Бейрут и Афины

Рейд на Бейрут считается блестящей операцией, проведенной на высоком профессиональном уровне. Так во всяком случае ее расценивали впоследствии. В воскресенье, 8 апреля 1973 года такого единодушия на этот счет не существовало.

Карл и Стив приехали в Бейрут за два дня до Авнера. Карл жил в отеле «Атланта», имея паспорт на имя англичанина Эндрю Мэси. К счастью, Авнеру удалось это имя запомнить, иначе ему пришлось бы сидеть в холле «Сэндс-отеля» полдня, дожидаясь Стива. Имя, которое теперь носил Стив, полностью вылетело у него из головы. Несмотря на то что Ганс старался изо всех сил и даже зарифмовал его: Джильберт Римберт, бельгиец. Его африкаанский акцент мог сойти за фламандский, во всяком случае в Ливане.

Свое собственное имя Авнер запомнил без труда — Гельмут Дейстрих, немецкий бизнесмен. Он не заезжал в отель, а прямо направился на квартиру, приготовленную Луи.

Роберт и Ганс прибыли из Афин через Рим днем позднее. Роберт тоже выдавал себя за бельгийца — Шарля Буссара. Ганс предпочитал немецкое имя — Дитер фон Альтнодер. Оба они присоединились к Стиву в «Сэндс-отеле»[59].

В 1973 году Бейрут еще не был тем разоренным, сожженным, раздираемым на части городом, каким он стал два года спустя, когда началась ливанская гражданская война между мусульманами и христианами. В апреле 1973 года в Бейруте были многоэтажные жилые дома, казино и ночные клубы, элегантные магазины и красивые, хорошо одетые женщины. Бейрут в то время был единственным средиземноморским городом, который нравился Авнеру. Он с удовольствием вспоминал великолепные пляжи или «Аден-Рок Клаб» в западном Бейруте, куда можно было легко попасть, имея при себе американскую кредитную банковскую карточку «Америкен экспресс». Скромные развлечения Авнер мог себе позволить. Он не пил и не играл. Ему нравилось сидеть на пляже в шезлонге под солнечными лучами, наблюдать за девушками и прихлебывать из высокого бокала кока-колу со льдом.

Вместо всего этого Авнер и его партнеры использовали свои кредитные карточки для того, чтобы взять напрокат три белых «бьюика», «стэйшн вэгон плимут», «вальянт» и «рено-16». Посадив за руль местных сотрудников «Ле Груп», они обследовали в воскресенье и частично в понедельник шесть интересовавших их районов города. Два — в самом Бейруте, три — на окраинах и один в пятидесяти километрах к югу от Бейрута, недалеко от прибрежного городка под названием Сидон. Здесь, а также в трех районах в непосредственной близости от Бейрута находились лагеря партизан и базы снабжения со складами оружия, гаражами, помещениями для лодок. Здесь же хранилась их документация и отчеты. В одном из двух районов в самом Бейруте находился штаб ООП. Во втором — в четырехэтажном доме жили Камаль Насер, Махмуд Юсуф Наджер и Кемаль Адван.

Кое-что по планированию, подготовке и слежке было уже проделано местными агентами Мосада. Предполагалось, что они останутся в Бейруте и после операции. На долю Авнера и его партнеров пришлась та часть работы, которую агенты Мосада по соображениям безопасности выполнить не могли, то есть им надлежало обеспечить необходимое количество машин, которые после рейда будут брошены, и отработать маршруты для всех, кто будет участвовать в операции.

Предполагалось также использовать и некоторых членов «Ле Груп», хотя Луи согласился на это с большим трудом. Это было с его стороны уступкой, очень, правда, хорошо оплаченной. Авнер заверил его, что сотрудники «Ле Груп» не будут иметь непосредственных контактов ни с Мосадом, ни с отрядом коммандос. Единственное, что от них требовалось, — это в определенных частях города увеличить поток движения, следуя в частных машинах за машинами израильтян, а это практически ничем не угрожало «Ле Груп»[60].

После полуночи восемь машин были запаркованы у пляжа в Рамлет-эль-Бейда. Это было пустынное место, но несколько машин американских марок не могло вызвать никаких подозрений. Жители Бейрута, как и везде на Ближнем Востоке, ложились спать рано. Но все они привыкли к тому, что туристы гуляют допоздна.

Ночь была безлунной, и море казалось совсем черным. В час ночи Стив заметил светящуюся в темноте точку. Это был сигнал, и Стив несколько раз включил и выключил фары своей машины. Световой сигнал пропал. Через несколько минут из черной тьмы волн показалась группа подводников. Они бесшумно вышли на берег. Оружие и гражданскую одежду они несли с собой в водонепроницаемых мешках.

