К русско-прусскому сотрудничеству

На протяжении всей истории Центрально-Восточная Европа находилась под опасным давлением, исходившим с двух сторон: с западной – немецкой – части Центральной Европы и с востока, где сначала азиатские агрессоры, а затем растущая мощь Москвы создали постоянно напряженную ситуацию. В сочетании с турецким нашествием с XIV по XVII в. это давление сократило территорию проживания свободных народов в этом регионе Европы до Польского содружества, а к концу XVII в. – и территорию этого содружества до размеров гораздо меньших, чем в прошлом. Приблизительно в это же время давление с запада и востока стало еще более угрожающим, чем когда-либо раньше, так как курфюрсты Бранденбургские, являвшиеся теперь главными представителями немецкой агрессии, создали королевство Пруссию, а царь Петр I Великий благодаря своим победам в Северной войне в сочетании с реформами в стране превратил Великое княжество Московское в современную Российскую империю.

Несмотря на совершенно различное происхождение, оба этих новичка в европейской государственной системе имели много общего. Оба они были милитаристскими державами с абсолютной централизованной властью и далекоидущими программами территориальной экспансии. Оба они хотели в культурном аспекте быть связанными с Западной Европой, несмотря на растущий немецкий национализм в Пруссии и поверхностный характер европеизации России, безжалостно проводимой Петром I Великим. Политика обоих полностью нарушала баланс сил в Европе и имела общий интерес – уничтожить государство, отделяющее их друг от друга, которое также отделяло Восточную Пруссию от Бранденбурга и находилось на пути продвижения России в западном направлении.

Еще 200 лет назад Гогенцоллерны посадили в Пруссии наследного правителя – изначально Великого магистра Тевтонского ордена, а затем светского правителя и рассматривали возможность сотрудничества с Москвой для борьбы против Польши и Литвы. Освобождению Восточной Пруссии от господства Польши, по крайней мере косвенно, способствовало одновременное вторжение России в восточную часть содружества. И именно в Кёнигсберге во время встречи Петра I Великого с курфюрстом Бранденбурга, который несколько лет спустя стал первым королем Пруссии, родился план вмешательства России в выборы в Польше после смерти Яна III Собеского.

Год 1720 стал решающим шагом в развитии сотрудничества между королевством Пруссия и Российской империей, которая была официально провозглашена на следующий год. Еще до подписания Россией и Швецией Ништадтского мира король Пруссии Фридрих-Вильгельм I воспользовался непрочным положением Швеции, чтобы в сепаратном договоре получить все, чем еще владели шведы в Померании, включая город Штеттин, который курфюрст Бранденбурга тщетно пытался захватить раньше. Так как теперь вся Западная Померания объединилась с Бранденбургом, польская провинция Восточная Померания (Восточное Поморье) с Гданьском превратилась в коридор между двумя частями Прусского государства. И русские армии, разгромившие шведов на многих фронтах и появившиеся в Померании у Штеттина в 1717 г., решающим образом способствовали этому.

Также в 1720 г. король Август II, разочарованный противодействием Польского сейма, отказался от эфемерного плана дать отпор русскому империализму в пользу другого – плана расчленения своего собственного Польского королевства, который он тайно представил в Берлин и отослал в Вену. Удивительно, но именно Петр I Великий, участие которого было, разумеется, предварительным условием, отверг этот план раздела Польши и даже раскрыл его полякам. Он сделал это не только для того, чтобы у них создалось впечатление о нем как об их защитнике, но и главным образом потому, что он все еще рассчитывал получить власть над всем содружеством. Однако для этого ему нужно было сотрудничество с Пруссией, и поэтому он заключил личный договор с королем Фридрихом-Вильгельмом I, в котором оба опасных соседа Польши впервые поклялись сообща защищать «свободу» этой страны и особенно права ее национальных меньшинств.

