Поход Ганнибала в Италию. Первые победы
Весной 218 года, продвигаясь вдоль морского побережья в сторону Италии, армия Ганнибала встретила упорное сопротивление местного населения на берегах реки Эбро. В жестоких сражениях пала четверть войска, однако Ганнибал, делая ставку на внезапность первого удара, быстрым маршем устремился к Пиренеям. Римляне допустили непоправимую ошибку: своевременная помощь иберам-сагунтинцам и вступление римской армии в Испанию могли предотвратить поход Ганнибала на Италию. Но армия во главе с консулом Публием Корнелием Сципионом, не знавшим о продвижении Ганнибала к Италии, прибыла в Испанию с опозданием (Полиб., III, 40). Второй консул Тиберий Семпроний Лонг с армией на 160 пятипалубных судах отбыл в Сицилию, чтобы переправиться в Ливию (Полиб., III, 41, 2–3).
Появление карфагенских воинов на территории галлов было встречено волнениями[63]. Галльские племена боялись потерять свободу с вторжением новых завоевателей. У Ганнибала было два пути утихомирить галлов — подчинить их силой оружия или нейтрализовать посредством переговоров. Он избрал переговоры и направил надежных людей к племенным вождям и старейшинам. Повсюду его послы заявляли, что карфагеняне пришли воевать не с галлами, а с римлянами. Этим словам поверили, и войску Ганнибала разрешили следовать через галльские земли к Альпам.
Только в середине лета карфагенская армия достигла реки Родан. Римский консул Сципион, находясь на пути в Испанию, узнал, что его легионы опоздали и Ганнибал перешел не только Ибер, но и Пиренеи. Консул решил встретить и остановить его на берегах Родана. Первое столкновение нескольких отрядов римлян и уже переправившихся через Ибер карфагенян принесло победу римскому оружию (Полиб., III, 44, 3; 45, 1–3; Лив., XXI, 27, 7—28; 29, 1–4). Но сорвать переправу и задержать продвижение Ганнибала с армией римляне не смогли. Карфагенский полководец сумел покорить стремительную реку. Для переправы людей, лошадей, слонов и грузов было изготовлено множество плотов-паромов. Воины-испанцы налегке переплыли реку на кожаных щитах. Большинство кавалеристов переправилось вплавь на лошадях, часть лошадей, привязанных к корме ремнями, плыла за судами, некоторые были перевезены на судах. Хуже было со слонами, но искусные проводники провели слонов на большие паромы, покрытые землей.
Армия Ганнибала держала путь к Альпам. Полководец с одобрения воинов решил избегать в дальнейшем встреч с римской армией, понимая, что новые столкновения принесут лишь бессмысленные потери. В любом случае, даже победив римлян в самом кровопролитном сражении, он не прервал бы похода в Италию. Никто и ничто не могло уже остановить его. Сципион же проявил недальновидность, отправив часть войска под руководством своего брата Гнея в Испанию, тогда как сам с меньшим числом воинов возвратился в Италию (Пизу), вместо того чтобы не медля всей армией направиться к Альпам, куда держал путь Ганнибал.
В сентябре 218 года Ганнибал подошел к Альпам. Он еще раз убедился в точности своих планов и расчетов. Галльские племена увидели в нем своего союзника и освободителя и присоединились к нему (Полиб., III, 48). Вдобавок к этому он как дальновидный политик умело использовал междоусобную племенную борьбу аллоброгов — кого-то из них подкупил, кого-то силой заставил пойти на союз с ним (Полиб., III, 51, 9; Лив., XXI, 31), кого-то покорил. В целом надежды карфагенского полководца оправдались: еще до его прихода послы кельтских племен бойев у реки Родан звали его в Италию, а с приближением пунической армии все галльские племена восставали против римлян и переходили на сторону Ганнибала. Восставшие преследовали римлян-колонистов, а в городе Мутине заперли знатных римлян, посланных сюда для раздела земли. И делалось это из ненависти не столько к римлянам, сколько к колониальной политике Рима, выразившейся, в частности, в основании на галльской земле колоний Плаце-тии и Кремоны. На усмирение галлов Северной Италии был послан с армией претор Манилий. Бойи, устроив засаду в лесах, напали на римских воинов, многих перебили, а бежавших преследовали. Моральный дух римлян был явно сломлен. Весть о поражении в битве с галлами с тревогой встретили в Риме. «Сенат узнал, что кроме Пунической войны придется вести войну с галлами…» (Лив., XXI, 26, 1). На помощь отступающим войскам Рим послал легион, который благополучно прибыл на место.
В ноябре армия Ганнибала начала переправу через Альпы. Неимоверных усилий, полного напряжения физических и духовных сил потребовал этот беспримерный в истории переход. Осталось только 20 тыс. пехоты, 9 тыс. конницы и несколько боевых слонов (Полиб., III, 56, 4). Измученные, голодные, обессиленные воины Ганнибала раскинули свой лагерь на равнине (Полиб., III, 50–56; Лив., XXI, 32–37; Ороз., IV, 14, 3–4). Т. Моммзен правильно заметил, что «если бы римляне поставили где-нибудь недалеко от Турина, а они это могли сделать, корпус из 30 тысяч неизмученных и готовых к бою солдат и если бы они немедленно принудили неприятеля принять сражение, то великий замысел Ганнибала едва ли имел бы успех»{209}. Но римлян снова не было там, где им следовало быть, и они ничем не нарушили столь необходимого для неприятельской армии отдыха.
