Базиль Аль-Кубаиси

17 марта 1973 года Карл и Авнер принимали в номере женевского отеля «дю Миди» гостя. Гость расположился в кресле напротив них, вытянув ноги на кровать. Имя гостя было — Эфраим. Его неожиданный визит явился следствием внутренних организационных осложнений — вполне в стиле работы разведывательных служб.

После убийства аль-Шира все пятеро съехались опять во Франкфурте. Кипр они покидали порознь, разными маршрутами. Авнер полетел через Нью-Йорк, чтобы удостовериться, что с жильем для Шошаны все в порядке. Карл, как всегда, уехал последним. Он вошел в отель сразу после взрыва, чтобы убедиться, что никто из посторонних не пострадал. Действительно, никто, кроме аль-Шира не был даже задет, в том числе и молодожены из Израиля, хотя в соседнем с ними номере человека, легшего на кровать, разорвало на куски.

Они уже три недели жили во Франкфурте, но никаких новых сведений о своих «подопечных» не получали. 25 февраля, однако, Луи сообщил Авнеру, что хотел бы с ним встретиться в аэропорту во Франкфурте, где он пробудет только час.

Луи дал ему точную информацию о четверых из списка Эфраима. (После убийства Звайтера и Хамшари Авнер не видел смысла в том, чтобы придерживаться версии о своей связи с организацией Баадер-Майнхоф, которая в свое время была преподнесена Тони. Поэтому еще перед уничтожением аль-Шира он сказал Луи, что его задача — сбор сведений о лидерах палестинского террористического движения. Имен он не называл. В его обязанности входило собирать информацию, а не выдавать ее. О своей связи с Мосадом он, естественно, не упоминал. Француз, как обычно, выслушал все молча и никаких вопросов не задал.)

Сейчас, в аэропорту, Луи сообщил, что один из лидеров террористов прибудет в Париж в первых числах марта. Что касается еще троих, то он мог сообщить их адрес в Бейруте.

Имя того, кто ожидался в Париже, шло под номером пять в списке Эфраима. Это был Базиль аль-Кубаиси — «легкий», как они его обозначили. В Бейруте, напротив, находились трое «трудных» палестинские лидеры, никогда не показывающиеся в Европе под своими настоящими именами: Камаль Насер (официальный пресс-секретарь ООП), Кемаль Адван (деятель «Аль-Фатаха», ответственный за террористические акции на оккупированных Израилем территориях) и Махмуд Юсуф Наджир, известный также как Абу Юсуф (официальный представитель палестинского движения). В списке они фигурировали под номерами шесть, семь и восемь.

Информация была важной. Но Авнер не мог знать, известен ли Мосаду адрес в Бейруте. Он понимал, что ему надлежит сообщить об этом Эфраиму и получить от него разрешение на поездку в Бейрут для ликвидации «трудных». Без особого разрешения они не были вправе действовать на территориях враждебных Израилю стран.

Карл решительно высказался против того, чтобы передавать Эфраиму полученную ими информацию о бейрутских лидерах. Авнер был этим удивлен.

Осторожный Карл, имевший немалый опыт общения с людьми из Мосада, понимал, что там найдется немало агентов, которые ухватятся за эту работу. Карл утверждал, что их группа независима. В их обязанности не входит поставлять информацию Тель-Авиву. Ведь они подписали бумаги, где было сказано, что никого отношения к Мосаду не имеют. Кроме того, уверял Карл, Мосад никогда не разрешит им действовать в Бейруте, а использует их информацию для того, чтобы организовать типичную для него операцию и присвоить все заслуги себе. Так что их группе передача добытых ими сведений пользы не принесет. Да и надобности в этом нет. Деятельность группы развивается успешно. Если они ликвидируют лидеров терроризма в Европе, то те, что скрываются в Бейруте, будут вынуждены выступить открыто. Террор требует организации. Без Звайтера, Хамшари, аль-Шира и, возможно, еще двоих-троих рано или поздно, но и Адван, и Наджир, и Насер будут вынуждены приехать в Европу.

Авнер был потрясен. Он не вступил в спор с Карлом, но указал ему, что он предлагает действовать теми же методами, в которых подозревает Тель-Авив, то есть на первое место выдвигаются политические игры, захват первенства. «Но кому нужна слава? Кому так уж важно быть первым?» — спрашивал он. Они не чиновники, которые стараются взобраться повыше по ступенькам бюрократической лестницы. Они — прежде всего солдаты, участвующие в войне не на жизнь, а на смерть. Как они могут не передать Мосаду те сведения, которыми располагают?

Карл пожал плечами. Всегда лучше попридержать несколько козырей. Особенно, когда имеешь дело с множеством людей, стремящихся потеплее устроиться там, в Тель-Авиве, и отхватить лучший кусок пирога для себя.

