Глава 33 «Дело врачей-убийц»
Мы жили и живем под неослабевающим режимом террора и насилия…я всего более вижу сходство нашей жизни с жизнью древних азиатских деспотий. А у нас это называется республикой…надо помнить, что человеку, происшедшему из зверей, легко падать, но трудно подниматься. Тем, которые злобно приговаривают к смерти массы себе подобных и с удовлетворением приводят это в исполнение, как и тем, насильственно приучаемым участвовать в этом, едва ли можно оставаться существами, чувствующими и думающими человечно. И с другой стороны. Тем, которые превращены в забитых животных, едва ли возможно сделаться существами с чувством собственного человеческого достоинства.
И. П. Павлов. Письмо в Совет Народных Комиссаров СССР. 21 декабря 1934 г. Из книги: Своевременные мысли, или Пророки в своем Отечестве. Л. 1989 г. С. 93–95…
Как ясно, одним из главных общих стимулов развития науки была необходимость лечения и предотвращения болезней. Древнейшая профессия — врачевание. Основа врачевания — наука: накопление опыта, поиск связи феноменов, попытка установления причин и в дальнейшем «механизмов» проявлений болезней. Потребности медицины в значительной степени обусловили развитие биологии в ее разных разделах — анатомии, физиологии, биохимии, биофизики, генетики, иммунологии, микробиологии. Сама научная медицина, на базе этих разделов биологии, а также физики и химии разделилась на множество специальных дисциплин от фармакологии до онкологии. Однако, именно в медицине, идеалом является соединение в одном лице исследователя и практика — исследователя и врача. Физик может не знать (и обычно плохо знает) химию. Физиолог животных может не знать биохимию фотосинтеза. Врач высокого класса должен быть (в идеале) универсалом — он должен владеть всем комплексом научных знаний и всем набором практического опыта предыдущих поколений. Россия славилась высоким уровнем научной медицины. Замечательно, что именно в России до революции регулярно собирались Всероссийские съезды естествоиспытателей и врачей, объединявших все естественные науки и медицину.
Замечательно, что именно в России по замыслу великой княгини Елены Павловны в 1885 г. в С.-Петербурге был создан первый Институт для усовершенствования врачей — с задачей ознакомления практикующих врачей с достижениями научной медицины (глава 3). Замечательно, что идея соединения фундаментальной науки и врачебной практики была основой подготовки врачей в уникальном учреждении — Военно-медицинской академии в С.-Петербурге [8].
Замечательно, что именно в России был создан уникальный Институт экспериментальной медицины (глава 3). И в результате — множество великих имен…
Но во все времена есть особенность в положении ученого врача в обществе. От него зависела жизнь заболевших, и потому его почитали (и боялись…). Его же обвиняли в случае неуспешного лечения. Особенно опасной была профессия врача в тиранических обществах.
Вообще же эта двойственность — когда необходимость доверить себя, свою жизнь врачу, тот трепет и надежда, которую испытывает больной, когда к нему подходит врач, «компенсаторно» сменяется возмущением, когда надежды не оправдываются — эта двойственность имеет психологическое обоснование. Больному трудно принять во внимание объективные причины медицинских неудач. При этом, чем ниже образованность, культурный уровень общества, тем чаще обвиняют врачей в некомпетентности и злом умысле.
В советское время такие обвинения стали привычным явлением.
Естественно, что врачи были предметом особого внимания «„компетент-ных“ органов». Культурный уровень сотрудников этих органов, как и культурный уровень большинства «вождей» был крайне низок (Духовная семинария Иосифа Джугашвили, четыре класса школы министра Абакумова…)
В советское время было несколько «дел» «Врачей-убийц». По-видимому, первым таким «делом» было обвинение выдающихся украинских врачей-ученых. Об этом пишет О. Е. Бобров и я воспроизвожу фрагменты его публикации из Интернета [9].