Ганнибал очутился на территории тавринов, которые воевали с инсубрами. Карфагеняне установили дружественные отношения, с инсубрами, совместно с ними сломили сопротивление отказавшихся от предложенного союза тавринов и взяли их столицу Таврисию (совр. Турин) (Полиб., III, 60, 8–9; Лив., XXI, 39, 1, 4; Ann., Ганниб., 5)[64]. Жестокая расправа с жителями города навела ужас на соседние племена, и те перешли на сторону Карфагена. Галлы нужны были Ганнибалу не только как союзники, но и как воины для пополнения поредевшей армии.
Ободренный поведением галлов и преисполненный уверенности в их сочувствии, Ганнибал стал усиленно готовить войска к борьбе с римлянами. Учитывая свободолюбивые настроения италийцев, он стремился показать себя по отношению к ним не как завоеватель, а как освободитель от римского гнета: без какого бы то ни было выкупа отпускал пленников — союзников Рима, спрашивая у каждого: «Римский гражданин ты или латинский союзник?» (Полиб., III, 77, 4–7; 85, 4; Лив., XXI, 20; 24; 52; XXII, 50, 6; XXIII, 43, 11).
Появление пунической армии в Северной Италии полностью изменило план ведения войны, составленный в Риме. Согласно этому плану, предполагалось основным театром военных действий сделать Африку и Испанию. Ганнибал же избрал для этого Италию. Поэтому часть римской армии под руководством консула Публия Сципиона не была на месте вторжения противника. Она еще не пришла из Испании. Вторая армия во главе с консулом Тиберием Семпронием Лонгом размещалась в Сицилии и предназначалась для переправы в Африку и только из-за медлительности римлян не успела преодолеть морской рубеж и также возвращалась в Италию (Полиб., III, 61, 9—11; Лив., XXI, 51, 5–7). Но, когда Ганнибал спустился с Альп, в Северной Италии был только один легион, безуспешно пытавшийся подавить восстание галлов. Подоспевшие затем из Рима воины второго легиона под руководством претора Луция Атилия помогли своему осажденному войску и колонистам справиться с галлами.
В Риме считали невозможным переход пунической армии через Альпы, поэтому в момент появления Ганнибала в Северной Италии не было римских легионов. Карфагеняне получили достаточно времени, чтобы отдохнуть и собраться с силами.
Прибыв на берега По, Публий Сципион принял главное командование. Трудная задача стояла перед ним: сдержать наступление вражеской армии и подавить повсеместные выступления кельтов. Положение римлян осложнялось и тем, что Ганнибал имел преимущество в коннице. Римляне форсировали По и вышли навстречу пунийцам. Во время разведывательного рейда Сципион с конницей и отрядом легкой пехоты у реки Тицин неожиданно натолкнулся на кавалерию Ганнибала, отряд которой вместе с полководцем вел рекогносцировку местности. Отряды обеих сторон остановились и подготовились к бою. Встречный конный бой трагически окончился для римлян (ноябрь 218 года). Ливий (XXI, 46, 7) пишет, что римляне, увидя карфагенскую конницу, топчущую их воинов, бежали с поля боя, их «объяла дрожь». Он ничего не говорит о судьбе находившихся в авангарде галльских всадников, но об этом мы узнаем из сообщений Полибия (III, 65, 5—11): римляне обратились в бегство под натиском нумидийцев с тыла и увлекли за собой галлов. Ливий (XXI, 47, 1) объясняет разгром римлян исключительно превосходством карфагенской конницы: «Это первое сражение с Ганнибалом доказало с очевидностью, что пуническая конница лучше римской и что поэтому война на открытой местности… не благоприятствовала римлянам». Конечно, с этими доводами нельзя не согласиться, но следует помнить и о моральном факторе. Оружие у римлян было не хуже карфагенского. С одной стороны, мощь карфагенской конницы, с другой — моральная неустойчивость римской армии и неверность союзников-кельтов обеспечили победу Ганнибалу. Малодушие римлян в этой битве стало одной из главных причин их поражения. Моральный же дух пунических воинов укрепился — они одержали первую победу над римлянами, считавшимися в то время непобедимыми. Потери римлян были весьма внушительными. На поле боя тяжело ранили консула. Он спасся только благодаря своему 17-летнему сыну Публию Корнелию Сципиону, будущему победителю Ганнибала (Полиб., III, 65; Лив., XXI, 45).
Победой при Тицине Ганнибал укрепил политический союз с галльским населением. Бойи и инсубры примкнули к пунической армии. Они увидели в ее победе над Римом свое освобождение. Антиримские восстания союзников Рима очень помогли Ганнибалу на первом этапе войны. Ведь у него было только 20 тыс. пехотинцев и 6 тыс. конников.
Полибий (III, 67) и Ливий (XXI, 48, 1–2) рассказывают, что после победоносного для пунийцев сражения у реки Тицин кельты перебили римлян в их же лагере и ушли к карфагенянам (2 тыс. пехотинцев и около 200 всадников). Ганнибал отпустил перешедших на его сторону кельтов по домам, чтобы они рассказали о случившемся своим согражданам и склонили их к союзу с Карфагеном. Так и произошло: все окрестные кельты предложили пунийцам свою дружбу, обеспечили их необходимыми припасами и приняли участие в войне с Римом. Сумев склонить на свою сторону племена галлов, Ганнибал со своей малочисленной армией побеждал римлян на их же собственной территории.