Сорок человек из отряда коммандос втиснулись в восемь машин. Стив впоследствии говорил, что именно это было технически самым трудным делом. Затем, разделившись на две группы, они направились к центру Бейрута. Карл и Роберт сопровождали группу, которая направлялась к штабу ООП. Авнер, Стив и Ганс провожали свою группу к жилому комплексу, где находились лидеры террористов. Наступление на остальные четыре района велось из других исходных пунктов.

Трое вооруженных, но ничего не подозревающих палестинских часовых у здания на улице Эль-Хартум были убиты мгновенно, как только машины остановились. Израильтяне пустили в ход ножи и пистолеты, чтобы не разбудить обитателей соседних домов. Коммандос устремились вверх по лестницам. Авнер, Ганс и Стив остались у машин. На этой стадии операции они могли только помешать.

Камаль Насер, палестинец-христианин сорока четырех лет жил в квартире на четвертом этаже один — он был холост. Интеллектуал, он получил степень доктора политических наук в Бейрутском университете. В 1969 году Насер стал главой отдела общественных отношений «Аль-Фатаха», годом позднее — официальным пресс-секретарем ООП. Насер сохранил свое положение, несмотря на разногласия с Арафатом, который считал его позицию слишком агрессивной. Когда коммандос ворвались в его квартиру, он сидел за обеденным столом около пишущей машинки. В ту же секунду фосфоресцирующие пули изрешетили его тело и подожгли кушетку за его спиной.

Кемаль Адван, живущий на втором этаже, тоже сидел за письменным столом в момент, когда в его квартиру ворвались коммандос. Адван был хорошим организатором и способствовал открытию отделения «Аль-Фатаха» в Кувейте. Инженер по образованию, в 1973 году он руководил всеми диверсиями на оккупированных Израилем территориях. Возможно, что именно успешность этих диверсий стимулировала решение Израиля об организации рейда на Бейрут. У Адвана была жена и двое маленьких детей. В отличие от Насера он был вооружен. Рядом с ним лежал автомат Калашникова, из которого ему удалось даже выстрелить, прежде чем он был убит.

Махмуд Юсуф Наджир, известный под именем Абу Юсуф, представлял в «Аль-Фатахе» «Черный сентябрь». В качестве главы военно-политического отдела ООП он в то время был третьим человеком в палестинской организации[61]. В верхах этой организации шла непрерывная борьба за власть.

Абу Юсуф жил на четвертом этаже с женой и пятнадцатилетним сыном. Впоследствии коммандос уверяли Авнера, что мальчик ранен не был. Правда, по некоторым другим данным, он был убит. О жене и говорить нечего. Она пыталась заслонить мужа своим телом и погибла, так же, как и он, под градом пуль.

Какая-то женщина из соседней квартиры имела неосторожность приоткрыть дверь на лестницу — и немедленно за это поплатилась жизнью. Она была лишь случайным свидетелем налета отряда коммандос на палестинских главарей. Никаких оснований предполагать, что она имела к ним хоть какое-нибудь отношение, не было.

В штабе ООП и четырех других пунктах вспыхнули короткие бои между палестинцами и израильтянами. Несмотря на численное превосходство, палестинцы не могли противостоять отрядам коммандос. Они были застигнуты врасплох. Кроме того, израильтяне были гораздо лучше обучены. Оба эти фактора всегда оказываются решающими в короткой внезапной схватке и теряют свое значение только в процессе затянувшейся войны. Во всех четырех пунктах столкновения закончились полной победой израильтян. Более сотни палестинцев погибли в течение двух часов[62]. Потери израильтян были равны одному убитому и двум-трем раненым. Их подобрал прибывший вскоре геликоптер.

Ливанские власти были прекрасно осведомлены о том, что в городе идут бои. Как только началась операция, израильтяне позвонили из уличных телефонов-автоматов в разных частях города и сообщили, что в нескольких районах Бейрута началась перестрелка между враждующими группировками палестинцев. Полиция Бейрута, естественно, и не пыталась вмешаться в это дело. На это израильтяне и рассчитывали[63].

Все было кончено к половине четвертого ночи. Взятые напрокат машины были аккуратно поставлены на прежнее место на берегу. По свидетельству Стива, ни одна из них не пострадала. Разве что где-нибудь можно было обнаружить вмятину.

И отряды коммандос, и Авнер со своей группой покинули Бейрут морем. Но ни Авнер и его партнеры, ни двое помощников из группы Луи не высадились на израильском берегу. Их доставили лодкой на рыбачью шхуну, стоявшую на якоре в 400–500 метрах от берега. Шхуна была зафрахтована «Ле Груп» и на рассвете прибыла на Кипр.