«…В газете „Правда“ (22 ноября 1929 г.) было опубликовано сообщение ГПУ УССР о раскрытии заговора украинских контрреволюционеров из так называемого СВУ — „Спшки визволення Украши“ („Союза освобождения Украины“). Среди них было 5 врачей — известных ученых — теоретиков. Им было предъявлено обвинение, что, они — „…проводили медицинский террор“ против большевиков. Газета писала, что — „…медицинская группа своей террористической свирепостью выделялась среди других“.
…Среди 45 подсудимых было пять врачей — руководитель медицинской секции ВУАН (Всеукраинской Академии наук) А. Г. Черняховский и члены секции А А Барбар, В. В. Удовенко, В. Я. Подгаецкий и Н. А Кудрицкий. Это были известные в Украине люди, специалисты по теоретической медицине... Александр Григорьевич Черняховский был представителем известной врачебной династии (его старший и младший братья были профессорами-хирургами). Он посвятил себя гистологии и стал видным ученым: известны, например, его тонкие исследования нервных клеток. Как специалист-гистолог он работал в лаборатории испанского ученого, нобелевского лауреата Рамон-и-Кахаля. С 1919 г. профессор А. Г. Черняховский заведовал кафедрой гистологии и эмбриологии Киевского медицинского института.
Владимир Яковлевич Подгаецкий в 1923 г. основал в Киевском медицинском институте кафедру гигиены труда и много внимания в своих научных исследованиях уделял различным проблемам гигиены сельскохозяйственного производства.
Шгиенистом был и Владимир Васильевич Удовенко. Он несколько лет работал в Бердичевском уезде, где занимался, главным образом, вопросами санитарии и гигиены. В 1923 г. стал профессором, заведующим кафедрой общей гигиены Киевского медицинского института.
Аркадий Алексеевич Барбар и Николай Антонович Кудрицкий были научными сотрудниками ВУАН и одновременно преподавали в Киевском медицинском институте: первый был старшим ассистентом, а другой — профессором. Как и вышеназванные ученые, они в своей практической деятельности не были связаны с лечением больных. Таким образом, на скамье подсудимых оказались врачи по образованию и ученые по роду выполняемой работы, представители теоретических медицинских специальностей. Все они были из старой интеллигенции, которую тогда по указанию партийной номенклатуры считали „буржуазной41 и соответственно относились к ней, как к чужеродному элементу… Обвинение, которое было предъявлено на процессе в Харькове ученым-медикам, названным „членами медицинской группы СВУ“, поражало абсурдностью, нелепостью и чудовищной несообразностью. Оказывается, „члены медицинской группы СВУ, обсуждая вопрос о том, как относиться к больным коммунистам, решили относиться к ним враждебно и вместо того, чтобы их лечить, уничтожать их“. На предварительном следствии Барбар якобы так и заявил: „Большевики не вызывают жалости и не заслуживают врачебной этики“.
„Медицинскую группу“ СВУ называли „черным кабинетом“, — писала „Комсомольская правда“. — В „черном кабинете“ уважаемые профессора и академики тихонько обсущали важный и сложный вопрос: как им, врачам, легче и тише уничтожить коммунистов… Вот вы, коммунист, заболели и пригласили врача. По мнению „черного кабинета“, заседавшего в Киевском медицинском институте, врач должен явиться к вам, пощупать пульс, посмотреть язык, узнать, с какого года вы состоите в партии…и отправить вас к праотцам. В „черном кабинете“ заседали „мягкотелые интеллигенты“ и думали: „Что будет мягче и интеллигентнее: травить больных коммунистов ядом или бактериями?“… Эти „мягкотелые интеллигенты“ сейчас гнутся перед советским судом. Мягкотелость не помешала им изобрести жесточайшую систему „медицинского террора“.
Еще дальше в злобном вранье пошла „Правда“. Центральный партийный орган заклеймил „всех этих врачей-бандитов“ как невиданных доселе преступников, заявив, что „этой своей террористической свирепостью медицинская группа выделяется среди других групп СВУ“.
