Е. Дальнейший ход иудейского бунта в Киеве. — Евреи и Витте. — «Великая революция» и ее заслуги пред всемирным кагалом. — Еврейский иезуитизм

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Е. Дальнейший ход иудейского бунта в Киеве. — Евреи и Витте. — «Великая революция» и ее заслуги пред всемирным кагалом. — Еврейский иезуитизм

«Люди сами хотят, чтобы их обманывали, — так пусть же обманываются…»

Павел IV, папа Римский

А. Итак, с утра 14-го октября 1905 г. Киев был, в сущности, объявлен, на военном положении. Как же власть привела себя к этой необходимости? Почему не было принимаемо целесообразных мер вовремя, хотя, как показали события 18-го октября, предупредить вооруженный бунт вовсе было не трудно? Чем объясняется, что задуманная евреями и «шаббесгоями» политическая и социальная революция в России развивалась открыто и почти беспрепятственно, — да еще в казенных помещениях и за счет того самого правительства, которое она же умыслила ниспровергнуть?..

На эти вопросы нелегко дать ясный ответ. Много ещё воды утечёт, пока на «русской национальной выставке» будут экспонированы крапленые карты издевавшихся над нами политических шулеров и та, заранее подтасованная обстановка, среди которой они обыгрывали и «сознательных пролетариев», и «черносотенцев» наверняка.

Утверждая, что подготовляемые историческим путем элементы революции и жалкий позор войны с Японией представлялись достаточными для взрыва самих устоев многовековой жизни нашей страны, — мы только приблизились бы к истине, но далеко не раскрыли бы ее во всей наготе.

Б. Уразуметь ход грозных событий возможно не иначе, как — среди многого другого, доныне туманного, загадочного, а отчасти даже неведомого… Впрочем, мы и теперь не совсем лишены возможности прозреть, если примем к сведению хотя бы один, беспримерный в летописях мира и даже невероятный, но, увы, действительный факт. Именно в эту, еще невиданную людьми, эпоху, председателем русского совета министров оказался человек евреев, муж еврейки и едва ли не масон. Будучи сам только второстепенным орудием иноземной и свирепой интриги, — Витте исполнял свою роль усердно, но, быть может, не совсем понимая ее. Превознесенный иудейскою печатью выше облака ходячего, он, — даже по уму, — далеко не являлся, однако, тем исчадием ада, каким его хотят видеть иные, так как сам же погубил свою дальнейшую, изумительную карьеру. Если он шел по заранее начертанному другими плану и если благоприятные условия, таинственными путями, для него готовились, по-видимому, всемирным кагалом и масонством, заранее, — в гармонии с английским камертоном, то это еще не значит, что он же был и заведомым автором всех результатов, которые отсюда последовали, В одном лишь не может быть сомнения: творя волю наших врагов, он не знал ни стыда, ни жалости. Огромная власть, которою он располагал, без сомнения, налаживала, поддерживала и прикрывала революционные замыслы. Тем не менее, с другой стороны, нередко, его зловещая деятельность выражалась только пассивно — в соответственном подборе лиц, как агентов правительства на местах, с расчетом лишь устранять противодействия «освободителям». Наряду с этим, невзирая на грозность событий, нельзя не признать, что, для нашего усыпления, — бездействием власти, придавался упомянутым замыслам вид чего-то временного и как бы маловажного.

В. Весьма достойно сожаления и то, что мы не знаем ни всемирной, ни даже собственной истории. Говоря о положении сынов Иуды в Средние века, Дюринг заметил: «Евреи все поработили бы, если бы сами не были порабощены», И вот, — уже вслед за первым разделом Польши оказалось, что в Белоруссии, где еврейство не было порабощено, оно действительно явилось поработителем. Свидетельствуя об этом, могилевский губернатор, генерал-поручик, а впоследствии генерал от инфантерии и граф, M. B. Каховский, с редким мужеством боровшийся против еврейских деспотизма и коварства, — писал, в 1773 году, генерал-губернатору Белоруссии Чернышову:

«Евреи — народ хотя и трезвый, но ленивый, плутовской, суеверный, к чистоте не приобыклый. Все они — пришельцы и умножаются там, где правление слабое и не наблюдающее правосудия. Живут обманом и трудами крестьянскими. Находят все средства задолжать обывателям, и тем, по принуждению, терпимыми себя быть заставляют. Должны всем, у кого только занять было можно, а напоследок умышленно делаются банкротами. Хитрым и ласкательным вымыслом входят в милость и покровительство у знатнейших здешнего края жителей, дабы только кредит свой подкрепить, так и в судах, через протекцию, дела запутать. — Народ несправедливый, злобный. С ворами и разбойниками имеет сообщение. — Из них всякий на все в состоянии покушение сделать. — С их сообщества, в здешнем крае умножаются преступления. Они подлых людей умышленно подговаривают промышлять воровством. Им дана здесь воля и все способы к изнищанию крестьян доставлены. Без трудов, — одним обманом, они в сих местах пропитание имеют, — Обманов еврейских такое множество, что их описать трудно, — а короче сказать так; что ни евреин, то и новый вид обмана!..»

Таково было первое, так сказать, личное знакомство русской власти с польскими евреями, — увы, заполонившими, в наши дни всю Россию и подчинившими себе, — risum teneatis, amici, — «матушку-Москву».

Но если «размах» еврейства стал теперь несравненно шире и глубже, чем в иные времена, то сущность кагальных замыслов не изменилась.

По свидетельству Тацита: «Иудейский культ нелеп и мрачен. У них все запятнано, что для нас священно, и, наоборот, почитается ими то, что в наших глазах нечестиво. Это племя погрязнет в распутстве. С их точки зрения, нет для них ничего недозволенного, — ко всем же другим народам они питают лютую ненависть».