Эти слова несколько смутили Авнера, может быть, потому что напомнили ему слова отца. Вероятно, в них содержалось зерно истины. Кроме того, не Авнеру же было наставлять Карла в вопросах патриотизма. И сможет ли он, не моргнув, утверждать, что равнодушен к славе?[51]

Но все-таки в то время полностью разделить мнение Карла Авнер не мог, хотя позднее оказалось, что Карл был прав. Во всяком случае — на девяносто пять процентов.

Авнер полетел в Женеву, оставил для Эфраима послание и через десять дней вернулся за ответом. Эфраим писал: «Ничего не предпринимайте. Держитесь! 17 марта буду в Женеве».

И вот теперь в отеле «Дю Миди» они в течение первых нескольких минут обменивались поздравлениями и любезностями, хотя Авнеру сразу показалось, что их руководитель особого восторга по поводу проделанной ими работы не выражает. Все это очень хорошо, сказал Эфраим, но времени уходит слишком много. А денег и того больше.

В Израиле, само собой разумеется, настроение приподнятое, потому что теперь террористы не могут, как прежде, свободно орудовать в мире, безнаказанно убивая пассажиров, детей и спортсменов. Им приходится быть начеку. Они знают, что в любой момент их может ждать возмездие. Это очень хорошо. Однако пока трудно определить, способствовала ли деятельность группы ослаблению терроризма в целом, как этого они все ожидали. Если судить по некоторым событиям последнего времени, то может создаться впечатление, что не только не способствовала, а даже наоборот, в какой-то степени даже активизировала ее[52].

— Впрочем, — продолжал Эфраим, — сейчас не в этом дело. Мы все еще на все сто процентов поддерживаем эту операцию, но и у нас возникают сложности. Вы не отдаете себе отчета в том, что ваше существование — факт, интригующий всех. Не только врагов — пусть это для них навсегда останется тайной, но и народ в целом. Тех, кто знает о вас, можно по пальцам пересчитать. Так что на нас начинают оказывать изнутри нешуточное давление. Нам говорят: «И это называется гласностью? Террористов убивают почти во всех странах Европы, а мы ничего не знаем?» Говорят так и начальники отделов на своих собраниях по четвергам[53]. Мы, мол, поставлены в такое положение, что обо всем узнаем только из газет. Значит ли это, что нам больше не доверяют?

— Оставьте, Эфраим, — резко сказал Карл. — Я убежден, что вы можете со всем этим справиться.

— Да, мы справляемся. Вам беспокоиться нечего, — ответил Эфраим. — Но мы просто пытаемся заглянуть в будущее. Я уже упоминал о том, что на нас оказывают давление. О методах борьбы с терроризмом думаем не только мы. Могут появиться и новые идеи, которые будут заслуживать внимания. Мы же не можем постоянно кричать: «Подождите! Воздержитесь!» Не можем мы и постоянно твердить: «В Европе у нас звезды, которым нужно дать время».

— И все же, — сказал Авнер, — к чему вы клоните?

— А вот к чему, — ответил Эфраим. — Та информация, которую вы нам передали о Бейруте, у нас уже есть. И давно. И планы у нас уже разработаны. Не только в Мосаде, но и в армии. Будет, очевидно, принято решение выступить совместно, в большом масштабе. Вам понятно? Так что этих троих мерзавцев можете из своего списка вычеркнуть. Для них вы нам более не нужны.

Авнер и Карл переглянулись и одновременно пожали плечами.

— Очень хорошо, — сказал Авнер. — Мы вам не нужны. И не надо.

Эфраим продолжал:

— Теперь расскажите мне все, что вы знаете. Не только адрес. Он нам уже известен. Изложите мне ваш план операции.

Авнер почувствовал глухое раздражение. Он опять взглянул на Карла, но тот только усмехнулся и махнул рукой, точно хотел сказать — это и есть то, о чем я тебя предупреждал. Так что теперь действуй по своему усмотрению. Он повернулся к Эфраиму.

— О каком плане вы говорите? По-вашему, мы должны выяснить все относящееся к передвижению этих троих, к их образу жизни и прочее, использовав все наши возможности. А выполнение работы будет поручено не нам?

— Работу эту сделаем мы. Понятно? — сказал Эфраим. — Вы, мальчики, не работаете больше у нас. Вы об этом не забыли?

— Прекрасно. Раз, по вашим же собственным словам, мы на вас не работаем, — ответил Авнер, — тогда и информацию собирайте сами.