В ходе процесса обвинение не представило никаких доказательств „медицинского террора“ или „террористической свирепости врачей-бандитов“, хотя их и вынудили каяться во всех мыслимых и немыслимых грехах… Ни тогда, в 1930 г., ни потом никто „не обратил внимания“, что „врачи-бандиты“ по роду своей деятельности не занимались медицинской практикой и, следовательно, даже при желании не могли проводить пресловутый „медицинский террор“. Есть веские основания считать, что авторство этого высосанного из пальца обвинения принадлежит самому Сталину. В 1992 г. в архиве ЦК КПСС был обнаружен следующий документ — письмо Сталина руководителям Украины
С. В. Косиору и В. Я. Чубарю (В. Акопов, 1999).
„Шифрам
Харьков — Косиору, Чубарю.
Когда предполагается суд над Ефремовым и другими? Мы здесь думаем, что на суде надо развернуть не только повстанческие и террористические дела обвиняемых, но и медицинские фокусы, имевшие своей целью убийство ответственных работников. Нам нечего скрывать перед рабочими грехи своих врагов. Кроме того, пусть знает так называемая Европа’, что репрессии против контрреволюционной части спецов, пытающихся отравить и зарезать коммунистов-пациентов, имеют полное ‘оправдание’ и по сути дела бледнеют перед преступной деятельностью этих контрреволюционных мерзавцев. Наша просьба согласовать с Москвой план ведения дела на суде.
И. Сталин, 2.1.30 г. 16–45“
Тон обвинениям врачей был задан. И хотя выдержать его на процессе, судя по показаниям подсудимых, не удалось, дело было сделано: всему миру было сообщено о преступной деятельности „врачей-бандитов“, которые к тому же подумывали о возможности нарушить „так называемую врачебную этику“ и считали возможным осуществить „медицинский террор“, как сказал прокурор Ахматов, использовать медицинскую науку для уничтожения творцов пролетарской революции.
Естественно все врачи были осуждены, а это чудовищное обвинение еще долго тяготело над медициной. Государственной политикой было воспитание у общества ненависти к „буржуазным интеллигентам“ и „спецам“. Машина пропаганды постоянно клеймила их в прессе, что, естественно, сказывалось на отношении общества к врачам.
…Реакция в стране последовала незамедлительно. Еще не кончился суд, не был вынесен приговор, а отклики уже последовали. Например, общее собрание медицинской секции ВАУН приняло резолюцию, в которой решительно отмежевалось от „контрреволюционной кучки“ своих бывших коллег, решило исключить „фашистских наемников“ из мед-секции и настаивало на исключении их из профсоюза и лишении права заниматься врачебной деятельностью. Таким образом, даже коллеги, хорошо знавшие „фашистских наемников“ как ученых-теоретиков, выдвинули абсурдное требование лишить их права на то, чем они не занимались, — права на врачебную деятельность, то есть на лечение больных.
Процесс по „делу СВУ“ продолжался почти полтора месяца, и, 19 апреля 1930 г. был объявлен приговор. Врачи А. А. Барбар, В. В. Удовенко, В. Я. Подгаецкий получили по 8 лет тюремного заключения, А. Г. Черняховский — 5 лет, Н. А. Кудрицкий — 3 года (условно). По тем временам — шел еще только 1930 г. — это было очень суровое наказание.
Дальнейшая судьба тех, кого называли тогда „врачами-бандитами“ была не менее трагична…
Только профессор А. Г. Черняховский уже в 1934 г. оказался на свободе, но на прежнее место работы — заведующим кафедрой Киевского медицинского института — его не взяли. Он устроился на рядовую должность в „опорном пункте“ во Всеукраинском институте экспериментальной медицины в Сталино (Донецк), но позже возвратился в Киев, где работал в отделе экспериментальной онкологии Института экспериментальной биологии и патологии. В 1934–1938 гг. он выполнил ряд интересных исследований, таких, например, как иннервация опухолей, о чем доложил на I съезде онкологов УССР (Киев, 1938). Умер А. Г. Черняховский в 1939 г. Н. А. Кудрицкий, единственный из врачей, который был осужден условно, тоже не смог вернуться на работу как профессор Киевского медицинского института. Он зарабатывал на хлеб литературным трудом. В 1931 г. в Харькове вышла его брошюра на украинском языке „Детям — гигиенические условия жизни и труда“. Дальнейших следов Н. А. Кудрицкого найти не удалось.
