Истоки войны
После заключения в 201 году мирного договора с Римом Ганнибал благодаря огромным усилиям пришел к власти. У него было немало противников, но многочисленные друзья постоянно оказывали ему поддержку. Враги Баркидов — приверженцы Ганнона считали Ганнибала главным виновником бед, постигших Карфаген. Они всячески стремились помешать его приходу к власти. Но сторонники полководца — купцы, торговцы, ремесленники, а также бедняки, возмущенные произволом крупных собственников-аристократов, которые обогатились за счет доходов города, поддержали Ганнибала, и в 196 году он был избран на высшую в государстве должность суффета (Лив., XXXIII, 46; Корн. Неп., Ганниб., 7, 4). Рим увидел в этом серьезную угрозу, так как давший в детстве клятву оставаться его врагом, Ганнибал по-прежнему символизировал политику войны.
Опасность для Рима представляла и Македония, заключившая военно-политический союз с государством Селевкидов (Сирия). Македонский царь Филипп V и сирийский правитель Антиох III разрабатывали планы передела Восточного Средиземноморья. Египет к этому времени ослабел. Малолетний царь Птолемей V (Эпифан) не смог вернуть его былую славу. Воспользовавшись этим, оба монарха начали необъявленную войну против Египта. Между Филиппом и Антиохом шла постоянная борьба за гегемонию в этом районе.
Ослабление Египта и военные действия Антиоха III против Родоса наносили ущерб торговле Рима с Востоком: она зависела теперь от Македонии и Сирии. Территориальные захваты Филиппа V и его стремление превратить свое государство в сильнейшее на Эгейском море вызвали выступление против Македонии находившихся в зависимости от нее Пергамского царства, Родоса и греческих государств. Так в Эгейском бассейне сложилась антимакедонская коалиция — пергамо-родосский союз. Однако, развивая военные действия против Македонии, союзники не надеялись на собственные силы и обратились за помощью к Риму (Лив., XXXI, 1–2). Прибыли в Рим и египетские послы с просьбой принять под опеку их малолетнего царя (Юст., XXX, 2, 8). Римляне хорошо помнили о верности Египта во время Ганнибаловой войны. Теперь им представился удобный случай вмешаться в восточные дела (Юст., XXX, 3, I), но совсем неподходящим было время для второй войны с Македонией: длительная борьба с Ганнибалом опустошила Италию, уничтожила много населения, народ не хотел воевать.
Основная причина, все же побудившая Рим воевать с Македонией, — борьба за Восточное Средиземноморье. Предлог нашелся легко: усиление Македонии и Сирии, союз между ними якобы угрожал Риму на Востоке. Превентивная война послужила ширмой, призванной скрыть агрессивные цели.
Готовясь к войне с Македонией, римляне направили посольство к Антиоху III, стремясь добиться его нейтралитета в предстоящей войне (Юст., XXX, 3, 4). Договоренность была достигнута и, заключив союз с Пергамом и Родосом, они надежно укрепили свой тыл на Востоке. Между тем осенью 200 года легионы, отправленные в Иллирию, успешно продвигались к Македонии. Ширились военные действия на фронтах второй Македонской войны (200–197 годы)[97]. Война затянулась, римляне не добились существенных успехов и обратились к услугам дипломатии. Умело используя антимакедонское движение в греческих городах-полисах, они вовлекли в вооруженный конфликт с Македонией Этолийский (Лив., XXXI, 39–41) и Ахейский (Лив., XXXII, 19–23) союзы (198 год), расширив тем самым антимакедонскую коалицию (Юст., XXX, 3, 7, 9). Потерпев поражение в сражении при Киноскефалах (197 год), Филипп V вынужден был заключить с Римом невыгодный мир (196 год) (Полиб., XVIII, 44, 67; Лив., XXXIII, 30; Ann., Макед., 9). Македонский царь отказался от всех завоеваний, очистил от своих войск Грецию, выдал военный флот, вернул пленных и перебежчиков и уплатил тысячу талантов контрибуции. Македония была изолирована, влияние Рима на Балканах усилилось.