Две различные проблемы следует различать в этой русско-прусской гарантии, которая до полного уничтожения Польши повторялась в целой серии договоров между этими двумя державами. Во-первых, это была угроза любой реформе польской конституции, которая устранила бы злоупотребления в виде индивидуальных свобод и укрепила бы управление содружеством. Она казалась просто угрозой, направленной против короля, который действительно был готов нарушать любые конституционные права, но на самом деле она также была ограничением всех конструктивных планов реформ, которые даже в «темные» годы саксонского правления вскоре появились в трудах просвещенных вождей нации.

С другой стороны, православная Россия и протестантская Пруссия в равной степени хотели найти возможность постоянно вмешиваться во внутренние дела Польши в качестве защитников своих единоверцев в этой стране. Россия уже делала попытку в этом направлении, вставив в свой мирный договор с Польшей в 1686 г. положения в защиту православных верующих. Тем временем число этих верующих сильно сократилось благодаря тому, что Львовская и Перемышльская епархии на территории Рутении теперь присоединились к Брестской унии, так что синод, собравшийся в Замостье, завершил воссоединение с католической церковью почти всего населения Рутении, все еще находившегося под властью Польши. Оставалось еще ограниченное число православного населения, не присоединившегося к унии, в белорусской Мстиславской епархии в Великом княжестве Литовском, и, кроме православных крестьян, небольшое количество аристократических семей тоже продолжали придерживаться этой веры. Аналогично, кроме протестантских общин в различных городах, были и аристократы, которые со времен Реформации оставались лютеранами или кальвинистами. И верно то, что Польша уже не так терпимо относилась к религиозным вопросам, как в XVI в. Но лишь антитринитаристы (так называемые ариане) – очень малочисленная группа верующих – были изгнаны из страны в 1658 г. по подозрению в сотрудничестве со шведскими оккупантами. Ограничения конституционных прав всех некатоликов, за которые голосовали сеймы начиная с 1717 г., касались только нескольких знатных семей, представители которых теперь были лишены своих должностей и больше не имели права быть избранными депутатами.

ЦЕНТРАЛЬНО-ВОСТОЧНАЯ ЕВРОПА (1772–1815)

Тем не менее Россия и Пруссия, где дискриминация католиков зашла гораздо дальше[53], сочли, что в Польше царят настоящие преследования иноверцев, и вскоре нашли случай выразить громкий протест, к которому присоединился король Англии Георг I. В 1724 г. в городе Торунь, главном центре лютеранства в Польше, немецкие протестанты совершили нападение на иезуитский колледж, осквернили хлеб для таинства причащения и святые образа. Король Август II, который сам был протестантом и стал католиком лишь для того, чтобы получить польскую корону, назначил специальную комиссию, которая приговорила к смерти не только девять вожаков этого нападения, но и мэра города за то, что он не остановил толпу. Более того, у протестантов была отнята церковь и передана католическому ордену. Этот приговор, необычно суровый и единственный в истории Польши, был приведен в исполнение, несмотря на вмешательство папского нунция, и был заклеймен немцами как «кровавый суд», тогда как Август II конфиденциально объяснил, что не мог обуздать фанатизм поляков.

Протест соседей Польши не имел серьезных последствий, потому что Петр I Великий умер на следующий год. Но был открыт путь к нескончаемым вмешательствам России и Пруссии в дела Польши под предлогом защиты «инакомыслящих», как тогда называли религиозные меньшинства. Этот процесс вел прямо к кризису, который предшествовал первому разделу Польши.

Тем временем русско-прусское сотрудничество неуклонно развивалось, связанное с общей ситуацией в Европе и усилением влияния Германии в Российской империи. Самого Петра I Великого прозвали «онемечившимся» русским: именно в северных землях Германии вдоль побережья Балтийского моря, на котором он жаждал властвовать, его усилия по установлению тесных отношений с западноевропейскими странами оказались самыми успешными.