На Кипре было неспокойно. По случайному совпадению федаины на это же число (9 апреля) запланировали свой рейд — нападение на резиденцию израильского посла и одновременно на самолет авиакомпании «Эль-Ал» в Никозии. Рейд оказался неудачным. Трое палестинцев ранили полицейского-киприота в доме посла. В аэропорту израильский охранник застрелил одного из нападавших и ранил двух других. Убитый принадлежал к Национальной Арабской организации молодежи, так называемой «Группе раскольников», руководимой Абу Нидалом. Террористы пытались захватить лайнер «Эль-Ала», выехав на двух машинах («лендровер» и японской «компакт») на летную полосу. Никто — ни пассажиры, ни самолет — не пострадали. Как шутя заметил Карл, не по их вине.

Что касается израильского посла Рахамима Тимора, то он со всей своей семьей покинул посольство за несколько минут до атаки федаинов. Ранив полицейского-киприота, федаины заложили в нижнем (цокольном) этаже здания взрывчатку. Взрыв был такой силы, что все стекла в окнах домов по улице Флорини в центре Никозии на расстоянии пятисот метров от дома посла были выбиты[64]. Если бы Тимор и его семья находились в доме, на первом этаже, на что палестинцы и рассчитывали, они бы наверняка погибли.

Все эти события только укрепили решимость Авнера поторопиться с планом по ликвидации Заида Мухасси в Афинах, независимо от того, есть он в списке или нет.

Однако, эта их операция чуть было не закончилась катастрофой.

В ретроспективе Авнеру представилось, что основной его ошибкой было то, что опять, как тогда в Париже, он разделил свою группу. В Париже, правда, они прекрасно втроем справились с аль-Кубаиси. И Авнеру казалось, что он, Роберт и Ганс так же сумеют справиться и с Мухасси в Афинах. Стив попытается за это время разузнать что-нибудь новое, может быть, даже об Али Хасане Саламэ, который значился в списке Эфраима под номером один.

Карл тем временем должен был заняться запасными квартирами и банковскими счетами. Это обеспечило бы всем им возможность в короткий срок перебазироваться в любую европейскую страну, если, скажем, кто-либо из тех, за кем они охотились, к этому времени там окажется. Теперь они взяли такой темп, что — как знать, может быть, и в самом деле им удастся добраться до всех террористов в их списке?

Следовало признать, что осведомители из «Ле Груп» действовали безукоризненно. Везде — в Риме, Никозии, Бейруте и дважды в Париже. Информация, которую поставлял Луи, всегда была точной. Он ошибся только один раз. Никто из обычных осведомителей Мосада не мог похвастаться таким впечатляющим перечнем переданных сведений. Наблюдатели Луи действовали профессионально, квартиры, которые они находили, были надежны, однако документам, предложенным Луи, Ганс предпочитал свои. Что касается доставки оружия и взрывчатки, а также изъятия пистолетов, которыми они пользовались во время акций, то здесь все было сделано так, что комар носа не подточит. Они уже дважды обращались к Луи с подобными просьбами.

Различные террористические группы в течение последних трех-четырех лет успешно действовали в Европе именно потому, что пользовались услугами такой превосходной организации. Можно было только удивляться, что они не достигли большего.

В Афинах команде Авнера пришлось рассчитывать на поддержку Луи чуть больше, чем обычно. Роберт не успел на этот раз побывать в Бельгии и им пришлось прибегнуть к помощи человека, рекомендованного Луи. Роберт считал, что элемент риска в этом был. Террористы пугающе часто гибли во время своих же взрывов, но не редко им все же и удавались их акции. Так или иначе, но делать все равно было нечего, и Авнер решил рискнуть.

Луи информировал Авнера, что рекомендованный им человек в Афинах несколько раз снабжал взрывчаткой террористов из банды Баадер-Майнхоф.

В Афины группа прибыла в среду, 11 апреля и, как это уже ими практиковалось, воспользовалась квартирами и услугами наблюдателей Луи.

Свою первую ночь они провели в доме, уже занятом арабскими террористами, которые приняли Авнера и его товарищей за террористов из немецкой подпольной группы «Красная армия». Арабы, не смущаясь их присутствием, свободно обсуждали свои дела. Причин для такой свободы было две. Во-первых, они предполагали, что рядом с ними их идеологические единомышленники. И во-вторых, не подозревали, что эти «немецкие террористы» понимают арабскую речь. Арабы обсуждали рейд Израиля на Бейрут, казались встревоженными и собирались на время укрыться в Каире или Багдаде. Сомнений в необходимости контртеррора у Авнера, как известно, не было. Но то, что он здесь услышал, укрепило его уверенность в том, что они — он и его группа — борются за правое дело. Террористы бегут. И этому в немалой мере способствовал он и его партнеры.

На следующий день они переехали в другую квартиру, которую обслуживала девушка гречанка, знавшая по-английски всего несколько слов. Девушка оказалась хорошей кулинаркой и приготовила Авнеру и Гансу прекрасный обед. Роберт в это время был у своего коллеги — местного специалиста по взрывчатым веществам. Они еще не покончили с обедом, как позвонил человек Луи, дежуривший у отеля «Аристид» на улице Сократа.

