Стрелецкие смуты конца XVII века
Очистив Боярскую думу от представителей клана Хованских, царевна Софья Алексеевна и ее единомышленники приступили к новому распределению государственных ролей. Ведущее положение в правительстве князя В.В.Голицына было закреплено пожалованием ему 19 октября 1682 г. почетного титула «Царственные большие печати и государственных великих посольских дел оберегателя». В декабре в управление боярину были переданы Иноземский, Рейтарский и Пушкарский приказы. Фаворит Софьи приложил максимум усилий для того, чтобы посадить в других ключевых военных ведомствах преданных ему людей. Руководство Разрядным приказом перешло думному дьяку В.Г.Семенову. Стрелецкий приказ возглавил думный дьяк Ф.Л.Шакловитый.
Значительное представительство в Думе вновь получили родственники царевны Софьи — Милославские. Вместе с боярами Иваном Михайловичем и Матвеем Богдановичем в ее состав вошли окольничие Л.С.Милославский и состоявшие с ними в родстве А,В.Толстой и В.С.Нарбеков. К этой группировке тесно примыкали бояре князья Одоевские, Прозоровские, представители некоторых других знатных фамилий, игравшие заметную роль при дворе старшего царя Ивана Алексеевича, где сосредоточилась вся политическая жизнь страны. Значительно менее привлекательной для придворных чинов была служба при особах царя Петра Алексеевича и его матери царицы Натальи Кирилловны, которые «жили по вся лето в Преображенском своим двором аж до самой зимы». Из числа думцев верность Нарышкиным сохранили около двух десятков лиц, в том числе представители таких известных родов, как Стрешневы, князья Черкасские, Урусовы, Ромодановские, Троекуровы, Особые доверительные отношения связывали царя Петра с его воспитателями: кравчим князем Б.А.Голицыным и думным дьяком Н.М.Зотовым.
Очевидный раскол среди правящих кругов вызывал пристальное внимание как иностранных резидентов, так и русских современников.
Саксонец Г.А.Шлейсинг, посетивший Москву в 1684 г., отмечал, что «бояре и важные господа очень симпатизируют младшему [царю]…. но стрельцы и простые люди склоняются к старшему» Иноземец несколько преувеличивал, говоря о симпатиях московской знати к царю Петру, Большинство придворных «вздыхало» о недолговечности старшего царя, но было вынуждено задумываться о дальнейшей карьере и будущем своих детей. По этому поводу князь Б.И.Куракин писал, что при дворе царя Петра «все молодые люди были первых домов». Младшее поколение родовитого дворянства связывало свои надежды с Петром Алексеевичем и было недовольно засильем r правительстве «ничтожных людей», на которых делали ставку сторонники Софьи.
Примером подобных настроений может служить дело подьячего приказа Большой Казны Т.Назарьева. В апреле 1684 г. он явился с иконою в руках в покои царя Петра, чтобы бить челом перед царицей Натальей Кирилловной о ссылке в дальние города боярина И.М.Мило-славского и думного дьяка Ф.Л.Шакловитого. Подьячий предлагал «изо всех стрелецких полков собрать письма и, собрав письма, учинить приказ Тайных дел, а у тех дел быть столповому боярину князю Михаилу Алегуковичу Черкасскому, и привесть ево к вере в том, что делать ему правду, мзды ни с кого не иматъ и государевы казны не красть».
Неизвестно, кто надоумил подьячего выступить со столь дерзким предложением, но за его челобитной, несомненно, стояли противники Софьи. Однако в тот момент Нарышкины еще и не могли помышлять о возвращении себе реальных рычагов власти. Царь Петр был слишком юн и большую часть времени посвящал детским забавам. Его любимым занятием стали военные «потехи», к которым пышущий здоровьем царственный отрок привлекал своих сверстников из числа детей придворных и челяди, находившихся в Преображенском. Уже в 1683 г. Петр, 11 лет от роду, начал со своими «робятками» осваивать стрельбу из настоящих мушкетов, а два года спустя, юный государь во главе «потешных», одетых в иноземные солдатские кафтаны, промаршировал полковым строем через всю Москву, направляясь из Преображенского в Воробьево. К своим забавам Петр пожелал привлечь «охотников» из числа более взрослых юношей, состоявших на дворцовой службе сокольниками, кречетниками, стряпчими конюхами, лиц иных чинов, среди которых оказались и такие представители известных дворянских фамилий, как князь М.М.Голицын, И.И.Бутурлин, Сергей и Василий Бухвостовы. К 1687 г. «потешные» полки, подчинявшиеся исключительно Петру, уже имели на вооружении артиллерию и насчитывали более полутысячи человек, во главе которых стояли опытные иноземные офицеры.
Софья и ее окружение снисходительно относились к «потехам» младшего царя, видя в них обыкновенные чудачества, свойственные юному возрасту. Да и сама царица Наталья Кирилловна находила увлечения Петра пустыми забавами, мешавшими сыну приобщаться к государственным делам, Напротив, регентшу такое положение дел вполне устраивало, Отсутствие сводного брата на кремлевских церемониях позволяло ей без помех упиваться своей властью. С 1686 г. во всех государственных актах, содержавших царский титул, стало обязательным упоминание имени «великой государыни благородной царевны и великой княжны Софии Алексеевны всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержцы». Это нововведение царица Наталья Кирилловна восприняла как оскорбление и прямо заявила теткам правительницы: «Для чего она стала писаться с великими государями вместе? У нас люди есть и того дела не покинут». В борьбе с влиянием ненавистной падчерицы царица рассчитывала на поддержку своих верных сторонников — видных деятелей Боярской думы: князей М.А.Черкасского, М.И.Лыкова, И.Б.Троекурова, кравчего князя Б. А,Голицына. Значительный политический вес имели и люди из их окружения, многие из которых не только занимали влиятельные посты в приказной администрации, но и имели думные чины. Дополнительную уверенность в своих силах придавало матери Петра возвращение из ссылки ее брат ьев.
Резкое обострение придворной борьбы произошло в начале 1687 г., когда князь В.В.Голицын во главе русского войска убыл в первый Крымский поход. Стан сторонников государыни-царевны всколыхнуло подметное письмо, обнаруженное в великий пост в церкви Казанской Богородицы на Красной площади. В нем содержались оскорбления в адрес правительницы и прямые угрозы ее приближенным. На заседаниях Думы глава Судного Московского приказа князь МАЧеркасский открыто «поносил» дела «голанта» Софьи. В отсутствие В.В.Голицына партии Нарышкиных удалось добиться решения об обязательных докладах князя царю Петру Алексеевичу о важнейших государственных делах. Старший из дядьев «второго» царя ЛК.Нарышкин открыто демонстрировал свое неуважение к правительнице и «к ним государям никогд а не являлся, и к руке не хаживал».
Вернувшийся из похода князь В.В.Голицын не скрывал своего неудовольствия усилением враждебной группировки. В беседе с начальником Стрелецкого приказа ФЛ.Шакловитым он сетовал: «Для чего де ее великую государыню [Наталью Кирилловну] и в девяностом году [1682] не убили, есть ли бы ее в то время уходили, ничего бы не было». Сама Софья реагировала на угрозу своей власти еще более решительно и выступала за самые радикальные меры. Среди ее ближних людей обсуждение планов устранения Нарышкиных стало одной из центральных тем закулисных переговоров. Через Шакло-витого царевна рассчитывала привлечь на свою сторону стрелецкий гарнизон столицы и руками «служивых» расправиться с противниками. В доверительных беседах с давним клевретом Милославских — командиром Стремянного приказа И.Е.Цыклером Софья, не таясь, призывала учинить убийство над ее младшим братом, но согласия так и не получила. В августе 1687 г. правительница поручила Шакловитому проведать среди стрельцов: если она пожелает венчаться царским венцом, «что от них в том будет, какая отповедь?».
Начальник Стрелецкого приказа собрал на своем загородном дворе группу пятисотенных и пятидесятников, которым предложил подать государям от имени всех стрельцов челобитную с просьбой о венчании Софьи Алексеевны на царство. Стрелецкие начальные люди колебались и говорили о своем неумении писать челобитную. Шакловитый заверил их, что прошение будет написано, и главное добиться его принятия. Стрельцы сомневались: «Послушает ли нас Петр Алексеевич?», на что Шакловитый предложил взять под стражу Л.К.Нарышкина и князя Б.А.Голицына и тем самым вынудить «второго» царя дать согласие. На вопрос стрельцов о возможном противодействии патриарха и бояр начальник Стрелецкого приказа сказал: «Патриарха можно переменить, а бояре — отпадшее, зяблое древо; разве постоит до поры до времени один князь Василий Васильевич Голицын». Так и не придя к окончательному решению, стрельцы, получив по 5 рублей, разошлись по своим слободам.
Через три дня представители полков вновь явились в дом Шакло-витого и сказали, «что они тому делу рады помогать и готовы, чтоб им написать челобитную». Однако Софья так и не решилась реализовать свой план, «чтоб не было братьям ее государским, великим государем, во гнев и в безчестье». Не последнюю роль в принятии такого решения сыграло холодное безразличие столичного гарнизона к разгоравшейся придворной борьбе. И все же сторонники регентши не оставляли своих усилий и предприняли меры для того, чтобы раскачать московских стрельцов, дабы были они «радетельны и верны» государыне-царевне и царю Ивану Алексеевичу. Шакловитый продолжил тайные беседы с наиболее верными стрельцами, коих набралось около десятка человек, готовых «уходить старую царицу, медведицу» и ее ближних людей.