Из всех браков между русскими княжнами и немецкими правителями, пусть даже имевшими ограниченную политическую власть, которые он устроил, брак его племянницы Анны с последним герцогом Курляндским из династии Кетлеров, заключенный в 1710 г., имел особенно важные последствия. Курляндия – южная часть Ли (Лифляндии) была феодальным владением Польши с 1561 г. и официально продолжала им оставаться до ее последнего раздела в 1795 г. Но когда в 1721 г. северная часть Лифляндии, наряду с другими прибалтийскими провинциями, была передана Швецией России, влияние последней в Курляндии, которому способствовал брак Анны, стало доминирующим и сыграло решающую роль, когда Анна, уже вдова, стала в 1730 г. императрицей России после коротких периодов правления вдовы Петра I и его внука. Немец незнатного происхождения по фамилии Бюрен, позднее называемый Бироном, фаворит императрицы, в конечном счете стал герцогом Курляндским, хотя местная знать хотела саксонского принца, а Польский сейм тщетно пытался включить Курляндию в состав Польско-Литовского государства. Более того, помимо Бирона, который в течение 10 лет царствования Анны практически был правителем России, многие другие немцы из недавно обретенных прибалтийских провинций тоже вскоре заняли ведущие посты в русской армии и дипломатическом корпусе, а немец из Вестфалии А.И. Остерман, позднее получивший титул графа, обладал огромной властью вице-канцлера.

Было естественно, что так называемая немецкая партия, правившая в России, благосклонно относилась к сотрудничеству с Пруссией, которая уже при своем втором короле Фридрихе-Вильгельме I (1713–1740) была самым сильным государством в Северной Германии, отделенным от контролируемой Россией Курляндии лишь небольшой полосой территории Литвы. С другой стороны, король Пруссии был единственным монархом, с которым немец по рождению, король Польши Август II, поддерживал дружеские отношения до конца своего долгого и бедственного правления, противоречившего интересам страны, в которой Август II хотел, чтобы его сын Фридрих-Август был избран королем, когда он, Август II, умрет. Он был даже готов заплатить за поддержку Пруссии территориальными уступками.

Верно, что в эти годы Россия не поддерживала план саксонского престолонаследия в Польше. Дважды – в 1726 и 1732 гг. – она заключала соглашения с Австрией, чтобы исключить Веттинов из кандидатов на польский трон. Но и Австрия, и Россия еще больше были против избрания Станислава Лещинского, претендента на трон в изгнании, шансы которого выросли благодаря состоявшемуся в 1725 г. браку его дочери Марии с королем Франции Людовиком XV. А так как благосклонная к Германии русская императрица, как и император Карл VI, позволила прусскому королю участвовать в своих планах, легко было предугадать, что, во-первых, исход грядущих выборов в Польше еще в большей степени, чем предыдущих, решит совместный нажим держав – будущих участниц ее раздела и, во-вторых, вопреки желаниям огромного большинства поляков, возмущенных плохим управлением страной саксонцем, курфюрст Саксонский имел наилучшие шансы стать преемником своего отца и в Польше тоже.

Франция и ее возможные союзники – король Испании из династии Бурбонов, Швеция и Турция – были безоговорочно против такого решения, и поэтому вопрос о польском престолонаследии представлял собой огромную проблему в международных отношениях, когда в 1733 г. Август II умер. Но в то же время она перестала быть проблемой, которую могли решить сами поляки. Их страна, которая под властью первого саксонского короля уже утратила всякую инициативу в сфере внешней политики, уже совсем не могла проводить независимую политику при его сыне. Последняя свободная страна в Центрально-Восточной Европе, окруженная сотрудничающими друг с другом Россией и Пруссией при необдуманном участии Австрии, под видом нейтралитета была лишь пешкой в игре большой политики. Это стало отчетливо видно во время европейских войн следующего поколения, которые нарушали шаткое равновесие сил на континенте до тех пор, пока разделы Польши полностью его не уничтожили.