Что касается трех остальных врачей, то их судьбу установил А. Болабольченко. Судьба эта трагична. А. А. Барбар, почти отбывший весь срок наказания, 9 октября 1937 г. был приговорен к смертной казни и 3 ноября 1937 г. расстрелян. В эти же дни был осужден и расстрелян и В. Я. Подгаецкий, тоже чуть-чуть не успевший отбыть весь срок наказания.
В. В. Удовенко 25 ноября 1937 г., через три дня после того, как окончился его 8-летний срок, был приговорен к расстрелу и погиб 8 декабря 1937 г.
Можно добавить, что трагичной оказалась судьба и „главного общественного обвинителя“ А. П. Любченко, председателя Совнаркома УССР, который в предвидении неизбежной гибели в застенках НКВД 30 августа 1937 г. покончил жизнь самоубийством» [9].
Дмитрий Дмитриевич Плетнев (1872–1941)
В 1938 г. состоялся очередной (третий) ужасный процесс по делу «Антисоветского „право-троцкистского блока“» по обвинению Бухарина. Рыкова, Ягоды. Крестинского и др. и среди них — трех врачей Л. Г. Левина. Д. Д. Плетнева и И. Н. Казакова (1891–1938). Врачей обвинили в убийстве Куйбышева и Горького посредством вредительского лечения. Утверждали, что они действовали по указаниям наркома НКВД Г. Г. Ягоды. Однако к лечению Куйбышева, умершего от инфаркта, Плетнев касательства не имел и ему вменили, главным образом, убийство великого пролетарского писателя. На свое несчастье он консультировал лечащего М. Горького доктора Л. Г. Левина. Вообще-то к лечению Горького было причастно много разных врачей и консультантов, но убийцами признали Плетнева и Левина. Докторов Левина и Казакова обвинили также в убийстве председателя ОГПУ В. Р. Менжинского.
Дмитрий Дмитриевич Плетнев
Еще за несколько месяцев до ареста по делу «правотроцкистского блока», против Д. Д. Плетнева была развернута гнусная травля — его обвинили в насилии над пациенткой. Но тогда суд приговорил его всего к 2 годам «условно». Теперь, после многих месяцев пыток, всех обвиняемых, кроме Д. Д. Плетнева, расстреляли, Плетнева, «как не принимавшего непосредственно активного участия в умерщвлении т. т. В. В. Куйбышев а и А. М. Горького, хотя и содействовавшего этому преступлению», приговорили к тюремному заключению сроком на 25 лет с поражением в политических правах на 5 лет по отбытии наказания и конфискации всего личного имущества. В сентябре 1941 г. немцы подошли к Орлу. Сотрудники НКВД ввиду этого расстреляли большую часть политических заключенных Орловской тюрьмы (среди расстрелянных, наряду с Д. Д. Плетневым, было много выдающихся людей, в том числе Мария Спиридонова, X. Раковский, О. Каменева и др.).
Д. Д. Плетнев был выдающимся врачом и ученым. Он родился в 1872 г. Докторскую диссертацию защитил в 1906 г. Был крупнейшим кардиологом, знаменитым врачом. Так, в 1905 г. он консультировал князя С. Н. Трубецкого, предостерегая его от волнений и перегрузок (см. главу 8). Среди его учеников выдающиеся врачи-терапевты СССР, в том числе герой дальнейшего рассказа профессор В. Н. Виноградов — личный врач Сталина…
Сергей Сергеевич Юдин (1891–1954)
Сергей Сергеевич Юдин
С. С. Юдин родился в Москве в 1891 г. Окончил Медицинский факультет Московского Университета в 1915 г. и работал полковым врачом. В 1918–1922 гг. работал в санатории «Захарьино», в 1922–1928 гг. в Серпухове. С 1928 г. зав. хирургического отделения скорой помощи имени Склифосовского, с 1931 г. — профессор ЦПУ, Заслуженный деятель науки, дважды лауреат ГЪсудар-ственной премии СССР (1942, 1948), лауреат Ленинской премии (1962, посмертно), лауреат Сталинской премии I степени (1948). Действительный член Академии медицинских наук СССР, почетный член Английского королевского колледжа хирургов, Американской ассоциации хирургов, Французской хирургической академии. Выдающийся хирург, автор замечательных книг. Его знала вся страна. Великий художник М. В. Нестеров нарисовал два портрета Юдина, находящихся в Третьяковской галерее.
