§ 7. Хафиз

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Хафиз

Перед полным именем поэта Шамс ад-Дина Мухаммада Хафиза Ширази (20-е годы XIV века – 1389 или 1390) иранцы часто ставят уважительное Ходжа («господин», «учитель», «наставник»). Род его по мужской линии происходил из города Исфахана. Но во времена правления династии атабеков, которые в XIII в. были данниками монголов Салгуридов, Фарса (1148-1270), семья переехала из Исфахана в Шираз Отец поэта Баха ад-Дин стал в Ширазе одним из самых богатых купцов, но умер рано, и семья, оставшись без кормильца, вскоре разорилась. Старшие братья будущего поэта отправились по свету в поисках лучшей доли, а дома с матерью остался лишь малолетний Шамс ад-Дин Мухаммад. Не будучи в состоянии прокормить себя и сына, мать отдает ребенка на воспитание в чужой дом. Однако человек, взявший на себя заботу о мальчике, вскоре отказался от него и отдал обучаться ремеслу в дрожжевой цех. Трудолюбивый и настойчивый мальчик треть своего крохотного заработка платил учителю соседней школы, треть отдавал матери, остальное тратил на свои нужды. Именно в школе мальчик приобщился к своему будущему ремеслу – чтеца Корана! Наделенный незаурядной памятью, он выучил наизусть священную книгу мусульман хафизом («хранящий в памяти Корна»). Впоследствии он прославил свою профессию, избрав ее наименование своим литературным псевдонимом.

Среди ремесленников и торговцев Шираза («людей базара») было множество подлинных ценителей поэзии, а их лавки нередко служили своеобразными «клубами», где собирались любители поэтических «диспутов» и соревнований. Завсегдатаем таких литературных «посиделок» в лавке торговца мануфактурой молодой становится Шамс ад-Дин Мухаммад. Он и сам пытается слагать стихи, но его первые опыты вызывают лишь насмешки окружающих, поскольку не соответствуют общепринятым нормам стихосложения. Иногда его, кажется, специально приглашают на поэтические собрания, чтобы посмеяться…

О том, что было дальше с молодым чтецом Корана и как он вдруг мгновенно превратился в великого поэта, рассказывает прекрасная легенда, которую знают, кажется, на Востоке все… Эта история связана с появлением одной из самых таинственных газелей Хафиза, которую специалисты нередко называют, собственно, «газелью о ниспослании поэтического дара». Говорят, что, будучи не в силах более сносить издевательства, начинающий поэт решил посетить гробницу знаменитого отшельника и поэта-мистика Баба Кухи Ширази, почитавшуюся чудотворной. Он долго молился, плача и жалуясь на судьбу, пока не выбился из сил и не заснул на земле близ гробницы. Во сне ему явился старец, одетый в зеленое по мусульманскому праву святых, давший ему вкусить божественной пищи. Мудрец сказал: «Ступай, ибо врата знаний теперь для тебя открыты». На вопрос о том, кто он, старец ответил, что он праведный халиф Али – потомок Мухаммада. Очнувшись ото сна, юноша сложил газель:

Вчера на исходе ночи от мук избавленье мне дали,

И воду жизни во тьме, недоступной зренью, мне дали.

Утратил я чувства свои в лучах того естества,

Вина из чаши, что духа родит возвышенье, мне дали.

И благостным утром была и стала блаженства зарей

Та ночь – повеленьем судьбы, – когда отпушенье мне дали.

Небесный голос в тот день о счастье мне возвестил,

Когда к обидам врагов святое терпенье мне дали.

И взоры теперь устремил на зеркало я красоты,

Ведь там в лучезарность ее впервые прозренье мне дали.

Дивиться ли нужно тому, что сердцем так весел я стал?

Томился скудостью я – и вот вспоможенье мне дали.

Весь этот сахар и мед, в словах текущих моих,

То плата за Шах-Набат, что в утешенье мне дали.

Увидел я в тот же день, что я к победе приду,

Как верный стойкости дар врагам в посрамленье мне дали.

Признателен будь, Хафиз, и лей благодарности мед

За то, что красавицу ту, чьи прелестны движенья, мне дали.

