Старообрядческая книжность

Одной из величайших заслуг старообрядчества перед русской и мировой культурой является не просто сохранение многих памятников древнерусской книжности, но и творческое продолжение её лучших традиций. Как отмечал В.Г. Сенатов, «гонение на старую книгу способствовало тому, что она из храмов переселилась в частные дома приверженцев старины. Эти последние всякими способами, не щадя ни сил, ни умения, ни средств, старались приобрести гонимые книги, припрятать их и сохранить. И почти вся русская старопечатная и древнеписьменная литература чрезвычайно быстро распространилась среди русского народа, преимущественно среди низших классов его — купечества и крестьянства. Это явление имеет необыкновенно важное значение и может считаться почти единственным в истории. Оно означает, что почти все монастырские и церковные библиотеки поступили в свободное обращение среди народных масс»[187].

Самым первым и главнейшим последствием введения новых книг явилось то, что старая книга перешла в народ. «Эта книга, попавшая в частные дома и убогие хижины, быстро привела чуть ли не к сплошной грамотности всей старообрядствующей массы. В данном случае не было школьного образования в нашем современном смысле, а произошло чисто народное, стихийное распространение грамотности. Деды, имеющие внуков, отцы, озабоченные о родителях и собственных детях, матери, кормящие грудью, девицы-красавицы, молодцы-удальцы — все находили возможным отрываться от своих злободневных занятий, научались грамоте и трепетно читали священные строки святых книг. По старообрядческим актам конца XVII столетия, всего через 20–30 лет после начала “раскола”, можно судить, что уже тогда старообрядцы имели книг множество и грамоту разумели. В XVIII веке, в первой четверти его, старообрядцы даже ощущают недостаток в книгах, особенно учительного и религиозно-бытового характера»[188].

У старообрядцев всегда существовало особое отношение к книге. В старообрядческом духовном стихе об Иоанне Крестителе есть такие слова:

Сослал Господь Бог три дара,

Уж как первый дар — крест и молитву,

Второй дар — любовь и милостыню,

Третий дар — ночное моленье,

Четвертую заповедь — питательную книгу.

В.П. Рябушинский замечает по этому поводу: «В высшей степени характерно здесь сопоставление питательной книги с крестом-молитвой, любовью-милостыней и ночным молением. Но при этом книга выделяется в особую категорию: она не дар, а заповедь, не самоцель, а нечто подсобное для высшего, чем она сама, для даров Божиих; однако книга, очевидно, настолько нужна и близка душе древлеправославного человека, что, даже говоря о важнейшем, он об ней не забывает. Вот эта уважительность к питательной книге, конечно священной, кроме многого и другого, резко отмежёвывает старообрядцев от других русских религиозных групп, претендующих на обладание “духовным” христианством, то есть от хлыстов, скопцов, духоборов и т. д.»[189].

Возникшая острая нехватка дониконовских богослужебных книг в среде старообрядчества вызвала их усиленную переписку, которая практиковалась на протяжении XVII–XX веков. Появляется такое уникальное явление русской культуры, как старообрядческая рукописная книга. «Старообрядческая рукописная книга является совершенно особым типом рукописной книги, опирающейся как на древнерусские традиции книгописания, так и на традиции отечественного книгоиздания. Старообрядцы не только стремились придать переписываемым ими рукописям внешнее сходство с печатными, но начиная с 1667 года стали называть рукописные сборники книгами, стремясь уравнять их в глазах читателей с официальными изданиями… Старообрядческая книга в её завершённом виде появилась не сразу. Лишь со временем, когда ходившие по рукам “тетради” стали объединяться в одном переплёте, выявился неожиданный публицистический эффект такого объединения. Умелый тематический подбор придавал таким компиляциям самостоятельное смысловое значение. Так родился тип старообрядческой книги, определяемый как сборник. Существует множество старообрядческих сборников, принадлежащих к разным видам, главными из которых являются: литературно-публицистический, богословско-учительный, догматический, богослужебный и др. При этом следует отметить, что деление старообрядческих рукописных книг на виды и жанры не должно быть, да и не может быть жёстким. Именно синтез жанров является одним из признаков старообрядческой литературы»[190].

Каждому из этапов старообрядческого движения можно найти соответствие в определённом периоде литературного творчества старообрядцев. При этом исследователи выделяют десять периодов, литературные памятники которых обладают характерными для своего времени чертами. «При всей условности этой периодизации она даёт возможность обозреть круг старообрядческих сочинений, назвать имена писателей-староверов, тематику их работ, сравнить литературную и книгописную деятельность старообрядческих центров»[191].