23 декабря 1948 г. он был арестован и обвинен по статьям 58-1 «б» и 58–10, часть 2 УК РСФСР, как враг Советского государства, якобы снабжавший английскую разведку шпионскими сведениями…При обыске у С. С. Юдина изъяли письма английского посла, листовку партии кадетов, манифест к Всероссийскому крестьянству ЦК эсеров, статью опального К. Радека. Следствие проводил знаменитый своими зверствами полковник Комаров, заместитель начальника следственной части по особо важным делам. По приказу Абакумова полковник при первом же допросе сильно избил Сергея Сергеевича, выбил ему зубы, заставил раздеться донага, лечь на пол и угрожал избить резиновой палкой. Допрос продолжался по так называемой конвейерной системе, в течение девяти суток (следователи менялись, не давая заснуть арестанту).
Долгие допросы сопровождались пытками и моральным унижением. Садисты-следователи избивали его по лицу, зажимали щипцами ресницы и сворачивали веки в трубочку. Боль была нестерпимой. Заключенного изощренно «обрабатывали», не давая отдыха. Физическое воздействие сочетали с психологическим. Угрожали семье «…до седьмого колена», грозили сдать любимую внучку Галю в детский дом. В результате избиений и запугиваний Юдин подписал предъявленные ему обвинения. Он «признался» в том, что он, будучи убежденным кадетом, враждебно относился к Советской власти. Ему вменялось, что в 1936 г. он установил преступную связь с английским разведчиком, бывшим московским корреспондентом газеты «Дейли телеграф энд морнинг пост» Чолертоном. Сергей Сергеевич показал, что в ноябре 1942 г. этот иностранец связал его с бывшим английским послом в Москве Керром. Кроме того, во время войны Юдин познакомился с главным хирургом британского флота адмиралом Гордоном Тейлором и главным хирургом американской армии полковником Катлером. Академик общался с послом США Аверелом Гарриманом, женой Черчилля и другими видными людьми. После псевдопризнаний содержание заключенного улучшилось, его перевели в тюрьму в Лефортово. Там на «листках туалетной бумаги» Сергей Сергеевич создал рукопись о знаменитом терапевте Захарьине и о других выдающихся врачах.
В тюрьме С. С. Юдин перенес несколько тяжелых приступов стенокардии. Весной 1949 г. в течение 3-х месяцев он резко ограничивал себя в приеме пищи. Не ужинал, в обед ел очень мало. Периодически в течение 2–3 дней не принимал пищу, пил только сладкий чай. На обрывках газет обломками карандашей, полученных в результате длительной голодовки, Сергей Сергеевич написал замечательную книгу «Размышления хирурга». Здесь же, в тюрьме, он продолжал разрабатывать проблему переливания трупной крови. На склеенных жеваным хлебом кусках «курительной бумаги» он по памяти написал монографию «Двадцатилетний опыт заготовки, хранения и трансфузии посмертной крови».