Между прочим, говоря о Востоке, Тацит замечает о давнем и всеобщем презрении к евреям.

«Евреи не могут пользоваться свободой, — говорит Дюринг, — без того, чтобы не грозить опасностями другим народам. Как бы ни было, однако несомненно, что, кроме прирожденной рабской морали, которой никогда не изменял народ Моисеев, народ египетских рабов, — в нем, на средневековой почве, где условия были несомненно лучше, чем в Египте или Вавилоне, развилась, тем не менее, еще одна непривлекательная сторона рабского состояния. Успевая пронырством втираться между презиравшими его новыми национальностями, «избранный» народ задался целью эксплуатировать собственное рабство, дабы, в конце концов, захватить золото и серебро своих властителей. При этой, новоявленной задаче, которою определилась и доныне обусловливается деятельность евреев, их исконная мораль ничего, разумеется, выиграть не могла!..»

А что и самое рабство евреев, да еще весьма призрачное, отнюдь не оправдывает их репутации, — это показал уже Вольтер: «Баниане в Индии — то же, что евреи в Европе. Их обособляет от других народов религия, столь же древняя, как летописи мира, а связывает торговля, в которой они играют роль факторов. Эти баниане и гебры не уступят евреям ни в древности происхождения, ни в богатстве. Между тем, их повсюду встречают радушно, тогда как евреи внушают отвращение всем народам, среди которых живут…»

Историк и географ I века по Р.Х. Страбон говорит так: «Иудеи захватили все города, и трудно назвать место на земле, где бы не было этого племени или, лучше сказать, которым оно не завладело бы. Египет, Киренаика, много других стран, переняли их нравы, тщательно соблюдают заповеди их и достигают больших выгод из принятия их национальных обычаев. В Египте, — им разрешено жить на законном основании, и им же предоставлена большая часть города Александрии.[181] Там у них свой этнарх, который управляет их делами, творит правосудие, наблюдает за исполнением договоров и духовных завещаний, как будто он состоит главою независимого государства».

Подтверждаясь изложенным, то, что уже мы знаем о евреях вообще, находит за себя свидетелей в лице других историков, поэтов и государственных людей древнего мира. Касаясь только его, мы руководствуемся фактом, что это была эпоха дохристианская, когда о религиозном предубеждении против евреев не могло быть и речи. Но сочетание проблем по еврейскому вопросу остается неизменным и во все последующие времена; нельзя не признать даже, что на пути веков он продолжал лишь развиваться, становясь все более сложным и опасным.

Гомер, Аристофан и Плутарх; Набу-Куддур-Уссур и Антиох Епифан; Катон и Птоломей Филопатор; Тацит и Ювенал; Полибий и Аммиен Марцеллин; Авл Геллий и Диодор Сицилийский; Иероним и Дион Кассий; Полибий и Рутилий Нумантийский; Персии и Цицерон, Марциал и Тит Ливии; Помпеи и Веспассиан; Тит и Луций Квиета; Сципион Африканский и Адриан единогласно удостоверяют, что все народы древности ненавидели и презирали евреев.

В особенности поучительны отзывы великих поэтов (Марциала, Персия, Ювенала, Петрония и др.), отражающих настроение современников с недоступною для других силою.

Что же касается пренебрежения самих сынов Иуды к законам страны, где они пользуются гостеприимством, то, независимо от многих иных авторов, назовем хотя бы Сенеку, Ювенала и Цицерона. Речь Цицерона за Флакка должна быть читаема в наших гимназиях, ибо, по точным данным, устами такого оратора, как Марк Туллий, и на такой сцене, как форум, — рисует живой образец того неимоверно быстрого (в одно столетие) захвата евреями власти в самом Риме, какого второй пример мы видим разве теперь, на пути XIX века, хотя уже и в целой Европе. Глубокий историк вечного города, Моммсен, недаром сказал, что, появившись в Италии не далее, как после войн Помпея, сыны Израилевы успели, однако, достигнуть здесь таких результатов, что пропреторы и проконсулы римских провинций вынуждены были за время своей службы нежно обращаться с местными иудеями, если не желали сподобиться кошачьих концертов, а то и предания уголовному суду — по возвращении в Рим.

Они так и поступали, обыкновенно. Только один, — правитель Малой Азии, Луций Валерий Флакк, не поддался ни звонким аргументам, ни отчаянному шантажу «избранного» народа. Понимая, что ежегодный вывоз евреями золота из Италии и провинций в Иерусалим, — т. е. такое сосредоточивание иудейских сил, которое, как явная опасность для римского владычества не может быть терпимо, — Флакк своим израильтянам запретил эту национальную их профессию.

Но едва лишь истек срок его службы, — и Флакк вернулся на берега Тибра, как сыны Иуды, никогда не забывающие «помогать своему счастью», не только дали Флакку несколько кошачьих симфоний, но и упекли его под суд. Отыскав тогдашнего Золя, именем Лелия, они, по своему, испытанному рецепту, снабдили его достаточным количеством лжесвидетелей и фальшивых документов, подкупили важнейших свидетелей защиты и, предъявив позорные обвинения, равно как «надлежащие» иски, целыми шайками сбежались к форуму. Здесь, наподобие хотя бы «инсценирования» кагалом постановки «Контрабандистов» в наши дни, евреи теснились, галдели и кричали с трогательною надеждою отнять у обвиняемого самую возможность быть услышанным судьями, т. е., иначе говоря, стремились лишить Флакка права защиты, точно так же, как, под звериный вой «шаббесгоя» Струве, они, с невероятным цинизмом, ещё недавно, проделывали это в отношении «погромщиков»…

Увы, превосходный гешефт не выгорел. После речей Цицерона и Гортензия Флакк был оправдан. Вновь обращая внимание, кого подобает, на прозорливую речь первого оратора в Риме, мы, к сожалению, должны ограничиться из ее содержания разве следующим. Обращаясь к шаббесгою-обвинителю, Цицерон не раз намекал на то, что лишь за еврейские деньги пришёл сюда Лелий и только ради жидовского золота старается. Говорил и так: «Тебе ли не знать, как тяжела у них рука, какова сплочённость и чего это стоит в наших народных собраниях?!» («Scis quanta sit manus, quanta concordia, quantum vaieant in con-cionibus!..»)