После первой неудачи римское войско двинулось к реке Требии, протекающей по холмистой, неблагоприятной для боевых действий кавалерии местности. Преследуя противника, Ганнибал разместил свой лагерь рядом с римским. Он имел солидный запас продовольствия, поставляемого галлами и захваченного при взятии крепости Кластидии (Полиб., III, 68, 1–8; 59, 1–5; Лив., XXI, 48), так что трудностей в снабжении в отличие от римлян он не испытывал.
Однако у Требии к римлянам прибыла помощь: сицилийская армия консула Семпрония Лонга объединилась с легионами Сципиона. Воспрянув духом, римские воины ждали победоносного сражения. Каждый из консулов жаждал сам победить Ганнибала, поэтому стремление к славе победителя превращалось во вражду между ними. Полибий и Ливий считают, что Сципион, ссылаясь на собственные неудачи, предупреждал об огромной опасности, которой грозит новое сражение с Ганнибалом. Семпроний легкомысленно отнесся к этим предостережениям и из корыстных целей требовал скорейшего вступления в бой. Ганнибал же стремился быстрее начать битву из расчета, что промедление может свести на нет помощь галлов. К тому же тяжелораненый Сципион еще не залечил раны и не мог участвовать в сражении, а жажда к бою Семпрония была хорошо известна Ганнибалу.
Битва при Требии в 218 г. до н. э.
В небольших стычках с римлянами пунийцы умышленно дали возможность Семпронию добиться нескольких незначительных побед, чтобы укрепить его уверенность в победе и на поле большого, решающего боя. Отмахнувшись от советов Сципиона, Семпроний начал сражение на месте, выбранном Ганнибалом и, конечно же, удобном прежде всего для его войска. Римский консул не учел этого, и его ошибка оказалась роковой.
Силы обеих сторон были неравными. Ганнибал располагал 8 тыс. воинами легкой и 20 тыс. тяжеловооруженной пехоты, 9 тыс., по Ливию (XXI, 54; 55), или более чем 10 тыс. конницы и несколькими боевыми слонами, по Полибию (III, 72, 7–9). У римлян насчитывалось 16–48 тыс. римских граждан-пехотинцев, 20 тыс. пехотинцев-союзников и около 4 тыс. конницы (Лив., XXI, 54–55; Полиб., III, 72, 11–13). Карфагеняне, как обычно, имели перевес в коннице и слонах. Это и составило одну из причин, предопределивших исход сражения.
Полибий (III, 72, 3) отмечает, что было очень холодно, выпал снег. Римские полководцы переправили через реку Требию без завтрака армию и голодных лошадей. Промокшие, озябшие, голодные, воины вынуждены были вступить в бой. Карфагеняне подкрепились пищей, накормили лошадей и вышли с полководцем навстречу римлянам. Они выстроили пехоту в одну прямую линию. На флангах размещалась конница, перед нею слоны.
Римская пехота также была построена в одну линию (16 тыс. римлян и 20 тыс. союзников). На флангах Тиберий поставил конницу (4 тыс.). Началось сражение. С самого начала обнаружился перевес на стороне карфагенян. Изнуренные римские пешие и конные воины с трудом вели бой. Пуническая армия теснила римлян с флангов. Римская конница отступила и этим открыла фланги пехоты, по которым ударила пуническая легкая пехота. Только тяжеловооруженные воины, занимавшие передние и средние ряды боевого строя, сражались долго и упорно и с равным успехом. Но внезапно из засады ударили по римлянам с тыла нумидийские воины. Удар произвел сильное замешательство и вызвал тревогу. К тому же оба римских фланга, теснимые спереди слонами, а сзади и с боков легковооруженными воинами, были прижаты к реке. И все же передним легионерам удалось прорвать боевую линию карфагенян и 10 тыс. человек отступили к Плацентии. Остальные были истреблены у реки слонами и конницей.
Ганнибал одержал победу, как говорится, по всем статьям. Конница в битве при Требии явилась решающим фактором, важную роль сыграла и непогода. Обратим внимание и на то, что начало войны было отмечено массовым переходом галльских племен на сторону Ганнибала. Полибий (III, 75, 3–4) также отмечает, что при Требии «все кельты примкнули к ним [карфагенянам]… тогда они [римляне] ясно поняли, чем кончилась битва. Все это для римлян было совершенно неожиданно…» Ливий (XXI, 56) подтверждает, что «римляне с ужасом увидели, что последняя их надежда — союзники — оставили поле битвы». По данным Полибия и Ливия, триумф Ганнибала при Требии — следствие укрепления политического союза с галльским населением.
После победы карфагенян при Тицине и Требии Рим утратил господство в Северной Италии. Только крепости Плацентия и Кремона держались силой римского оружия. Вся Цисальпинская Галлия перешла в руки Ганнибала и стала базой, обеспечивающей его продовольствием и живой силой. Римляне со страхом ожидали приближения карфагенских войск к столице, а поэтому усиленно вооружались и готовились к защите. Были отправлены также войска в Сицилию, Сардинию и Тарент. Вооружили и флот в количестве 60 пятипалубных кораблей (Полиб., III, 75, 4). Остатки римского войска были переведены консулом Сципионом в Плацентию, а оттуда часть переправлена в Кремону. Это было сделано с той целью, чтобы не обременять одну колонию зимними квартирами двух армий (Лив., XXI, 56).