Как и в 1682 г., по Москве поползли слухи о том, что Ф.К.Нарыш-кин царский венец изломал, а «потешные конюхи» замышляют убийство царя Ивана и его сестер. Чтобы придать делу более осязаемый характер, летом 1688 г. Шакловитый организовал провокацию с целью возмугить стрелецкий гарнизон против Нарышкиных. В ночь на 17 июля группа стрельцов разных полков во главе с капитанами Василием и Филиппом Сапоговыми разъезжала вдоль укреплений Земляного города и избивала караульных, стоявших у городских ворот. Действовали они будто бы по приказу Л.К.Нарышкина, под именем которого скрывался переодетый подьячий М.Шошин. Во время избиения один из нападавших обращался к лжеНарышкину со словами: «Лев Кириллович! За что его бить до смерти? Душа христианская!», после чего шайка покидала место нападения.
Активизировать свои усилия по дискредитации Нарышкиных сторонников Софьи вынуждали действия противоборствующей стороны. По настоянию матери в начале 1688 г. Петр стал демонстративно проявлять интерес к государственным делам: прилежно посещал Думу, знакомился с работой отдельных приказов. В течение того же года высокими думными чинами окольничих были пожалованы непосредственные представители клана Нарышкиных — ПАЛопухин Меньшой, двоюродные дядья царя Петра М.Ф., К.Ф. и Г.Ф.Нарышкины. Царица Наталья Кирилловна планировала в ближайшее время перейти к решительному наступлению и стала готовить сына к женитьбе. Тем самым мать стремилась добиться не только ликвидации законных основ регентства царевны Софьи, но и остепенить любимого сына, чрезмерно увлекавшегося «марсовыми потехами» и веселыми попойками в Немецкой слободе. Невестой царя Петра Алексеевича была объявлена дочь стольника Ф.А.Лопухина — представителя незнатного, но близкого Нарышкинам дворянского рода. Петр не противился воле матери, и 27 января 1689 г. была сыграна свадьба младшего царя.
На следующий день после торжеств отец молодой царицы был пожалован чином окольничего, а спустя полгода, возведен в сан боярина. Еще в марте окольничеством были пожалованы два дяди царицы Евдокии Федоровны — ВАЛопухин и П.АЛопухин Большой, а затем и их младший брат КАЛопухин. Думское представительство Нарышкиных-Лопухиных росло как на дрожжах. Окружение Петра всеми силами стремилось удержать царя в столице и беспрестанно разжигало в нем недовольство правлением Софьи и ее фаворитов. Но юный государь тяготился скучными царскими обязанностями и стремился вырваться из душной атмосферы московской жизни. Меньше месяца прошло после свадьбы, как Петр решил отправиться на Плещееве озеро продолжить строительство «потешной» флотилии. Мать просила сына возвращаться поскорее и пыталась воздействовать на него через молодую жену. Весной 1689 г. царица Евдокия писала 17-летнему супругу в Переяславль-Залесский: «Государю моему радости, царю Петру Алексеевичу. Здравствуй, свет мой, на множество лет. Просим милости: пожалуй, государь, буди к нам не замешкав. Ая при милости матушкиной жива. Женишка твоя Дунька челом бьет»2.
Государь с большой неохотой возвращался в Москву, где сразу попадал в сеть придворных интриг и тревожных слухов. Раздражение Петра росло, дело доходило до явных срывов. 8 июля, в день крестного хода из Кремля в Казанский собор, Петр потребовал от царевны Софьи, чтобы она не смела идти «за крестами». Однако государыня воспротивилась и с иконой в руках присоединилась к процессии. Взбешенный Петр покинул крестный ход и уехал в Коломенское. Желая унизить Софью, государь долго не подписывал указ о награждении участников второго Крымского похода и отказался принять князя В.В.Голицына и его воевод, пришедших благодарить государя за награды. В Измайлове Петр распорядился взять под стражу начальника Стрелецкого приказа Ф.Л.Шакловитого, который не выдал к розыску пристава Дмитриева полка Жукова
А.Стрижова, но вскоре его отпустили.
Напряжение нарастало. Софья боялась несдержанного характера своего сводного брата и искала защиту среди стрельцов. 25 июля, в день именин царевны Анны Михайловны, на которые должен был прибыть царь Петр, по указу правительницы у Красного крыльца тайно собрали 50 стрельцов. Караульным велено было по набату встать на защиту государыни, если над ней будет «хитрость чинится». Через два дня царевна жаловалась на царицу Наталью Кирилловну пятисотенным и пятидесятникам, сопровождавшим ее в походе к Новодевичьему монастырю, и говорила стрельцам: «Если мы вам годны, то стойте за нас, а если негодны, то мы оставим государство». Стрельцы изъявили готовность верно служить государыне, и им было велено ждать «повестки».
Поздно вечером 7 августа во дворце поднялась тревога. Откуда-то появилось подметное письмо, предупреждавшее о том, что ночью из Преображенского придут «потешные конюхи», чтобы побить царя Ивана и всех его сестер. Князь В.В.Голицын отдал распоряжение стрельцам Андреева полка Нармацкого, стоявшим на стенном карауле, закрыть все городские ворота. По приказу ФЛШакловитого на «опасный» Лыков двор были стянуты около трех сотен стрельцов Стремянного полка, полков Р.С.Ефимьева и Д.Р.Жукова. Еще сотню стрельцов Семенова полка Резанова разместили на Житном дворе у Боровицких ворот. Пятисотенному И.Елизарьеву, пятидесятнику И.Ульфову и еще нескольким начальным людям Стремянного полка было велено собрать на Лубянке три сотни стрельцов и ждать дальнейших распоряжений. Для большего «радения» командирам выдали по 25 рублей. Денщики начальника Стрелецкого приказа получили приказ отправиться в Преображенское и следить там за действиями царя Петра Алексеевича.
Большинство стрельцов, собранных в Кремле, не догадывались об истинных причинах тревоги. Говорили о каком-то шуме, учинившемся «в Верху». Только самые близкие к Шакловитому люди знали о готовившемся выступлении против младшего царя. Особенно неистовая пятидесятник Стремянного полка Н.Гладкой. Когда в Кремле появился спальник Петра Ф.Ф.Плещеев, караульные стащили его с лошади, а Гладкой принялся избивать придворного. Сопровождавших Плещеева холопа и двух «потешных» посадили «за караул» на Лыковом дворе, а самого спальника потащили в Золотую палату. Шакловитый полностью доверял Гладкому и рассчитывал через него запустить в действие весь механизм заговора.
Предполагалось направить к Преображенскому три сотни стрельцов Стремянного полка с верными людьми, где они должны были встать «под рощею», «умоста» и в неком «тайном месте». Дождавшись момента, когда царь поедет к Москве, стрельцы должны были известить об этом Шакловитого, а затем «побить» приближенных Петра, оставшихся в селе. Но, когда «в третьем часу нощи» Гладкой явился на Лубянку, он застал там «у лавочек» только группу доверенных командиров. Подручный начальника Стрелецкого приказа стал кричать на них, «что они так долго не едут», и заявил о готовности всех полков выступить по набату. Слободу Стремянного полка Гладкой покидал с уверенностью, что стрельцы выполнят отданный приказ, не зная о том, что в Преображенское уже отправились двое гонцов с вестью к царю Петру Алексеевичу об «умысле» на царские особы.
В загородную резиденцию Петра изветчики прибыли за полночь, когда государь уже почивал. Царя немедленно разбудили и сообщили о намерении стрельцов идти бунтом к Преображенскому. В полном смятении Петр выскочил из своей спальни и в чем был побежал к конюшне. Только укрывшись в ближнем лесу, царь несколько успокоился и, дождавшись, когда ему привезут одежду, в сопровождении постельничего Г.И.Головкина и еще двух человек «скорым ходом» отправился к Троице-Сергиеву монастырю. К вечеру 8 августа в Троицу прибыли родные юного государя, его ближние люди и «потешные» полки. Вслед за ними в монастырь выступил стрелецкий полк Л.П.Сухарева.
В Москве весть о поспешном отъезде царя из Преображенского вызвала замешательство. На утро стрельцам было объявлено, что если бы не предпринятые меры предосторожности, то царя Ивана Алексеевича и его сестер перебили бы «потешные конюхи». Начался розыск покинувших столицу стрельцов, которым были известны обстоятельства дела. В отношении полка Сухарева князь В.В.Голи-цын посоветовал подговорить стрелецких баб, чтобы те отправились к монастырю и уговорили мужей из похода сбежать.
Неуютно чувствовал себя в подмосковной обители и царь Петр Алексеевич. Молодой государь нуждался, прежде всего, не в военной помощи, а в поддержке опытных государственных деятелей, способных с честью вывести его из сложной ситуации. Из сотни придворных, последовавших за ним в Троицу, только трое — боярин князь М.А.Черкасский, кравчий князь БАГолицын и думный дворянин М.И.Глебов имели определенный вес среди столичной знати. Остальные лица, в силу своей молодости, имели невысокие придворные чины жильцов, стряпчих, стольников, многие из которых являлись родственниками Нарышкиных-Лопухиных. 9 августа Петр отправил в Москву грамоту, в которой спрашивал: «По какому поводу собраны в Кремле стрельцы?» Софья отвечала, что они должны сопровождать ее на богомолье в Донской монастырь. В другом послании, присланном в тот же день, государь потребовал отпустить к себе командира Стремянного полка И.Е.Цыклера с 50 стрельцами. Полковник уговорил царевну дать согласие и поспешил покинуть своих бывших покровителей, в конечном успехе которых он, не без основания, сомневался. Вслед за ним в Троицу потянулись другие участники заговора. В тот же день в монастыре объявились первые перебежчики — капитаны Василий и Филипп Сапого-вы. 10 августа о преступных замыслах начальника Стрелецкого приказа государя известила целая группа стремянных стрельцов во главе с пятисотенным И.Елизарьевым и пятидесятником И.Ульфовым. Из их сказок и изветов вырисовывалась довольно тревожная картина смятения стрелецкого гарнизона столицы.