Закончил же Марк Тулий громовыми аккордами: «Ещё когда Иерусалим был независим, а евреи находились в мире с нами, — священнодействия их религии уже пылали отвращением к блеску нашей державы, величию нашего имени и учреждениям наших предков. Поскольку же нетерпимее стало все это теперь, когда, подняв против нас оружие, названное племя раскрыло свои понятия о нашем могуществе и когда, благодаря милости бессмертных богов, оно увидело себя побежденным, изгнанным из отечества и обращённым в рабство».

В заключение мы снова переходим к Ренану, Вот что свидетельствует он (см. «Антихрист») о евреях.

«Лучшие из людей были евреями, — коварнейшими из людей были тоже евреи. Еврей оказал этому миру столько услуг и причинил столько зла, что справедливо отнестись к нему невозможно. Непреодолимая потребность в волнениях обусловливалась для еврейской среды мессианическими упованиями. Когда люди присваивают себе всемирное царство, им нелегко мириться с незаметною действительностью. Мессианские теории сводились к пророчеству, которое, как говорили, было извлечено из Священного Писания и согласно которому, около этого времени, «должен выйти из Иудеи царь — владыка вселенной». С такими надеждами спорить нечего. Очевидность не в силах бороться с химерою, — особенно, когда народ с нею уже сроднился всеми силами души».

«При этих условиях, жгучее недоброжелательство к евреям было в древнем мире столь всеобщим, что не требовало поощрений. А когда народ, в течение ряда веков, преследуют все другие народы, — можно быть уверенным, что на это есть какое-нибудь основание. И в самом деле, — повсюду, где еврейство добивалось господства, жизнь язычников становилась невозможною. Никакая жестокость не могла превзойти еврейскую, С другой стороны, надо было стать совершенством, чтобы суровая исключительность, высокомерие, враждебность к греческой и римской цивилизации, наконец, недоброжелательство евреев ко всему человеческому роду не вызывали, повсеместно, крайнего раздражения».

«Таким образом, между римскою империею и правоверным еврейством существовала непримиримая вражда, и, чаще всего, дерзкими, задорными, нападающими бывали сами евреи. Принципы их экзальтации, касавшиеся отказа от уплаты податей, сатанинского происхождения всякой языческой власти, идолопоклонства, запечатленного во всех действиях гражданской жизни по римским формам, брали верх именно в рассматриваемую эпоху. И тогда, как и до наших дней, еврей вкрадывался повсюду, домогаясь равноправия, В действительности же, он никакого равноправия не хотел. Сохраняя свои особые уставы, он требовал таких же гарантий, какими пользуются все, и, сверх того, — исключительных для себя законов. Еврейство хотело пользоваться всеми преимуществами нации, не будучи ею и не принимая никакого участия в исполнении национального долга. На это никогда и ни в каком случае не мог пойти какой-либо народ. Иностранец может быть полезен и на чужбине, но при условии, чтобы он не завладевал страною».

«Если бы евреям удалось сплотить вокруг себя всех недовольных на Востоке, римскому господству здесь наступил бы конец. На деле оказалось противоположное. Возмущение сынов Иуды вызвало со стороны народностей Сирии удвоенную верность Империи. В сирийских городах — со смешанным населением, евреи составляли наиболее состоятельный класс. Богатство их отчасти имело причиною вынужденную несправедливость, что евреи были устранены от военной службы. Греки и сирийцы, среди которых набирались легионы, чувствовали себя уязвленными тем, что люди, лишенные права исполнения гражданской обязанности и самую терпимость Рима принимавшие за привилегию, стоят, однако, выше легионеров. Ненависть же, которую надменные иудеи внушали соседям вообще, имела тот результат, что, во время кажущейся дремы римской мощи, перед «избранным» народом оказались другие враги, — не менее опасные, чем римские легионы…»

«Разумеется, и евреи действовали не спустя рукава».

«В период между Нероном и Веспассианом Империя переживала самый серьезный во всей своей истории кризис Его как бы знаменовали страшные явления природы, завершившиеся в 79 г. по Р.Х. извержениями Везувия, от которого погибли Помпея и Геркуланум. Физическая история земли в эту эпоху доставила немало материалов самому автору Апокалипсиса. Казалось, — Бог Отец покрыл лик свой. Нечистые демоны, чудовища, вынырнувшие из какой-то таинственной тьмы, бродили по земле. Все верили, что живут накануне неслыханных событий. Мир бредил иллюзиями и чудесами. Никогда люди так много не занимались прорицаниями. Верования в знамения времени были распространены повсеместно, и едва ли сотня-другая развитых людей понимала тщету их. Хвастаясь умением разъяснять предзнаменования, шарлатаны, «халдеи», евреи, — одним словом, хранители более или менее подлинных, ветхих бредней — Вавилона, эксплуатировали окружавшее, повальное невежество. Совпавшие с этим моментом дожди болидов производили сильнейшее впечатление. Кометы, затмения, ложные солнца, северные сияния, в которых чудились короны, мечи, потоки крови; знойные облака, где в пластических формах рисовались людям сражения, волшебные животные, — все это с жадностью примечалось и, быть может, никогда так сильно не влияло на массы людей, как в эти трагические времена. Только и было разговоров, что о кровавых ливнях, об удивительных действиях молнии, о реках, поднявшихся против течения, о целых потоках слёз…»

«Под влиянием ассирийского искусства нарождались видения, т. е. многообразный символизм, где отвлеченные идеи передавались посредством химерических воплощений, созидаемых вне всякой действительности».