Было примерно начало седьмого. Заид Мухасси только что покинул отель: его увез черный «мерседес», принадлежащий резиденту КГБ[65]. В это время появился еще один из служащих Луи и привез им «беретты», которые они просили. Авнер и Ганс быстро выбрали два револьвера для себя и один для Роберта. Затем они сели в зеленый «шевроле» своей хозяйки, и она повезла их на свидание с Робертом. Ехать пришлось долго. От улицы Имитон, где они жили, до угла Триус Сентембриу и Омониа им пришлось пересечь чуть ли не весь город. Посадив Роберта с его сумкой в машину, они поехали на вторую квартиру, расположенную неподалеку от кладбища. У Ганса это соседство вызывало шуточки типа: «Хорошо, по крайней мере, далеко идти не придется». На углу улицы Омониа гречанка вышла из машины и вернулась домой на метро. За руль сел Авнер и попытался выбраться из пробки на площади Омониа — афинской Пикадилли.

Пожилой грек — сотрудник «Ле Груп», который вез Роберта в своей машине, — поменялся местами с Гансом и сел рядом с Авнером. За несколько минут грек и Авнер в одной машине, Ганс и Роберт — в другой доехали до улицы Сократа, где находился отель «Аристид». Обе машины остановились у отеля в начале девятого. Служащий «Ле Груп», Роберт и Ганс вошли в холл. Авнер остался на улице.

В машине Роберт переложил часть содержимого своей сумки в маленький чемоданчик. Сделать это в присутствии постороннего он не мог. Они всегда твердо придерживались правила: не посвящать никого в свои дела. Во-первых, это служило некоторой гарантией личной безопасности, а во-вторых, в случае неудачи ограждало их помощников от обвинений в соучастии в убийстве.

За исключением человека, который в Афинах снабдил Роберта взрывчаткой, все остальные участники операции предполагали, что они помогают Авнеру и его партнерам кого-то выслеживать. Впрочем, ничего удивительного в этом не было — практически их работа сводилась к изучению маршрута указанного им человека и помощи в установке скрытых микрофонов в комнате или квартире.

Служащий «Ле Груп», ехавший с Авнером, за вполне скромное вознаграждение нанял в отеле «Аристид» носильщика, который должен был, пользуясь служебной тележкой, доставить на пятый этаж, где жил Мухасси, маленький чемодан, а затем открыть своим ключом дверь его номера. Чей номер он открывал, грек не знал. Чем будут заниматься там эти двое иностранцев, его не касалось. И кто такие Ганс и Роберт, ему и в голову не приходило.

Войдя в номер Мухасси и пройдя в комнату, Роберт и Ганс оставили там восемь самовоспламеняющихся бомб.

Роберту эти бомбы не нравились. Они были начинены горючим веществом типа магния. Большой мощностью они не обладали, но, взрываясь, сразу же поглощали весь кислород в помещении. Человек, находящий в комнате, где взорвались эти бомбы, погибал от удушья, наступающего мгновенно.

С точки зрения возникновения пожара такие бомбы были практически безопасны. Они вспыхивали, но через несколько секунд гасли. Пользоваться ими можно было как ручными гранатами. Но именно этого Роберт терпеть не мог. Однако ничего лучшего в тот момент они достать не смогли.

Никаких предохранителей бомбы не имели. Они взрывались мгновенно, активированные радиосигналом на соответствующей частоте, однако не исключен был и случайный взрыв. Роберт, правда, был обеспокоен другим. Его тревожил горючий материал — устаревший, неустойчивый и плохо регулируемый. Он опасался, что бомбы взорвутся самопроизвольно или не взорвутся вообще. Купив у грека двенадцать бомб, Роберт выбрал из них только восемь, к которым и присоединил радиоприёмники. Остальные четыре остались лежать в его багажной сумке. Он полагал, что если бомбы сработают, то и восьми хватит.

В начале десятого Роберт и Ганс покинули отель. Эти бомбочки «домашнего изготовления» было трудно спрятать. Они в этом смысле ни в какое сравнение не шли с теми хитроумными адскими машинами, с которыми они имели дело в Париже и на Кипре.

На этот раз они могли не торопиться. Времени было достаточно.

В КГБ обычно работу кончали поздно. От наблюдателей они знали, что в предыдущие дни черный «мерседес» привозил Мухасси в отель не ранее полуночи. Все это, однако, большого значения не имело. Запаркованные машины не могли вызвать подозрений. К тому же Афины — город, никогда не засыпавший. В некоторых районах жизнь только начиналась вечером, а в знаменитой «Плаке», в афинском Сохо, обеды начинали подавать не раньше десяти вечера.