Укрывшись за крепкими монастырскими стенами, Петр на несколько дней замолчал. В ожидании находилась и царевна Софья, понимавшая, что без ущерба для себя длительное время противостоять «второму» царю она не сможет. Лучшим выходом для нее было пойти на примирение с братом. 13 августа в Троицу по поручению правительницы отправился близкий Петру князь И.Б.Троекуров, который должен был склонить государя вернуться в Москву. Но эта миссия положительного результата не принесла, а через три дня в стрелецкие и солдатские полки из монастыря была доставлена грамота, с требованием направить к 18 числу в поход к государю начальных людей и по десять рядовых от каждого полка. Софья строжайше запретила стрельцам и солдатам покидать столицу, а по городу был распущен слух, будто бы грамота та прислана без ведома царя, по злому умышлению князя Б.А.Голицына. С объяснениями к Петру отправили «дядьку» царя Ивана боярина князя П.И.Прозоровского и царского духовника, через которых правительница надеялась достичь примирения. Посланцы вновь вернулись ни с чем, и тогда царевна решила прибегнуть к помощи своих теток и одной из сестер.
Из Троице-Сергиева монастыря обратно в Москву царевны Марфа Алексеевна, Анна и Татьяна Михайловны уже не вернулись. Точно неизвестно, были ли они удержаны силою, либо, поверив доводам Нарышкиных, остались добровольно, но в их лице Петр получил очень весомый козырь. Почва уходила из — под ног регентши. Со своею «печалью» она решила обратиться к патриарху Иоакиму, с которым у Софьи последнее время сложились весьма натянутые отношения. Согласившись оказать услугу для примирения сторон, 20 августа владыка покинул столицу. В ожидании прошло несколько дней, но патриарх так и не соизволил вернуться с ответом. Вместо него в московские слободы 27 августа была доставлена очередная царская грамота с указом «без мотчанья» прибыть в Троицкий поход всем «пятисотым, и приставам, и пятидесятником, и десятником». Такие же грамоты были вручены всем стрелецким полковникам, находившимся в Москве. Вместе со служилым людом к Троице призывались посадские старосты с 10 тяглецами от всех сотен и слобод. Ослушникам грозила смертная казнь.
Однако Софья не теряла надежду окончить дело миром. Правительница разрешила отпустить в Троицу по одному человеку от полка и собралась лично посетить брата в его убежище. 29 августа государыня отправилась в путь, но в селе Воздвиженском, где семь лет назад по ее указу были казнены Хованские, царевну встретил царский посланник, предупредивший Софью, что если она явится в монастырь, то с ней поступят «нечестно». Дальнейший путь кортежу царевны преградил вооруженный отряд. Регентша была вынуждена повернуть назад и сразу по прибытии в столицу срочно призвала во дворец выборных стрельцов. Софья вновь стала говорить служилому люду о замыслах Нарышкиных извести ее и царя Ивана, а князю В.В.Голицыну отрубить голову. Царевна напомнила, что «радела она обо всячине», а теперь «все из рук тащат», просила и требовала: «Не уходите к Троице, пожалуй, и вы побежите? Целуйте крест!». Стрельцы присягнули, но на настроения в полках они повлиять уже не могли.
Очевидный разрыв между Петром и Софьей сильно взволновал стрелецкий гарнизон, первое время наблюдавший со стороны за разворачивавшимися событиями. Несмотря на запрет, город стали покидать делегации от полков и их командиры. За период с 29 августа по 1 сентября в Троицу прибыло 14 стрелецких полковников, 3 подполковника и 912 человек иных чинов (10 пятисотенных, 9 приставов, 133 пятидесятника, 480 десятников и 280 рядовых). «Во втором часу нощи» 31 августа перед собравшимися были зачтены выписки из распросных речей и изветов стрельцов об умысле Ф.Л.Шакло-витого. В присутствии царицы Натальи Кирилловны и патриарха стрельцы заверили Петра Алексеевича, что об умысле Федьки им ничего неизвестно и о своей готовности по-прежнему верой и правдой служить государям.
1 сентября в Москву был отправлен отряд стрельцов во главе с полковником И.К.Нечаевым, который должен был доставить Софье указ о выдаче Ф.Л.Шакловитого и его сообщников. Разгневанная царевна повелела отрубить голову полковнику, но вскоре его помиловала. Прибывших с Нечаевым стрельцов правительница распорядилась собрать у Красного крыльца и лично обратилась к ним со словами: «Для чего вы приехали? и с каким указом? чему вы тому верите, что вам в Троицком монастыре прочитали, те письма от воров составлены и вы без указу с Москвы в Троицкой монастырь не ездите для того: брат мой, Петр Алексеевич, меня к себе в монастырь не допустил. И за которыми людьми вы присланы, и я их вам не отдам для того: будет отдать вам девять человек, а они оговорят и 900 человек, чему тому верить? Довелось прислать тех к Москве для розыску, которые их оговаривают, и я вас не отпущу, и которые пойманы и сидят на съезжих избах — не дам и для того в Троицкой монастырь пошлю боярина. Знатно то дело клонят, хотят меня извести. Злые люди учинили между нами ссору и научили говорить об умысле против царя Петра Алексеевича и других, Зависгию к верной службе и радению Федора Шакловитого назвали его заводчиком злого умысла. Чтоб разведать обо всем, я сама пошла к Троице, но царь Петр Алексеевич велел меня остановить но наущению злых советников, и должна была я возвратиться с великим срамом. Всем вам ведомо, как я эти семь лет правительствовала, а приняла правительство в самое смутное время, учинила славный вечный мир с христианским соседним государем, а враги креста Христова от оружия моего в ужасе пребывают. Вы за ваши службы пожалованы нашим великим жалованьем, и милость нашу к себе всегда видели. Ужели после того вы нам учинитесь неверны, поверивши вымыслу злых людей, которые всему христианству добра не желают и смуту заводят. Не головы Федора Шакловитого ищут, ищут головы моей и брата моего Ивана Алексеевича»3.
По случаю наступившего Нового года в Кремль была приглашена вся московская знать, а также служилые иноземцы, выборные от стрельцов, солдат и посадских людей. Софья вновь произнесла перед народом речь в оправдание своих действий и велела угостить всех водкой. На следующий день государыня приказала «поставить прибылой караул в Кремле на Лыковом дворе по полку, переменяясь посуточно, а того числа поставить на караул Семенов полк Резанова с полковником». Караульным, стоявшим по воротам Земляного города, велено было «всяких чинов людей, которые придут из похода имать и приводить на стенной караул. Да того ж числа московских стрельцов, которые присланы из походу, имать и приводить на стенной караул».
Эти распоряжения были отданы в связи с тем, что 2 сентября в Москву для поимки Ф.Л.Шакловитого прибыли полковники С.Г.Сергеев и И.М.Спиридонов со сводным отрядом из 40 стрельцов. Софья не желала отдавать на расправу своего фаворита. Однако на следующий день Боярская дума, окончательно убедившись в победе Петра, приняла решение выдать заговорщиков «к великому государю в Троицкой поход». С известием о думском приговоре в монастырь отправился полковник Сергеев, но Шакловитый по-прежнему оставался на свободе. Царевна укрыла верного окольничего в дворцовой церкви св. Екатерины и до последней возможности упорствовала в его выдаче. Лишь после того, как б сентября к дворцу подступила большая толпа стрельцов и стала требовать отдать им Федьку, Софья смирилась и выдала своего любимца.
В тот же день по царскому указу в Троицу отправились все бояре и прочие думные чины. Царю Ивану Алексеевичу было отправлено послание Петра, в котором «второй» государь извещал брата о том, что теперь «настоит время нашим обоим особам Богом врученное нам царствие править самим, понеже пришли есми в меру возраста своего, а третьему зазорному лицу, сестре нашей с нашими двемя мужескими особоми в титлах и в росправе дел быти не изволяем». В этом же послании Петр заявил о своем праве «учинить по приказом правдивых судей, а неприличных переменить». Нарышкины стремились закрепить свою победу, и уже 7 сентября был издан царский указ об именовании во всех государственных актах только двух царей, без упоминания царевны. На следующий день последовало назначение нового главы Стрелецкого приказа, которым стал боярин князь И.Б.Троекуров, женатый на сестре молодой царицы Евдокии Федоровны — Анастасии Лопухиной.
Скорый розыск по делу Ф.Л.Шакловитого и его сообщников, проведенный в стенах Троице-Сергиева монастыря, предопределил бесславный финал регентства царевны Софьи Алексеевны и крах политической карьеры ее ближайших сподвижников. 11 сентября по царскому указу с боярским приговором «за умысел убить Великуто государыню Наталью Кирилловну, да Бояр и Ближних людей» велено было казнить смертью Ф.Л.Шакловитого, стрельцов А.Петрова и К.Чермнош, Битью кнутом и ссылке в сибирские города на вечное житье подлежали еще около 30 человек разных чинов, в том числе и стрелецкий полковник С.Ю.Резанов, остававшийся до конца верным государыне и Ф.Л.Шакловитому. Подполковника М.Шеншина, избивавшего стрельцов, прибывавших из Троицкого монастыря с царскими грамотами, приговорили к битью батогами и лишению «стольничества и полковничества» 4. 5 октября последовал указ о смертной казни ближайших клевретов Шакловитого Н.Гладкого и С.Медведева, еще 12 человек подлежали ссылке в дальние города. Однако розыск главных преступников занял больше года. Приговор, вынесенный Гладкому и Медведеву, был приведен в исполнение только в феврале 1691 г. Отдельными указами в течение осени 1689 г. были отправлены в ссылку князь В.Б.Голицын, окольничие Л.Р.Неплюев и В. А.Змеев. Целый ряд думных чинов лишился своих постов в приказной администрации. Подлежали замене и некоторые командиры стрелецких полков, не проявившие должной лояльности царю Петру.