Сергей Сергеевич Юдин в тюрьме
М. В. Нестеров. Портрет хирурга С. С. Юдина. 1935. Третьяковская галерея. Москва
В общей сложности в московских тюрьмах С. С. Юдин провел три года и три месяца. Суда над ним не было. Особое Совещание при министре ГБ СССР от 13.03.52 года постановило: «За преступную связь с иностранцами и антисоветскую агитацию — сослать в Новосибирскую область сроком на 10 лет, считая срок с 23 декабря 1948 года». Отправляя академика в ссылку, в МГБ взяли расписку: «…он будет молчать обо всем, что происходило после ареста». Поездка в ссылку, для обвиненного в таких тяжких преступлениях, была необычной. В купе мягкого вагона с Юдиным ехали его жена и сопровождающий офицер. По приезду в г. Бердск (60 км от Новосибирска) Юдиных разместили в доме и сразу же перевели 100 тыс. рублей — Сталинскую премию, присвоенную в 1948 г. во второй раз. Хирургу сохранили награды и звание академика. Тем не менее, вначале заниматься хирургией, а тем более перебраться в Новосибирск, ссыльному врачу не позволяли. Однако, ведущий хирург Бердска Г. П. Бадьин «разрешил» ему оперировать. Впоследствии Сергей Сергеевич стал штатным сотрудником больницы, но ввиду отсутствия вакансий в хирургическом отделении ему пришлось «переквалифицироваться» в онкологи. В Бердске С. С. Юдин задержался недолго и в апреле 1952 г. он переехал в Новосибирск. «Приглашение» пришло из обкома партии. Оно последовало после обращения в «Кремлевку» второго секретаря с просьбой госпитализировать жену для хирургического лечения. Ответ из Кремлевской больницы из уст консультанта проф. Д. А. Арапова был неожиданным: «Зачем? Лучшие в стране хирургические руки — у вас, в Бердске». В 1952 г. Юдину в порядке исключения разрешили выезд в Москву (полулегально, с сопровождением). Он присутствовал на похоронах своего друга, известного хирурга А. Д. Очкина. Пользуясь случаем, С. С. Юдин добился того, что рукопись его научных трудов попала в ЦК… Он надеялся на возврат к нормальной жизни. Но 13 января 1953 г. вышло сообщение ТАСС «Об аресте группы врачей-вредителей». Началась новая компания против врачей. Он вернулся в Новосибирск. В онкологическом диспансере Новосибирска провели собрание «О бдительности». Деятельность Юдина была жестко ограничена, ему оставили только один операционный день. Но он успевал за один день выполнять до шести сложных операций на желудке.
5 марта 1953 г. умер Сталин. В июне 1953 г. был арестован Берия. Академик Б. В. Петровский связался с Н. А. Булганиным и поручился за С. С. Юдина. Благодаря его заботам дело было пересмотрено, а обвинение снято. Решением Особого Совещания при министре Внутренних дел СССР от 29.07.1953 года С. С. Юдин был полностью реабилитирован. В сентябре 1953 г. он возвратился, наконец, в Москву. Вернулся в институт, однако сначала ему было предложено только место заведующего отделением. Но жить ему оставалось меньше года — он внезапно умер 12 июня 1954 г.
* * *
Поразительно, после пыток и издевательств, существование великого врача и ученого облегчается в 1952 г. 12 августа 1952 г. убивают обвиняемых по «Делу ЕАК» (см. главу 24). Убивают, так и не добившись от артистов и поэтов признаний. Разъяренный этой неудачей Сталин, повелевает арестовать и пытать их палачей — Абакумова, Комарова и прочих [12].
С. С. Юдин уже не представляет интереса для главного палача. Начато новое дело «Дело врачей-вредителей».
ЦИУ. Вера Павловна Лебедева. Профессора-убийцы
Высокий профессиональный уровень и героизм советских врачей ярко проявился в ходе Великой Отечественной Войны. Опыт медицины во время войны был огромен. В то время существовали должности «главный хирург Советской Армии», «главный терапевт…», «главный отоларинголог…» и т. д. Многие из «главных» после войны руководили соответствующими кафедрами в Центральном Институте Усовершенствования Врачей в Москве (ЦИУ).
Директором ЦИУ была профессор Вера Павловна Лебедева [6,12]. Во время революции она вместе с наркомом Здравоохранения Н. А. Семашко с энтузиазмом налаживала здравоохранение в стране. Особое внимание она уделяла «материнству и младенчеству» — огромную работу пришлось выполнить в разрушенной стране. Она сохранила с революционных лет особый, истинно товарищеский стиль общения. Людям уважаемым она доверительно говорила «ты». Людям официальным и не очень уважаемым «Вы». Это была низенькая очень пожилая женщина совершенно непрофессорского вида. Похожа на нее была и ее многолетняя секретарша Анастасия Матвеевна (?) — также невысокая старушка.