«Не запомнят другого момента, чтобы кора древнего материка так ужасно волновалась, как в этот период. Земной шар содрогался в конвульсиях. Уже в течение двух столетий почва Малой Азии колебалась непрерывно. Городам то и дело приходилось перестраиваться, В иных же местностях, как, например, в Филадельфии, подземные удары стали, наконец, повторяться чуть не ежедневно. Траль постоянно лежал в развалинах. В 17 г по РХ произошло разрушение 14 городов в области Тмола и Мессогиса; то была самая потрясающая из катастроф этого рода, о какой только слышали до этих пор. Затем, однако, 23, 33, 37, 46 и 53 годы были отмечены еще бедствиями в Греции, Азии и Италии. Антиохия не переставала страдать от подземного огня. Далее, начиная с 59 года, не было в Азии почти ни одного года, который не ознаменовался бы опять какою-нибудь новою бедою, В 60 г. была уничтожена вся долина Ликейская, а в частности расположенные там христианские города Лаодикея и Колоссы. Если подумать, что здесь именно и был центр идей милленаризма, — сердце семи церквей, колыбель «Апокалипсиса», — невольно приходится допустить, что между откровениями с Патмоса и переворотами земного шара существует тесная связь».

«Вообще же говоря, среди изложенного мы имеем дело с редким примером взаимодействия между историею человечества и материальной жизнью земного шара».

«Действительно, наряду с указанными явлениями природы и обусловливавшимся ими состоянием умов происходили ужасы на сцене политической. В Риме, — один за другим следовали Каллигула, Клавдий и Нерон, на мрачном сладострастии и свирепом безумии которых как бы отражались физические бедствия эпохи. Кровь повсюду текла ручьями. Самая смерть Нерона, в стольких отношениях казавшаяся избавлением, явилась исходным пунктом многих гражданских войн. Восстание по ту сторону Альп и борьба Галльских легионов под командою Виндекса и Виргиния были ужасны. Галилея давно уже стала театром беспримерного истребления народа. Не напрасно про Ирода выразился историк, что «он взобрался на трон, как лисица, царствовал, как тигр, и подох, как бешеная собака…» Война Карбулона против парфян была сопряжена с бесчисленными убийствами. Благодаря казням амфитеатр обратился в ад. Жестокость военных и гражданских нравов стерли с земли всякое милосердие. «Христиан — львам!..» пронеслось, как роковое проклятие тогдашнего мира над самим же собою…»

«Раскалённая атмосфера римской истории была, наконец, отравлена и событиями в Иудее, Всем еврейством овладел припадок бешенства, который можно сравнить только с тем, что овладел Франциею во время революции 1871 года. Сверхъестественные недуги, от которых отреклась древняя медицина, стали, казалось, обычным положением иудейского народа. Наблюдая евреев, можно было бы заключить, что они пошли на все и хотят всех в человечестве превзойти неистовствами».

«Глубокою осенью 64 или в начале 65 года после Р.X., на место Альбина, — прокуратором Иудеи был назначен Гессий Флор, женатый на подруге императрицы Поппеи Сабины, Клеопатре. Вскоре же евреи стали для него невыносимыми из-за их подозрительности, привычки кляузничать по пустякам и недостатка уважения к римским военным и гражданским властям. Эта неприязненность перешла в суровое напряжение, так что ничтожного повода было достаточно, чтобы произошел взрыв. Такой именно повод вызвал, 16 или 17 мая 66 года, столкновение между войсками Флора и евреями. Прокуратор выбыл в Цезарею, оставив только одну когорту в башне Антония. Удаление Флора с Агриппою разожгло иудейское самомнение. Доводя до крайности принцип, по которому жертвы могли приноситься только евреями и для евреев, сын первосвященника Анании, «комендант храма» Элиазар, заставил упразднить молитвословия за императора и за благоденствие Рима, Бунт разгорался».

«Отчаявшись что-либо поделать с «распропагандированными» народными массами, высшее духовенство и аристократия просили Флора и Агриппу вернуться, но, говорит Иосиф Флавий, — Флору нужна была война, на пути которой погибла бы еврейская нация, и он отказался. Между тем евреи, под командою Элиазара и Менахема (сына того Иуды Гавлонита, который за 60 лет до этого впервые взбунтовал евреев), осадили покинутую Флором когорту. Долго защищались в своей башне римляне и хотя, наконец, голодом, были принуждены капитулировать, но сдались, только получив обещание Элиазара, что их жизнь будет пощажена. Разумеется, Элиазар тотчас же велел перебить их всех, кроме начальника когорты Метилия, обещавшего дать себя обрезать…»

«Императорский легат в Сирии, Цестий Галл, быстро двинулся с войском к Иерусалиму из Антиохии. Исконная ненависть местного населения к евреям и страх — ввиду тех успехов, которые летом 66 года удалось достигнуть их революции, доставили Галлу значительные, хотя малонадежные подкрепления. Сначала все шло хорошо. Но 24 июля императорский легат был разбит бунтовщиками в Габаоне (10 вёрст от Иерусалима), так что лишь 5 ноября мог двинуться на город вновь и хотя, по словам Иосифа Флавия, имел бы несомненный успех, однако 8 ноября 66 года отступил и, преследуемый мятежниками, не без труда спасся в Антипатрию».

«Если принять во внимание обстоятельства того времени, — междуцарствие, восстания в Галлии и Германии, несчастную войну с парфянами и общее состояние умов, то кровные оскорбления, нанесенные ему в Иудее, казалось, должны были положить конец владычеству Рима в Сирии и Палестине. Но, — по закону всех движений этого рода, еврейская, в свою очередь, революция только и делала, что сама себя убивала. Без всякого консервативного балласта, — корабль, отданный во власть безумствующему экипажу, не мог не стремиться к собственной погибели».