С падением царевны Софьи, заточенной в Новодевичий монастырь, и князя В.В.Голицына первенство в новом составе правительства перешло к боярину Л.К.Нарышкину, ставшему главой Посольского приказа. Петр с большим облегчением отдал все рутинные дела по управлению государством своему дяде и матери, а сам с прежним энтузиазмом придался своим любимым «потехам». Особое расположение царицы Натальи Кирилловны к родне супруги «Петрушеньки» предопределило небывалый взлет еще недавно малоприметной семьи Лопухиных. За период с 1690 по 1692 год боярством были пожалованы пятеро братьев отца молодой царицы, которые заняли влиятельные посты в руководстве целого ряда приказов. Однако триумф Лопухиных продлился недолго. После смерти Натальи Кирилловны в 1694 г. Петр окончательно охладел к своей жене, что незамедлительно сказалось на положении ее родни.
Не только среди бояр, но и в простом народе многие сожалели о том, что царь «уклонился в потехи, оставя лутшее начал творити всем печальное». Большое недовольство среди придворных и приказных людей вызвал Кожуховский поход Петра, состоявшийся осенью 1694 г, Согласно плану учений «русское» войско князя Ф,Ю,Ромодановского должно было приступом овладеть крепостью «польского короля» И.И.Бутурлина. Для участия в походе было задействовано до 30 тысяч человек. При распределении воинских подразделений и начальных людей на «русских» и «поляков» отчетливо проявились все симпатии и антипатии Петра. На стороне государя выступили Преображенский и Семеновский «потешные» полки, оба выборных солдатских полка (Лефортов и Бутырский), выборные роты рейтар и гранатников, 20 рот стольничьих. Весьма символично, что в стане неприятеля оказались шесть стрелецких полков, несколько рот дьяков и подьячих, во главе которых стояли «дворовый воевода» князь А.И.Голицын, бояре П.А.Лопухин Большой, его братья — Федор, Василий, Сергей и некоторые другие лица.
Три недели продолжалась «потешная» баталия, в ходе которой более 20 человек было убито, а еще 50 получили ранения и увечья. Естественно, в «сражении» победу одержало «русское» войско. Отличился и бомбардир Петр Алексеев, взявший в плен командира Стремянного полка С.Г.Сергеева. Победителей и побежденных государь щедро жаловал «погребом», но такая награда вряд ли могла скрасить унижение, нанесенное сановным особам. Первым не сдержался 64-летний боярин П.А.Лопухин Большой, которого «по обвинению в государственном и великом деле» 24 января 1695 г. взяли в Преображенский застенок5. На следующий день старик от пыток скончался. Сохранилось свидетельство о том, что дядю своей жены Петр «сам пытал, поливал двойным вином и зажег». Спустя два года та же участь постигла П.А.Лопухина Меньшого, обвиненного в убийстве десяти крестьян и в оскорблении государя. От смерти боярина не спасло даже личное заступничество патриарха. По слухам, ходившим при царском дворе, Петр избил палкой своего дядю боярина Л.К,Нарышкина за то, что тот сожалел о смерти Лопухина и отзывался о нем как о человеке добром, который «много прибыли в приказе учинил».
Жестокие расправы над представителями боярства и простыми людьми, выражавшими свое негативное отношение к поведению государя и его нововведениям, приносили прямо противоположные плоды. Народная молва о пришествии «царя-антихриста» ширилась изо дня в день. В том же 1697 г. в Москве был раскрыт заговор, участники которого ставили своей целью физическое устранение ненавистною царя. В отечественную историю этот заговор вошел под названием «заговор Цыклера», хотя истинным его вдохновителем явился окольничий А-П.Соковнин — «потаенный великой капитоновской ереси раскольник», оставшийся не у дел с приходом к власти Нарышкиных.
Для осуществления своего замысла он остановился на кандидатуре бывшего командира Стремянного полка, и этот выбор был не случаен. С Цыклером, имевшим широкие связи в стрелецкой среде, окольничий был знаком лично и не раз имел возможность убедиться в его честолюбии и изворотливости. Не была тайной для Соковнина и обида, затаенная Цыклером на государя за равнодушие и недоверие к его особе, за то, что «его Ивана называл бунтовщиком и собеседником Ивана Милославского и его, Ивана, никогда в доме не посетил». О своем отношении к Петру бывший стрелецкий полковник поведал Соковнину при личной встрече, состоявшейся в доме окольничего, Соковнин посетовал, что стрельцы-«дураки» спят, и прямо предложил через них «учинить всячески. Ездит де он [Петр] один по улицам, малолюдством, мертвы да пьяны, так же и на пожаре бывают малолюдством. Нет де то во лутче, что тут учинить».
В беседе была затронута и тема возможного претендента на царский престол в случае устранения Петра. По этому поводу Цыклер заметил, что «счастье де Шереметеву Борису Петровичу, стрельцы де ево любят», на что Соковнин выразил сомнение: «Чаю де они, стрельцы, выберут попрежнему царевну, а царевна возьмет царевича, а как де она войдет и она возьмет князя Василья Голицына, а князь станет попрежнему орать». Цыклер возразил: «Я де в них стрельцах тово не чаю, что возьмут царевну». Завершая разговор, Соковнин спросил своего собеседника: «Мочно де тебе им стрельцом говорить, что над тсударем учинить?». На согласие Цыклера окольничий выразил уверенность, что «они де к тебе добры и послушают».
Тайные беседы со стрельцами и другими лицами происходили в течение всей зимы 1696/97 гг., но ожидаемого результата не приносили. Соковнин нервничали с беспокойством спрашивал у Цыклера, почему стрельцы до сих пор «ничего не учиняют». Последний ссылался на малолюдство среди стрельцов и утверждал, что «они опаса-ютца потешных». Окольничий всячески поносил нерешительность «служивых», чем вызвал недовольство сообщника. На крики Соковнина Цыклер заметил: «Пеняешь ты на стрельцов, а сам того делать не хочешь, чтоб впредь роду твоему в пороке не быть». На это Соковнин откровенно признался: «Нам де в пороке никому быть не хочет-ца, а стрельцам де сделать мошно, даром они пропадают же».
Слова окольничего оказались пророческими, но ему было не суждено узнать об этом. 23 февраля 1697 г, по извету пятисотенного Стремянного полка И.Елизарьева начались аресты всех лиц, в той или иной степени причастных к заговору. Кроме главных «заводчиков» А.П.Соковнина и И.Е.Цыклера к розыску были привлечены еще 15 человек разных чинов, в том числе семь стрельцов и два бывших стрелецких полковника стольники А.Л.Обухов и Б.М.Батурин. Показания подследственных вынудили Петра задуматься об особых мерах предосторожности в связи с намеченным отъездом за границу.
Согласно извету Елизарьева еще в начале декабря 1696 г. Цыклер спрашивал у пятисотенного: «Смирно ли де у них в полкех, и он, Ла-рион, ему Ивану, сказал, что в полкех у них дал бог смирно, а хто что и затеет и тому на свою голову. Да он же де, Иван, ему ж, Лариону, говорил, ныне де великий государь [идет] за море и как над ним что зделаетца, как де быть, кто у нас государем будет? И он де, Ларион, ему, Ивану, говорил: дай де бог ему, великому государю, здравствовать, а буде какая воля божия над ним государем и учинитца, и у нас де есть государь царевич. И к тем де ево словам он Иван говорил, в то де время ково бог изберет, а тщитца де и государыни, что в Девичье монастыре». Выяснилось также, что двое стрельцов Стремянного полка весьма живо откликнулись на предложение Цыклера «государя постеречь и убить». В разговоре с донским казаком П.Лукья-новым они рассуждали о том, как «донские казаки к Москве для разоренья пойдут и станут разорять с конца, а они стрельцы с другова». Эти сведения полностью совпадали с показаниями Цыклера, замышлявшего в случае его посылки на воеводство в Таганрог идти бунтом к Москве с кубанцами и донским казаками.
К 4 марта следствие по делу Цыклера было фактически завершено. Последние вопросы, заданные заговорщику, касались его участия в событиях 1682 г, Однако Цыклер, сломленный многочисленными пытками, упорно стоял на своем и утверждал, что «Иван де Милославский к нему Ивану был добр и женат был у него, Ивана, а про бунт 1682 году, он, Иван Милославский, ведал ли или он сам был, про то он Иван не ведает и с Иваном Милославским, ни с кем, чтоб тот бунт учинить и бояр побить он, Иван, не говаривал и не умышлял и не ведал. А будет он, Иван, про то ведал и утаил, чтоб ему за то мучитца в геенне во-веки».
Истинную правду о делах минувших Цыклер унес с собой в мир иной, Петр спешил закончить следствие, так как все уже было готово для его отъезда с Великим посольством. Накануне казни по распоряжению царя из могилы был выкопаны останки боярина И.М.Милославского, скончавшегося в 1685 г. Его гроб привезли в Преображенское на свиньях и поставили «у плах изменичьих» так, чтобы кровь казненных стекала на него. 4 марта состоялась казнь А.П.Соковнина, И.Е.Цыклера и зятя окольничего стольника Ф.М.Пушкина. Через два дня были отсечены головы трем другим подельникам — стрельцам В.Филиппову, Ф.Рожину и казаку
П.Лукьянову, После завершения казней останки Милославского разрубили на части и закопали «во всех застенках под дыбами».
По царскому указу родственники казненных и причастные к заговору лица были разосланы на службу в дальние города. Стольников АЛ,Обухова и Б.М.Батурина предписывалось «за непристойные их слова послать: Алексея в Белгород, а Бориса в Севск и служить им в тех полкех в прежних их чинах, и к Москве им без указу великого государя не ездить». Отправляясь «за море», Петр передал все управление столицей ближнему стольнику князю Ф.Ю.Ромодановскому, доказавшему свою верность государю кровавой деятельностью в Преображенском приказе, Под присмотром «князя-кесаря» через несколько дней после отъезда царя из столицы были удалены уцелевшая родня царицы Евдокии Федоровны: Федор Аврамович Лопухин в То-тьму, Василий Аврамович в Саранск, Сергей Аврамович в Вязьму. К концу лета на службу в разные города была выведена большая часть стрелецкого гарнизона. Караульную службу в столице попеременно с оставшимися стрелецкими полками несли выборные и бывшие «потешные» солдатские полки (Преображенский и Семеновский).