Вера Павловна умело и с большим тактом управляла сложным коллективом профессоров ЦИУ. По специфике медицины — врачи-профессора должны быть величественны и авторитетны. Когда в больничную палату входит профессор — за ним движется свита доцентов, ординаторов и лишь в самом конце — лечащий врач — больные ждут откровений и излечения. Даже простое высказывание Профессора воспринимается при этом как проявление мудрости. Управлять столь маститыми подданными было нелегко. Вера Павловна это умела.
Я начал работать на кафедре Медицинской радиологии в сентябре 1951 г. Работа была опасной. Мне привозили контейнеры с радиоактивными изотопами иногда с очень высокой радиоактивностью. Никаких принятых норм радиационной безопасности еще не существовало. Контейнеры и документы к ним привозили сотрудники Министерства Госбезопасности почему-то в чине не ниже капитана. Это были здоровенные мужчины, грубые и жизнерадостные. Важный груз они везли вдвоем в тех же автомобилях — «черных воронах», в которых в другое время возили арестованных. Им нравилась эта работа потому, что к этому времени распространилось мнение, воплощенное в служебную инструкцию, что против излучения помогает спирт. Им полагалась бутылка водки на двоих, что усиливало их благодушие. Но контейнеров они боялись и требовали, чтобы я сам вынимал их из автомобиля. Все это придавало мне особую значительность у окружающих, непосвященных в суть дела. Капитаны МГБ, таинственные контейнеры… Довольно скоро молва приписала мне особую секретную деятельность «с атомами».
Мне приходилось с самого начала налаживать все радиоактивное хозяйство — монтировать счетчики и дозиметры, складывать из тяжелых свинцовых (по 64 кг!) блоков защиту от излучения в хранилище для контейнеров а, главное, придумывать простейшие приборы и приспособления для дистанционного приготовления разбавленных растворов радиоактивных препаратов — это самая опасная процедура. Моей гордостью была замечательная «пипетка» — почти 2-х метровая система трубок, призм, зеркал и линз, устроенных по принципу перископа. Это приспособление позволяло мне точно отмеривать опасные растворы, находясь от контейнера на значительном расстоянии. К чему это я тут рассказываю? К тому, что всю эту систему трубок я укрепил на тщательно отполированной доске, вырезанной в виде ложа винтовки.
Наступило лето 1952 г. Странные люди стали попадаться в нашем корпусе. Они показывали вахтеру какие-то пропуска и без особых занятий часами слонялись по коридорам. Я не знал, что это сыщики, начавшие «собирать материал» для будущего «дела врачей».
Один из них (под свежим впечатлением от капитанов, доставивших мне очередной груз) увидел меня с моим дистанционным приспособлением. Он знал об «атомах» и поэтому доверительно спросил: «Это у тебя ружье?». Я сказал — да. И вот распространился, не опровергаемый мною слух: «Там вот бомбу делают, а тут этот вот тощий, изобретает атомное ружье!»
Сыщики были тупы и невежественны. Как потом оказалось, их задачи были очень несложны. Они имели фотографии будущих жертв и отмечали в своих блокнотах — где, когда, куда пошел «опекаемый». С кем говорил. Отмечали по часам время входа или выхода из данного кабинета данного человека. Зато потом, на следствии обвиняемому говорили: «нам все известно! Такого-то числа в 15 часов 35 минут вы вошли в кабинет такого-то и там договорились (тут следователь мог придумать, что угодно — не надо было магнитофонов) о заговоре… А в 16 часов 40 минут…»
Более трех лет (13 января 1949 г.) прошло с ареста Главного врача знаменитой Боткинской больницы в Москве Бориса Абрамовича Шимелиовича. Три года пыток и избиений на допросах членов Еврейского Антифашистского Комитета в застенках МГБ. Давно по приказу Сталина начато это «дело». Убит великий артист Михоэлс. Арестована единственная женщина-академик Лина Соломоновна Штерн — создатель концепции гематоэнцефалических барьеров. А «дело» не получается — не удается устроить показательный процесс, по аналогии с процессами 1930-х годов. Тогда обвиняемые, сломленные пытками, покорно признавались во всех преступлениях. А были они выдающимися деятелями партии большевиков, прославленными военными и хозяйственными деятелями. А тут поэты, артисты, писатели, журналисты — «лица еврейской национальности» все еще не готовы к показательному процессу. Стойко держится Шимелиович. Стойко держится дипломат 70-летний Соломон Лозовский. Простодушна и несгибаема невзрачная Л. С. Штерн. (Как бездумно веселились тогда студенты — «вот время — Презент — не подарок, Штерн — не звезда, Берг — не гора»…)
Всех, кроме Л. С. Штерн, расстреляли 12 августа 1952 г.