Тем не менее час проходил за часом, а Мухасси все не было. Около трех часов ночи Авнер встретился на улице со своей группой, чтобы обсудить ситуацию. Еще несколько часов — и станет светать. Служащий отеля, работающий на Луи, тот самый, который впустил их в комнату Мухасси, несомненно, сменится. А именно он должен был подняться вместе с Мухасси в лифте, затем спуститься вниз и просигналить им, что Мухасси в номере один. (В отеле жили и другие арабы, но казалось маловероятным, что Мухасси зайдет к кому-нибудь из них или пригласит к себе ночью, однако рисковать Авнер не желал.)

Время шло и надо было принимать решение, — ждать им дальше или отказаться от операции. Но как отказаться, когда бомбы уже находились в комнате Мухасси?

Оставить их там было нельзя. Войти в номер с тем, чтобы унести их, было опасно. Мухасси, застав в своем номере постороннего, мог поднять тревогу. Но главное — бомбы могли взорваться и погубить их всех. Оставалось одно — взорвать бомбы в пустой комнате.

Авнеру это было совсем не по душе. Такая неудача, да еще в операции, которая не была предусмотрена начальством… Одно дело — успешно выполнить то, что было утверждено руководством, и совсем другое — завалить начатое по собственной инициативе.

Можно подумать, что они какие-нибудь палестинцы взрывают пустую комнату из-за нечеткой организации работы.

Конечно, это могло выглядеть как предупреждение Мухасси. Но они знали, что ни террористы, ни в данном случае КГБ предупреждений не боятся. Тут можно было воздействовать только силой, поскольку мирное решение вопроса достигалось лишь в одном случае — когда мир был для террористов выгоден.

Израильтяне это хорошо понимали, и их опыт это подтверждал.

Взрыв в пустой комнате Мухасси и его хозяева будут рассматривать как свою победу и осмелеют, радуясь, что им удалось обмануть евреев.

Ганс и Роберт согласились с такой точкой зрения. Они решили ждать еще час, а затем — придется действовать. В четыре часа, то есть через час, который они сами себе назначили, было решено подождать еще полчаса. Это был уже крайний срок. Если в 4.30 Мухасси не вернется, им придется что-то предпринимать.

Черный «мерседес» подъехал к отелю в 4.25. На этот раз, проехав главный вход, он остановился примерно в тридцати метрах от него. Авнеру не удалось расслышать, выключен ли мотор, но фары, он видел, погасли.

Еще с минуту ничего не происходило. Было слишком темно, чтобы разглядеть, кто сидит в машине. Даже не различить — сколько их там — двое или больше. Но когда дверца машины наконец открылась, внутри на мгновение вспыхнул свет. Сомнений не было — из машины выходил Заид Мухасси. Второй человек остался в машине на заднем сиденье. У третьего, который сидел за рулем, на голове была шоферская фуражка. Свет погас, когда Мухасси захлопнул дверцу, но фары не зажглись. Они не зажглись и после того, как Мухасси прошел через главный вход в холл.

Русские явно чего-то ждали. Почему? Может быть, Мухасси должен был вернуться? Может, он пошел к себе с тем, чтобы что-то взять и передать своему русскому покровителю? А может, он пошел за вещами и собирается уехать из отеля? Русские, возможно, повезут его на какую-нибудь тайную квартиру или в аэропорт с тем, чтобы он мог улететь первым рейсом.

Через несколько секунд осведомитель Луи должен выйти и подать им условный знак. Тогда Роберт взорвет бомбы. Авнер знал, что на этот раз Роберт не будет ждать его команды. Если бы Авнер хотел приостановить операцию, он должен был это сделать до того момента, как грек вышел из отеля.

Авнер взялся за ручку дверцы машины. Должен ли он остановить Роберта? Русские, ожидающие Мухасси, создали неожиданные осложнения. Но так ли уж это важно? Если он остановит сейчас Роберта, что делать с бомбами в номере Мухасси? Убрать их они не смогут. Оставить — опасно. Взорвавшись, они могут убить ни в чем не повинных людей. Если бомбы обнаружат, то власти получат реальную возможность выяснить их происхождение — со всеми вытекающими отсюда последствиями. Человек, который их продал, видел Роберта. Его могут арестовать.

Выбора у Авнера уже не было.

Но именно в этот момент грек — служащий отеля — вышел через главный вход на улицу, потянулся зевая, снял шляпу и почесал затылок. Затем повернулся и скрылся в дверях.

Авнер непроизвольным движением поднял голову и посмотрел на окна пятого этажа. (Мухасси, как и многие арабы, считал цифру пять счастливой.) Авнер не знал точно, какие именно окна он должен искать, но вспышку прозевать было невозможно. На этот раз не было необходимости в той точности, на которой Роберт так настаивал на Кипре.

Но вспышки не было. Несмотря на то что после сигнала, поданного греком, прошло не менее минуты.

Авнер смотрел и смотрел на окна пятого этажа, но все было тихо.

Он пытался разглядеть, что происходит в машине Роберта и Ганса, но ничего увидеть не смог. Может быть, Роберт не понял сигнала? Они ждут его команды? Вряд ли.