После победоносной войны с Филиппом Македонским Рим потребовал от сирийского царя Антиоха III немедленно очистить находившиеся под властью Филиппа и Птолемея города Азии и не трогать свободных государств (Лив., XXXIII, 34). В ответ Антиох III попытался поставить все азиатские государства в прежнюю зависимость от себя и выступил войной против некоторых из них. Неоднократные посольства (Лив., XXXIII, 39) Рима в Сирию не увенчались успехом. Особенно встревожили римлян военные действия Антиоха в Европе. Ливий (XXXIII, 45) сообщает: «Важно обратить внимание на то, как поступят Ганнибал и карфагеняне, если начнется война с Антиохом». В Риме стало известно о переговорах сирийского царя с Ганнибалом. Их секретные контакты, переписка и возможность союза с Филиппом не могли не беспокоить Рим (Лив., XXXIII, 45; 47).
Возглавляя правительство Карфагена и тайно ведя переговоры с сирийским царем, Ганнибал должен был одновременно демонстрировать свою лояльность к Риму и исправно выполнять условия мирного договора. Он же осуществлял программу внутреннего обновления страны, где главным считал устранение антибаркидской группировки, и прежде всего олигархического совета ста четырех. Члены совета не подчинялись закону, присвоив себе пожизненную власть. Они деспотически распоряжались жизнью, свободой и имуществом граждан. При поддержке народного собрания Ганнибал полностью обновил совет. Он же навел строгую финансовую дисциплину. Не прибегая к повышению налогов на граждан, а использовав все взимаемые на суше и на море пошлины на государственные нужды, Ганнибал смог не только исправно выплачивать Риму контрибуцию, но и пополнить государственную казну. Эти действия были направлены на создание прочной основы для ведения войны с Римом.
До прихода Ганнибала к власти карфагенская олигархия распоряжалась доходами от пошлин в свою пользу. Аристократы в штыки встретили новую финансовую политику и обвинили главу правительства в ущемлении их свобод и прав. Ливий (XXXIII, 47) сообщает, что те, кто питался казнокрадством в «раздражении и гневе стали направлять на Ганнибала римлян, которые и сами искали предлога обнаружить свою ненависть».
Рим отправил в Карфаген послов с целью предъявить Ганнибалу обвинение в том, что он вместе с Антиохом III вынашивает план новой войны. Ганнибал бежал к Антиоху и был им принят (Лив., XXXIII, 49; Ann., Сир, 4). В беседе он заявил царю: «Когда ты будешь помышлять о войне с римлянами, то считай Ганнибала в числе лучших друзей своих» (Лив., XXXV, 19; см. также: Полиб., III, 11, 3–9; Корн. Неп., Ганниб., 2, 3–6; Ороз., IV, 20, 13). Он же разработал своеобразный план войны с Римом, заключавшийся в том, что военные действия предполагалось вести на территории Италии с расчетом на помощь союзников римлян италийцев, уже оказавших пунийцам поддержку продовольствием, воинами и фуражом во время второй Пунической войны. За пределами Италии, понимал Ганнибал, римляне непобедимы, на своей же территории они уязвимы. Он потребовал для себя 100 крытых кораблей, 10 тыс. пехотинцев и тысячу всадников, чтобы направиться сначала в Африку (Лив., XXXIV, 60) и поднять Карфаген. Если же карфагеняне не решатся на войну с Римом, Ганнибал намеревался переправиться в Италию, призвать италийцев и с ними сокрушить Рим. От Антиоха Ганнибал ждал только одного — выйти в Европу или хотя бы продемонстрировать свою готовность к вторжению, что, собственно, и было сделано: карфагенские послы в Риме сообщили сенату, что Антиох III при содействии Ганнибала готовится к войне.
По плану Ганнибала, в новой войне с Римом должны были принять участие все государства Средиземноморья вместе с Карфагеном. Увы, план хорош, но невыполним: раздираемые глубокими противоречиями государства не смогли объединиться в антиримскую коалицию.
Встревоженный происходящими событиями, римский сенат через свое посольство к Антиоху начал в 193 году в Эфесе переговоры, стремясь разрешить спорные вопросы и добиться от сирийского царя невмешательства на Балканах. Не менее важной задачей послов, как сообщает Юстин (XXXI, 4, 4), было установление контактов с Ганнибалом. Предполагалось создать по крайней мере видимость таких контактов. Если ни то, ни другое не удастся, Рим собирался скомпрометировать полководца в глазах Антиоха.