В этой чудесной газели, сотканной из намеков и мистических ассоциаций, можно найти ключ к другой версии легенды о «ниспослании поэтического дара», в которой рассказывается о том, что обиды молодого поэта на судьбу усугублялись его пылкой влюбленностью в знаменитую ширазскую красавицу по имени Шах-Набат («сахарный леденец»), которая не отвечала ему взаимностью. В соответствии с этим вариантом Хафиз обрел не только поэтический дар, но и благосклонность возлюбленной.

Махмуд Фаршиен. Иллюстрация к стихам Хафиза

Строки, посвященные Шах-Набат, построены на сложной игре образов, и могут быть истолкованы по-разному: большинство средневековых комментаторов полагало, что речь идет о конкретной женщине, однако слово шах-набат необязательно толкуется как имя собственное, оно может быть понято как традиционная метафора возлюбленной «сладостная», «сладкоречивая», «сладкоустая». Так что, вполне возможно, речь может идти о сладости поэтического слова, ниспосланного свыше, и, в этом случае, божественной пищей, которую вкусил Хафиз из рук халифа Али, оказывается кристаллический сахар – набат. В тексте газели можно усмотреть намек и на то, что посланником небес, явившимся во сне к Хафизу, был не Али, а Хизр – персонаж мусульманских сказаний, не упоминаемый, правда, в Коране, но чрезвычайно почитаемый персами и арабами. Именно его традиция связывала с коранической историей путешествия Мусы (библейского Моисея) и нахождения живой воды. Живая вода позднее стала пониматься мистически как метафора сокровенного знания. О его обретении и идет речь в первых строках газели Хафиза.

Сложив чудесным явлением вдохновленные стихи, поэт предстал перед бывшими насмешниками и продекламировал их, чтобы возвыситься в глазах слушателей, однако те не поверили, что газель сложена без посторонней помощи, и, по обычаю, снова устроили испытание – Хафизу предложили составить ответ на некую газель-образец (обычно такими образцами служили признанные шедевры прошлого), и он, обретший необыкновенный дар, достойно справился с заданием, заслужив полное одобрение критиков.

Молва о новой звезде поэтического Шираза распространилась мгновенно. Поэтом заинтересовались высокие особы, он стал получать приглашения ко двору. Не став придворным поэтом, Хафиз, тем не менее, отнюдь не чурался покровительства сильных мира сего (об этом свидетельствует некоторое количество газелей, в которых названы имена царственных меценатов). Отношения своевольного поэта-гордеца с правителями Шираза складывались непросто, что отразилось во множестве историй и анекдотов. Вполне возможно, что в основе некоторой их части лежат и реальные эпизоды жизни поэта.

На этой персидской миниатюре из далекого прошлого изображен Хафиз

Первым покровителем Хафиза был Абу Исхак Инджу (правил в 1343-1353 годах), правитель он был беспечный и веселый, любитель пиров, забав и изящной словесности, покровитель наук и искусств. Во времена его правления Хафизу, как, впрочем, и другим поэтам и ученым, жилось прекрасно. В одной из своих газелей поэт посетовал на то, что этот «золотой век» был очень короток: «Воистину бирюзовый перстень Абу Исхака ярко сиял, но благо было недолгим». Во время осады Шираза легкомысленный правитель не потрудился даже мобилизовать защитников города. Легенда гласит, что когда Абу Исхак узнал об осаде, он выразил удивление, что кто-то вознамерился воевать в такой погожий весенний день, и даже экспромтом сложил стихи: «Пойдем! Нынче вечером предадимся забавам, а о завтрашнем дне подумаем, когда наступит завтра». Вскоре его свергли с престола, через три года казнили…

Наступила эпоха правления жестокого и фанатичного Мубариза ад-Дина (правил в 1353-1364 годах.), который ознаменовал свое восшествие на престол закрытием всех питейных заведений в Ширазе. Он запретил увеселения и разослал по всему городу чиновников, представлявших собой своеобразную «полицию нравов», пресекавших любое, даже малейшее публичное нарушение норм мусульманской морали. Хафиз, как утверждают историки литературы, откликнулся на введение «сухого закона» великолепной газелью, в которой, как считают, под маской чиновника-мухтасиба вывел самого Мубариза ад-Дина:

Хоть прекрасна весна и вино веселит,

Но не пейте вина – мухтасиб не велит!