«Мерседес» с русскими с места не сдвинулся. Его зловещая тень чернела в сорока метрах от них.

И вдруг — дверца машины Роберта открылась и Роберт, — нет, не Роберт, а Ганс, — вышел из нее с дорожной сумкой, в которой находились оставшиеся четыре бомбы. К величайшему изумлению Авнера, Ганс направился к главному входу отеля. Вот так вот, с сумкой в руках. С какой целью? Авнеру даже показалось, что Ганс сошел с ума. И шел Ганс странной походкой. Обычно он двигался вяло, как старый человек. Сейчас он шел решительно, шагая крупно, и походка его была почти летящей, а голова высоко поднята. Авнер был до такой степени всем этим ошарашен, что в течение нескольких секунд не знал, что ему делать. Ганс даже не взглянул в его сторону. Было ясно, что он никаких действий от Авнера не ожидает, но в сложившихся обстоятельствах Авнер не мог оставаться пассивным.

— Включите мотор, — сказал он греку, который беспокойно взглянул на него. — Вы поняли? Ничего не надо делать, только включите мотор. — Сказав это, он выскользнул из «шевроле» и направился к главному входу в отель.

В холле отеля все было спокойно. За регистрационной стойкой никого не было. Ни Ганса, ни грека — их помощника. Взглянув в сторону табло движения лифтов, Авнер увидел, что стрелка показывает пятый этаж. Еще одну-две секунды он осматривался кругом, пытаясь вспомнить расположение помещений. Он искал дверь, ведущую в служебную комнату. И вторую на лестничную клетку, запасной выход. Раз лифт на пятом этаже, значит, Ганс там. Если так, то спустить лифт вниз опасно. Авнер кинулся к лестнице.

В этот момент он услышал взрыв. Звук был не слишком громкий, но отчетливый. Пол под его ногами мелко задрожал.

Лифт шел вниз. Авнеру была видна стрелка на табло. Он прижался к стене, рука — к бедру. Дверь лифта открылась. Из него шагнул Ганс, бледный, со сжатыми зубами. За ним грек — в состоянии близком к невменяемости. Он угрожающе размахивал руками и что-то бормотал по-гречески. В руках у него была дорожная сумка.

— К чертовой матери Роберта и его чертово дистанционное управление! Мне пришлось все взять на себя, — сказал Ганс.

— Пошли! — Авнер указал на дверь, ведущую к служебному выходу. — Туда! — Он схватил грека за плечо и толкнул его вперед, вслед за Гансом.

Они пошли к служебному выходу — через полуподвал, пол-этажа вниз по ступенькам, по плохо освещенному коридору, который выводил на улицу. Ганс шел впереди, грек за ним, продолжая жестикулировать и что-то бормотать. Авнер замыкал шествие. Перед дверью на улицу было несколько ступенек вверх. Как только Ганс открыл ее, Авнер снизу увидел мостовую. И кое-что еще. Черный «мерседес» — как раз напротив выхода. Они выходили из отеля точно в том месте, где русские поджидали Мухасси. Догадаться об этом Авнер не мог. А ведь они могли выйти через главный вход, там, откуда вошли. Но надо же было продемонстрировать свою выучку: если вошел в одну дверь, выходи всегда через другую…

Ганс тоже заметил машину русских и остановился. Человек из КГБ, который сидел на заднем сиденье, уже приоткрыл наполовину дверцу машины и собирался выйти. Он наверняка слышал взрыв, видел вспышку и теперь хотел выяснить, что случилось. В этот момент он вдруг увидел каких-то мужчин, выскакивающих из боковой двери, как раз напротив его машины — всего через несколько секунд после взрыва. Догадаться, кто эти люди, особого труда не составляло. И он догадался. Его правая рука рванулась к левой стороне груди. Человек из КГБ хватался за оружие.

Позднее, вспоминая все это, Авнер стал предполагать, что, может быть, он ошибся. Ведь русский, по-видимому тоже агент, должен был заботиться о своем инкогнито. Возможно, он и не собирался стрелять. Ведь он еще ни в чем замешан не был. Зачем ему было влипать в эту историю? Даже если он догадывался, что то, что произошло в отеле, имело какое-то отношение к нему. Знать наверняка он этого не мог. Останавливать троих незнакомцев, бегущих мимо, у него не было оснований. Он схватился за оружие чисто рефлекторно. Русский был обучен, так же как Ганс или Авнер, реагировать мгновенно. Разумеется, сидя в машине, он находился в напряженном ожидании и этим отличался от ни в чем не повинных прохожих, от ничего не подозревающих случайных свидетелей. Это напряжение было, возможно, одним из недостатков профессиональной тренировки. Человек становится чуть-чуть более настороженным, чем обычные люди. Реагирует слишком быстро. А времени на ответную реакцию ему отпущено чуть меньше, чем нужно. Он теряет нормальную человеческую способность застыть от неожиданности, поколебаться, ничего не предпринимать. А именно это было тем небольшим преимуществом, которое, как это ни странно, могло обеспечить ему в нормальной жизни несколько бо?льшую безопасность.