«Однако сама по себе ярость «избранного» племени против Римской империи была ещё недостаточна. Евреи не замедлили пожать и плоды своей ненависти к человеческому роду. Едва Галл успел отступить из Иерусалима, как по всему Востоку пронесся какой-то общий лозунг, вызывая повсюду страшные избиения евреев. Сирийцы и греки решили сами покончить с ними. Как только обнаружилось, что между Иудеею и Римом началась война, так, в особенности сирийцы, заключили, что могут безнаказанно резать евреев. В Цезарее и Скифополисе сыны Иуды были истреблены поголовно, в течение нескольких часов. Образовав вооруженные отряды, евреи, со своей стороны, вырезывали сирийцев в Филадельфии, Гезебо-не, Пелле, Герасе, Аскалоне, Себасте, Акведоне, Газе и др, местах. Сирийцы отвечали в Акре, Тире, Гадаре, Гиппосе, Гавлотиниде, Декополисе и т. д. Эпидемия «погромов» распространилась до Египта. Здесь ненависть между евреями и греками достигла кульминации, — особенно в Александрии, где, образуя настоящую, независимую республику, сыны Иуды угнетали и отравляли всё вокруг».

«Тем временем засияла звезда Флавиев, и сперва Веспассиан, а за ним Тит решили покончить с Иерусалимом, Уже в Скифополисе часть евреев сражалась на стороне сирийцев против собственных единоплеменников. Тита окружали евреи же: Агриппа II, Вероника, Тиверий Александр и Иосиф Флавий, — подобно тому, как иудейские актеры и актрисы льстили и заискивали перед Нероном, жена которого, Поппея Сабин а, даже была благочестива, — как выражается Иосиф Флавий, т. е. сама иудействовала. Кроме названных легитимистов-эмигрантов, хотя и невольными союзниками Тита являлись коноводы разных, враждовавших еврейских партий. Они преследовались и истреблялись взаимно с таким ожесточением, какое можно встретить разве только в иудейской среде. На справку же, довольно вывести хотя бы кровожадную дуэль шаек Иоанна Гискальского и Симона, сына Гиоры. Еврей всегда жесток, когда в его руках сила, а ради утоления своей ненависти он не затруднится в отречении и от Моисея…»

Не входят в нашу задачу картины осады Иерусалима, Мы хотели показать лишь, в общих чертах, какова еврейская революция — даже по описанию Ренана, друга евреев. Параллель с 1905 г. в России напрашивается невольно, а этого с нас достаточно. Жаловаться на киевлян «избранному» народу, во всяком случае, не приходится. Пусть он лучше вспомнит результаты своей революции 60–70 г. по РХ и, утешая нас «иллюминациями» и бомбами, не забывает, что уже были времена, когда на евреев охотились, как на диких зверей. А дабы не сомневаться в этом, да и во многом другом из описанного сейчас периода, не мешает перечитывать еврея же, — Иосифа Флавия.

Для оценки еврейства вообще, т. е. в частности и для поверки сведений генерала Каховского о евреях в Белоруссии можно было бы привести отзывы таких, например, мыслителей, как Фурье и Песталоцци, Паскаль и Гёте, В. Питг и Шлоссер, Виктор Гюго и Фейербах; Моммсен и Шопенгауэр, Туссенель, Дрюмон и Гладстон. Но дело само за себя говорит, а потому мы считаем возможным ограничиться хотя и не столь тяжелою, но все же довольно вразумительною научною артиллериею.

Наравне с другими, частью известными уже нам авторами, историк древности Диодор Сицилийский удостоверяет: «В какую бы страну ни пришли евреи, они, как свое наследство, приносят с собою ненависть к человечеству».

Засим, к хору язычников, — греков и римлян, через несколько веков, присоединился и мусульманский мир. Коран обращается к правоверным с повелением: «Непрестанно обличай ложь Израиля. Обманщик этот народ, до единого!»

Религиозный реформатор новых времен не отличается в своих взглядах на евреев от Магомета: «Я сужу о евреях прежде всего по их писаниям, — говорит Лютер. — Они с ненавистью называют нас гоями, а в своих школах и молитвах молят о ниспослании нам всяческих несчастий. Они грабят наши деньги, разоряя процентами, и, где только могут, строят нам козни. Так никогда не поступали, и прежде даже, язычники, и никто так не поступает теперь, потому что сам дьявол наставляет евреев».

He путая нечистого в тот же вопрос, другой знаменитый германец, Фридрих Великий, издал в XVIII столетии целый ряд указов против «народа процентщиков»: «Мы повелеваем, чтобы бездельники евреи из маленьких городов, особенно из тех, что лежат в средней части государства, где такие евреи совершенно бесполезны и даже вредны, — при всех удобных случаях и при малейшей возможности, были удаляемы оттуда… Пусть они торгуют, но не может быть терпимо, чтобы, например, в Бресланль шли целые еврейские племена и превращали этот город в Иерусалим».

Современник великого короля, сначала его друг, а потом — ожесточённый враг, Вольтер, примыкает в оценке еврейства к Лютеру. «Гуроны в Америке, дикие ирокезы — были философами и проповедниками человечности но сравнению с Израилем!»