Сух верховный закон этих смутных времен.

Пей тайком, пей с умом, делай ханжеский вид.

Сядь, как дервиш, в углу, спрячь в рукав пиалу.

Нынче мир не вином – алой кровью залит.

После Мубариза ад-Дина к власти пришел его сын Абу-ль-Фаварис Шах Шуджа (правил в 1364-1384 годах), который не только отменил «сухой закон», но, видимо, несколько облегчили бремя налогов для «людей базара», ремесленников и торговцев, стал оказывать покровительство «людям пера», поэтам и ученым. Хафиз приветствовал начало его правления пышными хвалебными строками, веселой газелью, начинавшейся строками: «На рассвете тайный глас небес донес до меня весть: «Настала эпоха Шаха Шуджа, – без страха пей вино!» Однако отношения Хафиза и его нового покровителя складывались далеко не просто. До нас дошло несколько легенд, свидетельствующих о том, что шах и поэт постоянно конфликтовали. Ну не любил Хафиз ханжей и лицемеров!

Явился суфий во всей красе и начал притворяться,

Дворец лукавства возвел до обманчивых небес.

Газели Хафиза изобилуют подобными словами в адрес лицемерных аскетов.

Шах Шуджа, взбешенный дерзостью поэта, искал любого повода поставить его на место – случай скоро представился. В соответствии с традицией, сложившейся в суфийской газели задолго до Хафиза, поэты часто признавались в любви представительницам иной веры, христианкам или огнепоклонницам, исповедовавшим зороастризм (речь в стихах шла о представителях религий, которым верой не запрещалось употреблять, изготовлять и продавать вино). Тем не менее, одну из таких газелей Хафиза Шах Шуджа счел оскорблением веры, поскольку в ней говорилось:

И снова Хафиз?

Если мусульманство таково, как его исповедует Хафиз (преклонение перед христианским идолом, красавицей),

Жаль, если вослед сегодня придет завтра

Хафиза ждала бы неминуемая кара, не окажись в тот момент в Ширазе прославленный ученый Маулана Зайн ад-Дин Абу Бакр, совершавший паломничество к мусульманским святыням. По его совету Хафиз предпослал крамольному двустишию следующие строки:

Пришлись по душе мне слова, что пропел на рассвете христианин на пороге питейного дома под звуки свирели и бубна:

«Если мусульманство таково…» – таким образом, поэт избежал наказания.

Натянутые отношения с властителем Шираза заставили поэта искать прибежища в других городах Ирана. В период между 1372 и 1374 годами он, видимо, предпринимает поездки в Исфахан и Йезд, но, разочаровавшись, вновь возвращается в родной город.

Если возвращусь я с чужбины домой,

Вернусь, набравшись опыта.

Если вернусь из странствий целым и невредимым,

Клянусь, прямо с дороги сверну в кабачок.

Коль сострадают мне спутники мои на путях любви,

Презрен буду я, если пойду жаловаться чужим.

У Хафиза гости

Последние годы жизни Хафиза пришлись на время правления Шаха Мансура Музаффарида (1387-1393).

Год его восшествия на престол совпал с первым нашествием монгольских войск под предводительством Тимура на Шираз, а во время второго нашествия последний представитель этой династии был убит на поле сражения. Предание гласит, что во время своего пребывания в Ширазе грозный тиран и завоеватель потребовал Хафиза к себе, посчитав начальные строки одной из знаменитейших его газелей оскорблением своей персоны. Вот как повествует об этом автор известной «Антологии поэтов» Доулатшах Самарканди (XV век): «Рассказывают, что в те времена, когда Тимур завоевал Фарс и убил Шаха Мансура, Ходжа Хафиз был еще жив. Тимур послал кого-то из своих приближенных с требованием привести его. Когда тот явился, Тимур сказал ему: «Я завоевал полмира своим блистающим мечом, я разрушил тысячи селений и областей, чтобы украсить Самарканд и Бухару, престольные города моего отечества, а ты, ничтожный человечишко, готов их продать за родинку какой-то ширазской тюрчанки, ведь сказано у тебя: «Когда ширазскую тюрчанку своим кумиром изберу, за родинку ее вручу я ей Самарканд и Бухару». Хафиз поклонился ему до земли и молвил: «О, повелитель мира! Взгляни, до чего меня довела моя расточительность» (Хафиз явился на аудиенцию в рубище дервиша. Тимуру понравился остроумный ответ, он выразил свое одобрение и, сменив гнев на милость, обласкал поэта».