Ганс выстрелил первым. Сделал это так, как его учили. Дважды. Тогда выстрелил и Авнер, тоже дважды. Русский придерживал дверь левой рукой, а правой все еще нащупывал кобуру. Авнер стрелял снизу, под углом, стараясь попасть в щель открытого окна. Он знал, что стальные дверцы «мерседеса» непроницаемы для пуль, вылетающих из дула пистолета с невысокой скоростью. Он видел отметины, которые оставляли пули Ганса, но не свои собственные. Ему показалось даже, что он промахнулся. Как бы то ни было, но русский тяжело повалился на сиденье. Второй, сидевший за рулем, схватил его за плечо и старался втащить поглубже в машину. Он был, видимо, очень силен, потому что сумел одной рукой втащить раненного в машину. Хлопнула дверца, колеса завертелись, машина КГБ снялась с места и помчалась по улице.

Авнер спрятал пистолет, все еще придерживая свободной рукой за воротник грека — служащего отеля, который к этому времени уже был в шоковом состоянии.

Они услышали, как взревела машина Роберта, который буквально через секунду, сделав U-образный поворот, остановился перед ними. Авнер затолкал грека в машину Роберта вслед за Гансом и отнял у него дорожную сумку, которую тот продолжал судорожно сжимать в руках. Затем перебежал на другую сторону улицы к зеленому «шевроле» в тот момент, когда пожилой шофер-грек уже включил фары.

— Поехали, — сказал Авнер. — Но не слишком быстро. Понятно? Не слишком быстро.

Грек утвердительно кивнул головой. В отличие от своего соотечественника — служащего отеля — он был совершенно спокоен. Но ведь ему не пришлось наблюдать, как взрываются прямо перед ним бомбы. Впрочем, стрельбу он мог видеть.

Вернувшись в свою квартиру, они начали выяснять отношения. При этом каждый должен был делать над собой огромное усилие, чтобы сохранить самообладание. Прежде всего надо было успокоить служащего отеля, который говорил только по-гречески. Он выглядел совершенно потрясенным: садился, вставал, глядел куда-то в пространство, все время бормоча «бомба, бомба», но вдруг вскакивал и начинал грозить Гансу пальцем, выкрикивая какие-то, по всей вероятности, ужасные греческие ругательства.

Авнер отвел его и шофера в сторону и начал совать ему стодолларовые бумажки. Это подействовало, точно струи воды на огонь. После пятой или шестой купюры несчастный совершенно успокоился. Авнер повернулся к шоферу и дал ему такую же сумму. Греки ушли.

— Я понимаю, что вы чувствуете, — сказал Роберт. — Представляете — каково мне? Поверьте, я проверил передатчик, — он работал. Больше сделать я ничего не мог. Просто эта устаревшая дрянь, которую они нам продали, никуда не годилась.

Роберту лучше было бы помолчать, потому что его слова вызвали бурю. Так горячо они спорили впервые.

Ганс был непреклонен. Он утверждал, что Роберт должен был посоветовать Авнеру отложить выполнение задания, если у него были сомнения насчет бомб. Вот если бы после этого они пренебрегли его мнением, он был бы чист. А сейчас он виноват! Что с того, что он бормотал что-то невнятное типа: «Я не думаю, что это хорошие бомбы». Это не звучало как серьезное предупреждение, тем более, добавил Ганс, что Роберт во всех случаях произносил что-нибудь подобное.

Ганс был прав. Но у Авнера и к нему были серьезные претензии. Где они — отношения, построенные на элементарной дисциплине? И, помимо этого, — здравый смысл, который должен был подсказать Гансу, что он обязан был посоветоваться с ними обоими, прежде чем действовать по непредусмотренному плану. А это было именно то, что он сделал, когда схватил дорожную сумку с четырьмя бомбами, на которых еще сохранились контактные взрыватели, и ринулся наверх к номеру Мухасси. Ганс заставил ничего не подозревавшего грека подняться с ним наверх в лифте, постучать в номер Мухасси и попросить его открыть дверь. Затем, отослав грека, Ганс, пока Мухасси возился с замком, вытащил из сумки одну из бомб. Как только Мухасси приоткрыл дверь, Ганс с силой толкнул ее и бросил в комнату бомбу, как кидают ручную гранату. Он должен был сказать Роберту и Авнеру о том, что собирается делать.

— Если бы я сказал, — оправдывался Ганс, — вы оба поначалу сказали бы «нет». Но другого выхода у нас все равно не было, так что вам пришлось бы согласиться. А время между тем ушло бы. Я и решил выбрать кратчайший путь.