Он удивился сам себе, когда произнес эти слова. Удивился, видимо, и Эфраим, но тут же спохватился и, рассмеявшись, сказал:

— Это что такое? Детский сад? Я ушам своим не верю. Независимо от того, на кого вы работаете, вы остаетесь офицерами запаса, гражданами Израиля. Я прошу вас дать мне кое-какие сведения. А вы… Вы что забыли, о чем вообще идет речь?

Подобные споры возбуждали в Авнере потребность в упрямом сопротивлении. Может быть, именно эта особенность его характера лежала в основе того упорства, с которым он в свое время успешно преодолел учебный маршрут с пятьюдесятью фунтами груза на спине, тогда как рядом с ним молодые, атлетического сложения люди падали в изнеможении.

— Мы не забыли, — сказал он. — Может быть, вы кое о чем забыли, толкуя здесь о том давлении, которое, мол, на вас оказывают, и о людях, которые выдвигают новые идеи? И все-таки, у вас что — мало работы? И вы должны непременно расширить круг своих забот? Если вы считаете нашу информацию ценной, почему не дать нам возможность сделать и всю работу?

— Послушайте, может быть, вы переутомились? — улыбнулся Эфраим, делая попытку не усугублять разногласий. — Может, вам нужен отдых? Однако на ваш вопрос я отвечу. Почему вы не можете сделать эту работу? Да потому, что мы так решили. Вы хотите, чтобы в будущем все наши решения утверждались вами? Чтобы вы оценивали, что целесообразно, а что нет? — Помолчав секунду он продолжал: — Что касается этой конкретной информации… Неужели вы думаете, что осведомители дают ее из любви к вам? Вы получаете эти сведения, потому что платите за них огромные деньги. Может быть, напомнить вам, чьи это деньги?

Определенный смысл в этих словах был. Но сказанные так, в лоб, они вызвали в Авнере еще большее желание спорить.

— О, извините, я действительно забыл, — сказал он. — Это были ваши деньги. На счету в банке их еще очень много. Почему бы вам не воспользоваться ими? Увидите, как вам удастся получить эту информацию.

Тут вмешался Карл, и это сняло напряжение.

— Послушайте, Эфраим, вы не можете не понимать, что все это значит. В этих делах многое зависит отличных взаимоотношений. Наши осведомители не знают, кто мы такие. А может быть, и не хотят знать, чтобы не рисковать заработком. Или по другим причинам. Они нам не задают вопросов. Если мы вдруг скажем им — работайте на Мосад, отправляйтесь в Ливан и действуйте там совместно с парашютистами, скорее всего они этого делать не станут. Ни за какие деньги.

— Более того, — прибавил Авнер, — они могут задуматься всерьез над тем, кто мы такие. Я не хочу и не буду рисковать.

Он хотел к этому еще добавить: я и сам не стал бы рекомендовать им связываться с вами, потому что доверять вам нельзя, но вовремя спохватился и замолчал. Некоторое время молчал и Эфраим. Он встал, подошел к окну и поглядел на мрачные здания по другую сторону Роны. Затем вновь сел в кресло.

— Занимайтесь сейчас Женевой, — сказал он. — Через несколько дней я свяжусь с вами, и мы поговорим еще.

Карл и Авнер не стали дожидаться возвращения Эфраима. Они улетели в Париж, где в это время Роберт, Ганс и Стив организовывали слежку за аль-Кубаиси. По вопросу о Бейруте они быстро пришли к соглашению. С какими бы предложениями ни явился к ним Эфраим, они не будут связывать Мосад с «Ле Груп».

Много позже Авнер понял, что в этом решении присутствовал элемент детского упрямства и мелочной обиды. Они обиделись, потому что их отодвинули в сторону.

Но все же главным в этом решении были опасения за собственную судьбу и за безопасность людей, связанных с Луи в Бейруте. Авнер и его партнеры не могли гарантировать, что в операции, планируемой не ими, не произойдет ошибок, что в ее тайну не окажутся посвященными посторонние или двойные агенты. Риск был слишком велик и непредсказуем.

Эфраим приехал в Женеву 23 марта. Он привез с собой компромиссное решение. Группа отправляется в Бейрут и все самостоятельно организует, используя свои контакты и ресурсы. Никто не станет ни опекать их, ни навязывать им свои решения. Когда все будет подготовлено, в дело вступят специальные подразделения коммандос. Это будет операция, выполняемая совместно Мосадом и израильской армией. Масштабы ее выйдут далеко за пределы ликвидации троих лидеров террористов.

После того как Эфраим изложил все детали плана, и Авнер, и Карл согласились с тем, что подобная операция не по плечу группе из пяти человек, даже поддерживаемой французскими добровольцами. Слишком широко была она задумана.