Так, особенностями первого периода (1653–1663) является создание базы источников для старообрядческой пропаганды и публицистики. Собирая челобитные и «записки», анализируя «исправления», сделанные церковными реформаторами, старообрядцы накопили богатейший материал для последующего развития рукописной книги. К этому периоду относятся произведения таких авторов, как Даниил Костромской (ум. 1653), Иван (Григорий) Неронов (1591–1670), Никита Добрынин (ум. 1682), дьякон Фёдор Иванов (ум. 1682), игумен Феоктист (ум. 1666).

Пожалуй, самым известным из старообрядческих писателей этого времени является протопоп Авв?кум Петров (1620–1682). Сочинения «огнепального протопопа», общее число которых превышает 80 (некоторые из них до нас не дошли), можно разделить, помимо его автобиографии, на три части: 1) истолковательные беседы, 2) челобитные и 3) полемические и учительные послания к отдельным лицам и группам единомышленников.

Несомненно, самое известное произведение протопопа Аввакума — это его автобиографическое «Житие», написанное в 1672–1675 годах по «понужению» его духовного отца инока Епифания. Обычно жития писались после смерти святых подвижников на основе преданий и воспоминаний непосредственных участников событий. Здесь же в качестве жития были представлены собственноручно написанные Аввакумом воспоминания о своей жизни. В биографической части «Жития» Аввакум пространно повествует о событиях нелёгкой судьбы, выпавшей на его долю и на долю всей его семьи, рассказывает о различных этапах своей многотрудной жизни, о вынесенных тяготах и мытарствах, о необыкновенных видениях и чудесах, бывших с ним, живописует сложную обстановку религиозных споров в русском обществе середины XVII века. Он создаёт выразительную галерею лиц разных сословий (от царя и патриарха до крестьян), которые непосредственно соприкасались с автором на разных этапах его жизненного пути.

«Житие» протопопа Аввакума представляет собой совершенно новую страницу в истории русской литературы в целом. Будучи строгим традиционалистом в церковной области, Аввакум выступает в области литературы как новатор. Прежде всего на фоне предшествующей литературной традиции выделяются его стиль и поэтика. Язык Аввакума — подчёркнуто разговорный («занеже люблю свой русский природный язык, виршами философскими не обыкл речи красить»). Он лишён утонченных изысков, но при этом удивительно точен, правдив и впечатляюще образен. Аввакум широко использует народную речь даже в сюжетах, затрагивающих вопросы догматики. По ходу довольно пространного повествования он свободно варьирует приёмы рассказа, внутреннего диалога и полемики.

«Житие» сохранилось в трёх авторских редакциях, две из которых дошли в автографах (один найден В.Г. Дружининым, другой — И.Н. Заволоко). Существуют также найденный В.И. Малышевым Прянишниковский список — отредактированный в XVIII веке текст самого раннего варианта «Жития», не дошедшего до нашего времени, и две позднейшие переработки произведения.

Этот выдающийся памятник древнерусской литературы и одновременно старообрядческой богословской мысли был опубликован лишь в 1861 году. До этого «Житие» распространялось в рукописных списках, которые тайно переписывались в старообрядческих монастырях и скитах. Главное произведение Аввакума представляет величайшую ценность и как свидетельство о жизни священномученика и исповедника древлеправославной веры, и как исторический источник, характеризующий русское общество середины XVII века в его отношении к Никоновым «новинам». Творчество протопопа Аввакума оставило заметный след в русской литературе и культуре XIX–XX веков. О нём неизменно высоко отзывались такие разные писатели, как Л.Н. Толстой, И.С. Тургенев, Ф.М. Достоевский, В. М. Гаршин, И. А. Гончаров, Н.С. Лесков, Н. Г. Чернышевский, И. А Бунин, Д. Н. Мамин-Сибиряк, А.М. Горький, С.В. Максимов, Л.М. Леонов, А.Н. Толстой и др. Аввакумовское «Житие» было переведено на многие языки мира.

В те же годы, что и «Житие», Аввакумом была написана «Книга бесед». В ней нашли отражение его взгляды на современные события. «Книга бесед» включала в себя 10 глав: 1. Повесть о страдавших в России за древлецерковная благочестная предания; 2. Об образе Креста Христова; 3. Об иноческом чине; 4. Об иконном писании; 5. О внешней мудрости; 6. О днях поста и мясоястия; 7. О старолюбцах и новолюбцах; 8. Толкование на 87–88 зачало Послания к римлянам и 23 зачало Евангелия от Иоанна; 10. Беседа о наятых делателях. В старообрядческой среде «беседы» Аввакума объединялись в сборники, но ни один из них не содержит полного текста. Эти беседы Аввакум по мере написания отправлял вместе с сопроводительными письмами своим единомышленникам — «всем горемыкам миленьким на всем лице земном», «старице Мелании с сестрами и подначальною Анисьею», «тричисленной единице» (Морозовой, Урусовой и Даниловой).