В отношении четырех стрелецких полков (Ф.А.Колзакова, И.И.Черного, А.А.Чубарова, Т.Х.Гундертмарка), находившихся слета 1696 г. на городовой службе в Азове и подлежавших замене, Петр в августе 1697 г, прислал из Голландии распоряжение об их переводе в состав Новгородского полка воеводы князя М.Г.Ромодановского. В стрелецкие полки были срочно посланы грамоты, «чтоб оне шли скоро и нигде не мешкали». Из Азова стрельцы выступили еще в июне и в течение десяти недель тянули по реке до Воронежа 200 буда-ров с пушечной и оружейной казной. Часть стрельцов шла сухим путем до Валуек «в самой последней скудости». Прибыв к указанным местам, полки в конце сентября получили приказ: «не займуя Москвы», двигаться к польской границе в Ржеву Пустую,
Условия для «зимовья» во Ржеве оказались малопригодными. Из-за нехватки мест для постоя стрельцы были вынуждены в мороз ютиться по 100–150 человек на одном дворе. Денег, выданных на месячную хлебную покупку, 10 алтын 4 денги на человека, из-за дороговизны хватило лишь на две недели. «Голод, холод и всякую нужду» пришлось вытерпеть служилому люду и в Великих Луках, где полки квартировались в течение зимы 1697/98 гг.
Надежда увидеть Москву до последнего не покидала стрельцов и вынуждала их сдерживать свое негодование затянувшимся походом. Поводов для озлобления и ропота было более чем достаточно. Большинству из них довелось испытать все тяготы и лишения
Азовских походов, Во время «зимовья» в разоренной крепости стрельцы «работали денно и нощно во весь год», восстанавливая городские укрепления. За последние полтора года службы, вследствие военных потерь и болезней, личный состав четырех служебных полков сократился почти на треть. Если в 1696 г. в их рядах насчитывалось более 4000 человек, то к началу 169В г. в строю оставалось всего около 2700 стрельцов. Постоянные хлебные недодачи, сопровождавшие переход с Дона в полк князя М.Г.Ромодановского, вынуждали некоторых стрельцов в поисках пропитания ходить «по миру», за что начальники их били нещадно батогами. Прочие «оскудали и одолжали неоплатно», от чего стрельцы десятками стали самовольно покидать Великие Луки, направляясь в столицу бить челом о своих нуждах.
В течение марта 1698 г. в Москве объявилось 175 беглецов из пяти стрелецких полков, стоявших у польских рубежей. К стрельцам четырех полков, пришедших из Азова, примкнули стрельцы сборного полка П.В.Головина, находившегося в Великих Луках для сопровождения в малороссийские города хлебных запасов. «Скороходы» желали выяснить, кто являлся главным виновником убавки хлебного жалованья, и стремились добиться выплаты им денег за невиданный ранее хлеб. Обеспокоенные московские власти поспешили удовлетворить требования стрельцов и выдали каждому по 1 рублю 20 алтын. Всем беглецам было велено до 3 апреля покинуть Москву и вернуться в свои полки.
Однако стрельцы не спешили выполнить боярский указ. В первые дни пребывания в сто, лице челобитчики узнали из бесед с родственниками и знакомыми очень много неожиданных и тревожных вестей. По городу ходили слухи о возможной смерти государя «за морем» и желании бояр удушить царевича Алексея Петровича. Поговаривали и о том, что стрельцам «уже на Москве не бывать». Такие новости сильно волновали «скороходов» и вызывали у них недоверие к обещаниям бояр объективно рассмотреть их дело.
По инициативе стрельцов В.Тумы и Б.Проскурякова была составлена новая челобитная, которую они через знакомую стрельчиху-ншцен-ку Офимку Кондратьеву Артарскую, кормившуюся от милостей обитателей царского дворца, просили передать одной из царевен, «какой ни есть». Послание попало в руки царевны Марфы Алексеевны, поддерживавшей тайную переписку со своей сестрой Софьей. В челобитной стрельцы писали о своих прежних нуждах и изъявляли желание, ввиду смерти царя Петра, видеть на царстве государыню Софью Алексеевну. В ответном послании опальная царевна сожалела о том, что из стрелецких полков «приходило к Москве малое число», и призывала все четыре полка стать табором у Новодевичьего монастыря, а затем бить ей челом о возвращении на «державство». В случае сопротивления солдат Софья предлагала стрельцам «чинить с ними бой».
Вести от царевны вызвали у стрельцов прилив энтузиазма. Послание Софьи В.Тума зачитал перед толпой у ограды церкви Николы «Явленного» в слободе Чубарова полка. Спустя некоторое время, тот же Тума у Арбатских ворот призывал стрельцов идти ко двору боярина князя И.Б.Троекурова «бить челом о том, кто у них хлебное жалованье отнял, и чтоб то хлебное жалованье дать им по прежнему; и буде он в том откажет, и им ему говорить, чтобы дал им сроку на два дня. А буде того хлеба им давать не станут, и мы де в понедельник или кончая во вторник их, бояр, выведем всех и побьем».
3 апреля возле двора Троекурова на Петровке собралась большая толпа, человек 400, и стала требовать, чтобы боярин выслушал их пожелания и жалобы. Князь повелел направить к нему четверых выборных, которых он согласился выслушать. Перед своим главным начальником «лутчие люди» вновь говорили о непомерных тяготах службы, нищенском положении стрельцов, просили дать им отсрочку «до просухи» для возвращения в полки. Упорство стрельцов разгневало Троекурова, и он приказал двум стрелецким полковникам Ф.Ю.Козину и В.И.Кошелеву взять выборных «за караул». Однако толпа, стоявшая на улице, не допустила ареста своих товарищей и отбила выборных у полковников,
На следующий день состоялось экстренное заседание Боярской думы, на котором обсуждался единственный вопрос — о мерах, необходимых «для высылки» мятежных стрельцов из столицы. По приказу главного правителя Москвы князя Ф.Ю.Ромодановского для выдворения «воров» были привлечены шесть сотен солдат Семеновского полка и полторы сотни стремянных стрельцов. Их усилиями беглецов «выбили» из стрелецких слобод и вынудили идти на службу. В ходе столкновений один из дезертиров был убит, а еще троих, самых буйных, взяли под стражу и затем сослали в Сибирь.
Добившись высылки мятежников, Ромодановский поспешил известить государя о событиях, произошедших в Москве. В ответном письме Петр выразил свою радость по поводу усмирения бунта, но при этом заметил: «Только зело мне печально и досадно на тебя, для чего ты сего дела в розыск не вступил». «Князь-кесарь» незамедлительно принял меры для того, чтобы исправить свою оплошность, и отправил в Великие Луки распоряжение об аресте стрельцов, приходивших в столицу.
Тем временем в стрелецких полках, стоявших в Великих Луках, уже начиналось брожение, Слухи, принесенные «скороходами» из Москвы, получили среди служилого люда живейший отклик. Многие стали кричать о необходимости идти в столицу бить бояр, другие колебались и пытались отговорить своих товарищей от этой затеи. В конце мая полки получили приказ выдвинуться в Торопец, куда 2 июня был доставлен указ о посылке Федорова полка Колзако-ва в Вязьму, Афанасьева полка Чубарова в Белую, Иванова полка Черного в Ржеву Володимирову, Тихонова полка Гундертмарка в Дорогобуж. Одновременно правительство отдало распоряжение сослать в ссылку на вечное житье в малороссийские города стрельцов, приходивших весной к Москве.
Попытка воеводы князя М.Г,Ромодановского произвести аресты дезертиров натолкнулись на массовое сопротивление стрельцов всех четырех полков. Есаулов, посланных для поимки «воров», стрельцы отгоняли дрекольем, а полковнику Ф.А.Колзакову пришлось даже спасаться бегством, бросив коня. Защищая своих однополчан, стрельцы кричали: «Умрем друг за друга, бояр перебьем, Кокуй вырубим; а как будем на Москве, нас и чернь не выдаст». Ромодановский срочно созвал находившихся в его распоряжении городовых дворян и вывел в боевом порядке свой полк из Торопца на московскую дорогу. После долгих переговоров воеводе и стрелецким командирам все же удалось уговорить стрельцов отделиться от мятежников и выступить к назначенным местам службы. Однако беглецы не собирались сдаваться. Захватив несколько пушек и знамен, в полном вооружении, они двинулись отдельным отрядом вслед за полками. Ромодановский, надеясь на благополучный исход дела, не стал прибегать к более решительным действиям и вскоре после ухода стрельцов выехал в Москву.
Полки шли к местам назначения медленно, преодолевая в день не более пяти верст. На протяжении всего пути среди стрельцов не прекращались разговоры о необходимости идти к столице. Прежде всего, на выступлении настаивали беглецы, призывы которых находили все большее число сторонников. 6 июня на берегу Двины во время очередного постоя к стрельцам всех четырех полков обратился пятидесятник полка Чубарова А.Маслов. Перед «большим кругом» он зачитал с телеги письмо царевны Софьи, принесенное в Великие Луки
В.Тумой. Послание государыни стало решающим аргументом в пользу восстания. В общем порыве мятежники «полковников, полуполковников и капитанов выгнали вон, выбрали таких же воров и с полковыми пушками и ружьем» двинулись к Москве.