О дате начала операции Эфраим обещал сообщить им, как только она будет утверждена. Но тянуть время тоже было нельзя, потому что никто не знал, как долго пробудут в Бейруте три лидера федаинов. Предполагалось, что все произойдет около середины апреля. В связи с этим возникло еще одно затруднение. Похоже, что как раз на эти числа приходилась операция по ликвидации аль-Кубаиси в Париже.

Авнер нашел решение.

— Когда мы будем точно знать дату начала операции в Бейруте, Стив и Карл отправятся туда, — сказал он, — а Роберт, Ганс и я займемся аль-Кубаиси в Париже. Закончив свое дело, мы присоединимся к остальным в Бейруте. Так что эти несколько недель в апреле обещают быть горячими, не так ли?

Он и представления не имел в этот момент, какими трудными окажутся эти недели.

1-го апреля Эфраим сообщил, что операция назначена на 9-ое. Карл и Стив стали готовиться к встречам с членами «Ле Груп» в столице Ливана.

В этот же день Луи сообщил Авнеру новость. Человек, назначенный организацией «Черный сентябрь» новым связным с КГБ, прибудет в Афины в апреле, числа одиннадцатого. Место покойного аль-Шира теперь будет занимать палестинец Заид Мухасси, фигурирующий и под другим именем — Абу Заид. Они мало что о нем знали, но все же было известно, что он — один из организаторов террористов и до недавнего времени жил в Ливии. Карл вспомнил, что человек по имени Абу Заид стал жертвой письма-бомбы в октябре 1972 года в Триполи. Может быть, это он и есть. Ведь он мог оправиться от шока и вылечиться от ран. Но тот ли это Абу Заид, или нет, существенного значения не имело. Существенным было то, что он выполнял роль связного между федаинами и Советами. Это обнаружила «Ле Груп», державшая под наблюдением лиц из КГБ, поддерживавших контакты с аль-Широм.

Мухасси, само собой, в списке Эфраима не было. Карл считал, что вопрос решается однозначно.

— Его нет в списке, значит, мы им не занимаемся, — сказал он. — Кто он и что делает, — все это для нас имеет только чисто академический интерес. Да и вообще, что можно успеть между Кубаиси и Бейрутом? У нас и так дел полно.

Авнер думал иначе.

— Его нет в списке. Это так, — сказал он Карлу. — Поверь мне, я вовсе не из тех, кто высматривает, кого бы еще выловить, только ради того, чтобы обеспечить всех нас работой. Это было бы чистым безумием.

— И кроме того, вообще неправильно, — вставил Ганс.

— Я согласен, — сказал Авнер. — Но подумайте вот о чем: почему аль-Шир в списке был? Может быть, Эфраиму не нравился цвет его глаз? Он был внесен в этот список только по одной причине. Аль-Шир играл роль в пьесе, разыгрываемой Советским Союзом на главной своей сценической площадке, то есть на Кипре. Так ведь? Сейчас появился новый посредник — Мухасси. Как мы на это реагируем? Выходит — если аль-Шир организовывает диверсию в Хайфе, мы это пресекаем. Если это делает Мухасси — не тронь его пальцем. Так? Аль-Ширу мы этого делать не позволим, а Мухасси — пожалуйста! Этот наш список не более чем лист бумаги. Какие-то имена были внесены в него по вполне определенным причинам. Чем же мы будем руководствоваться — бумагой или здравым смыслом? Сами подумайте.

Авнер был прав. Его рассуждения находились в полном согласии с израильской традицией. Везде — в кибуце, в армии, в Мосаде — действовал один и тот же ведущий принцип — каждый должен думать самостоятельно. Не следовать слепо правилам. Не бояться проявить инициативу. Думать! Это не давало права не подчиняться приказам или небрежно относиться к своим обязанностям. Это означало лишь одно. Предписываемые правила — это еще не все. Они продиктованы определенными соображениями. Вдумайтесь — что это были за соображения? Если вы обнаружите противоречие между буквой закона и его смыслом, действуйте в соответствии со смыслом! Вы — мыслящий человек, а не машина.

В жизни, однако, все это было не так просто.

— Перед тем как ты примешь решение, — сказал Карл Авнеру, — подумай еще вот о чем — если с делом Мухасси ты справишься, — ты герой. Если ты вовсе не будешь им заниматься — ты все еще герой. А вот если тебя постигнет неудача — ты просто неуч.

— Два к одному в пользу того, что героем можно быть и ничего не делая, — прибавил Ганс.

Это замечание сильно подействовало на Стива. Он тут же поддержал Авнера.

— То, что вы оба говорите, — обратился он к Гансу и Карлу, — кажется мне отвратительным. Это случается со всеми, кому исполняется сорок? Вы думаете только о том, как бы себя обезопасить.

