Расправа

Расправа

Французская революция тоже в свое время окончилась, но притом ее не победили. Сами революционеры приговаривали друг друга…

В России же приговаривает Империя, царь Николай I. Приговор — целой эпохе, тем десятилетиям, когда власть надеялась просветить страну без "дурных последствий" просвещения…

С первых дней следствия и суда в камерах Петропавловской крепости и в зале для допросов возникла "французская тень".

Знаменитые предшественники французской революции, философы и писатели, чьей благосклонностью очень долго дорожила бабушка Николая I, теперь, можно сказать, сурово допрошены внуком Екатерины II и его людьми.

Один из вопросов, задаваемых каждому арестованному,

— "С какого времени и откуда заимствовали Вы первые вольнодумческие и либеральные мысли?"

Бестужев-Рюмин: "В трагедиях Вольтера".

Н. Крюков: "У Руссо, Монтескье, Вольтера и других…"

Штейнгель: "У Вольтера, Руссо, Гельвеция".

А. М. Муравьев: "Руссо, Вольтера, Монтескье, Мирабо…"

Братья Борисовы, Громницкий:"Вольтер, Гельвеций, Рейналь".

Якушкин: "Вольтер, Гельвеций, Гольбах…"

Барятинский же превзошел в найденных у него французских стихах самого Вольтера: француз однажды произнес: "Если бы бога не существовало, его следовало бы выдумать"; декабрист: "Даже если бы бог существовал, его следовало бы упразднить".

Меж тем Михаил Бестужев-Рюмин просит разрешения отвечать на вопросы по-французски, этот язык ему привычнее. Николай I, однако, со злорадством отказывает: ему важно подчеркнуть, что вот каковы борцы за русский народ — даже языка как следует не знают!

Позже не раз, и не только в придворных кругах, раздадутся голоса, что дворяне-смертники были не народны — просто заражены "французским духом". Даже Лев Толстой одно время потерял интерес к истории декабризма, так как решил, что все убеждения этих людей наносные, заграничные; потом, однако, великий писатель стал думать иначе.

Эти молодые офицеры, не всегда владевшие русской грамотой, хорошо знали, что было бы для России благом: свобода крестьянам, облегчение участи солдат, конституция…

Следователи же неоднократно пытались доказать, что эти люди подчинялись исключительно французскому и другим западным воздействиям; долго, но безуспешно интересовались ролью знакомого многим декабристам графа Полиньяка; пытались доискаться, отчего в числе тайных революционных шифров были строки из вольтеровского «Танкреда».

В конце концов, однако, "французскую версию" пришлось отставить.

Допрашивали, судили полгода: более ста человек, прекрасных, мыслящих, дельных молодых офицеров, приговаривают к огромным срокам каторжных работ и ссылки. Среди них Михаил Лунин, несколько Муравьевых, в том числе Никита Муравьев, недавно горячо возражавший Карамзину.

Еще нисколько сот человек разжалованы, сосланы в армию солдатами или в деревню под надзор.

Пятерым же — смертная казнь: Рылееву, Каховскому, Постелю, Сергею Муравьеву-Апостолу, Бестужеву-Рюмину.

Старый, седой Карамзин, не одобряя русской революции, вышел на площадь — увидеть ее своими глазами, точно так, как 35 лет назад наблюдал французскую революцию.

Настоящий историк, он все должен видеть сам; на площади — огорчился, простудился, началась смертельная болезнь. Скорбя о преждевременной, по его мнению, гибели молодых идеалистов, он вскоре заметит новому царю:

"Заблуждения и преступления этих молодых людей — суть заблуждения и преступления нашего века".

Историк умер в мае 1826 года, до выполнения приговора по делу декабристов: многие считали, что авторитет его не позволил бы Николаю I казнить пятерых, теперь же — некому заступиться…