Мнение Наполеона I (речь, сказанная в Эльзасе, перед государственным советом): «Евреи, со времён Моисея, были ростовщиками и угнетателями. Надо законными мерами предупредить самосуд, к которому рано или поздно, а доведется прибегнуть по отношению к ним. Они рискуют, что в один прекрасный день их вновь перебьют, как это уж не раз бывало с ними, — и почти всегда по их вине. Надо запретить евреям торговлю, вследствие их злоупотреблений, как воспрещают золотых дел мастеру его ремесло, когда он пускает в продажу фальшивое золото. Евреев нельзя сравнивать с протестантами и католиками. О них нужно судить на основании государственного, а не гражданского права, ибо они не граждане. Мне не хочется делать ничего такого, за что потомство могло бы порицать меня, и все мои советники не могли бы меня заставить совершить что-либо подобное. Я не хочу приносить благо французских земель в жертву какому-нибудь метафизическому или эгоистическому принципу».

Отзыв мирного философа вторит характеристике, сделанной завоевателем: «Евреи должны пользоваться правами человека, — пишет Фихте, — хотя они сами же отказывают нам в этом. Ведь они люди, и их неправда не может позволить нам быть несправедливыми… Но дать им все права гражданства?. Для этого я не вижу иного средства, как в одну прекрасную ночь отрубить всем им головы и приставить потом другие, в которых уже не было бы ни одной еврейской идеи!»

«Я не враг евреям, — заметил Железный Канцлер, — и даже, если они враги Бисмарка, — я им прощаю!.. Я готов дать им все нрава, кроме одного: в христианском государстве они не должны занимать ни одной высшей должности».

По убеждению известного композитора Франца Листа: «Наступит момент, когда все христианские народы, с которыми живет еврей, должны будут признать, что вопрос, — оставить ли пришельца или удалить, — будет для них вопросом жизни или смерти: вопросом здоровья или затяжной болезни, общественного мира или постоянного брожения, вечной лихорадки!»

У евреев очень немного друзей. Кто в этом виноват? Проходили века, менялись религии, исчезали народы, изменялась сама поверхность земная, — а отношение к еврейству почти не встречало перемены. Вот как пытается объяснить это чистокровный еврей Гейне: «И дела, и нравы еврейства далеко не совсем известны миру. Думают, что знают евреев, потому что видели их бороды, но ничего, кроме этих бород, не разглядели. В остальном они, как и в Средние века, — странствующая тайна».

Наконец, вот отзыв о его соплеменниках и самого Карла Маркса: «Не станем допытываться тайн еврейства в его религии, — наоборот: будем искать тайну их религии в самих же евреях. Что, в сущности, является основанием еврейства во всем мире? Практические потребности, корыстолюбие. Из чего делает себе культ еврей? Из всевозможных гешефтов и торгашества. Какой у него бог? Деньги».

Если бы мы больше внимали поучениям суровой действительности, — не усыпили бы нас ни активные, ни пассивные затеи врагов, как бы ни усердствовал для них Витте.

Отзывы, приведенные выше, и другие многие, которые, в любом количестве, не трудно указать еще, достаточно вразумительны.

Но — лучше поздно, чем никогда. Сейчас, насколько возможно, русские люди знают о его «заслугах перед отечеством», и молчать, уж наверное, не станут…

В сжатом очерке нет, конечно, средств осветить сказанное надлежащими фактами. Но сейчас в этом, кажется, нет и надобности. Они столь известны и многочисленны, а убеждение русского народа в такой мере глубоко, что едва ли история существенно изменит уже состоявшийся о деятельности Витте приговор.

Г. Обращаясь, в частности, к Киеву, немыслимо отрицать крайнего безразличия властей ко всему, что происходило здесь, — хотя бы с конца августа до вечера 18 октября 1905 г. Летописи революций никогда не видели ничего подобного. На пути веков, никто не укажет второго примера столь поразительной симпатии в действиях правительства и его лютых недругов, какой мы были скорбными очевидцами. А что касается киевских евреев, то, уже по данным судебного следствия, невозможно сомневаться в систематической подготовке «избранного» народа, его «шахматистами», к тем продерзостным торжествам, какими он рискнул ознаменовать свою победу. От великого до смешного, говорят, — один шаг. Вглядываясь в жалкое невежество наше перед замыслами кагала, нельзя не заметить, например, что, вместо ребяческого затушевывания поражений, которые, то и дело, нес Чигорин на международных шахматных турнирах, было бы много умнее, с нашей стороны, вовремя обратить внимание на факт, что над ним, обыкновенно, брали верх сыны Иуды…

Равным образом, и в том сатанинском злорадстве, которым, 18-го октября 1905 года, запятнали себя, в Киеве, именно евреи, — нельзя не видеть доказательства, что они к этому стремились заведомо, а в достижение своей цели верили неуклонно.

Д. Чтобы не спорить об этом, возьмем ближайшие указания опыта.

Произведенная, главным образом, извне, масонами и евреями, так называемая «Великая революция» стремилась к террору логически. Ясно, что для своей, — чуждой туземцам — победы, она должна была сокрушать действительных, природных французов и заменять их пришельцами и проходимцами. Отсюда, естественно, вытекали две ее основные задачи: а) следовало провозгласить не обязанности гражданина, а права человека, и б) под предлогом охраны этих прав, т. е. во имя «свободы», необходимо было уничтожить цехи и союзы, корпорации и ордена, сословия и общественные организации, одним словом, — все, что создавалось веками на защиту слабого от сильного.

Буквально это мы и видим в действительности.

А когда разбитые по одному, превратившиеся, так сказать, в песок и лишенные предохранительных связей французы довершили вероломный замысел своих «освободителей», через ужасы Конвента и наполеоновские войны погубив цвет собственного юношества, а путем невероятного обогащения «династии» Ротшильдов твердо заложив фундамент нынешней иудейской тирании, тогда, уже без новых забот страшнейшей из всех тайных организаций, — всемирного кагала, — «прекрасная Франция» стала его жертвою тем легче, чем с большим коварством он отрицал и самое существование своё».