На Карла и Ганса этот аргумент оказал действие. Они сняли свои возражения. На самом деле им этого как раз и хотелось. Карл пытался внести еще одно предложение: они должны поставить в известность Эфраима, так как основным элементом нарушения дисциплины оставался тот факт, что Мухасси не было в предложенном им списке. Но и от этого пришлось отказаться за недостатком времени. Две поездки в Женеву к заветному сейфу, где они оставляли друг другу почту, заняли бы пять-шесть дней.

— Мы сделаем так, — решил Авнер. — Карл и Стив завтра же отправляются в Бейрут. Ганс, Роберт и я постараемся покончить с аль-Кубаиси до шестого числа. Я сразу же после этого присоединяюсь к Карлу и Стиву, а Роберт и Ганс летят в Афины, чтобы выследить Мухасси. Им потребуется на это, я думаю, не больше одного дня. После этого они присоединятся к нам в Бейруте. Девятого, после операции в Бейруте мы отправляемся в Афины. Те из нас, кто нужен будет для выполнения задания.

Много позднее, оглядываясь назад и вспоминая все, что происходило в апреле 1973 года, Авнер не мог не признаться, что существовали и некоторые мотивы второстепенного значения, которые заставили его провести три крупные операции в трех разных городах на протяжении всего нескольких дней.

Реакция Эфраима в Женеве на их деятельность обескуражила его. Эфраим не сказал напрямую: «Почему вы работаете, друзья, так медленно?» Он не сказал и чего-нибудь вроде: «не думаете ли вы, что отправились на увеселительную прогулку?» Но Эфраим тем не менее не выразил никакого восторга, даже энтузиазма не выказал. Они, разумеется, и не ожидали, что их руководитель станет превозносить их героизм, только потому что они выполнили опасное задание. Половина людей в стране выполняют опасные задания. В конце концов, опасно было даже просто быть израильским гражданином. И все же поведение Эфраима испугало Авнера. Он подумал, что оно могло свидетельствовать о перемене настроений в Тель-Авиве. Кто-то там, в бюрократических кругах — Мосада ли, кабинета ли министров, — кто знает, где именно? — стал задавать вопросы. Почему мы это делаем? Зачем мы послали пять человек на шесть месяцев в путешествие вокруг света и истратили на это кучу денег? Для того, чтобы убрать трех террористов? Но ведь это попросту глупо.

А раз так, никогда «екке» Авнеру не стать героем. Наоборот.

Его имя будут всегда ассоциировать с неудавшейся миссией, которую пришлось отменить, потому что она оказалась бессмысленной. Люди смогут говорить о нем и так: «Вы имеете в виду этого парня, который устроил охоту на диких гусей, а ее пришлось прекратить, потому что стало ясно, что отряд коммандос то же самое проделает в Бейруте часов за пять. А стоить это будет вдвое дешевле. И без особой суеты».

Может быть, Эфраим именно это хотел дать ему понять в Женеве. «Наддай! Шевелись живее! Если не можешь, мы вынуждены будем отказаться от этого предприятия».

Карл догадывался о том, что происходит в душе Авнера. После того, как они приняли решение взяться за все три операции, он, когда они остались вдвоем, сказал:

— Вероятно ты прав, и мы это сделаем, но запомни — никогда не поддавайся давлению. В случае неудачи, никто никогда не признается, что оказывал на тебя давление. Скажут примерно так: «Да что вы? Мы и слова ему не сказали».

На этот раз группой, которую назначил Луи для наблюдения, руководила молодая женщина, ровесница Авнера. В первый раз он видел женщину в такой роли. Обычно женщины выполняли более простые обязанности — наблюдателей, экономок или соблазнительниц. Ему было известно, что женщины очень много делали на всех этапах сбора разведывательных данных. Не только в Израиле, но и среди террористов. Некоторые из них были широко известны. Например, Лейла Халед, Рима Аисса Тэннос и Тереза Халеш[54]. Но до настоящего времени Авнеру не приходилось работать с женщинами, занимающими более высокое положение.

Кэти великолепно справлялась со своими обязанностями. Стройная, с темными глазами и короткими темными волосами, она могла бы быть и внешне привлекательной, если бы не прикладывала столько усилий, чтобы выглядеть безвкусно и дурно одетой. Она явно получила хорошее образование, прекрасно владела французским и английским языками. Такое образование было обычным для женщин среднего класса в Квебеке. Авнер догадывался, что она была родом оттуда. По-видимому, Кэти, как и большинство ее сверстников по франко-канадскому университету, в шестидесятых годах примыкала к ФОКу — Фронту Освобождения Квебека. Может быть, сначала она была просто сочувствующей. Но постепенно, как Тони и Луи, отошла от политических дискуссий и дебатов.

Авнера занимал вопрос, были ли у Кэти какие-нибудь политические симпатии, или она действительно с этим покончила?