В походе выборные, сменившие изгнанных командиров, организовали караульную службу и установили: «Кто к Москве не пойдет, сажать на копья». Не раз по дороге вспыхивали раздоры между предводителями и колебавшимися, которые говорили, что «им итить не за чем, быть там всем кажженными», Не было полного единства и среди самих вождей. Самые решительные настаивали на том, чтобы идти прямо к столице, склонить к бунту солдат и простонародье, пытать и рубить бояр и иноземцев. Более осторожные предлагали засесть в Туле, в Серпухове или в одном из подмосковных монастырей, откуда разослать гонцов в служебные полки и к казакам с призывом идти к ним на подмогу.
За несколько станов до Москвы стрельцы узнали от встреченного ими местного дьячка о том, что правительство готовиться к их приходу. Путник рассказал восставшим о приказе горожанам «убираться» в Белый город с запасами на шесть недель. Он же убеждал стрельцов не останавливаться: «Будут вас прельщать деньгами, чтоб вам к Москве не ходить, и вы де на деньги не прельщайтесь, одно де подите к Москве». Не без сомнений и споров полки продолжили путь.
О бунте в Торопце столичные власти узнали 8 июня и по этим вестям решили послать сборный отряд солдат для поимки «заводчиков». Но через три дня в Москву прибыли четыре капитана от мятежных полков, которые поведали о новых обстоятельствах дела. Их рассказ о том, что стрельцы своих командиров «от полков отказали» и идут «бунтом» по московской дороге, чрезвычайно обеспокоил боярское правительство. Разрядный приказ начал срочную мобилизацию московских дворян. Решением Боярской думы первым воеводой Большого полка, собираемого против бунтовщиков, был назначен боярин А.С.Шеин. За несколько дней было собрано до 8000 ратных людей, которые с 25 артиллерийскими орудиями 16 июня выступили к Воскресенскому монастырю навстречу мятежникам.
К стенам подмосковной обители войско Шеина прибыло вечером следующего дня. Для царских воевод было очень важно не допустить захвата восставшими укрепленного монастыря, в котором бунтовщики «долго понапрасну изнуряли бы усилия верного воинства». За час до подхода стрельцов генерал П.И.Гордон с солдатами и артиллерией занял возвышенности, господствовавшие над переправой через реку Истру. Несмотря на плотный заслон, стрельцы с марша стали переправляться на противоположный берег. Гордон выехал навстречу восставшим и начал убеждать их «воспользоваться ночным временем для более зрелого обсуждения, что им предстоит на завтра». Стрельцы «ему кланялись и с ним говорили: мы де идем к Москве милости просить о своих нуждах, а не драться и не биться», но были и те, кто «с многим невежеством от противных и грубых слов ответ учинили».
Переговоры продолжались всю ночь. Стрельцы упорно стояли на своем и требовали пропустить их к семьям в Москву дня на два — три, после чего они выразили готовность идти на службу. После совещания у воеводы А.С.Шеина «с товарищи» П.И.Гордон вновь выехал к мятежникам и потребовал выдачи стрельцов, «бегавших» к Москве весной и нынешних «заводчиков» бунта. В этом случае генерал обещал царскую милость и прощение, а также выдачу сполна денежного жалованья и хлеба по прибытии к новым местам службы. Требования иноземного офицера еще больше возмутили стрельцов, которые стали кричать ему убираться прочь, «если он не хочет, чтобы пуля покарала его за такую дерзость».
Дело шло к открытому столкновению. Один из немногих старших командиров, присоединившихся к бунту, «сотенный» полка Колзакова И.Клюкин начал раздавать стрельцам порох и подбадривал их словами: «Стойте, братцы! Что бог ни даст!». На «большом круге» мятежники договорились в случае поражения не выдавать друг друга, а «станут нас пытать, и нам помирать, а друг на друга не говорить». В черновике была написана челобитная, в которой стрельцы изложили свои обиды. Незаконченное прошение один из его авторов, десятник полка Колзакова В.Зорин, вручил генералу-поручику князю И.М.Кольцову-Мо-сальскому, попытавшемуся, в очередной раз, уговорить мятежников.
Написанная в черне стрелецкая челобитная могла бы стать манифестом, под которым подписались бы тысячи русских служилых людей. «Многоскорбне и с великими слезами» били челом московские стрелецкие полки: «… в прошлом во 190-м [1682] году они стрельцы, радея о благочестии, учинили удержание. И по их де, в. г., указу в пременении того времени их, стрельцов, изменниками и бунтовщиками звать не велено… А в 203-м [1695] году, будучи под Азовым, умышлениям еретика Францка Лефорта, чтоб благочестию великое препятие учинить, чин их, московских стрельцов, подвесть под стену безвременно,' и ставя в самых нужных х крови местех, побито их, стрелцов, множество. Да ево ж Францковым умышлением делан подкоп под их стрелецкие шанцы, и тем де подкопом он, Францко, побил человек с триста и болши. Ево ж умыслом на приступе под Азовым посулено было по десяти рублев человеку рядовому, а кто послужит — тому повышение чином, и на том де приступе, с которою сторону они, стрельцы, были, побитолутчихлюдей премножество… Они, стрелцы, радеяв.г. и всему православному християнству, говорили город Азов взять привалом, и тою он, Францко, оставил же. Да он же де, Францко, не хотя наследия их христианскою видеть, самых последних удержал из-под Азовым октября до третьяю числа двести четвертою [1695] юду. А ис-под
Чершского четвертого на десять [14] числа пошел степью, чтоб их, стрелцов, и до конца всех погубить. И идучи де в той службе, ели они мертвечину, и в той степи пропало их, стрелцов, премножество. И в прошлом же де двести четвертом [1696] году в другом азовском походе город Азов июля девятого на десять [19] числа взяли привалом.
И в двести пятом [1697] году августа с шестого числа место города Азова все росчистили, и по наряду новоземляной город и ров делали, и в совершенство учинили. А работали денно и нощно во весь год самою совершенною трудностью.
И по ево де в.г. указу июля двадесят четвертого числа они, стрельцы, из Азова выведены; а сказано им итить к Москве; И по вестям де были они, стрельцы, на службе в Змееве, в Ызюме, в Цареве Борисове, на Маяцкой в самой в последней скудости и нужде.
И в нынешнем двести шестом году сентября двадесят первого числа велено им, стрелцом, итить на ево в.г. службу в полк к боярину и воеводе ко князю Михаилу Григорьевичю Ромодановскому в Пустую Ржеву, Заволочье, не займывая Москвы. И они де, стрелцы, радея в.г., в тот полк шли денно и ночно в самую последнюю нужду осеньним путем. И были на полском рубеже в зимнее время в лесу в самых нужъ-ных пустых местех, морозом и всякими нуждами утеснены.
И июня пятого числа нынешняго 206-го [1698] году по указу в.г. Новогородцкого розряду все полки велено роспустить. А боярин де и воевода князь Михайло Григорьевич Ромодановский их, стрелцов, вывел по полкам ис Торопца и велел рубить, а за что — того они, стрельцы, не ведают… [И слышали они] что в Московском государстве чинитца великое страхование, и от того на Москве в городех ворота затворяют рано, а отворяют часу в другом или в третьем дни, и всему московскому народу чинитца тягость…, что декМоск-ве идут немцы, и то де по всему знатно благочестию всесовершенное испровержение будет»*.
Вручив князю челобитную, Зорин потребовал зачитать ее перед солдатами, что, естественно, исполнено не было. Два стрельца, братья Калистратовы, попытались уговорить солдат присоединиться к ним, но их от полков отогнали. Обе стороны стали готовиться к сражению. Полковые священники отслужили молебны, исповедовали и причастили свою паству. Стрельцы дали друг другу клятву стоять насмерть и укрепились в обозе. Воевода Шеин предпринял последнюю попытку избежать кровопролития. Посланный к мятежникам Т. Ржевский еще раз потребовал сложить оружие и пригрозил обстрелом из пушек. Но стрельцы в ответ закричали: «Мы де того не боимся, видали мы де пушки и не такие».
Первый залп, прогремевший ранним утром 18 июня, не задел оборонительные порядки стрелецких полков, По приказу Шеина для устрашения выстрелы были сделаны над головами мятежников, Стрельцы восприняли этот промах с воодушевлением, бросали вверх шапки и распустили знамена. Ответным огнем из мушкетов и пушек восставшие ранили нескольких солдат. Однако боевой настрой стрельцов быстро пошел на убыль после того, как артиллерия Большого полка нанесла по их позициям прицельный залп. Предводители мятежников стали кричать: «Пойдем против большого полка грудью напролом, и хотя б умереть, а быть на Москве!», После третьего залпа стрельцы попытались атаковать приближавшихся к обозу бутырских и лефортовских солдат, но четвертый залп окончательно расстроил их ряды. Некоторые бросились бежать, большинство сдалось на волю победителей. Сражение продолжалось не более часа. В ходе его было убито 15 стрельцов и около 40 человек получили тяжелые ранения, большей частью смертельные.
Подавив бунт, Шеин приказал провести смотр мятежных полков. Из строя были выведены выборные, руководившие стрельцами в походе, прежние беглецы и «пущие заводчики», на которых указали их же товарищи. Всего для розыска в Воскресенский монастырь было направлено 254 человека. На допросах всех стрельцов нещадно секли кнутом, а самых упорных «подвергли действию огня, чтобы через медленное опаление кожи и больного мяса острая боль проникала с жесточайшими муками до мозга костей и волокон нервов». Пытки происходили на 30 кострах, разведенных на равнине возле монастыря. Здесь же 22 и 28 июня казнили первых 56 главных виновников мятежа, в том числе В.Туму и Б.Проскурякова. 2 июля по приговору бояр были казнены 74 «скорохода», приходившие весной к Москве. Все умирали молча, и никто не сказал о письме царевны Софьи. 140 человек были приговорены к битью кнутом и ссылке в дальние города. Для дальнейшего розыска оставили В.Зорина и еще нескольких стрельцов. Остальных 1965 человек разослали в колодах по тюрьмам окрестных городов и монастырей.
