1. Последние дипломатические попытки остановить войну

В конце 1561 г. в Москве и в Вильно исходили из того, что с истечением в Благовещеньев день 25 марта 1562 г. срока перемирия начнутся полномасштабные боевые действия. Торопясь довести до конца дело с инкорпорацией Ливонии до начала войны, Сигизмунд усилил нажим на ливонских ландсгерров. Угрожая тем, что, если договор не будет подписан, он откажется принимать участие в судьбе Ливонии, король добился своего. 28 ноября 1561 г. в Вильно были подписаны так называемые Pacta Subjectionis. Согласно ним, орденские земли на левобережье Западной Двины образовывали Курляндское и Семигальское герцогство, во главе которого стал новоиспеченный герцог и бывший магистр Г. фон Кеттлер, признавший себя вассалом Сигизмунда. На контролируемых размещенными в орденских и архиепископских замках литовскими гарнизонами землях на правобережье Двины позднее будет образовано Задвинское герцогство, которым от имени Сигизмунда управлял все тот же Кеттлер. Свою долю получили рижский архиепископ Вильгельм и его заместитель-коадъютор Кристоф Мекленбургский, виновники «Войны коадъюторов». Рига же не признала власть Сигизмунда, хотя он и был готов на серьезные уступки рижанам, но на это в Вильно пока решили закрыть глаза. 5 марта 1562 г. король принял вассальную присягу Кеттлера и Вильгельма. «Старая Ливония» ушла в прошлое.

В Москве тем временем не теряли времени даром. Вряд ли там не было известно о той бурной деятельности, которую развернули в Ливонии Сигизмунд, Радзивилл Черный и литовские дипломаты в конце 1561 – начале 1562 г. Однако Иван Грозный и его бояре не стали обращать внимания на нее. В Москве считали, что в переговорах с Литвой доброе слово, подкрепленное военными успехами, значит больше, чем просто доброе слово. Так что пускай «брат» Жигимонт берет города «искрадом», мы же возьмем то, что принадлежит нам по праву, мечом, а там посмотрим, чья возьмет, – примерно так, надо полагать, думали в Москве, когда из Вильно в русскую столицу в марте (sic!) 1562 г. прибыл королевский посланник пан Баркулаб Корсак.

Он доставил Ивану Грозному очередную грамоту от его «брата». По традиции, перечислив «обиды», которые нанес ему царь, король снова заявил, что его действия в Ливонии носят законный характер и не нарушают перемирия, а вот с его, Ивана, стороны нарушения есть. Мало того что его войска продолжают разорять его Ливонию (откуда, по мнению короля, Ивану было бы неплохо в знак доброй воли вывести свои войска), так еще и «тых часов писал до нас староста наш Мстиславский што воевода твой, з города Смоленска увославши у волости наши Мстиславские, войною шкоды починил и невинных людей помордовал». «Обачъже то, брат наш, год-ноль то чинити через присягу и перемирие?» – вопрошал король¹²⁴.

16 марта 1562 г. Корсак добился встречи с дьяком Посольского приказа И. Висковатым и на этой встрече передал ему слова королевского маршалка О. Воловича. Волович предлагал дьяку повлиять на Ивана Грозного с тем, чтобы тот «напомянул» своему государю о желательности отправки к Сигизмунду «великих послов» или, на худой случай, посланника «о мире». Если же Иван не хочет отправлять послов или гонца, то пускай он отправит поскорее обратно Корсака, который на обратном бы пути «свел» королевскую рать, а московский государь остановил свои полки. А завершил свою речь Корсак предложением продлить перемирие до июля или до августа¹²⁵.

Хитрую интригу попытался закрутить Сигизмунд. С одной стороны, он своим посланием демонстрировал непреклонность и убежденность в своей правоте, обвиняя Ивана в нежелании разрешить дело миром. С другой же стороны, король, не желая напрямую обращаться к своему «брату», попытался якобы от имени Воловича изобразить готовность продлить перемирие еще на несколько месяцев для того, чтобы обменяться посланниками и еще раз попытаться обойтись без кровопролития. Насколько искренним был король в этом своем желании? Представляется, что нинасколько, его цель заключалась только лишь в том, чтобы отсрочить начало войны. Июль, а тем более август – уже лето, скоро осень, распутица, и воевать будет уже поздно, а вот время для военных приготовлений, которые шли ни шатко ни валко¹²⁶, будет выиграно. Но что еще более важно, в Вильно рассчитывали привлечь к действиям против московского государя крымского хана. Еще в октябре 1560 г. Сигизмунд послал в Крым своего дворянина Г. Кайдаша с письмом, в котором писал «царю» о том сожалении, которое он испытал, узнав, что ханский сын, наследник-калга Мухаммед-Гирей, не дошел до земель московского «и никоторая ся шкода и сказа земли оного неприятеля не стала»¹²⁷. Московский же государь, продолжал Сигизмунд, воспользовавшись этим, послал свое войско в Ливонию «и всю оную землю, обороне нашой подданную воюет и места поседает». «Нам до вышъстья перемирия, – продолжал король, – для нарушения присяги, обороны той земли казати чинити негодиться», а «брату» нашему как раз наоборот, «погода и час есть», поскольку общий враг и Литвы, и Крыма, московский государь, «силы свои, мало не вей, до тое земли Ифлянтъское обернул и там, в том край с поля людей великих мети не может». И в знак дружбы и готовности выполнить союзнический долг не мог бы крымский «царь» сам лично возглавить татарское войско в походе на Русскую землю?¹²⁸

Хитрый крымский «царь» Девлет-Гирей I, однако, не торопился исполнять свою «обетницу». Он с удовольствием играл роль «третьего радующегося» и уж совершенно точно не собирался таскать каштаны из огня для короля. К тому же в 1560 г. русское наступление на Крым все еще продолжалось, и хан не рискнул выступить в поход, имея угрозу и со стороны Днепра, и со стороны Дона, ограничившись отиравкой в Поле небольших отрядов, имевших задачу прощупать русскую оборону на крымской «украйне». Ив 1561 г. хан не торопился демонстрировать свою «приязнь» Сигизмунду, а вместо этого прислал Ивану Грозному своего гонца с малым «поминком», аргамаком, демонстрируя тем самым желание продолжить контакты с Москвой¹²⁹.

В Москве знали и о пересылках между Вильно и Бахчисараем, и о том, что Сигизмунд пытается натравить Девлет-Гирея I на Русскую землю. Об этом Иван прямо писал в ответной грамоте королю, которую должен был доставить Корсак (к ней была приложена копия послания Сигизмунда Девлет-Гирею, изъятая у литовских гонцов воеводой Данилой Адашевым на днепровском перевозе¹³⁰, с предложением хану организовать поход татарских ратей на Русскую землю)¹³¹. В общем, в Москве не заблуждались относительно действительных целей посольства Корсака. Отправляя его обратно 12 апреля 1562 г., Иван строго-настрого наказал приставам Менынику Проестеву и Андрею Мясному следить за тем, чтобы «с литовским посланником не говорил никто; а кто учнет с литовским посланником и с его людми говорити тайно, и Меншому и Ондрею того изымав прислати к Москве»¹³². Одним словом, последняя попытка Сигизмунда отсрочить начало войны успеха не имела. Москва, убедившись в нежелании Вильно идти на компромисс, не видела сколько-нибудь стоящих причин откладывать начало войны.