Античные авторы (Лив., XXXV, 14; Плут., Флам., 21; Ann., Сир., 10) передают интересные сведения. Оказывается, в римском посольстве был Сципион Африканский, он и встретился с Ганнибалом. Во время беседы Сципион спросил карфагенянина, кого он считает величайшим полководцем. Тот назвал первым Александра Македонского, вторым — Пирра, а третьим себя. Последовал новый вопрос Сципиона: «Что бы ты сказал, если бы победил меня?» Ганнибал ответил: «Тогда я считал бы себя выше и Александра, и Пирра, и всех других полководцев». Как выясняется из источников (Лив., XXXV, 14; Полиб., III, 11, 1–4; Ann., Сир. 9; Корн. Неп., Ганниб., 22; Фронт., I, 8, 7; Юст., XXXI, 4, 8–9), римлянам удалось скомпрометировать Ганнибала, породить у Антиоха недоверие к нему. И хотя Ганнибал вскоре рассеял сомнения сирийского царя, с мнением великого пунийца в военном совете больше не считались (Юст., XXXI, 4–5, 1). Антиох настолько был уверен в победе над Римом в предстоящей войне, что уже не желал делить боевую славу с Ганнибалом и пренебрег его советом заключить союз с Филиппом V, перенести войну в Италию и т. п.
Переговоры римлян с Антиохом кончились безрезультатно: царь твердо решил вести войну и переправился с армией через Геллеспонт. Рим объявил войну Сирии (ноябрь 192 года). Из греков только этолийцы и афаманы (в Эпире) были готовы поддержать Антиоха. Этолийский союз даже провозгласил его своим верховным стратегом. С помощью сирийцев этолийцы надеялись избавиться от римского гнета.
Для ведения войны Рим направил экспедицию под руководством Сципиона Африканского. И вновь ему сопутствовали победы, а Ганнибал, возглавлявший одну из эскадр флота Антиоха, терпел неудачи (Лив., XXXVII, 23–24; Корн. Неп., Ганниб., VIII, 3–4; Евтроп., IV, 4; Ann., Сир., 22; Юст., XXXI, 6). Окончательное поражение Антиоху было нанесено в сражении при Магнезии в 189 году. Рим даровал ему мир, по которому сирийский царь отказался от всех владений в Европе и Малой Азии и лишился права вести наступательные войны с западными государствами. Кроме того, на него возлагалась обязанность выдать Ганнибала[98]. Полководец бежал в Армению, затем на Крит и потом в Вифинию к царю Прусию. Преследуемый римлянами, скитаясь пять лет, Ганнибал в возрасте 63 лет принял яд в столице Никее (Лив., XXXIX, 51, 56, 7; Юст., XXXII, 4, 8; Плут., Флам., 20; Ann., Сир., 11; Вал. Макс., IX, 2; Зон., IX, 21).
В то время, когда Сципион Африканский на Востоке добился таких важных побед над Антиохом III, анти-сципионовская партийная группировка обвинила его в государственной неблагонадежности и потребовала отчета о финансовых делах. Полководца привлекли к суду и удалили из Рима. Таким образом Сципион был убран с политической арены. Л. Анней Сенека (Луц., 86) сообщает: «Сципион Африканский, победитель Ганнибала, в 184 г. до н. э. был обвинен народными трибунами, желавшими подорвать его возросшую власть, и добровольно удалился в свою усадьбу в Литерне [городок Кампании], где и умер в следующем году».
Преследование Сципиона свидетельствует о резко обострившейся борьбе партийных группировок. С его смертью подняли головы его враги, возглавляемые Марком Порцием Катоном[99].
В 179 году Филипп V умер, оставив государство старшему сыну Персею, враждебно, как и отец, настроенному к Риму, Энергично продолжая дело отца, новый царь усиленно готовился к войне. Конфликт между противоборствующими сторонами все более назревал, и в 171 году началась третья Македонская война (171–167)[100]. Исход войны таков: 22 июня 168 года при городе Пи дна произошла последняя битва, в которой Персей потерпел поражение (Полиб., XXIX, 17, 5; 19, 1; Лив., XLV, 6; Юст., XXXIII, 2). Вечный город был в апогее славы и пышно отпраздновал сразу несколько триумфов. Отныне Рим не нуждался в друзьях и союзниках. И друзья и недруги попали в прямую от него зависимость.