В конце августа из-за границы спешно вернулся царь Петр. Сразу же по приезду он распорядился свезти арестованных стрельцов в Москву для нового следствия. Государь негодовал на чрезмерную мягкость и поспешность боярских приговоров и на одной из пирушек в ярости набросился со шпагой в руке на боярина А.С.Шеина. К середине сентября в столицу доставили первую группу из 164 человек. Главных зачинщиков Петр повелел распределить по дворам знати для особо тщательной охраны. Сановным «тюремщикам» предписывалось «держать их окованых на чепах, на ногах кандалы, заклепав наглухо, на руках железы. А быть у тех стрельцов на карауле по два человека солдат, да из лутчих своих людей по три человека, кому мочно верить. И смотреть им боярам и окольничим и думным людем над теми караульными солд атами и над своими людьми накрепко с великим береже-нием, чтоб они не ушли или какова над собою дурна не учинили. А поить их и кормить надсматривать и ествы и питие надкушивая, чтоб в питье и в естве для отравы какова зелья не положить».
Повторный кровавый розыск, который возглавил лично государь, начался в Преображенском 17 сентября. Первые же допросы с применением самых изощренных пыток дали нужные результаты. Наиболее важным дя царя стало признание В.Зорина о желании стрельцов видеть на царстве государыню Софью Алексеевну. Основываясь на показаниях Зорина и его товарищей, Петр написал пять вопросных «статей», по которым дознаватели должны были допрашивать остальных бунтовщиков. Стрельцов распределили по группам и разместили в десяти застенках. Вести дальнейшее следствие было поручено стольнику князю Ф.Ю.Ромодановскому, боярам: князю М.А.Черкасскому, князю И.Б.Троекурову, князю Б.А.Голицыну, князю В.Д.Долгорукому, князю П.И.Прозоровскому, Т.Н.Стрешневу, А.С.Шеину; окольничему князю Ю.Ф.Щербатому и думному дьяку Н.М.Зотову.
Согласно инструкции следователи, прежде всего, выясняли имена стрельцов, призывавших рубить бояр и иноземцев, а также просить царевну Софью вновь стать правительницей. Устанавливались возможные связи подследственных с политическими противниками Петра и, особенно, с членами царской семьи. Большинство стрельцов упорно стояло на том, что шли они в столицу ради свидания с семьями и челобитья о жалованье, и ни о каком бунте не помышляли. Некоторые ссылались на свое «малолетство» или говорили, что шли «за страхованием» от других стрельцов. Пятидесятник А.Маслов и некоторые другие признались по всем главным пунктам обвинения и сообщили о тайном послании Софьи стрельцам в Великие Луки. Эти показания дали материал для начала следствия среди приближенных царевен Софьи и Марфы Алексеевны. Были допрошены и сами государыни, но в своих связях с мятежными стрельцами они так и не признались.
В ходе «первого» большого розыска 19–22 сентября всего было допрошено более 300 человек. В 20-ых числах началась установка виселиц у всех городских ворот и в слободах бунтовавших полков. Лишая «изменников» какой либо надежды и вдохновляя палачей на «страшное побоище», 30 сентября Петр лично обезглавил в Преображенском пятерых стрельцов. Затем колонна телег, в которых по двое сидели приговоренные с зажженными свечами в руках, двинулась из подмосковного села к столице. У Покровских ворот в присутствии государя, придворных и иностранных послов народу зачитали указ о винах и наказании стрельцов. В то г же день 112 человек были повешены у 10 ворот Белого города, 36 — в Замоскворечье, у трех городских ворот, еще 48 человек — у съезжих полковых изб. 100 малолетних стрельцов, от 15 до 20 лет, были биты кнутом и после клеймения в правую щеку разосланы в дальние города.
Пока шел «первый» большой розыск, в Москву свозились все новые и новые группы участников восстания. Предрекая их судьбу, Петр говорил своим приближенным: «А смерти они достойны и за одну противность, что забунтовали и бились против большого полку». 11 октября, без какого либо следствия, были казнены 144 стрельца. Их вешали на двойных виселицах в тех же местах, рядом с товарищами, казненными ранее. На следующий день начался еще более ужасный «второй» большой розыск, продлившийся до 15 октября. Параллельно с допросами и пьггками, производившимися в 14 застенках, по всему городу продолжались казни бунтовщиков. 12–13 октября было казнено 346 стрельцов, из которых 147 человек «вершили» у стен Новодевичьего монастыря, где в виде четырехугольника были установлены 30 виселиц. Троих стрельцов повесили возле самых окон кельи царевны Софьи, и долгое время их тела с челобитными в окоченевших руках раскачивались на глазах инокини Сусанны.
После трехдневного отдыха от кровавой «потехи», чередовавшейся с веселыми пирами и дружескими попойками, 17 октября Петр распорядился провести очередные показательные казни. Своим приближенным и собутыльникам государь повелел лично рубить головы мятежникам. Воеводе Новгородского полка князю М.Г.Ромодановскому было предложено казнить по одному стрельцу от каждого бунтовавшего полка. Князь Б.А.Голицын, не имея опыта в подобных даах, только покалечил сною жертву. Добил несчастного любимец Петра, Алексашка Меньшиков, который позднее похвалялся, что своею рукою обезглавил 20 человек. Только иностранные офицеры нашли в себе мужество отказаться от сомнительной царской «милости».
Всего в этот день были приговорены к казни 109 человек, для которых в Преображенском установили виселицы и плахи. Наблюдать за расправой Петр пригласил польских, датских и имперских послов. Яркую зарисовку безутешного людского горя и невыносимых страданий стрельцов, обреченных на смерть, оставил в своих записках секретарь имперского посольства И.Г.Корб: «Яуза протекает по площади казней, близ села Преображенского; на противоположном ее берегу сотня осужденных, в небольших телегах, ждала очереди положить голову в петлю, либо под топор палача, Для каждого приговоренного телега, при телеге солдат. Осужденные лишены были исповеди и причастия, как недостойные сего таинства; священники не были призваны на площадь, но каждый стрелец должен был держать перед собой зажженную свечу и мог креститься и молиться. Раздиравшие вопли жен, дочерей и матерей осужденных, жалобные стоны умиравших — все это производило на душу впечатление неописанного ужаса. Картина была ужасна! Жена плакала над мужем, дочь рыдала, глядя на отца, возводимого на виселицу, мать убивалась в страшном отчаянии, видя пред собой предсмертные корчи сына. Лишь только доходила очередь до новых жертв — плачь, стоны и вопли несчастных женщин увеличивались… Вместо кандалов на ногах приговоренных были деревянные тяжелые колодки; волочась по земле, они затрудняли ходьбу; тем не менее стрельцы сами, как могли и умели, всходили по лестницам, крестились на все четыре стороны, закрывали глаза и, по обычаю страны, опускали на лицо саван. Многие сами надевали петлю на шею, наконец сами, не выжидая толчка палачей, бросались с подмосток; все они видимо торопились избавиться жизни»7.
Массовые казни продолжились и в последующие дни. 18 ок тября для расправы были определены 65 человек, большинство из которых казнили под Новодевичьим монастырем. Восьмерых стрельцов колесовали на Красной площади, Живые куски тел «были туго привязаны к колесам и эта невозможность пошевелиться, как кажется, еще боле усиливала и без того невыносимую боль». Колесованные «живы были на тех колесах не много не сутки, и на тех колесах стонали и охали; и по указу великого государя один из них застрелен из фузеи, а застрелил его Преображенский сержант Александр Менши-ков. А попы, которые были у них в полках, один перед тиунскою избою повешен, а другому осечена голова и воткнута на кол, и тело его положено на колесо». 19 октября на Болоте, у полковых съезжих изб и на Пушечном Красносельском дворе, отсекли головы еще 109 стрельцам. Некоторых повесили у ворот Белого города, на специальных крюках, вбитых в крепостные стены, Казнь двух стрельцов, состоявшаяся 21 октября, подвела черту под расправами, последовавшими за «вторым» большим розыском,
К началу 1699 г. под следствием в Преображенском приказе оставалось 695 человек, в том числе 285 малолетних стрельцов, большинство из которых позднее были биты кнутом и сосланы на каторгу в Сибирь. Жен и детей казненных власти раздавали по деревням разных чинов людям, иных сослали на вечное житье в дальние города.
4 января 1699 г. последовал первый указ о ликвидации московских слобод семи стрелецких полков, положивший начало окончательному «стрелецкому разорению». Продаже «всяких чинов людям» подлежали дворовые места и лавки стрельцов трех мятежных полков и четырех полков, находившихся на службе в Киеве. Через месяц, с 1 по 4 февраля, на Болоте и на Красной площади были казнены еще около 300 человек, проходивших по делу о бунте 1698 г. Для дальнейшего розыска в московских застенках были оставлены 86 человек, допросы которых продолжались более года. В то же время в Преображенском приказе начиналось новое следствие над 60 стрельцами, присланными из Белгорода «за воровское умышление к бунту».
Всю зиму груды неубранных тел казненных, поедаемые собаками и вороньем, лежали у мест казней. Только в конце февраля последовал указ о захоронении останков мятежников. Всего по городу было собрано более тысячи трупов. Обезображенных мертвецов сложили кучами по 80–90 тел и развезли к специально заготовленным ямам в трех верстах от города у двенадцати дорог. В назидание потомкам над братскими могилами установили каменные столбы с чугунными досками на четырех сторонах, где перечислялись вины казненных. Каждый столб в своем завершении имел по пять железных спиц, на которых были воткнуты отрубленные головы. Тела колесованных оставались на Красной площади до середины марта.
Высылка из столицы всех стрелецких полков и массовые казни стрельцов незамедлительно сказались на криминогенной обстановке в городе. Вооруженные шайки, человек по 20–40, нападали на жителей стрелецких и иных слобод, «и будучи на тех своих разбоях, хозяев жгли и мучили и животы имали»6. Силами четырех солдатских полков, постоянно расквартированных в предместьях Москвы, властям было трудно поддерживать порядок в городе. В течение 1699 г. из трех архангелогородских стрелецких полков были сформированы два новых солдатских полка, которые в 1700 г. правительство направило в Москву для несения гарнизонной службы. Их командирами стали бывшие полковники московских стрельцов Михаил Кривцов и Федосей Козин.