В это время в городе Риме на 217 год были избраны консулами предводитель аристократии Гней Сервилий Гемин и лидер плебейских масс Гай Фламиний. Выборы проходили в острой политической борьбе партийных группировок. Гай Фламиний непримиримо боролся с сенатом. Будучи народным трибуном еще в 232 году, он вопреки интересам нобилитета провел закон о раздаче галльских земель, а вскоре поддержал «закон Клавдия», запрещавший сенаторам заниматься морской торговлей (Лив., XXI, 63, 4), чем защитил интересы римского крестьянства и всадников. Открывались новые горизонты для купеческой части плебса. Закон был принят вопреки мнению сената. Ненависть знати компенсировалась любовью народа, обеспечившей Фламинию вторичное консульство.
О бурной борьбе партийных группировок свидетельствует процесс, в котором оказались замешанными оба консула 219 года. Мы не знаем подробности, не знаем также, почему были осуждены Ливий Салинатор и Эмилий Павел, но известно, что они принадлежали к сенаторской партийной группировке. Впоследствии, в 204 году, бывший тогда цензором Салинатор ввел новую пошлину на соль (Лив., XXIX, 37, 2), чтобы отомстить народу за неправый, по его мнению, суд.
Значительное влияние на политическую жизнь Рима продолжал оказывать плебс. Это выражалось прежде всего в неоднократном избрании на высшие государственные должности его представителей, не угодных сенату, — Гая Фламиния (Лив., XXI, 57, 4), позже Теренция Варрона (Лив., XXII, 34) и других. Плебс постоянно обвинял знать и сенат в том, что по их вине перенесена война в Италию (Лив., XXII, 34, 4; 38). Однако сплоченность патрицианско-плебейской знати сглаживала вражду партийных группировок.
Новые консулы Гней Сервилий и Гай Фламиний набирали легионы, комплектовали отряды союзников, доставляли припасы и фураж (Полиб., III, 75, 5–6). Римляне даже обратились за помощью к Гиерону Сиракузскому, который прислал им 500 критян и 1000 пельтастов[65] (Полиб., III, 75, 7).
Весной 217 года, снявшись с зимних квартир, Ганнибал двинул свою армию через Этрурию в Центральную Италию (Лив., XXI, 58–59), намереваясь склонить на свою сторону местные племена. Он всегда напоминал римским союзникам о том, что «пришел воевать не против них, а с римлянами. Поэтому им следует примкнуть к нему, ибо он пришел прежде всего для восстановления свободы италийцев и для возвращения им городов и земель, отнятых римлянами» (Полиб., III, 77, 5–6). Полководец прекрасно понимал, что не столько военные, сколько политические успехи, т. е. разложение римско-италийского союза изнутри, могут содействовать окончательной победе в борьбе с Римом.
Ганнибал с армией продвигался к Апеннинам, привлекая на свою сторону местное население. При переправе через горы стояли такие холода, которых не было даже при переходе через Альпы. Ливий (XXI, 58) сообщает, что погибло много людей, вьючных животных и семь слонов. Спустившись с Апеннин, армия Ганнибала снова направилась к Плацентии, где произошло сражение ни в его, ни в пользу римлян. Оба противника отступили. Ганнибал делал все, чтобы привлечь на свою сторону римских союзников.
Фламиний со своими легионами поспешил в Этрурию и расположился у города Арреций, намереваясь преградить карфагенскому полководцу путь в Центральную Италию (Полиб., III, 77, 1–2; Лив., XXI, 63; XXII, 1, 4–7; Ann., Ганниб., 9). Но отправляясь в поход, консул в спешке не совершил религиозных церемоний, что вызвало новую волну нападок на него в сенате. Вскоре второй консул — Гней Сервилий прибыл со своим войском к городу Аримину (побережье Адриатики). Все дороги, таким образом, были перекрыты римлянами. Однако Ганнибал опередил обоих консулов и, хотя с большим трудом, продвигался по Этрурии. Он провел армию через труднопроходимое болото реки Арн. Внезапность появления пунийцев в тылу у римлян в результате гениального марша-броска определила финал битвы у озера Тразименского (Полиб., III, 78, 6–8; Лив., XXII, 2, 2; Ann., Ганниб., 10). Переход Ганнибала из Северной Италии через Этрурию вполне можно сравнить с походом через Альпы. За четыре дня и три ночи по топким болотам с ядовитыми испарениями, лишившись в пути одного глаза (он страдал тяжелой глазной болезнью), карфагенский полководец с большими, правда, потерями преодолел этот путь и перекрыл узкое ущелье-проход к озеру Тразименскому.
Сражение у Тразименского озера в 217 г. до н. э.