В 1673–1676 годах появляется ещё одно крупное произведение Аввакума — «Книга толкований», адресованная его земляку и любимому ученику Симеону Ивановичу Крашенинникову (иноку Сергию). В неё вошли толкования на псалмы, на книги Притчей, Премудрости Соломоновой, пророка Исайи, а также оригинальное аввакумовское сочинение «Что есть тайна христианская, и как жити в вере Христове». Сквозь призму ветхозаветных текстов Аввакум показывает события современности и тем самым даёт им духовную оценку.

Значительную часть литературного наследия протопопа Аввакума составляет его эпистолярное творчество. Взгляды Аввакума на современность и на современников нашли отражение в челобитных царям Алексею Михайловичу и Феодору Алексеевичу, в посланиях и письмах семье, Ф.П. Морозовой, Е.П. Урусовой и М. Г. Даниловой, царевне Ирине Михайловне, игумену Феоктисту, юродивому Афанасию (иноку Авраамию), Маремьяне Феодоровне, Ксении Ивановне и Александре Григорьевне, Алексею Копытовскому, отцу Ионе, старице Капетолине, Борису и «прочим рабам Бога Вышняго», «отцам святым» и «преподобным маткам», «отцам поморским», «верным», «горемыкам миленьким» и т. д.

Для второго периода литературного творчества старообрядцев (1664–1682) было характерно углубление конфликта между ними и новообрядцами и вынесение внутрицерковной полемики на суд общественности. Именно в это время старообрядческая книга начала приобретать правовой статус и получила широкое распространение в народе. Писатели-старообрядцы начинают переходить от адресованных узкому кругу лиц «грамоток», писем и челобитных к литературно-публицистическим и богословско-учительным сочинениям: это и челобитная суздальского священника Никиты Добрынина (прозванного своими врагами «Пустосвятом»), и «Свиток» попа Лазаря, и «Книга» выдающегося философа и богослова Спиридона Потёмкина, и сборники «Вопрос и ответ» и «Христианоопасный щит веры» инока Авраамия. На Соловках были составлены сочинения «Ответ вкратце Соловецкого монастыря» и «Сказание о новых книгах» (1667).

Третий период развития старообрядческой письменности (1683–1725) был отмечен гибелью главных старообрядческих писателей первых лет раскола и появлением нового поколения старообрядцев — братьев Андрея (1674–1730) и Симеона Дионисьевичей (1682–1741), Даниила Викулина (1653–1733), Петра Прокопиева (1665–1719), Феодосия Васильева (1661–1711), Ивана Филиппова (1661–1744), инока Евфросина Куржецкого (2-я половина XVII века), дьякона Александра Керженского (1674–1720). В этот период общественная активность староверов уходит в глубину народных масс, преимущественно крестьянских. Одновременно, как уже отмечалось выше, начинается процесс становления и развития старообрядческих центров во всех регионах страны, которые, подобно древнерусским монастырям, становятся вместе с тем и выдающимися центрами книжности. Так, собранная в Выговском общежительстве библиотека включала в себя практически всё древнерусское книжное наследие. При этом в её состав входили не только богослужебные, богословские и полемические книги, но также и книги учебные. Среди последних можно было встретить разнообразные грамматики и риторики, сочинения античных и современных философов, «Диалектику» Иоанна Дамаскина и «Великую науку» Раймунда Люллия.

Духовными руководителями и писателями Выговской пустыни в этот период были созданы сотни оригинальных сочинений, среди которых знаменитые «Поморские ответы» Андрея Дионисьевича — грандиозный свод знаний по богословию, церковной археологии и палеографии, направленный в защиту старой веры от нападок синодальных миссионеров. На Выге создавались также философские и исторические сочинения («Виноград Российский» и «История об отцах и страдальцах соловецких» Симеона Дионисьевича, «История Выговской пустыни» Ивана Филиппова и др.).

Литература четвертого периода (1725–1760) отражает процесс дальнейшего разделения староверия на согласия, каждое из которых стремилось обосновать свою истинность и преемственность от древлеправославной традиции. Особенностями этого периода стали развитие и фиксация в памятниках старообрядческой письменности разных эсхатологических теорий, а также весьма оживлённая полемика между представителями разных согласий. К этому периоду относятся произведения таких писателей, как Мануил (1691–1759) и Трифон Петровы (1670–1766), Даниил Матвеев (1687–1776), Михаил Вышатин (1667–1732), Гавриил Семёнов Украинцев (1675–1750), Матвей Андреев (конец XVII — первая половина XVIII века).

