Брестская уния

Такого твердого католика, как король Сигизмунд III, конечно, сильно интересовал вопрос религиозного единства в пределах Польско-Литовского содружества. Когда он был избран в 1587 г., протестантизм уже отступил. Хотя Стефан Баторий очень уважительно относился к свободе вероисповедания, он во многом способствовал мирному возрождению католицизма. Это началось уже в конце правления Сигизмунда II Августа и нашло свое самое явное проявление в принятии декретов Трентского собора синодом польских церковных иерархов, собравшимся в Пиотркове в 1579 г. При Сигизмунде III также не было преследований остатков когда-то влиятельного протестантского меньшинства. Новый король даже продолжал назначать некоторых его лидеров на высокие должности, а произвол в отношении протестантских церквей был единичными действиями неуправляемой черни. Но симпатии Сигизмунда III были на стороне католиков, и его волновала проблема приверженцев греко-православной веры, которые составляли не маленькое меньшинство, а основную массу населения на белорусских и украинских землях содружества.

Временные успехи, которых протестантизм добился в этих регионах, также способствовали распаду православной церкви, которая хотя и была практически свободной при католической власти и Польши, и Литвы, находилась в явном упадке, так как ее глава, патриарх Константинопольский, был подконтролен туркам, в то время как отношения с православной Москвой были постоянно плохими. Однако память о Флорентийской унии никогда полностью не исчезала в этих регионах, и посредством их политического союза с Польшей они находились в постоянном контакте с католическим Западом.

Польские иезуиты первыми увидели возможность возрождения Флорентийской унии в этой единственной части православного христианского мира, где такой план имел какие-то шансы на успех. Знаменитый проповедник, писатель и просветитель отец Петр Скарга проявлял особую активность в этом отношении. В 1578 г., когда он стал первым ректором университета в Вильно, вышло первое издание его трактата «Про единство церкви Божией». Находясь под впечатлением от отчетов папских нунциев в Польше, Святой престол также заинтересовался этой идеей в годы правления Стефана Батория. Если у иностранных лидеров католицизма иногда и возникала иллюзия, что такое региональное воссоединение в конечном счете приведет к обращению в католичество всей России, то они, включая самого Поссевино, поняли, что единственной компенсацией, которую католическая церковь может найти взамен своих огромных потерь в Западной Европе, является религиозный союз, дополняющий политическую федерацию в Центрально-Восточной Европе.

Однако даже здесь никакой долговременный успех не был возможен без сотрудничества и добровольной инициативы самих православных лидеров. Что касалось мирян, то самым выдающимся из их предводителей был князь Константин Острожский – могущественный киевский чиновник и богатейший землевладелец на Украине. Серьезно озабоченный критической ситуацией в русской церкви, он основал академию в своем родном городе Остроге. В это учебное заведение он пригласил замечательных преподавателей, выбирая их, однако, без особого разбора даже из числа богословов, имевших явно кальвинистский уклон. С папскими нунциями и членами католической иерархии он в годы правления Батория уже обсуждал возможность воссоединения с Римом. Но лишь в 1590 г. некоторые православные епископы тоже высказались за такое решение.

Последовал ряд встреч этих епископов, на которых был тщательно разработан план такого воссоединения, хотя не все из них были искренними в своих устремлениях. Так, Гедеон Балабан – православный епископ Львова – города, в котором когда-то было основано католическое архиепископство, присоединился к движению воссоединения просто по причине личного конфликта с православным братством своего города – одной из групп мирян, которая пыталась возродить православные традиции. Гораздо более искренним был интерес к воссоединению, проявленный русским епископом Луцка Кириллом Терлецким, позиция которого имела особое значение. Он стал экзархом, или личным представителем, патриархата Константинопольского, когда в 1589 г. патриарх Иеремия посетил Украину по дороге в Москву и обратно, когда он поднял митрополита Московского до ранга патриарха. Опасность верховенства Москвы над всеми православными Северо-Восточной Европы была еще одним аргументом в пользу союза с Римом для Восточной церкви на русских землях, где вмешательство Иеремии привело лишь к росту смуты. Обратиться к Риму Терлецкого побудил латинский епископ того же города Луцка – будущий кардинал Бернард Мациевский. Однако решающую роль сыграл другой православный Ипатий Поцей – епископ Брестский и Владимиро-Волынский, бывший мирянин-сановник, который вступил в церковную жизнь из огромного желания добиться лучшего будущего для православной церкви.