Сторонник наступательной стратегии, Фламиний, не дождавшись подхода армии Сервилия, решил нанести удар и разбить карфагенскую армию. Он не знал, что Ганнибал с армией находится уже у озера. Густой утренний туман благоприятствовал засаде пунийцев. Армия Фламиния на рассвете двинулась вдоль озера. Ганнибал внезапно нанес по ней удар. Римляне попали в ловушку. В панике они не успели занять боевого порядка и не смогли оказать серьезного сопротивления, хотя сражались отчаянно. Резня была такой ожесточенной, что никто не заметил сильного землетрясения, случившегося в этих местах (Плут., Фаб., 3; Флор, I, 22, 6, 14; Циц., Предв., I, 35; Плин., II, 86). Фламиний был убит инсубром Дукарием — озлобленные кельты наконец-то утолили жажду мести (Лив., XXII, 6, 3–4). Римляне потеряли в этой битве 15 тыс. убитыми, 15 тыс. воинов были взяты в плен. Остальные спаслись бегством. Потери карфагенян составили 2500 человек[66]. Сражение у Тразименского озера — редкий в военной истории пример успешного нападения одной армии на другую из засады.
Полибий (III, 80, 9) объясняет поражение римлян личными недостатками главнокомандующего: «Нерассудительность, слепая смелость, безумная стремительность, а также суетность и высокомерие — качества вождя, выгодные для врагов, весьма гибельные для своих, ибо подобный человек легко становится жертвой всяческих козней, обмана… Ганнибал постиг и принял во внимание все качества неприятельского вождя, благодаря чему и удался его план». Отчасти такое толкование верно, поскольку умелый тактический маневр в этой битве мог бы спасти римскую армию от гибели. Ливий (XXII, 9, 7) видит в случившемся волю и гнев богов: «Консул Фламиний пострадал не столько из-за безрассудства и незнания дела, сколько вследствие пренебрежения священными обрядами и гаданиями».
Разгром римского войска у Тразименского озера еще более обострил и без того ожесточенную межпартийную борьбу в Риме. Прежде всего это был удар по крестьянской группировке во главе с Фламинием. Крестьянство надеялось на победу и окончание войны. Полибий (III, 82, 8) пишет, что плебеи были настолько уверены в победе, что у Фламиния «было меньше людей вооруженных, чем безоружных, следовавших за войском в расчете на добычу: они несли цепи, кандалы и другие принадлежности победителей». «Великое несчастье» — так было встречено поражение всеми гражданами (Лив., XXII, 7, 8).
Хотя Ганнибал вступил в Этрурию и открытым для него оказался путь к Риму, победа не принесла ему удовлетворения. Разгромлена была римская армия, но не Рим. И прав немецкий историк К. Лоренц, поставивший вопрос так: «Рим или Карфаген вышел победителем из этой битвы?»{210} В узком смысле слова, конечно, Карфаген. Но какой свободной ни была теперь дорога на Рим, Ганнибал не двинул по ней свою армию. Он знал, что в первую очередь нужно расстроить римско-италийский союз, ибо до сих пор он побеждал не Рим, а римских полководцев, выигрывал отдельные битвы, а не войну в целом. Из военачальника он превратился в дипломата, прекрасно понимающего, что окончание войны зависит не только от успехов на полях сражений, но и от побед на политическом фронте. И всю свою энергию Ганнибал направил на изоляцию города Рима, на создание антиримского союза из городов и общин Италии. Он развивал, в частности, свои отношения с кельтами, северными этрусками и лигурами. Поведение этрусков и других северных народов объясняет Дион Кассий (XIII, 54). Все народы, отмечает он, которые жили на севере Италии, восстали против Рима, чтобы примкнуть к карфагенянам. Делали они это не потому, что желали карфагенской власти, а из ненависти к римскому господству. Только этими мотивами можно объяснить то, что карфагеняне имели союзников во всех племенах. Причина отхода галлов и лигурийских племен от Рима кроется в различии их общественного строя: Рим был рабовладельческим государством, а галлы и лигуры жили первобытной общиной, находящейся на грани разложения (Полиб., II, 17, 9—11; Лив., V, 28, 4–7; Страб., V, 2, 1; Диод., V, 39, 5).
Из всех северных галльских племен верными римлянам остались только ценоманы (Лив., XXI, 55, 3–4) и анамары (Лив., XXI, 48, 9). Они враждебно встретили карфагенян. Все же хитростью Ганнибалу удалось взять и их город Кластидий — римскую крепость. Впрочем, верность ценоманов и анамаров Риму держалась только силой оружия. Дело в том, что их территория контролировалась легионами, не будь этого — они тоже перешли бы на сторону карфагенян.
Через Умбрию Ганнибал направился к побережью Адриатического моря и далее на Апулию, чтобы продолжить разрушение римско-италийского союза уже в Центральной и Южной Италии. К верным Риму союзникам он применял тактику «выжженной земли» и всячески поддерживал перешедших на его сторону италийцев. Выйдя к Адриатике, Ганнибал счел необходимым официально сообщить сенату о результатах военных действий за два года. В Карфагене в свою очередь решили оказать помощь своим войскам в Италии и Испании (Полиб., III, 87, 4–5). Правда, делать это не торопились.
Продвижение Ганнибала к югу Апеннинского полуострова давало возможность римлянам выиграть время и восстановить боеспособность своей армии. Римское государство прибегло к средству, к которому давно не прибегало — к назначению диктатора. Причем назначение это произвел народ, чего до того времени не допускалось (Полиб., III, 87, 6–9; Лив., XXII, 8, 6; Ann., Ганниб., 11). Диктатор Квинт Фабий Максим Веррукоз, прозванный Кунктатором (Медлитель) назначил себе в помощники начальника конницы Марка Минуция Руфа (Полиб., III, 87, 9; Лив., XXII, 8). Легионы во главе с начальником конницы выступили в поход. Их четыре наспех набранных легиона соединились с войсками, которые шли на помощь от Аримина, и расположились лагерем против карфагенян в окрестностях города Эки, недалеко от границы Самния.