Пятый период (1761–1821) проходил на фоне отношения правительства к старообрядчеству «в духе широкой терпимости и гуманности». Вместе с тем в это же время возрождается крайне радикальное эсхатологическое учение, проповедниками которого стали бегуны (странники) во главе со своим учителем Евфимием. Основу эсхатологических построений в сочинениях староверов-странников составило учение о Петре I — антихристе. Характерной особенностью этого времени является господство эсхатологической тематики в старообрядческой литературе. К пятому периоду принадлежат имена таких писателей, как Андрей Борисов (1734–1791), Иван Алексеев (1709–1776), Фёдор Петрович Бабушкин (1764–1842), Василий Емельянов (ум. 1797), Гавриил Скачков (1745–1821), Илья Алексеевич Ковылин (1731–1809), Сергей Семенович Гнусин (ум. 1839).

Грандиозный труд под названием «Щит веры» (1789–1790) был создан поморцем Тимофеем Андреевым. Это сочинение представляет собой ответы старовера-беспоповца на 382 вопроса старообрядцев-поповцев. В отличие от «Диаконовых» и «Поморских ответов», авторы которых отвечали на вопросы синодальных миссионеров и были тем самым связаны необходимостью самоцензуры, в «Щите веры» многие положения беспоповской доктрины излагаются значительно подробнее и определённее. Детально рассматривается положение церкви, вынужденно лишившейся священства; подробно излагаются все новшества и искажения в вероучении и деятельности новообрядческой церкви (автор насчитывает 131 разновидность таких искажений по сравнению с дораскольной церковью!). В произведении даётся обоснование практики совершения таинств крещения и покаяния мирянином при отсутствии православного священнослужителя. Автор «Щита веры» демонстрирует глубокие познания не только в святоотеческой литературе, каноническом праве и истории Церкви, но и в современной ему филологии и историографии. Он обращает углублённое внимание на круг проблем, называемых на современном философском языке взаимосвязью сущности и явления, формы и содержания, а также на герменевтику, принципы истолкования текстов.

Другое фундаментальное беспоповское сочинение — «Меч духовный» было создано в 1771 году наставником новгородских федосеевцев Алексеем Самойловичем (1691–1771) и также направлено против старообрядцев-поповцев. Автор, по некоторым сведениям, обучавшийся в семинарии, был достаточно неплохо знаком с европейской схоластикой и философией. Это явствует как из структуры произведения с его стремлением к схоластической систематизации, так и из использования аристотелевских четырёх причин в методике построения доказательств.

Особой плодовитостью отличался писатель-поморец Павел Любопытный (псевдоним Платона Львовича Светозарова, 1772–1848). Около тридцати лет он прожил в Петербурге. Здесь началась его литературная деятельность и была создана б?льшая часть сочинений. Список трудов Павла Любопытного превышает сотню названий. Среди них — письма, речи, эпитафии, полемические произведения (в частности, его приверженность к древнейшему наонному пению отразилась в стихотворном послании к Андреяну Скачкову, где он ругает последнего за пение «наречное»). Однако наибольшую известность Павлу Любопытному принесли его исторические труды: «Словарь 86 отменных и важных мужей староверческих церквей» и «Каталог, или Библиотека писателей староверческой церкви». Для создания этого монументального произведения автору потребовалось около пятнадцати лет (1813–1828). Сочинение разошлось в рукописных копиях, а с 1861 года не раз публиковалось в журналах и книгах.

Если шестой период (1822–1860) характеризовался вынужденным упадком книжной деятельности старообрядцев, связанным с ужесточением политики правительства Николая I в отношении старообрядчества и попыткой старообрядцев приспособиться к новым условиям (что, в частности, выразилось в перемещении духовных центров поповцев и беспоповцев в Москву), то седьмой период (1861–1905) явился временем самого настоящего подъёма старообрядческой литературы, когда на первый план вновь выдвинулись сочинения полемического характера (споры между староверами и миссионерами синодальной церкви). В эти годы широкое распространение получили произведения, размноженные на гектографе.

В целом можно отметить, что старообрядческая литература седьмого периода изучена наиболее слабо. Быть может, отсутствие внимания к данному периоду со стороны историков связано с тем, что старообрядчество в это время почти полностью отошло от форм социального протеста. Деятельность старообрядцев была направлена в основном на решение внутренних проблем: взаимоотношения между согласиями, отношение к официальной церкви, догматические споры и т. п. «Однако даже беглый обзор старообрядческой книжности того времени показывает, что рукописная традиция не только сохранила большинство старых жанров и памятников, но и обогатилась новыми, весьма интересными. Староверие выдвинуло из своих рядов замечательных писателей, историков, библиографов»[192].