Вот почему, уже в 1848 г., после третьей французской революции, Прудон имел право воскликнуть: «Мы только жидов переменили!»

С наступлением же, — на деньги Ротшильдов, — нового режима Наполеона Ш, Маленького, когда раздался продиктованный ему акулами и удавами биржи клич: «Обогащайтесь» — для сынов Иуды начались такие чудесные «жатвы», каких никогда не приносила земля Ханаанская.

Что мы видим на патентованной родине революций — Франции, того не могло, конечно, не происходить и в других странах. А кто перечитает хотя бы «Комедию всемирной истории» Иоганна Шерра или же «Психологию социализма» Густава Лебона, тому не трудно быть скептиком уже при виде всяких «свобода.

Последствия «Великой революции» теперь очевидны, начиная с той же Франции. «В 1791 г., бродячие евреи пришли нищими в нашу цветущую страну, — говорит Дрюмон, — сейчас, одни евреи богаты в этой самой стране, но ими же вконец обездоленной!»

При таких условиях, еврейство могло, наконец, позволить себе и сионизм, и Бунд, а в апофеозе — и приобретение государственной территории. Разумеется, такая, вновь обетованная, земля лежит уже не в Палестине, для этого совсем непригодной, а в России, — где проживает и размножается 65 % всего количества евреев на земном шаре.

Е. Применяя те же приемы, как и во дни «прав человека», сыны Иуды, — сообразно успехам, каких они достигли в течение XIX столетия, — приняли у нас только другой, несравненно больший, отчаянный масштаб.

На пути тысячелетий, обоготворяя неправду, черпая силу в единстве, беспощадно истребляя предателей в собственной среде и, наконец, поднявшись до провозглашения своего верховного национализма, — еврейство не могло не видеть, что, по отношению к нам, достаточно приложить обратные начала.

В своем неизреченном милосердии, кагал рассудил облагодетельствовать Россию и такими премиями, — не в счет абонемента, как социал-демократия, револьверы и бомбы… Обеспечить же их провоз он мог лишь путем высокого искусства контрабанды — в прямом и переносном значении этого излюбленного еврейством института.

Посему, и отнюдь не в шутку, евреи решили снабдить наше отечество «партией народной свободы» — с «американцем» Милюковым напоказ, но с Винавером, Гессеном, Баком и КО в качестве действительных «канторов»; поручили «профессору» Карееву вычеркнуть из географии самое наименование «Россия» и? в заключение, объявили уже не «равноправие», а — «полноправие» своё.

Смысл этого, крайне ядовитого, факта обнаруживается из разнесенного кагалом же по лицу нашей земли возгласа «Долой Самодержавие!».

В существе, это значит: «Долой Россию!», «Долой Русский народ!».

Не требуется указывать вновь, какими изменническими, звериными средствами задумано было наверное достигнуть цели. Ведь, кагал хорошо видел, что после этого с ним в жмурки играть уже не будут… Но мы не должны умолчать о замаскированном здесь, исходном принципе.

Отражаясь в различных видах издевательства и глумления над Царскими изображениями, дерзость иудейская повсюду стремилась к одной цели: осмеять и унизить святыню русского народа, а свое «полноправие» возвеличить и превознести».

Созыв «учредительного собрания» и введение «социал-демократической республики» — взамен Самодержавной Монархии, как основная задача «русской» революции, — ни для кого уже не тайна. Ясно, что в вероломных еврейских кликах «Долой Самодержавие» надо слышать предательский же расчет на уничтожение Монархии в нашем отечестве, т. е. умысел на самую его жизнь, — злодейский обман на погибель русских людей!

И мы на самом деле видим, что не руководимые евреями «освободители», а сами же евреи, прежде всего, направляли свои коварные, гнусные, предерзостные посягательства на портреты Государя Императора и на величие его Священной Особы, как на олицетворение могущества и самого бытия России. Так именно надлежит разуметь эти ужасающие события в «освободительном движении». Таковы были суровейших кар достойные злодеяния сынов Иуды — по самым удаленным друг от друга концам нашего отечества, и, главным образом, в Киеве. Здесь, в особенности, столь отвратительные ничтожества, как Шлихтер и Ратнер, изрыгали самые неистовые хулы на величайшие святыни русских людей — их любовь к Государю и родине.

Увы, — тем более поразительною и вопиющею о законном возмездии становится роль Витте!..

В ней, преимущественно, следует искать объяснения того, что киевские власти находились в жалкой, загадочной летаргии, а своекорыстный бунт евреев и «шаббесгоев» развивался с нигде еще невиданным дерзновением…

Ж. Объявленное так внезапно военное положение, разумеется, не соответствовало планам «освободителей», и власть могла бы дать им быстрый отпор. Но, по странной, — чисто масонской «случайности», самое распоряжение генерал-губернатора Клейгельса от 14-го октября представлялось незаконным, с формальной стороны, как ввиду того, что полномочия генерал-губернатора и вообще не могли быть передаваемы командующему войсками округа, так и потому, что ни командующий войсками, ни корпусный командир, ни даже кто-либо из начальников воинских частей, хотя бы и равный гражданскому губернатору по должности, не мог быть поставляем в зависимость от него, а тем более — от чинов полиции. Между тем, за силою «Правил о содействии войск гражданским властям», именно эти последние, а следовательно, и чины полиции решают вопрос о применении военной силы. Вследствие чего, собственно, необходимость обратиться к оружию для подавления восстания в Киеве привела к этой, а не иной мере и какое, в действительности, значение играл здесь «граф Полусахалинский», — говорить теперь бесполезно. Но что военное положение не могло быть введено генерал-губернатором, — это являлось несомненным.