Почему Кэти занималась таким делом? Относительно мужчин у Авнера подобный вопрос бы не возник. Мужчины должны были зарабатывать на жизнь и вообще что-то делать. Это подчас и приводило к тому, что на свете появлялись самые странные профессии. Ведь и сам он стал агентом в общем по случайному стечению обстоятельств. Но женщина на подобной работе — это могло означать одно: сознательный выбор. Почему? У Авнера не было возможности разгадать эту загадку.

Кэти работала быстро, была надежным и вежливым помощником, часто смеялась, была на дружеской ноге с людьми из подполья. У нее была странная манера отвешивать поклон при рукопожатии, короткий и неловкий. Этим она напоминала какого-нибудь прусского офицера старой школы. Кэти разделяла смутную неприязнь, которую «папа?» испытывал к англичанам. Это выражалось в коротких репликах и случайных замечаниях. Трудно было не заметить насмешливого выражения ее лица, когда речь заходила о Джоффри Джексоне, британском после в Уругвае, которого местная террористическая группа «Тупаранос» держала заложником в течение восьми месяцев в так называемой народной тюрьме.

Похоже было на то, что Кэти испытывала некоторую симпатию ко всем патриотам вообще, то есть к людям, которые вели освободительную борьбу. Даже если они были по разные стороны баррикад, как, например, палестинцы и израильтяне. Ко всем прочим представителям человечества она ничего, кроме презрения не испытывала и называла их обычно ослами. Больше Авнеру ничего о ней узнать не удалось.

— За ним следить не трудно, — говорила Кэти Авнеру об аль-Кубаиси. — Он всегда около десяти часов проходит по рю Ройяль. В это время «ослов» там бывает очень немного.

Доктор Базиль аль-Кубаиси и в самом деле отличался постоянством в своих привычках. Профессор юриспруденции из Ирака, в свое время прочитавший курс лекций в Американском университете в Бейруте и, по данным Мосада, ставший с весны 1973 года энергичным организатором снабжения оружием Народного Фронта[55], он сам очень облегчил работу «Ле Груп». Прилетев впервые в Париж 9 марта, он затеял разговор с хорошенькой служащей аэропорта.

— Вы понимаете, я не принадлежу к числу богатых арабов, — сказал аль-Кубаиси девушке. — Я — обыкновенный турист, и мне нужен недорогой отель.

А девушка, между прочим, к своему скромному ежемесячному доходу прибавляла еще кое-какие суммы, получаемые от «папа?». Она рекомендовала аль-Кубаиси несколько недорогих отелей в центре Парижа (не имея представления о том, кто он такой) и, как обычно, сообщила о происшествии связному «Ле Груп». Простая проверка этих отелей позволила установить местопребывание аль-Кубаиси. Бригада Кэти могла начать за ним следить.

Отель, в котором поселился аль-Кубаиси, находился на рю де л’Аркад, узкой улице восемнадцатого арондисмана. Рю де л’Аркад связывает бульвар Малешерб с бульваром Осман и находится более чем в одной минуте ходьбы от начала рю Ройяль, где стоит одна из самых замечательных церквей Парижа — Мадлен. В этом месте сходятся несколько улиц, образуя букву «Y»: рю Ройяль (нижний отросток буквы) ведет к площади Конкорд, бульвар Малешерб (левое ответвление буквы) — к церкви св. Августина, не уступающей по красоте церкви Мадлен, и правое ответвление — бульвар Мадлен — доходит до здания Парижской оперы.

Аль-Кубаиси все свое время проводил либо в бистро, либо в уличных кафе на Левом или Правом берегах. Со своими осведомителями он встречался обычно утром на бульваре Сент-Жермен или прилегающих к нему улицах. По вечерам его излюбленным местом встреч была рю дю Фобур на Монмартре или Елисейские Поля. После вечерних свиданий на Монмартре он возвращался домой по Итальянскому бульвару и бульвару Капуцинов, мимо Оперы. (Этот маршрут почти точно проходил мимо парадных дверей дома, в котором в то время жили Роберт, Авнер и Ганс.) Если последнее из его свиданий было назначено на Елисейских Полях, он шел к своему отелю либо по авеню де Мариньи мимо Елисейского дворца и направо по рю дю Фобур Сент-Оноре или по авеню Габриэль. При этом его путь проходил мимо американского посольства и элегантного отеля «Криллон» к площади Конкорд.

Так или иначе, но в конечном счете он попадал на рю Ройяль недалеко от знаменитого на весь мир ресторана «Максим». Оттуда, миновав величественную церковь Мадлен, он через пять минут попадал в свой отель.

Вечером, 6 апреля доктор Базиль аль-Кубаиси выбрал второй маршрут.