Среди самых известных имен этого периода — Дионисий Васильевич Батов (1825–1910), Андрей Александрович Надеждин (1836–1909), Иван Иванович Зыков (1837–1913), Лев Феоктистович Пичугин (1859–1912), Терентий Акимович Худошин (1858–1927), Иларион Кабанов (Ксенос) (1819–1882), Онисим Швецов (епископ Арсений Уральский; 1840–1908), Иван Усов (епископ Иннокентий Нижегородский; 1870–1942), Владимир Михайлович Карлович (ум. 1912), Прокопий Максимович Безводин, Владимир Макаров и др.

В этот период широко развернулась полемика между представителями поморского (беспоповского) и белокриницкого (поповского) согласий по поводу каноничности белокриницкой иерархии. Вместе с тем вторую половину XIX — начало XX века можно считать временем самоутверждения старообрядцев основных согласий как единственных носителей старины. Именно поэтому появилось большое количество всевозможных «Родословий», в которых авторы стремились показать преемственность духовного родства для того или иного толка от первых старообрядческих учителей. Примером таких исторических сочинений могут считаться «Родословие часовенного согласия» инока Нифонта (конец XIX века), «Родословие поморской веры на Урале и в Сибири» (1860-е годы), «Родословие филипповского согласия» (конец XIX века), «Родословие часовенных Зауралья» черноризца Валентина (1870-е годы, дополнено в 1910-х годах), «Исторические очерки уральского старообрядства» А.Т. Кузнецова (опубликовано в 1915 году, но бытовало также и в рукописных списках) и т. п.

Восьмой период (1906–1918) — «золотой век» старообрядчества — хотя длился и недолго, но оставил большое количество памятников книжности, созданных в разных регионах. На этот период пришёлся расцвет творчества таких писателей, как Василий Захарович Яксанов (1868–1935), Трофим Сергеевич Тулупов (1879–1938), Фёдор Ефимович Мельников (1874–1960), епископ Михаил Канадский (Семёнов; 1874–1916), Яков Алексеевич Богатенко (1875–1941), Иван Акимович Кириллов, Иосиф Климентович Перетрухин, Дмитрий Сергеевич Варакин, Самсон Иванович Быстров, Василий Гаврилович Сенатов и др. Одновременно продолжали свою писательскую деятельность и многие представители предшествующего периода.

В «золотой век» широко развернулась издательская деятельность в различных старообрядческих согласиях. В 1905 году староверы впервые в истории получили возможность легального книгоиздания. Данный период характеризовался расширением географии типографий внутри страны (Балахна, Нижний Новгород, Саратов, Старая Тушка, Уральск и др.), повышением профессионализма печатников, увеличением размеров самих типографий, внедрением в производство новейшей техники и самостоятельной её модернизацией. Некоторые старообрядческие издания этого периода, без сомнения, можно отнести к вершинам полиграфического искусства своего времени. Широко был развёрнут выпуск периодики, отражавшей не только нравственно-религиозные, но и социально-политические воззрения старообрядцев («Старообрядческая мысль», «Старообрядческий вестник», «Старообрядческий пастырь», «Старообрядческий поморский журнал», «Щит веры», «Старообрядец», «Церковь», «Голос Церкви», «Старообрядцы», «Слово Церкви», «Вестник Всероссийского Союза христиан поморского согласия», «Уральский старообрядец» и др.). Количество подобного рода изданий с 1905 по 1918 год, по предварительным подсчётам, составляет более двадцати.

Девятый период (1919–1955) явился тяжелейшим временем «тотального наступления государства на “духовное мракобесие”» (как определяли старообрядчество официальные идеологи), следствием чего стало почти полное прекращение книжной деятельности старообрядцев. Этот период практически до сих пор является «белым пятном» для исследователей. «В первые годы советской власти, в условиях жестокого давления государства на старообрядцев, книжно-рукописная традиция продолжалась благодаря усилиям наиболее стойких “ревнителей старины”. В 1920—1940-е гг. писатели-староверы создали ряд произведений исторического характера, которые с полным правом можно назвать “жемчужинами” старообрядческой книжности. Среди имён авторов того времени следует отметить о. Симеона (С.Я. Лаптев, наставник часовенных Дубческих скитов в Сибири), П.А. Мельнова (поморец из Златоуста). Перу о. Симеона принадлежит не менее девяти самостоятельных произведений, среди которых, например, любопытное эсхатологическое сочинение “Краткая памятная запись нынешних событий и о судьбе древнего Рима”. Как и самые известные политики XX в., о. Симеон считал Первую мировую войну катализатором революции, но в отличие от взглядов коммунистов — с отрицательным знаком. По мнению о. Симеона, после революции в мире отчётливо проявились единая воля и сила, то есть признаки власти Антихриста. Пётр Александрович Мельнов… в 1944 г. написал “Историю старыя веры в Златоусте и округе” с приложением “Истории выдающихся лиц, или Каталога”. Продолжая традиции П.Л. Любопытного, Мельнов создал галерею из 15 портретов златоустовских наставников-поморцев. В этом произведении поражает та обыденность, с которой автор описывает тяжёлые годы репрессий. Создавали в те годы старообрядцы сочинения полемического характера. Например, составленный анонимным автором-бегуном в 1923 г. грандиозный сборник “Изумруд”, который по замыслу писателя должен был со всей очевидностью обличить “никониан, единоверцев, австрийцев, беглопоповцев, поморцев, нетовцев, часовенных и других”»[193].