Фабий Максим — приверженец сенатской консервативной партийной группировки. Хорошо разбираясь в обстановке, он прибег к новой системе действий, рассчитанных на избежание решительных сражений. Диктатор стремился истощить противника частыми походами, преследованиями и нападениями на отдельные отряды пунийцев, добывающих продовольствие и фураж. Плутарх (Моралии, 74, 1) пишет так: «Фабий Максим, не желая сражаться с Ганнибалом, а желая брать его измором и недостатком средств и пропитания, шел за ним по горам и ущельям, повторяя все его движения; над ним смеялись и обзывали его Ганнибаловым дядькой, но он не обращал на это внимания и делал, как считал нужным, а друзьям говорил, что бояться насмешек и поношений еще постыднее, чем бояться врага». Но такая система ведения войны была рассчитана на длительное время и не удовлетворяла тех, кто требовал решительных действий и быстрого ее окончания. Тем не менее Фабий настойчиво осуществлял свою тактику. «Сначала такой образ действий возбуждал презрение к Фабию и вызывал толки, что он трус и боится сражения. Но с течением времени все вынуждены были признать, что в данных обстоятельствах нельзя было бы действовать разумнее и осмотрительнее» (Полиб., III, 89, 3).
Идя в стороне от неприятеля, римляне заблаговременно занимали поселения, богатые продовольствием и фуражом. Так Фабий сохранил и укрепил армию. Воинам же Ганнибала приходилось постоянно отлучаться из лагеря или с места стоянки для пополнения запасов. Как правило, они погибали от рук неприятеля. Войско Ганнибала изматывалось, пополнения не поступали, а к обращениям о помощи в карфагенском совете относились скептически (Дион Касс., фр. 57, 14— Зон., VIII, 26). Враждебная Баркидам партийная группировка получила большинство и отказала ему в необходимой помощи. Так что расчет на политический и военный союз со Средней и Южной Италией провалился. Следовательно, тактика замедленного ведения войны, избранная Фабием, оправдывала себя. Однако она не одобрялась начальником его конницы Минуцием Руфом — сторонником наступательных действий. «Он в присутствии всех и каждого поносил Фабия, говоря, что он ведет себя недостойно и трусливо; сам он горел желанием помериться с неприятелем в битве» (Полиб., III, 90, 6). Минуций для Фабия был более ожесточенным противником, чем Ганнибал, пишет Ливий (XXII, 12).
Недовольных в Риме Фабий стремился успокоить рядом сакральных мер. Были даны обеты «священной весны» и «строительства храма Венере Эруцинской и Разуму» (Лив., XXII, 9, 7—10). Религиозная деятельность производила впечатление на народ, но все эти обеты, ауспиции, жертвоприношения проводились вопреки военным планам и нависшей угрозе. Даже несмотря на трагические поражения при Тицине и Тразименском озере, сенат продолжал отзывать из армии диктатора Квинта Фабия для того, чтобы совершить обряды жертвоприношений (Лив., XXII, 18, 6—10). Гибель Фламиния и его армии объясняли в Риме только тем, что консул, считая все религиозные акты суеверием, тайно уехал в армию, не приняв участия в ауспициях. В чужих же землях он не мог предпринять новых гаданий, следовательно, не имел права на командование войском.
Тем временем Ганнибал следовал по Центральной Италии, не встречая там никакой поддержки. Вполне естественно, что в Умбрии (Лив., XXII, 9, 1–2) ему не была оказана помощь. В эту область Рим выводил колонии только в военно-стратегических целях[67], так как холмистая местность не благоприятствовала земледелию. Если учесть, что римские колонии носили прежде всего военно-земледельческий характер, то понятно, что господство римлян в Умбрии не было тягостным для местного населения. Не нашел Ганнибал понимания и в Пицене, населенном преимущественно римскими гражданами. В этой области, как и в Умбрии, он приказал убивать всех взрослых, оказавшихся на пути следования (Полиб., III, 86, 11). В Фалернской области, несмотря на значительные опустошения, вызванные нашествием Ганнибала, панику и бегство местного населения, союзники не нарушили верности Риму (Лив., XXII, 13, 10–11). Не поддержали пунийцев и на других захваченных ими территориях — в Самнии, Кампании, некоторых общинах Апулии. Здесь оказывали помощь римскому диктатору Квинту Фабию Максиму[68]. Несмотря на усилия Ганнибала, «ни один из городов [Центральной] Италии не отпал от римлян и не перешел на сторону карфагенян, все они оставались верными данным обязательствам, хотя некоторые из них жестоко терпели от неприятеля», — замечает Полибий (III, 90, 13).