В 150 году истекал 50-летний срок тяжелой зависимости Карфагена как данника Рима. Сенат задумался, как поступить по истечении этого срока со все еще сильным противником. Оставить его в таком положении было недостаточно, следовало найти пути, еще более усугубляющие его. Такой путь нашелся. Верный римский союзник в Африке — нумидийский царь Масинисса, осуществляя надзор за карфагенянами и прекрасно зная, что им по мирному договору 201 года запрещалось прибегать к вооруженной самозащите, постоянно вторгался в пределы пунических земель. В конце концов он оккупировал богатую область Эмпории[101]. Неоднократные жалобные речи карфагенян в римском сенате не возымели действия, а вот лживым речам нумидийцев внимали и сочувствовали. Посольства римлян, несколько раз посылавшиеся по приказу сената в Африку, ничего определенного не решили (Лив., XXXIV, 62; 68; XL, 17; XLII, 23, 24; XLIII, 3; Зон., IX, 18). Конфликт следовало сохранять, в противном случае спорный вопрос был бы разрешен справедливо, что не отвечало интересам Рима. Поэтому там не спешили удовлетворить требования карфагенян, затягивали время, чтобы их верный нумидийский союзник укрепился. В действительности же захваченные земли не были спорными: они находились у карфагенян несколько веков.
Масинисса, уверенный в безнаказанности со стороны Рима, постепенно захватывал все новые территории и окружил Карфаген землями своего царства. Ливий (XXXIV, 62; см. также: Ann., Лив., 67) сообщает, что «Масинисса, заметив слабость Карфагена… счел время удобным для присоединения карфагенян. Он опустошил их земли по берегу моря и некоторые города, подвластные им, заставил платить дань себе… город Лептис, который один платил еоюедневно карфагенянам по таланту». Захваченная Масиниссой приморская земля была плодородной и богатой, и он превратил Северную Африку в хлебородную страну, а нумиднйцев-кочевников — в земледельцев и воинов (Страб., XVII, 3, 15).
Развязывая третью войну с Карфагеном, римский сенат добивался осуществления своих целей руками Масиниссы. Действия нумидийского царя постоянно давали повод Риму вмешаться в дела Карфагена. Пунические послы доложили римскому сенату, что Масинисса кроме захваченных земель только за два года (174–173) отнял у них больше 70 городов и селений (Лив., XLII, 23; ср.: Ann., Лив., 68).
Карфагеняне отчетливо видели угрозу со стороны Рима. К их тревогам добавились разногласия в обществе. Проримскую группировку возглавлял Ганнон, а выделившихся из аристократии сторонников Масиниссы — Ганнибал Скворец (Ann., Лив., 68). Предводителями карфагенского демоса были Гамилькар и Карталон. Вожди демоса, ненавидевшие Масиниссу, напали на его подданных, живших на «спорной земле» (Ann., Лив., 68). Военные столкновения карфагенян с нумидийцами вынудили Рим отправить в 152 году новых послов в Африку для разрешения спора. На этот раз посольство возглавил Марк Порций Катон (Ann., Лив., 69; Лив., Сод., XLVIII, Плут., Кат., XXVI). Разбирая африканские дела, послы не ущемляли интересов нумидийцев. Карфагеняне, требовавшие восстановления справедливости, заявили, что «договор, заключенный при Сципионе, не нуждается ни в каком разбирательстве, ни в каком исправлении; надо только, чтобы из него ничего не нарушалось» (Ann., Лив. 69). Но послы и на этот раз не спешили выносить окончательное решение, а захотели осмотреть Карфаген — страну недавно побежденную, но быстро возродившуюся, «тщательно обработанную и имевшую большие источники доходов» (Ann., Лив., 69). Аппиан (там же) сообщает, что «войдя в город, они [римляне!] увидели, насколько он стал могуществен и насколько увеличилось его население после бывшего незадолго перед тем истребления, причиненного ему Сципионом».
Застав Карфаген не в бедственном, а в процветающем состоянии, римляне решили, что «теперь не время заниматься делами нумидийцев и Масиниссы и улаживать их, но что если римляне не захватят город, исстари им враждебный, а теперь озлобленный и невероятно усилившийся, они снова окажутся перед лицом такой же точно опасности, как прежде» (Плут., Кат., XXVI). Красочно описывая процветающий Карфаген, Аппиан и Плутарх пытаются по отношению к нему определить истоки позиции Катона, а в его лице и римского сената. В действительности же в Риме и до Катона не могли не знать о благополучии и процветании пунической столицы — с ней были налажены прочные торговые и дипломатические связи.