Наконец, десятый период (с 1956 года до наших дней) характеризуется медленным восстановлением разрушенных традиций и появлением новой волны писателей-старообрядцев. Экспедиции археографов московского, новосибирского, екатеринбургского и других центров позволили собрать в крупнейших книгохранилищах страны десятки произведений старообрядческих авторов второй половины XX века, которые, к сожалению, известны лишь небольшому кругу специалистов. Среди этих авторов, практически наших современников, такие имена, как Н.Ф. Иванов (Сибирь, Амур), А.К. Килин (Кубань), А Г. Мурачёв (Сибирь, Алтай), Иродион Уральский (Нижний Тагил), И.А. Благинин (Курганская область), П.И. Санников (Челябинская область, Златоуст), Ф.И. Аникин (Екатеринбург), М.В. Нечеухин (Екатеринбург), Г. Ф. Логинов (Челябинская область), С.А. Носов (Печора), К. И. Кунич (Молдова), И.С. Рассыхаев (Республика Коми), И.С. Карпов и А.А. Замалеев (Архангельская область) и др.

«Удивительно, — пишет исследователь, — что эти люди, не только не получившие специального образования, но зачастую не имевшие возможности даже закончить школу, в силу природных талантов, раскрываются как глубокие мыслители, философы, историки. Их произведения, хотя и несут отпечаток современной жизни, созданы по канонам литературы XVII–XIX вв. Спектр интересов старообрядческих писателей достаточно широк; здесь и эсхатологические труды, сочинения по истории раскола и отдельных согласий, полемические и нравоучительные произведения, поэтические опусы и т. п.»[194].

Но, конечно же, особый интерес в XX столетии, поставившем человечество на грань уничтожения, вызывала эсхатологическая тема. Здесь продолжалась идущая ещё с XVII века полемика о том, как нужно понимать грядущего антихриста — чувственно (как конкретную личность, воплощающую в себе всё зло мира) или духовно (то есть как массовое отступление от христианских принципов в жизни и нравственности). С 1950-х годов известны эсхатологические сочинения Афанасия Григорьевича Мурачёва, явившегося продолжателем идей о. Симеона. А в 1970—1980-х годах живущий в Нижнем Тагиле старообрядческий писатель, подписывающий свои сочинения именем Иродиона Уральского, создал ряд работ, в которых критиковал коммунистические заблуждения человечества, предсказывал их скорое забвение. Затрагивал Иродион Уральский и вопросы о Третьей мировой войне (которая, по его мнению, должна была начаться в 1991 году), о повальной компьютеризации, о распространении кредитных карточек; о заговоре международного банка и т. п.

Оппонентом А.Г. Мурачёва и Иродиона выступил Ананий Клеонович Килин, долгое время живший на Урале, а ныне живущий на Кубани. Для обоснования своих идей А.К Килин использует широкий круг источников — от книг Священного Писания до публикаций в издаваемом в Орегоне (США) журнале «Путь спасения», при этом, как отмечает исследователь, «старообрядческий писатель мастерски владеет разными полемическими жанрами — послание, диалог-беседа, философско-богословские сочинения и т. п.»[195].