— Почему бомба — единственное решение? — спросил Роберт. — Раз тебе удалось с помощью грека вызвать Мухасси из комнаты, ты мог застрелить его.

— Застрелить? — возмутился Ганс и обернулся к Авнеру: — Ты видишь! Он просто отказывается думать!

Авнеру пришлось согласиться с Гансом. Простое убийство Мухасси не разрешило бы вопроса о невзорвавшихся бомбах у него в номере. Раз дистанционное управление отказало, единственным решением было то, которое принял Ганс. Оставалось одно возражение: почему он их не предупредил и стал действовать на свой страх и риск.

— Что, если бы тебя ранило при взрыве? — спросил Авнер. — Что бы мы делали, по-твоему? Бросили тебя на произвол судьбы? Или в попытке что-нибудь узнать, сами попались бы? Твой поступок был безответственным. А зачем ты стрелял в русского?

— Потому что он начал вытаскивать оружие, — возмутился Ганс. — Что я, должен был ждать, пока он меня застрелит? А зачем, кстати, стрелял ты? Ты стрелял по той же причине.

— Я стрелял потому, что ты стрелял, — не очень уверенно ответил Авнер.

Перепалка между ними стала приобретать характер ребячьей ссоры.

— К тому же я, кажется, не попал в него.

Он действительно надеялся, что это так. Ему очень не хотелось связываться с КГБ или оказаться замешанным в сложные взаимоотношения с Эфраимом и остальными галицийцами по поводу убийства советского агента. И все же, что оставалось им делать, если русский собирался стрелять?

Но поведением Ганса Авнер был потрясен. Ганс — в очках, похожий на карандаш, спокойный и методичный Ганс, который, казалось, всегда был готов уступить свою очередь другому, этот Ганс поразил его. Ничего не было бы удивительного, если бы на месте Ганса был Стив или Роберт, или, наконец, он сам. Но Ганс? Схватить мешок с бомбами и броситься в отель? Ломиться в дверь номера Мухасси? Стрелять в русских? Вот тебе и карандаш.

Поведение людей действительно непредсказуемо. Каким бы безумным ни казался поступок Ганса, Авнер не был уверен, что при сложившихся обстоятельствах он не был единственно правильным. И Ганс понял это первым и принял решение. Если эти дурацкие игрушки, эти бомбы невозможно было ни взорвать, ни убрать, что оставалось еще делать? Разумеется — одно: забросить в комнату Мухасси еще одну такую бомбу, как бросают ручную гранату. И делать это надо было, пока Мухасси был в номере.

Задержка, неизбежная, если бы они стали по этому поводу совещаться, привела бы к тому, что они упустили бы и эту возможность.

— Хорошо, — сказал в конце концов Авнер. — Не будем больше все это обсуждать. Мы уже все на грани истерики. Во Франкфурте мы предоставим Карлу возможность разобраться во всем этом.

Все согласились с Авнером. Хотя руководителем был он, но Карл с самого начала стал для них чем-то вроде царя Соломона, раввина и учителя, на чью мудрость они все полагались. И это не только потому, что он был старше их и опытнее, но прежде всего в силу особенностей своего характера. В этой последней операции он к тому же не принимал участия, так что мог оставаться объективным и судить со всей беспристрастностью. Если им следовало поступить иначе, Карл им это скажет.

Они прожили еще неделю в Афинах, затем вылетели, один за другим во Франкфурт. Из газет они знали, что взрыв в отеле оценивается как своего рода фейерверк 4 июля в День Независимости. Пожар вспыхнул, но единственным пострадавшим был Мухасси. В некоторых сообщениях было упоминание о немецком туристе, который был легко ранен. О перестрелке с русскими в газетах не было ни слова[66].

Во Франкфурте они все рассказали Карлу. Он долго молчал, попыхивая трубкой. Хмурил брови, смотрел в потолок. Реакция Стива была совсем другой. Он очень удивился, что они недовольны и расстроены.

— В чем дело? — сказал Стив Авнеру. — С ним вы покончили. С этим… русским — тоже. Чем вы, собственно, так обескуражены?

— Оставь, Стив, — сказал наконец Карл. — Меня там не было. Я судить не могу. Самое главное — вы все целы и находитесь здесь. Так что давайте думать о будущем.

Действительно, надо было думать о будущем. Но Авнеру было не по себе. Он не отдавал себе ясного отчета в своем состоянии. До сих пор все сходило им с рук. За гибель одиннадцати спортсменов жизнью поплатились Звайтер, Хамшари, аль-Шир и аль-Кубаиси, а также Наджир, Насер и Адван в Бейруте. Погиб и Мухасси, связной КГБ.

Подводя итоги, можно было сказать, что это им досталось довольно легко. Слишком, пожалуй, легко. И в первый раз с начала операции по отмщению Авнер почувствовал, как сжалось у него сердце.