Это легенда, а на самом деле, во время второго нападения Тимура на Шираз, встреча состояться уже не смогла, поскольку Хафиз умер за четыре года до этого события, в 1389 году. На точность этой даты, вероятно, все же можно положиться, поскольку существует стихотворение-хронограмма на смерть поэта:

Светоч поэтической мысли Ходжа Хафиз,

Тот, что был свечой, горящей божественным светом,

Нашел себе стоянку на земле Мусаллы,

А ты ищи его хронограмму в «земле Мусаллы».

Оформление издания «Дивана» Хафиза во Франции в 1842 году

Прекраснейшая книга, которую мы сейчас называем «Диван» Хафиза не была составлена при жизни поэта. В книгу эту входит 418 газелей23, 5 крупных касыд24, 41 рубаи и стихотворные строки, называемые кыта25 и масневи26. Первый составитель посмертного собрания стихов поэта, некий Гуландам, являвшийся, возможно, личным секретарем Хафиза, снабдил рукопись собственным предисловием, в котором дается оценка поэтического дарования Хафиза и сообщаются некоторые сведения относительно его ученых занятий. В частности, Гуландам перечисляет книги, из которых поэт черпал знания, называя среди них авторитетный комментарии к Корану, сочинения по философии, логике, грамматике арабского языка и, наконец, собрания стихов арабских поэтов. По всей видимости, во времена правления Абу Исхака Инджу, когда молодой поэт снискал расположение этого правителя, ему была предоставлена возможность общения с лучшими умами Шираза, и он активно пользовался этим в целях совершенствования образования. Высокая похвала Хафизу, вышедшая из-под пера Гуландама, была первой в бесконечной череде высказываний, превозносивших магию его таланта и неотразимое обаяние его газелей: его газели «…пробуждали волнение в высоких собраниях аристократов и в толпе простолюдинов, в местах молитвенного уединения, среди падишахов и нищих, среди ученых и невежд… Радения дервишей не удавались без его будоражащей сердце газели, дружеская пирушка теряла очарование без повторения его полных изящества слов».

Мавзолей Хафиза в Ширазе

Нам известно, что еще при жизниХафиз пользовался таким всеобщим признанием, что современники наградили его двумя почетными «титулами»: Сокровенный язык и Толкователь тайн.

Резюме: на первый взгляд, в лирике Хафиза преобладали традиционные для персидской поэзии темы вина и любви, мистического озарения, восхваления великих людей, жалобы на бренность бытия и непознаваемость мира. Однако лирический герой Хафиза – полнокровный, живой человек, одержимый кипением противоречивых страстей. Он то аскет, томистик и духовидец, то скептик, вольнодумец и мечтатель, возвещающий человечеству наступление светлого земного царства, то забулдыга и дебошир, нарушитель спокойствия, до грубости резко обличающий духовенство и власть имущих. В отличие от поэтов-суфиев, он призывал уйти от несправедливой действительности не в мистические грезы, а в поиски форм неистового эгоцентрического наслаждения, вуалирующие бунтарские и тираноборческие мотивы и высказывания.

Поэзия Хафиза популярна не только на Востоке. Знакомство с его творчеством произвело сильное впечатление на И.В.Гете и вдохновило его на создание цикла «Западно-восточный диван». Стихи Хафиза переводил А.Фет. А.С.Пушкин в своем стихотворении «Из Гафиза» отдал дань восхищения и самому поэту и в его лице всей персидской поэзии. В Иране и Таджикистане его стихи стали народными песнями. «Диван» Хафиза и по сей день – самое переиздаваемое произведение классического наследия в Иране и персоязычных странах.

Гуманистическая направленность газелей Хафиза была вызовом догмам ислама и мистической отрешенности суфизма. Он призывал служить своим любимым и близким людям, а не царю земному и небесному. Такая позиция до сих пор близка современному ощущению жизни, что делает поэзию Хафиза популярной и сегодня.