Сложным проблемам эсхатологии посвящены произведения старообрядцев Г.Ф. Логинова («Изъяснение о временах жизни людей на земли и о воцарении Антихриста», «Изложение о открытии семи печатей агнецем», «Изложение о разделении церковном, единой церкви старообрядческих поморцев… и о воцарении Антихриста в церкви»), А.М. Каргаполова («О последних днях мира», «Вопросы и ответы вкратце»). Деятельность двух этих старообрядческих наставников приходилась на 1970—1980-е годы. Помимо упомянутых сочинений А.М. Каргаполов оставил немало работ, написанных в жанре поучения, — «Беседа о патриархе Аврааме», «Нравоучительная беседа о поведении во время поста», «О поведении по дороге в моленный дом», «О поведении в моленной» и др. Перу Г.Ф. Логинова принадлежит также ряд сочинений по истории поморского согласия в городе Кургане с 1955 по 1970-е годы, «О разделе церковном старообрядцев поповцев». Им же написано несколько критических рецензий на прочитанную атеистическую литературу: «Опровержение на книги 3. Ко-сидовского “Сказания евангелистов” и Воропаевой К.Л. “Жил ли Христос?”», «Отзыв на книгу Е.М. Ярославского “Библия для верующих и неверующих”».

Из других исторических работ старообрядцев второй половины XX века можно выделить составленную в конце 1950-х — начале 1960-х годов поморским наставником из села Таватуй (Свердловской области) П.И. Санниковым «Краткую историю о христианской вере», которая охватывает период от первых лет христианства до Первой мировой войны. М.А. Басалаев (филипповец из Пиляндыша, Кировская область) не только переписал «Родословие филипповского согласия», но и создал свою «Историю» — сочинение «О вере в Шурминских пределах».

Своеобразно и в то же время глубоко традиционно творчество выдающегося печорского старообрядческого писателя Стефана Анфиногеновича Носова (1902–1981). Он создал цикл из 19 видений, сопроводив их 12 «пояснениями»-комментариями, в качестве предисловия к ним поместил автобиографические записки; написал воспоминания о своем деде Луке Васильевиче Носове, в которых содержится интереснейшая информация о быте и промыслах печорских крестьян; записал бытовавшие на Печоре пророчества некоего А.П. Ханзина, предсказавшего Первую мировую войну, революцию и Вторую мировую войну; составил, написал и переплёл 22 рукописных сборника текстов религиозного содержания. Кроме того, сохранилась обширная переписка С.А. Носова: 109 писем к печорскому старообрядцу Е.И. Осташову, два — к основателю древлехранилища ИРЛИ (Пушкинский Дом), доктору филологических наук В.И. Малышеву, пять — к доктору филологических наук из Сыктывкара А.Н. Власову.

Известны также стихотворные произведения старообрядцев второй половины XX века — М.В. Нечеухина, И.А. Благинина, Ф.И. Аникина и др.

Говоря о старообрядческой книжности, нельзя не сказать и об искусстве оформления книг, о таком уникальном явлении, как старообрядческое книгописание. Именно старообрядцам принадлежит честь сохранения книгописания наряду со многими другими древнерусскими традициями. Особую роль здесь сыграли старообрядческие духовные центры, прежде всего Выговская поморская пустынь, о которой нам приходилось говорить уже не раз.

Созданный здесь так называемый поморский стиль складывался постепенно. На раннем этапе развития выголексинской книжности большое влияние на оформление рукописных книг оказывала эстетика дониконовской печатной книги, особенно издания Московского печатного двора. Конец 10-х — начало 20-х годов XVIII века — время становления собственной писцовой школы и орнаментики характерного поморского стиля, а примерно к концу XVIII века утверждается своего рода «канон» в оформлении поморских книг. Этот канон становится образцом для всех общин поморского согласия, распространяясь на весь Север, Вятку, Урал и в Сибирь. Особенностью его является сложившаяся в течение XVIII века в поморском согласии манера письма — так называемый поморский полуустав и особая чёткая манера написания крюков и «солей» (помет, обозначавших высоту звука) в певческих рукописях, а также возникший на основе роскошного московского барокко второй половины XVII века тип украшений с его цветовым решением. Поморский орнамент отличается особой изящностью проработки. При раскраске использовались благородный зелёный и малиновый тона с чередованием золота. Чёрные контуры рисунка подчеркивают его стилистическую основу — книжную гравюру. Титульный лист, как правило, украшался барочной заставкой-рамкой, иногда занимавшей целый книжный разворот. Внутри заставки вязью или характерным для поморских рукописей орнаментированным полууставом сообщалось название певческого сборника, иногда помещались миниатюры. В оформлении заставок и титульных листов преобладал крупный лиственный барочный узор из завитков, вазонов, виноградных лоз. Справа от заставки-рамки нередко помещалось изображение цветка («финика»), иногда стебель цветка, растянутый во всю длину листа, изящно удерживала рука. На вершинах рамки и цветка изображались птицы («соколики») с ягодами в клювах. Начало каждого нового раздела рукописи отмечалось менее сложной в художественном изображении заставкой и киноварным инициалом (заглавной буквой), украшенным фантастическими переплетениями свободных штрихов с цветами и листьями. В таком виде поморский орнамент дошёл и до наших дней. Этот декор дополнялся также акварельными, тонко выполненными в пастельных тонах миниатюрами с портретами духовных отцов Выговской обители — Андрея Дионисьевича, Симеона Дионисьевича, Ивана Филиппова.