По возвращении в Рим послы доложили сенату, что «не столько зависть, сколько страх вызывает у них положение Карфагена, города враждебного и столь значительного, соседнего и так быстро растущего» (Ann., Лив., 69; см. также: Плут., Кат., 26). Катон заявил, что «никогда у римлян даже свобода не будет прочной, пока они не уничтожат Карфаген» (Ann., Лив., 69). В подтверждение своих слов он высыпал перед сенаторами оливки, привезенные из Карфагена. Величина и красота плодов изумили всех. В своих речах Катон внушал сенату, что прошлые поражения и несчастья не так уж трагичны для карфагенян, испытания сделали их более опытными в военном искусстве, а нападение на нумидийцев — не что иное, как начало борьбы против римлян, выжидается лишь удобный случай разжечь войну. В Рим также дошли слухи, что недалеко от Карфагена находится огромное войско нумидийцев под предводительством внука Сифакса Ариобарзана, верного пунийцам. Ливий (Сод., XLVIII) пишет, что это войско «будто бы против царя Масиниссы, а на деле против римлян».
Дебатировавшийся в сенате вопрос об отношении к Карфагену выявил разногласия между сенаторами умеренных и крайних взглядов — единомышленников Сципиона (нобилитет), с одной стороны, и их противников во главе с Марком Порцием Катоном — с другой[102]. Главным и наиболее влиятельным сторонником Катона было сенаторское сословие (политически активный слой богатых землевладельческих фамилий, финансистов и купцов). С уничтожением Карфагена им достались бы его богатства и торговля. Катон — противник знати, враг аристократии{242} но по высокому социальному положению, богатству и установленным связям «стал типичным представителем римского нобилитета того времени»{243}.
Конечно, между соперничавшими партийными группировками Рима не было принципиальных различий в направлении внешней политики, разногласия сводились к методам осуществления и путям достижения конечной цели. Сципионы высказывали мнение о сохранении Карфагена и превращении его в союзный город Рима. Катон же постоянно повторял, что Карфаген должен быть разрушен и требовал скорейшего начала войны[103]{244}. Имелись в сенате и люди, осуждавшие несправедливые по отношению к Карфегену действия, но интересы жадных к добыче рабовладельцев и стремившихся к торговой монополии купцов взяли верх. Авторитет Катона был столь велик, что его мнение победило. Цицерон (Обяз., I, 79) пишет: «Люди, которые стоят во главе государства, будучи облечены в тоги, приносят ему пользу не меньшую, чем та, какую ему приносят те, кто ведет войну. Так, по совету в одних случаях войн часто не начинали, в других заканчивали их, а иногда даже объявляли, как это было при третьей Пунической войне, когда был велик авторитет Марка Катона, и притом даже после его смерти». Луций Сенека (Луц., 87, 9) также весьма лестно отзывается о его авторитете: «Марк Катон Цензор (его жизнь значила для государства не меньше, чем жизнь Сципиона: один вел войну с нашими врагами, другой — с нашими нравами)…»
Римский сенат решил воевать с Карфагеном. Это решение было принято тайно и не разглашалось: сначала предстояло обезоружить врага, а уж затем стереть его с лица земли.
В Карфагене к началу 50-х годов II века усилилась демократическая партийная группировка, которая ставила своей целью отстоять суверенитет государства. Ее сторонники в 152 году изгнали из Карфагена 40 приверженцев Масиниссы. Известно (Полиб., XXXIV, 16; Ann., Лив., 70), что изгнанные бежали к нему, чтобы убедить нумидийского царя начать войну с Карфагеном. Масинисса, как мы знаем, желал войны и через направленное к пунийцам посольство, которое возглавили его сыновья Гулусса и Миципса, потребовал от них принять изгнанников, прекрасно зная, что они этого не сделают. В Карфагене посольство не приняли, более того, перед ним заперли городские ворота. Вооруженный отряд карфагенян во главе с Гамилькаром Самнитом напал на возвращавшихся послов и нескольких убил. Эти действия и послужили для Масиниссы поводом начать военные действия и осаду города Героскопа (Полиб., XXXII, 2; XXXVII, 10; Ann., Лив., 70).