Преданность латинов и сабеллов союзу с Римом давала ему громадный перевес перед Ганнибалом и практически предрешила исход войны. Ганнибал полагал, что его появление в Средней Италии будет толчком к всеобщему восстанию италийских племен. Оказалось же, что ядро среднеиталийских союзников крепко держалось за римлян, поддерживало их и активно сопротивлялось карфагенянам (Полиб., III, 75, 7–8; 90, 13–14; 100, 3–4). Причина их верности объясняется не только страхом нового порабощения, но и тем, что в этой части Италии многочисленная римская рабовладельческая верхушка в союзе с местной знатью удерживала население от измены. Во всяком случае до событий при Каннах ни один из союзных городов не отпал от Рима. Вот, собственно, почему после Тразименской битвы, открывшей карфагенской армии дорогу на Рим, Ганнибал не воспользовался предоставившейся возможностью, так как прекрасно понимал, что невозможно осаждать столицу, имея в тылу незавоеванную страну. Рим в свою очередь без ущерба для себя направил войска на юг, для защиты южно-италийских союзников (Лив., XXII, 39, 40).
В то время как Ганнибал совершал опустошительные рейды в Кампании и Апулии, начальник римской конницы Марк Минуций во время отсутствия диктатора (Фабий отлучился в Рим для совершения жертвоприношений) подошел к неприятелю и стал лагерем. Этим Минуций затруднил карфагенской армии сбор продовольствия и фуража. Он даже одержал несколько побед в небольших стычках (Лив., XXII, 23). Успешные военные действия Минуция вскоре стали известны в столице. Противников у Квинта Фабия стало еще больше. Странной казалась такая система обороны диктатора, позволявшая пунийцам беспрепятственно опустошать Среднюю Италию на глазах римской армии. Политические противники Фабия воспользовались распрями и при поддержке недовольных добились, что народное собрание вынесло постановление, чтобы звание диктатора в равной степени с Фабием было возложено и на начальника конницы Марка Минуция[69]. Так римская армия была разделена на две отдельные армии со своими начальниками (Полиб., III, 103, 7–8; Лив., XXII, 27; Ann., Ганниб., 13), придерживающимися совершенно противоположных планов ведения войны: Фабий — замедленных действий, Минуций — наступательной стратегии. Но первое сражение диктатора Минуция провалилось и он не оправдал диктаторского звания. Благодаря помощи Фабия, пославшего подкрепление — 8 тыс. пехоты и 2,5 тыс. конницы во главе с Нумерием Дещшием (Лив., XXII, 24, 11–12), армия Минуция была спасена.
Немногого достиг Ганнибал своими рейдами по Италии. Снабжение армии продовольствием и фуражом становилось все труднее. Его расчет на повсеместную помощь со стороны рабов не оправдался. Союзники и даже рабы остались преимущественно верными Риму и пополняли его армию. Провалился и его план восстания рабов в Риме. Видя в Ганнибале своего освободителя, рабы после ряда поражений римлян решили поднять в городе восстание. Они стремились помочь Ганнибалу в захвате Рима. Истовия располагает очень скудными сведениями об этих событиях. Только у Ливия (XXII, 33, 2) имеется беглое упоминание о последствиях заговора: «25 рабов были распяты на крестах за то, что составили заговор на Марсовом поле; доносчику была дана свобода и 20 тысяч тяжелых ассов». Возможно, из патриотических соображений Ливий не пожелал сказать больше об этом заговоре, однако и умолчать о нем не мог. Благодаря этому сообщению есть основания предположить, что заговор 217 года был задуман с размахом и вполне мог вылиться в восстание, не последуй измена. О том, что заговорщики были связаны с Ганнибалом и ставили своей целью содействовать ему в захвате города, косвенным доказательством служит сообщение Ливия (XXII, 33, 1) о том, что в Риме был схвачен проживавший тут два года карфагенский шпион. Римляне отрубили ему руки и отправили в лагерь Ганнибала, чтобы тот убедился в провале своих планов.
Зиму 217/216 года Ганнибал с армией благополучно провел в лагере около Гереония (Апулия). Но постоянной угрозой был Фабий. Его пунический полководец сравнивал с тучей на горах, которая могла разразиться грозой и дождем в любое время.
Неудачи не сокрушили римлян. Они вооружались и готовились к дальнейшим военным действиям. Многие союзники предлагали им помощь для быстрейшего разгрома врага. В Рим прибыли неаполитанские послы. Они принесли в курию 40 золотых тяжеловесных чаш и заявили, что, если римляне сочтут их содействие полезным, они окажут его с полной готовностью. Послам выразили благодарность за подарки и усердие, была принята лишь самая малая чаша (Лив., XXII, 32, 4, 8–9). Такой же дар доставили послы из Пестума. Их тоже поблагодарили, но золота не приняли (Лив., XXII, 36, 9). От сиракузского царя Гиерона в Остию прибыл флот с 220 фунтами золота, 300 тыс. мер[70] пшеницы и 200 тыс. мер ячменя, 1 тыс. стрелков и пращников. Были даны заверения, что в случае необходимости царь готов оказать дополнительную помощь. Ко всему этому поступил совет Гиерона: от претора, которому достанется провинция Сицилия, переправить флот в Африку — пусть Карфаген и на своей земле ведет войну, что не позволит ему посылать вспомогательные войска Ганнибалу (Лив., XXII, 37, 1–9). Римляне приняли от Гиерона все, кроме золота. К флоту, состоявшему из 50 кораблей и находившемуся в Сицилии, было добавлено 25 пентер, и претору Отацилию позволили переправиться в Африку (Лив., XXII, 37, 10–13), но он только совершил пиратский набег на ее побережье.