Как человек осторожный, а может быть, и почуявший опасность, аль-Кубаиси время от времени оглядывался по сторонам, точно подозревая, что за ним следят. Вряд ли, однако, он обратил внимание в потоке парижского транспорта на две машины, которые все время курсировали мимо него туда и обратно, пока он шел по Елисейским Полям. На авеню Габриэль наблюдатели из группы Кэти закончили свою работу. Дальнейший маршрут аль-Кубаиси был им уже знаком.

Авнер, Роберт и Ганс дожидались телефонного звонка в своей квартире — неподалеку от бульвара Капуцинов, как раз у начала правого ответвления улиц, образующих букву «Y». Они ждали момента, когда аль-Кубаиси начнет приближаться к рю Ройяль. По плану они собирались встретить его у церкви Мадлен, в месте, где сходились все улицы и следовать за ним пешком по бульвару Малешерб к отелю.

Телефонный звонок раздался в самом начале одиннадцатого.

В этот момент аль-Кубаиси под непосредственным наблюдением не находился. Он шел по тихой авеню Габриэль и единственно, кто мог его видеть, это парижские полицейские, охраняющие американское посольство. Именно поэтому, вероятно, он и выбирал этот путь. Кто мог осмелиться напасть на него на виду у хорошо вооруженных полицейских? Да и после этого места он чувствовал себя уверенно в густой толпе прохожих. И только здесь, на коротком участке своего пути вниз по рю Ройяль до отеля, он шел в одиночестве.

Первая из машин Кэти, объехав обелиск на площади Конкорд, обнаружила, что аль-Кубаиси уже шагает вверх по рю Ройяль. Эта машина не остановилась и даже не замедлила ход. Доехав до начала широкой и элегантной торговой улицы, она свернула направо на бульвар Мадлен, один только раз сверкнув фарами, чтобы подать сигнал Авнеру и его партнерам, которые быстрым шагом двигались в противоположном направлении.

Вторая машина, в которой рядом с водителем сидела сама Кэти, следовала за аль-Кубаиси и догнала его в тот момент, когда он вплотную приблизился к началу рю Ройяль. Эта машина направо не свернула. Она объехала церковь Мадлен и остановилась с не выключенным мотором и погашенными фарами поодаль, у боковой ее стены, на углу небольшой улицы Шово-Лагард перед зданием с вывеской «Гаражи и стоянки машин в Париже».

Авнер и Ганс пересекали рю Ройяль у ее начала, от правого отростка буквы «Y» до левого, как раз в тот момент, когда аль-Кубаиси проходил через бульвар Малешерб, примерно в ста метрах от них.

Роберт следовал за Авнером на расстоянии в пятьдесят-шестьдесят шагов. Аль-Кубаиси шел быстро, и догнать его можно было лишь пробежав один-два квартала. Если же он успеет пройти эти один-два квартала, то преследовать его дальше будет нельзя — между третьим и четвертым кварталами отсюда находился его отель.

В это время на широком бульваре Малешерб почти не было ни прохожих, ни машин. По взгляду, который аль-Кубаиси кинул через плечо, когда перешел дорогу, стало казаться, что он по-настоящему боится. Если он бросится бежать, они могут и не догнать его. Еще один короткий квартал до рю де л’Аркад — и он повернет направо; затем еще более короткий кусок пути к Пассажу Мадлен, а оттуда ему останется всего полтора квартала до отеля. Так что, если аль-Кубаиси перейдет дорогу у светофора около улицы Шово-Лагард, он, по всей вероятности, от них ускользнет. Авнер и Ганс пробовали сначала ускорить шаг. Но сделать это, не выдавая своих намерений, было трудно. Если аль-Кубаиси не побежит до того момента, как расстояние между ними сократится вдвое, он пропал. Но в этот момент руководитель Народного Фронта уже понял, что его преследуют. Он ускорил шаг и начал оглядываться на Авнера и Ганса. Вся надежда Авнера была на то, что аль-Кубаиси окажется человеком мужественным и с крепкими нервами.

К несчастью для себя, аль-Кубаиси именно таким и был. Он не бросился бежать, пока не повернул на рю де л’Аркад. Все еще спокойно, он прошел мимо цветочного магазина, элегантного ларька с сигарами «Лотос» и небольшого отеля Пейфера на углу Пассаж Мадлен, и только тут, оглянувшись еще раз, он все же ускорил шаг, а Авнер и Ганс, уже не заботясь о том, как это выглядит, почти бежали за ним, сократив расстояние между собой и преследуемым примерно до тридцати метров. Роберт шел несколько медленнее по другой стороне узкой улицы, так что Авнер и Ганс могли сосредоточиться только на аль-Кубаиси, понимая, что Роберт прикрывает их.