Еще летом 1699 г. последовал указ о роспуске московских стрелецких полков, находившихся в столице и на службе в Азове. Согласно этому указу стрельцов «велено, распустить в посады, кто в который город похочет, и в которой город кто напишется взять росписи и по тем росписям их отпустить с женами и детьми без мотчанья и по тому, его великого государя, указу, стрельцы с Москвы с женами и детьми, а из Азова одни, и к Азовским с Москвы жены их и дети посланы, а на Москве стрельцам и стрелецким женам и детям жить и никому их ни для чего держать не велено «9. Прочие стрелецкие полки, находившиеся на службе в понизовых и украинных городах, переводились в разряд выписных московских стрелецких полков, оставленных на вечное житье в прежних местах службы. Родственники выписных стрельцов также подлежали высылке из столицы и были вынуждены спешно распродавать свои московские дворы, пожитки и с большими убытками ликвидировать доходные промыслы.
Московские власти торопились очистить город от ненавистного государю «противного рода». Указ от 17 января 1700 г. под угрозой ссылки и «пени большой» строжайше запрещал держать «по свойству и из работы в домах» отставных стрельцов, стрелецких жен, детей и слободчиков, о которых слободским сотенным и старостам велено было докладывать в городскую Ратушу'°. 9 февраля Боярская дума вынесла приговор «остаточным» стрельцам бунтовавших полков. 42 человека подлежали смертной казни, остальных приговорили к ссылке на каторгу, в Сибирь. Девятерых стрельцов, в том числе и А. Маслова, оставили для дальнейшего розыска, тянувшегося до мая 1707 г. Всего за период следствия с июня 1698 г. по февраль 1700 г. было казнено 1354 стрельца, 626 человек после битья кнутом и клеймения оказались в ссылке в дальних городах.
Вести о массовых казнях стрельцов в столице стали поступать в стрелецкие полки, находившиеся на службе в Азове и других городах, еще осенью 1698 г, С негодованием «служивые» говорили о том, что «их братии стрельцов тела на Москве таскают собаки». Многие желали отомстить за своих товарищей и в тайне грозили: «Нас де стрельцов во всех городех и в Сибири много, собрався все будем к Москве и самому де ему государю торчать у нас на коле». Подобные разговоры отражали настроения значительной части московских стрельцов, но местным властям удавалось своевременно пресекать ростки нового мятежа и арестовывать «пущих заводчиков».
Планы Петра по быстрейшему «скасованию» московских стрелецких полков и их замене «прямым регулярным войском» были нарушены началом военных действий в Прибалтике между Швецией и союзниками России Саксонией и Польшей. К моменту вступления России в Северную войну, в августе 1700 г., на службе в разных городах оставалось еще 17 полков московских стрельцов. В их число входили и шесть стрелецких полков, ранее несших службу в Азове, В связи с подготовкой к войне намеченный роспуск азовских стрельцов был приостановлен. В ноябре 1699 г. последовал указ об определении мастеровых людей на вечное житье в Азове и посылке остальных стрельцов на службу в приграничные города Смоленского,
Севского и Белгородского разрядов. В 1700 г. бывший Стремянной полк, расквартированный в Севске, был переформирован в одноименный солдатский полк. «Пожалование в солдаты» двух других полков (Ивана Озерова и Михаила Протопопова), стоявших в Смоленске, растянулось на два года.
В январе 1700 г. были расформированы четыре стрелецких полка (Василия Елчанинова, Ильи Дурова, Михаила Кривцова, Мартемья-на Сухарева), расположенные в городах Белгородского разряда. Мастеровых людей определили на вечное житье в местные посады, остальных списали в два новых стрелецких полка В.Елчанинова и И.Дурова, которого позднее сменил Мартемьян Сухарев. Расформированию подлежал и сборный полк Петра Головина, стрельцы которого были включены в состав стрелецких полков, находившихся в Киеве и Белоруссии.
Готовясь к столкновению с сильнейшей европейской армией, Петр распорядился в кратчайшие сроки сформировать 10 «тысячных» солдатских полков. В начале ноября 1699 г. был объявлен набор в солдаты «всяких вольных людей», которым власти обещали выплачивать по 11 рублей в год. Параллельно проводился сбор даточных людей по одному человеку с 25–50 дворов. Несмотря на острую нужду в обученных ратных людях, Петр строжайше запретил принимать в солдаты бывших московских стрельцов и их детей. По одному из указов 1700 г. велено было произвести розыск среди «записных солдат» бывших стрельцов и стрелецких детей, которые " у записи сказывались розных городов посадскими людьми». Выявленные лица стрелецкого чина, если они бывали в стрельцах до 1682 г., подлежали ссылке на каторгу в Азов, остальные изгонялись из солдатских рядов, кроме стрелецких детей, ранее не состоявших в стрелецкой службе 1‘.
О положении московских стрельцов, лишившихся государева жалованья и доходных промыслов на Москве, можно судить по справке калужского воеводы, проводившего в августе 1700 г. дознание по одному из многочисленных стрелецких дел. Согласно его данным, из 299 человек, поселившихся на калужском посаде, к этому времени 14 человек умерло, 60 ушло в солдаты, 24 переехали в другие города. Остальные занимались мелочной торговлей, плотничали, портняжничали, шили шапки, плели шнурки, держали цирюльни и сапожные мастерские, но были и те, кто ходил «по миру» и работал «всякую черную работу».
Неудачи русской армии на первом этапе Северной войны вынудили Петра изменить свое отношение к бывшим московским стрельцам. В 1702 г. последовал указ о записи в стрелецкую службу всех отставных стрельцов, «кроме старых, которые выше 50 лет, и стрелецких детей малых, которые меньше 18 лет» Из числа сысканных людей в Дорогобуже были укомплектованы три новых «тысячных» стрелецких полка, в состав которых была влита часть стрельцов расформированного в Батурине полка Ивана Нечаева. Формирование новых стрелецких частей продолжилось и позднее. По указу от 11 апреля 1704 г. велено было собрать " Московских полков всех стрельцов старых и стрелецких детей, которые были распущены, к службе годны» и «сколько их соберется послать в Смоленск», в том числе стрельцов и стрелецких детей, «что явиться в солдатах»|3. Однако экстренные наборы не могли покрыть убыль личного состава московских выписных стрелецких полков, принявших активное участие в боевых действиях прочив шведов. В 1706 г., после освобождения Нарвы, остатки четырех стрелецких полков (Венедикта Батурина, Василия Елчанинова, Мартемьяна Сухарева, Степана Стрекалова) были расформированы и влиты в состав Кар-гопольскоого солдатского полка.
После подавления восстания астраханского гарнизона, доведенного до отчаяния злоупотреблениями местных начальников, нищенским жалованьем и тяготами службы, в 1706 году были ликвидированы еще два московских выписных стрелецких полка, несших службу в понизовых городах. В ходе следствия выяснилось, что «то де смутное время в Астрахани учинилось от московских стрельцов и от солдат, которые на житье сосланы в Астрахань». К восстанию примкнули местные служилые люди и московские стрельцы полка Ильи Некрасова, стоявшего в Терках. Общие цели самой радикальной части мятежников выразил астраханский стрелец С.Москвитин: «Царицын взять боем и идти в верховые городы и до Москвы и всех призывать было к себе же, а кто бы не пристал и тех было всех побивать». Далее в планы восставших входило, «пришед к Москве Немцов всех хто б где попался мужеска и женска полу побить было до смерти и сыскать было государя и бить челом, чтоб старой вере быть по прежнему, а немецкого бы платья не носить и бороды и усов не брить. А буде он, государь, платья немецкого носить и бород и усов брить перестать не велел и его б государя за то убить до смерти».
Свое участие в бунте Москвитин объяснил тем, что «государя, убить мыслил, что московских четырех полков стрельцов в Москве переказнил и казнены его Стенькины дядья, два человека, а достальных всех стрельцов он же, государь, велел разорить, разослать по городам». Отец Стеньки умер на службе в Киеве, а сам он с матерью был вынужден, распродав имущество, уехать на Низ. В Астрахани его мать открыла оружейную лавку, а Стенька записался в астраханский стрелецкий полк Д.Галачалова. В беседах с местными жителями Москвитин и другие сосланные москвичи часто вспоминали слухи о подмене царя, ходившие по столице, говорили о том, что «стрельцов всех разорили, разослали с Москвы, а в мире де стали тягости, пришли де службы, велят носить немецкое платье, а при прежних де царях того ничего не бывало».
Подобные разговоры вызывали у многих астраханцев живое сочувствие и сожаление о неправедном правлении «подменного царя». В ходе восстания, начавшегося в июле 1705 г., к стрельцам и солдатам примкнуло значительное число казаков, жителей посада и гулящих людей. Восемь месяцев мятежники удерживали Астрахань под своим контролем и предпринимали попытки организовать поход к верховым городам. Только в марте 1706 г. солдатским полкам фельдмаршала Б.П.Шереметева удалось с боем овладеть городом.
Астраханское восстание 1705 — 06 гг. стало последним отголоском стрелецких смут конца XVII века. К этому времени московское стрелецкое войско как особая вооруженная сила прекратило свое существование. Последние выписные московские стрелецкие полки были расформированы в 1709—13 годах. Их стрельцы влились в состав ландсмилицейских и гарнизонных солдатских полков, стоявших в приграничных малороссийских и белорусских городах. Много пострадавший в свое время от бесчинств стрельцов А.А. Матвеев в своих записках заключил но этому поводу: «И тако до конца века тот злой и богу противный род и чин их стрелецкий исчез».