Воюя с Ганнибалом в Италии, Рим постоянно держал в поле зрения Испанию — там обстановка складывалась весьма неблагоприятно для карфагенян. Римская армия под командованием проконсула Гнея Корнелия Сципиона, брата консула Публия, успешно осуществляла военные операции. В битве при Кисее римляне одержали крупную победу над иберийско-пуническими войсками, возглавляемыми братом Ганнибала— Гасдрубалом. Большая часть Иберии была возвращена в сферу римского господства. Ливий (XXII, 20, 11) сообщает, что «народов [т. е. племен], которые дали заложников, приняли подданство и признали власть римлян, было 120». Господство Карфагена на Пиренейском полуострове становилось все более шатким. А вскоре (216 год) сенат, увеличив свои вооруженные силы на полуострове, решил окончательно вытеснить пунийцев. С этой целью в Иберию было отправлено 20 кораблей и 8 тыс. воинов под командованием Публия Корнелия Сципиона (Полиб., III, 97; 106, 7; Лив., XXII, 22, 1). Оба Сципиона действовали успешно и не пропустили Гасдрубала с подкреплением, направлявшимся в Италию. Был не только прегражден путь, но и нанесен сокрушительный разгром армии карфагенян. Умело действуя в Иберии, Сципионы привлекли на свою сторону многочисленные племена, лишив этим Ганнибала подкрепления.
Предпринимая столь решительные шаги, Рим был озабочен тем, чтобы пунийцы не завладели Испанией. Случись это — они располагали бы изобилием продовольствия и людьми, утвердились бы на море и приняли бы участие в нападении на Италию, отправив Ганнибалу войска и деньги. Вот почему войне в этой области римский сенат придавал важное значение. Но, перенося в Испанию военные действия, римляне не теряли активности в Сицилии, Сардинии и Корсике — здесь действовал их флот в составе 120 пятипалубных кораблей под командованием консула Гнея Сервилия Гемина (Полиб., III, 96, 10; Лив., XXII, 31, 1). Этот флот заставил 152 карфагенский флот уйти от берегов Италии. Плывшее подкрепление Ганнибалу на 70 судах (Пол и б., III, 96, 8—10) возвратилось к берегам Сардинии, а потом в Африку. Консул отправился даже к берегам Африки, но его воины, опустошая прибрежные поля и селения, попадали в засады карфагенян и терпели поражение за поражением. Гней возвратился с остатками армии в Сицилию. Неудачный исход экспедиции не помешал, однако, убедиться в уязвимости карфагенских позиций на африканском континенте.
Неудачи диктатора Минуция в Италии воспринимались в Риме как полумеры, принятые сенатом: недостаточно было дано ему армии. Сенат решил произвести новый набор и создать многочисленную армию, какой еще не было: 8 легионов и соответственное им число союзных войск. Следовало подумать и о главнокомандующем. В Риме требовали от сената решительных действий, даже были слухи, что сенат умышленно затягивает войну замедленной тактикой Фабия.
По истечении срока диктатуры Фабия консулы Сервилий и Атилий вернулись к исполнению своих обязанностей. На консульских выборах на 216 год были избраны консулами Гай Теренций Варрон и Луций Эмилий Павел. Варрон выражал интересы плебса. От него ждали успешного и быстрого окончания войны. Ливий (XXII, 25, 18–26; ср.: Дион Касс., фр. 57, 23–25) пренебрежительно пишет о его происхождении из социальных низов, называет выскочкой и карьеристом. «Конец-лаплебея провожали преданные ему плебеи, толпа более внушительная, хотя и не было в ней людей с весом» (Лив., XXII, 40, 4). Аристократия выдвинула в консулы Эмилия Павла (Лив., XXII, 35, 3) — противника Варрона.
Легионы опять были разделены на две отдельные консульские армии, так как консулы придерживались противоположных мнений относительно ведения войны. Варрон был сторонником решительных военных действий, а его соперник — Эмилий Павел, как и Фабий, приверженец замедленных. Так четко выделились два направления ведения войны — наступательная стратегия: Фламиний — Минуций — Варрон (демократическая партийная группировка) и оборонительная: Фабий — Павел (консервативная группировка).
Горький опыт прошедших лет не убедил противоборствующие группировки в необходимости сгладить разногласия, объединиться. И вот в критический момент во главе армий встали представители враждующих группировок, придерживающиеся противоположных мнений о методах ведения войны и не имеющие единого плана борьбы с противником. Ливий (XXII, 39) отмечает, что примером вражды между консулами может служить речь Фабия Максима, обращенная к консулу Павлу перед выступлением последнего в поход. Он говорил, что Эмилий Павел ошибается, если думает, что ему предстоит бороться с Теренцием Варроном меньше, чем с Ганнибалом. С пунийцами Павлу придется сражаться только в строю, а с Варроном — повсюду и по всякому поводу. Очевидно, острая политическая борьба между патрициями и плебеями все более обострялась. Это и помогло Ганнибалу совершить опустошительный поход по Италии — силы римлян тратились на внутренние междоусобицы, их почти не оставалось на отражение внешней агрессии. Оценив обстановку, сенат окончательно отверг наконец фабианскую тактику ведения войны и решил приостановить наступательные походы Ганнибала. С этой целью в 216 году началась усиленная подготовка к решающему сражению.