Карфагеняне в свою очередь вопреки условиям мирного договора с Римом выступили в 152 году против Масиниссы с армией в 25 тыс. пехотинцев и 400 всадников под началом Гасдрубала (Ann., Лив., 70). Пунический полководец добился даже успеха — как-никак у него был численный перевес в живой силе. В армии противника не было единства, и часть его военачальников с б тыс. всадников перешла на сторону карфагенян (Ann., Лив., 71–72).
Идя на столкновения с Иумидией, пунийцы знали, что нарушают условия договора с Римом, поэтому стремились скорее урегулировать конфликт. Послы Карфагена встретились с послами Масиниссы. Пунийцы согласились уступить землю около города Эмпория и выдать сначала 200, а затем еще 800 талантов серебра (Полиб., III, 23, 2; Ann., Лив., 72). Царь со своей стороны потребовал вернуть ему перебежчиков. В результате переговоры не достигли цели, после чего римский сенат послал в Африку уполномоченных с деликатным поручением: «Если у Масиниссы дела хуже [чем у пунийцев], чтобы они прекратили их спор, если же он имеет преимущество, чтобы они еще более подстрекнули его к борьбе» (Ann., Лив., 72). Все это было исполнено римскими послами. Масинисса окружил карфагенский лагерь Гасдрубала и голодом принудил пунийцев к сдаче и принятию условий о выплате 5 тыс. талантов. Когда обезоруженные по договору карфагеняне покидали лагерь, Гулусса почти всех их перебил. «Из 58 тысяч воинов Гасдрубала совсем немногие спаслись в Карфаген и с ними полководец и другие из знатных людей» (Ann., Лив., 73).
Победа принесла Масиниссе новую, весьма значительную часть карфагенской территорий, считавшейся «спорной». Североафриканское государство Масиниссы готово было полностью поглотить соседнюю страну. Нумидия, окрепнув за счет Карфагена, могла породить нового Ганнибала. «Опасность Карфагена была не в том, что он был слишком силен, а в том, что он стал слишком слаб», — отмечают английские исследователи Б. Халлуард и М. Чарлзуэрт{245}.
Карфагеняне вопреки договору 201 года начали войну с Масиниссой и потерпели поражение (150 год). Царь намеревался захватить Карфаген на глазах, так сказать, у Рима. Теперь у Вечного города вновь появилась мысль разрушить Карфаген, чтобы не пришлось видеть, как он попадет в руки Масиниссы{246}. Эти доводы буржуазных историков о неизбежности римско-карфагенской войны — не что иное, как реабилитация Рима. Известно, что Рим и без провокационных действий Масиниссы начал бы войну с Карфагеном.
Большинство древних авторов выводило причину третьей Пунической войны из повода, т. е. из военного конфликта Карфагена с Масиниссой (Флор., I, 31, 15, 3; Велл. Пат., I, 13). Флор, в частности, пишет: «Причина третьей Пунической войны в том, что вопреки условию договора карфагеняне подготовили флот и войско против нумидийцев» (там же). Полибий (XXXVI, 2) правильно отмечает, что воевать с Карфагеном было решено в Риме, «оставалось только выждать удобного момента и подыскать благовидный для других предлог». И предлог и причины начать войну с Карфагеном были налицо. Однако Полибий (фр. 157) старается выявить необходимость данной войны для Рима. Он пишет, что «римляне всегда заботились о том, чтобы не показаться людьми, затевающими распри и начинающими войны, нападая на других; напротив, они всегда хотели выглядеть так, как будто приступают к войне только ради самообороны, из нужды».