К довершению невзгод, в ночь на 18-е октября, генерал-лейтенант Клейгельс был уволен от должности генерал-губернатора, а в 11 часов утра, 18-го же октября, он сдал эту должность, за отсутствием командующего войсками, генерал-адъютанта Сухомлинова, его помощнику, генерал-лейтенанту Карассу, — кажется, недостаточно подготовленному для таких чрезвычайных обязанностей.

Столь загадочными событиями не приминули, конечно, воспользоваться «Всемирный кагал» и Бунд, — ещё в особенности потому, что, наряду с означенным, юридическим исходом вопроса, бесплодным оказалось и фактическое его течение.

Задача «избранного» народа разрешалась тем беспечальнее, что — вместе с отсутствием генерал-губернатора, не было в Киеве и губернатора, а, в свою очередь едва лишь назначенный, вице-губернатор Рафальский отличался уже полною неопытностью.

Результаты не замедлили обнаружиться, начиная, разумеется, с «истинно еврейских» газет.

Генерал-адъютант Императора Александра I, Ламберт, отметил, уже в свое время, основную черту «политики» кровожадного Альбиона: «Жизнь англичан — это естественная история акул. Всегда на стороже кораблекрушений, они никогда не чувствуют себя лучше, как после штормов и бурь…»

Но если эта характеристика верна для «просвещенных мореплавателей», то, быть может, она еще справедливее для «избранного народа». Что же касается иудейских газет, то их, уже без сомнения, нельзя ни с чем сравнить ближе, как именно с акулами. Спокойное плавание государственного корабля для них убийственно, — то ли дело хорошенький ураган!.» Впрочем, не дурны бывают крушения и в простую бурю, а когда и её нет, — можно пустить в корабль финляндскую бомбу или японскую мину. Истинно еврейские газеты отдают себя этому благородному делу, как своей изысканной специальности…

Вследствие соглашения «издателей, редакторов, сотрудников и наборщиков», — газеты: «Киевские Отклики», «Киевское Слово», «Киевская Газета» и «Киевские Новости», уже 14-го октября, не вышли, объявив, что временно прекращаются и ограничатся печатанием телеграмм по «освободительному» движению. Один лишь «Киевлянин» появился обычно, В свою очередь, как бы выжидая наступления заведомого, решительного события, «сознательные пролетарии» избегали только столкновения с полицией и войсками. Но с тем большим, чисто еврейским нахальством они стали принуждать мирное население к забастовкам. Врываясь в учебные заведения, фабрики, мастерские, даже в аптеки, они повсюду требовали закрытия и прекращения занятий, работы и торговли. Где увещания не действовали, там «летучие» отряды революционеров прилагали силу: вышибали окна, избивали и калечили людей, в вагонах трамвая отнимали у вожатых рукоятки от моторов, перерезывали соединения с роликами, уничтожали стекла в вагонах, ранили пассажиров, — наконец, сбрасывали и самые вагоны с рельсов.

Пятнадцать адвокатов пытались, — на память потомству, — прекратить деятельность судебных учреждений, и если не успели в этом, то исключительно благодаря твердости председателя Окружного Суда. Другая толпа агитаторов, беспрепятственно, проникла в почтово-телеграфную контору, на Большой Владимирской улице, и предложила служащим, — «во имя гражданских мотивов», прекратить занятия, угрожая явиться с бомбами и заставить это сделать силою. На требования начальника конторы, командовавший охранным взводом фельдфебель возразил, что, не имея инструкций, он не знает, как ему быть. Такое же, впрочем, отсутствие распоряжений замечалось и по отношению к другим воинским частям, которые во весь этот день, хотя для прекращения беспорядков и двигались по городу до крайнего утомления, но без всякой пользы для дела.[182]

З. Между тем, бунт ревел и разгорался. И, чему нельзя не удивляться, так это — факту, что ни сами «освободители», конечно, ни военные или судебные власти, и поныне, не затрагивали вопроса о том, как могли произойти события 18 октября, когда охрана порядка в Киеве, — уже с 14 октября, была передана войскам?!.

Наоборот, не говоря о предварительном следствии, — даже на суде, от времени до времени, — без сомнения, по инициативе представителей гражданских истцов и вопреки распоряжениям председателя, контрабандою проскальзывали показания евреев и шаббесгоев о «попустительстве» войсковых частей «погромщикам». В переводе на русский язык, этим выражался гнев кагала на то, что и сами войска не спешили принимать его сторону, т. е. не помогали революции, Таким образом, не довольствуясь бездействием властей, доведшим до публичного глумления сынов Иуды над святынями России, кагал, — себе на потеху, продолжал, в сущности, «дело освобождения», да еще и перед теми самыми «подсудимыми», которые, по справедливости, должны бы являться свидетелями к обвинению кагальных же старейших в «организации» государственной измены…

То же, что изложено выше о событиях 14 октября, происходило, разве лишь с некоторыми вариантами, и в последующие дни — 15-го, 16-го и 17-го октября, — невзирая на решение военных властей не допускать, с 15-го октября, митингов в университете и политехникуме, которые, с этой целью, были даже оцеплены войсками. Начались столкновения студентов с военными чинами — на почве взаимных оскорблений. Шайки еврейских агитаторов, всяческими насилиями, продолжали воспрещать занятия и торговлю. Стал, наконец, собираться и праздный люд. На улицах показалось много любопытных, причем среди всей этой массы распространялись слухи — об успехах революционного движения.

Попытки конных воинских частей рассеивать скопища встречали уже открытое противодействие.

В казаков кидали камнями, — те отвечали нагайками, но оружия не употребляли. Среди толпы, откуда евреи бросали камни в казаков, был задержан приват-доцент университета Леонтович — с пятью студентами и доктором Женевского университета Екатериною Керкес. При обыске в «Петербургской» гостинице, выстрелом из браунинга, неизвестный еврей тяжело ранил околоточного надзирателя Вольского, но и сам был убит караульным солдатом.