Как только он убедился, что возврат к Флорентийской унии – это единственное решение, он попытался заручиться поддержкой митрополита Киевского Михаила Рогозы, который действительно присоединился к этому движению, хотя и не без колебаний, а также князя Острожского, с которым он вел интересную переписку в 1593 г. Однако оказалось, что гордый магнат, обиженный тем, что с ним не советовались с самого начала обсуждения, проходившего среди церковных иерархов, является сторонником другого подхода к этой проблеме. Он хотел объединить Флорентийскую унию с некоторыми базовыми изменениями в духе протестантизма и выдвинул невыполнимое условие – включить в нее православные церкви Москвы и Валахии. По недостаточно объяснимым причинам он постепенно стал ярым противником этой унии, и возникла ситуация, сильно встревожившая короля и польские власти, когда наконец в 1595 г. русские епископы, очевидно единогласно, обратились к ним за официальной помощью. Их план казался столь желанным, что после совещания в Кракове, в котором участвовал папский нунций, было решено, что Поцей и Терлецкий должны немедленно ехать в Рим и изложить свое желание воссоединиться Клименту VIII.

Папа римский – бывший легат в Польше – с огромной радостью принял их в Ватикане, где 23 декабря 1595 г. на впечатляющей церемонии была заключена уния. Два представителя русской церковной иерархии совершили подобающие действия в полном соответствии с католической доктриной и декретами Трентского собора, а папа римский гарантировал им, что русской церкви будет позволено сохранить восточные обряды, признанные Флорентийским собором. Однако все согласились с тем, что уния должна быть утверждена на местном синоде русской церкви. Этот синод был в конце концов созван в Бресте у польско-литовской границы в начале октября следующего 1596 г.

Несмотря на присутствие трех делегатов королевской крови, которые пытались выступать посредниками между сторонниками и противниками унии, этот синод закончился расколом среди украинцев. Большинство их иерархов, включая митрополита Киевского, архиепископа Полоцкого и еще четырех епископов, высказались в пользу унии, которая была торжественно провозглашена в Брестском кафедральном соборе 9 октября. Но два епископа – Львова и Перемышля, где католическое и польское влияние должно было бы быть самым сильным, – присоединились к оппозиции, возглавляемой князем Острожским. Вопреки запрету короля он привел в Брест не только свое личное войско, но и иностранцев. Ими были два грека, которые претендовали на роль представителей Константинопольской патриархии, вакантной на тот момент, и их заподозрили в том, что они турецкие шпионы. Одним из них был знаменитый Кирилл Лукарис – бывший преподаватель Острожской академии, а позднее патриарх Константинопольский.

В XVII в. враждебное отношение Константинополя и Москвы к Брестской унии время от времени влияло на отношения Польши с другими странами. Но внутренние трудности начались сразу после синода 1596 г. Оппозиция, которая провела свой антисинод в Бресте, создала общий фронт с протестантами, с которыми Острожский уже установил контакты годом раньше и заключил официальное соглашение в 1599 г. В последующие годы на сеймах те украинцы, которые отвергли унию и в противоположность униатам получили название «автокефалы», получили поддержку всех «инакомыслящих» (общее название некатоликов), когда они стали претендовать на права и собственность Восточной церкви. Власти считали униатов законными представителями этой церкви, но колебались в принятии каких-либо действий, которые создали бы угрозу религиозному миру. В противовес сделанным обещаниям епископам-униатам не были выделены места в сенате, так что они испытывали огромные трудности при защите своего дела, даже когда энергичный Поцей стал митрополитом после смерти Рогозы в 1600 г.

Тем не менее Брестская уния имела два в равной степени важных, хотя и явно противоречивых последствия. Первое: большая часть белорусского и украинского населения содружества, численность которого постепенно росла, с того момента стала католиками, как поляки и литовцы. И хотя они были приверженцами обрядов Восточной церкви, теперь они были гораздо ближе к западному сообществу, чем раньше, и больше не были подвержены влиянию, исходившему из Москвы или Османского Востока. С другой стороны, культурное развитие и большая жизнестойкость части населения Рутении (то есть русских земель под властью поляков и литовцев) в результате унии не ограничивались теми, кто присоединился к движению, а еще и стимулировали тех, кто был его противником. Вскоре появилась обширная полемическая литература, в которой обсуждались связанные с унией все противоречивые проблемы (богословская, историческая и юридическая), как выражение того духовного возрождения, и даже критика решений, принятых в Бресте, была вкладом в установление более тесных интеллектуальных отношений между далекими русскими землями и западным миром, будь он католическим или протестантским.

Поэтому не будет преувеличением считать Брестскую унию последним великим достижением не только духа федерализма, который политический союз Ягеллонов развил в Центрально-Восточной Европе, но и гуманистической культуры Возрождения, которая посредством этой унии достигла этих пограничных регионов европейского сообщества. Но все зависело от того, будут ли религиозные разногласия продолжаться лишь как вопрос культуры в атмосфере социального и политического мира внутри и снаружи, особенно необходимого в таких регионах. Однако в них возникли серьезные проблемы в сам год заключения Брестской унии из-за революционного движения местного происхождения, которое повлияло на всю жизнь на Украине.