились в постыднейшее бегство. Аппий был в бешенстве. Когда он снова собрал войско на римской почве, начались жестокие казни; солдаты, побросавшие оружие, знаменосцы, потерявшие знамена, офицеры, бежавшие из ряда, были наказаны плетьми и обезглавлены; остальные солдаты были казнены через десятого. Эта жестокая расправа возмутила народ тем более, что другой консул, Квинкций, который в то же время выступил в поход против эквов, обращался со своими солдатами дружелюбно и кротко и вследствие того вел войну удачно; войско говорило, что этими солдатами предводительствовал отец, а остальными – тиран.

В следующем году над головой Аппия разразилась ненависть народа. Так как он и после сложения с себя консульской власти не переставал являться повсюду предводителем врагов народа и оказывал сильное сопротивление аграрному закону Кассия, то трибуны Дуилий и Сициний предложили плебеям осудить его на смерть. Никогда еще к народному суду не привлекался человек, до такой степени ненавистный народу; в лице Аппия ненавидели не только его самого, но и его отца. Патриции употребляли все средства, чтобы спасти от гнева плебеев ревностнейшего защитника сената, мужественнейшего представителя прав знатного сословия. Только один из них презирал как трибунов и народ, так и опасность, грозившую со стороны этого суда; это был сам Аппий Клавдий. Вопреки обычаю, он не хотел в качестве обвиненного надеть траурное платье, смиренно пожимать руки людям из народа, ни даже несколько умерить свой резкий и грубый тон, когда ему пришлось защищаться. Он оставался таким же гордым, как и прежде, в глазах его сверкала та же твердость, в голосе звучали те же вызывающие ноты, так что большая часть граждан боялась Аппия-подсудимого не меньше, чем Аппия-консула. Только один раз говорил он в свою защиту перед народом, но и тут не изменил обвинительного тона, которым отличались его прежние речи; своим упорством он приводил трибунов и народ в такое смущение, что они все более и более отдаляли день окончательного суда. Но прежде чем настал этот день, Аппий умер, по словам Ливия, от болезни, а по другим историкам, – вследствие самоубийства. Когда его труп принесен был на площадь и сын покойного захотел произнести обычное надгробное слово, трибуны попытались было прогнать его; но поведение Аппия Клавдия оставило в народе такое впечатление, что он не лишил его почетных похорон и в большом количестве проводил тело до могилы.