В поповских согласиях в XIX–XX веках весьма распространённым книжным стилем становится так называемый «гуслицкий». Он сложился в гуслицкой волости Богородского уезда ещё в конце XVIII века. К 1860-м годам письмо певчих крюковых книг стало сосредоточиваться в некоторых гуслицких селениях: Беливо, Понарино, Мисцево, Петрушино, Запольцо и Завольной. В Беливе писанием (прежде всего певческих книг) занимались инок Илия, который всех превзошёл в правильности напевов, Ларион Шитиков, Иван Иванович Шитиков, Карташёв и Кабанов. В 80-х годах здесь работали мастера Фёдор Григорьевич и Матвей Григорьевич Батулины, которым принадлежат лучшие по исполнению образцы. Известно, что жили они в большой бедности и рано скончались (ок. 1893 года). Фёдор Батулин писал оригиналы для литографического шеститомного издания полного круга церковного пения, изданного А.И. Морозовым. Здесь работали артели, выпускавшие в несколько рук в течение одного года не менее ста экземпляров в год.

В отличие от детализированного поморского, гуслицкий орнамент использует более свободные конструкции широколистных трав, которыми с помощью тонкой штриховки придавалась объёмность в извивах. Выполнялся он яркими многоцветными красками с обилием золота. Что касается почерка гуслицких рукописей, то от поморского полуустава он отличается некоторой вытянутостью, наклоном букв и большей их толщиной. «У инициалов нет длинных орнаментальных веток-отростков, а лишь один пышный стебель-цветок вьюна, расположенный рядом с инициалом. Внутренняя часть букв, объёмных и широких, декорирована золотыми и цветными завитками орнамента. Самая заметная особенность, характеризующая гуслицкий орнамент, — цветная штриховка, употреблявшаяся художниками для моделировки объёмов или при раскраске элементов украшений. В заставках, инициалах и книжной миниатюре гуслицкой школы часто применялись яркие синий и голубой цвета. Таких сияющих синих красок в сочетании с обильным золочением нет ни в одной из старообрядческих рукописных школ»[196].

Обычно заставка-рамка «гуслицкого письма» занимала титульный лист полностью. Цветок же помещался на обороте справа или слева от текста первого песнопения, который начинался огромным, в половину листа, а то и в лист орнаментированным инициалом. Разделы книг обозначались заставками из вьющихся широких листьев. Тексты писались круглым, слегка вытянутым полууставом с чётким разделением на слоги. Книги заключались в пышные переплёты из тончайшего сафьяна с золотым тиснением. Обрезы покрывались золотом и чеканным узором.

Эти типы книжного оформления послужили образцом для писцов местных центров. На местах рядовые старообрядцы, не имея возможности их купить, копировали тот или иной стиль, создавая при этом в более огрублённом виде свои списки. Так, федосеевцы со временем выработали свой, упрощённый по сравнению с поморским стиль оформления книг. Во второй половине XIX — начале XX века появляются замечательные образцы орнаментики и иллюстрирования. Там же, где традиция замирала, особенно в поповских согласиях, художественное оформление, например в крестьянской среде, низводилось до уровня примитива.

После создания рукописи и сверки текста книга переплеталась по-старому: корки переплёта почти всегда ставились деревянные и обтягивались телячьей кожей, иногда бархатом или сукном, застёжки выполнялись из металла. Переплёты книг украшались орнаментом, сделанным при помощи тиснения горячим способом, при котором иногда применяли листовое «золото» (бронза и поталь) и серебро.

Старообрядцы старались придерживаться эстетики дониконовской печатной книги не только при оформлении рукописных книг, но и печатных, которые им время от времени удавалось издавать в подпольных или заграничных типографиях на протяжении XVIII–XIX веков. Абсолютная монополия государства на книгопечатание не позволяла старообрядцам издавать литературу, отвечавшую их духовным запросам, в России. Это привело к тому, что на протяжении полувека, начиная с никоновских реформ, старообрядчество вынуждено было обходиться дореформенными изданиями, дополняя их сочинениями, переписанными от руки. Поражающие воображение современного читателя рукописные мастерские Выго-Лексинского общежительства во многом были вызваны элементарной нуждой. Однако сокращение фонда дониконовских изданий в связи с износом в процессе обращения, а также целенаправленной политикой правительства по их изъятию и уничтожению, трудоёмкость воспроизводства книг путём переписки заставили ревнителей старины искать пути к печатному способу изготовления книг.