И все-таки они упустили бы его, если бы он не остановился на красный свет на углу рю Шово-Лагард. Это было странным для человека, который спасается от преследователей. К тому же и движения не было. Однако аль-Кубаиси стоял, не двигаясь, у большой аптеки «Фармаси де ла Мадлен» и смотрел на красный сигнал светофора. Авнер и Ганс обошли его с двух сторон и ступили на мостовую. Они хотели быть уверенными на сто процентов в том, что человек, которого они преследовали, был именно тем, кто им нужен. Кроме того, им обоим претило стрелять в спину[56].

Авнер посмотрел наверх, желая убедиться, что из окон никто за ними не наблюдает, и с удовлетворением отметил, что над ними находились какие-то навесы, загораживающие верхние окна. Оставались, правда, еще окна в домах на противоположной стороне улицы, но все же шансы не быть узнанными удвоились.

Как всегда, риск нулевым не был. Не могло существовать нулевого риска, если вы собираетесь застрелить человека на улице.

— Пора, — сказал на иврите Ганс.

Секунду спустя оба повернулись лицом к аль-Кубаиси. Правая рука откидывает назад полу куртки, левая изгибается дугой, готовая оттянуть назад затвор «беретты». Аль-Кубаиси смотрел на них расширенными от ужаса глазами и твердил: «Ла! Ла! Ла!», повторив затем арабское слово по-английски: «Нет! Нет! Нет!»

Когда Авнер и Ганс его обходили, он, видимо, уже шагнул на проезжую часть улицы. Теперь, пятясь назад, он неожиданно для себя уперся каблуками о край тротуара и, потеряв равновесие, стал падать на спину, размахивая руками. У Авнера тут же мелькнула мысль, что, промахнувшись, они разобьют стекло в витрине аптеки. Поэтому он быстро скорректировал угол наклона пистолета и угол падения аль-Кубаиси. Первые две обоймы он выпустил еще до того, как террорист упал. Затем опять дважды нажал курок. И еще раз дважды. Он почти не сознавал, что Ганс стреляет в одном с ним ритме, но краем глаза заметил, что Роберт стоит у машины на другой стороне улицы и ждет их.

Аль-Кубаиси упал так, что тело его оказалось лежащим на тротуаре, а ноги свисали на проезжую часть. Голова почти касалась столба, на котором был укреплен светофор. Он не издал ни одного звука, только плечи его судорожно вздрагивали. Вдруг, точно собираясь встать, он подтянул колени к груди и перевернулся на бок. Авнер хотел выстрелить еще раз, но тут аль-Кубаиси издал несколько коротких, прерывистых, резких звуков как будто собирался откашляться. Через секунду его тело обмякло. Человек, которого на следующий день парижская пресса называла странствующим представителем доктора Жоржа Хабаша, был мертв[57].

Первое, что бросилось в глаза Авнеру, был огонек сигареты в темноте парадной в доме, напротив. Там кто-то стоял — то ли один, то ли двое мужчин и девушка. Свидетели!

Не произнеся ни слова, Авнер двинулся по улице Шово-Лагард по направлению к площади Мадлен. Роберт тоже завернул за угол. Авнер знал, что он пойдет теперь по направлению к Мадлен тем же путем, каким пришел сюда, но не мимо трупа аль-Кубаиси. Ганс шел следом за ним. Оставалось только надеяться, что свидетели догонять их не будут[58]. Кэти на своей машине всех троих подобрала на площади Мадлен перед входом в элегантный ресторан «Каспийская икра» и отвезла домой. Оттуда, собрав вещи, они поехали в аэропорт. На следующий день Ганс и Роберт были в Афинах, а Авнер в Бейруте.

События развивались с такой быстротой, что думать было некогда. Позднее, осмысливая все происшедшее, Авнер рассудил, что в этом промежутке времени между 1-м и 15-м апреля 1973 года, будь у него возможность все как следует обдумать, он многого бы не стал делать. Или во всяком случае сделал бы по-другому. Он был бы более осторожным. Прежде всего он не пошел бы на организацию акции в центре Парижа посреди улицы силами троих человек, имеющих в своем распоряжении всего лишь несколько машин, запаркованных в одном квартале от места происшествия. И он, разумеется, никому бы не разрешил покинуть Париж в ту же ночь. Явиться тотчас после убийства в аэропорт, наводненный полицейскими, было беспредельной наглостью.

С другой стороны — как знать? — их могли задержать и после того как все меры предосторожности были приняты. Возможно, секрет успеха в том и состоял, чтобы делать свое дело, не слишком раздумывая. Если тебе при этом сопутствует успех, все выглядит замечательно и вполне профессионально.