Карфагеняне, побежденные Масиниссой, поняли, что отныне их судьба в руках Рима. Самовольно, вопреки договору, они прибегли к войне и поэтому теперь должны были ждать наказания от римлян. Не желая воевать, пунийцы приговорили к смертной казни виновников войны с Масиниссой — Гасдрубала[104], Карталона и других видных деятелей демократического движения. Через посольство, направленное в Рим, власти просили у римлян прощения. Но сенат был неумолим. Прибывшие в Карфаген римские послы спросили, почему виновники войны осуждены на смерть так поздно. Вразумительного ответа не последовало. Все еще надеясь предотвратить войну, карфагеняне отправили в Рим новых послов (Ann., Лив., 76), 30 из них — с неограниченными полномочиями. Они и заявили, что отдают себя и город с его населением в распоряжение Рима. Однако тщетными были и эти, последние надежды карфагенян — вопрос о войне был уже окончательно решен сенатом. Римская армия в это время продвигалась к Лилибею и Утике. Сенат не отказывал пунам в мире, но обещал его по выполнении всех условий, которые высказывались постепенно. Очередным было требование в течение 30 дней доставить в порт 300 заложников — сыновей сенаторов и старейшин (Полиб., XXXVI, 4, 5–6; Диод., XXII, 6; Ann., Лив., 76). Карфагеняне исполнили волю римлян. Из Лилибея заложники были переправлены в Рим, где их заключили в доки шестнадцатипалубника (Полиб., XXXVI, 5, 9; XXXIX, 4; Лив., Сод. XLIX; Диод., XXXII, 23; Зон., IX, 30; Ороз., IV, 23, 1–5).
Еще не была объявлена война и римское войско не отправилось в Африку, когда в Рим прибыли послы из карфагенского города Утики — второго по величине после Карфагена. Ливий (Сод., XLIX) сообщает, что «посольство это, как благоприятное предзнаменование, было приятно сенаторам и в высшей степени оскорбительно для карфагенян». Послы заявили, что добровольно вручают себя и свой город с населением власти римлян. Так Утика вступила в союз с Римом (Полиб., XXXVI, 3, 1; Лив, Сод, XLIX; Ann, Лив, 75).
Добровольная сдача Утики показала римскому правительству, что Карфаген не может полагаться в войне даже на своих близких и верных союзников. Полибий (XXXVI, 3) по этому поводу замечает, что «жители Утики передали свой город римлянам и тем расстроили их собственный план». Карфагенский союз оказался нарушенным, поэтому пунийцам «оставалось выбирать из двух зол одно: или мужественно принять войну, или отдать себя на усмотрение римлян» (Полиб, XXXVI, 5).
Кроме Утики во время третьей Пунической войны дружественным Риму оставался ряд пунических общин и городов, от которых римляне получали продовольствие и поддержку, — Гадрумет, Лептис, Сакс и Ахулла (CIL, 1, 200; Ann, Лив, 94); Тапс, Исима и города внутри страны — Бизерта, Тевдалис{247}.
Приняв окончательное решение о войне с Карфагеном, римляне задумались о комплектовании армии, так как с середины II века набор в легионы затруднялся. Завоевательная политика принесла большие людские потери. В Иберии в 154 году вспыхнула война местных племен с Римом. Туда была направлена армия (Полиб., XXXV, 4). Там уже находилось два легиона (Ann., Ибер., 45–49). В 149 году в Греции и Македонии размещался римский легион из 5 тыс. человек. С 148 года на Балканах было уже два легиона, насчитывающих в 146 году более 26 тыс. воинов (Павсан., VII, 16). Ввиду трудностей в комплектовании армии, Публий Сципион Назика и консервативная часть сената не хотели дальнейших захватов чужих территорий и выступали против плана Катона окончательно уничтожить Карфаген (Плут., Кат., 27, 1–2; Ann., Лив., 69). Тем не менее римский сенат объявил пунийцам войну, мотивируя это тем, что вопреки условиям мирного договора 201 года они создали и вооружили свой флот, армию и начали войну с Масиниссой, чем оскорбили и его, Масиниссу, и Рим (Лив., Сод., XLIX; Ann., Лив., 75–76). Стереть Карфаген с лица земли — только выполнив это решение сената, консулы могли возвратиться в Рим. Ведение военных операций поручили консулам Манию Манилию и Луцию Марцию Цензорину. Любое мирное урегулирование конфликта исключалось.
Так началась третья война Рима с Карфагеном (149 год). Веллей Патеркул (1, 13) отмечает, что 115 лет отделяют третью Пуническую войну от начала первой (264 год) и на протяжении этого периода «либо вели явную войну эти народы [римляне и карфагеняне], либо готовились к ней, либо жили в мире, который однако, нарушали; и Рим, покорив уже весь мир, не мог быть в безопасности, пока не будет уничтожен Карфаген».