Тогда и был задуман грандиозный процесс «Дело врачей-вредителей», преимущественно евреев. Чтобы разжечь в стране расовую ненависть и «решить еврейский вопрос» [1–4,7,13,14].
Ничего этого я тогда не знал. Наверное, никто не знал, кроме главных авторов или, точнее автора — Сталина.
Аресты основного «контингента» врачей начались в ноябрьские праздники 1952 г. Любили чекисты эффекты — любили арестовывать людей на балу, на вокзале, при поездке в командировку.
Арестованных, как правило, подвергали зверским избиениям. Но иногда не нужно было бить престарелого профессора — иногда было достаточно не давать ему спать неделю и больше. Ночью — ужасные допросы. Днем не давали спать. Помогал палачам и карцер — ледяной бетонный с трубами охлаждения, куда заталкивали в одном нижнем белье без носок и морили голодом — две кружки воды и кусок хлеба в сутки. Дополнительным средством были не снимаемые много дней наручники. Их мучили почти два месяца до официального сообщения в газетах 13 января 1953 г.:
«…органами государственной безопасности… раскрыта террористическая группа врачей, ставивших своей целью путем вредительского лечения сократить жизнь активным деятелям Советского Союза…
Шпионы, отравители, убийцы, продавшиеся иностранным разведкам, надев на себя маску профессоров-врачей…, используя оказываемое им доверие, творили свое черное дело…
Подлая рука убийц и отравителей оборвала жизнь товарищей А. А. Жданова и А. С. Щербакова… Врачи преступники умышленно игнорировали данные обследования больных, ставили им неправильные диагнозы, назначали неправильное, губительное для жизни „лечение“…
Органы государственной безопасности разоблачили банду презренных наймитов империализма. Все они за доллары и фунты стерлингов продались иностранным разведкам, по их указкам вели подрывную террористическую деятельность.
Американская разведка направляла преступления большинства участников террористической группы (Вовси, Б. Коган, Фельдман, Гринштейн, Этингер, и др.) Эти врачи-убийцы были завербованы международной еврейской буржуазно-националистической организацией „Джойнт“, являющейся филиалом американской разведки…
Во время следствия арестованный Вовси заявил, что он получил директиву „об истреблении руководящих кадров СССР“ через врача в Москве Шимелиовича и известного еврейского буржуазного националиста Михоэлса… другие участники группы — Виноградов, М. Коган, Егоров — являлись давнишними агентами английской разведки, по ее заданию они давно творили преступные дела…»
450
Глава 33. «Дело врачей-убийц»
Владимир Харитонович Василенко
Владимир Никитович Виноградов
Мирон Семенович Вовси
Профессор Мирон Семенович Вовси — заведующий 1-й кафедрой терапии ЦИУ (всего было три кафедры терапии) — был знаменитым врачом. Во время войны он был Главным терапевтом Красной Армии. Он был двоюродным братом великого артиста Михоэлса. Его предполагали сделать главным обвиняемым. У него не хватило физических и психических сил противостоять издевательствам, и он подписывал протоколы, сфабрикованные следствием.
Среди арестованных были не только евреи. «Для комплекта» были арестованы и выдающиеся русские врачи: профессора В. Н. Виноградов, П. И. Егоров, В. X. Василенко, Н. А. Попова, В. В. Закусов, В. Ф. Зеленин, Г. И. Майоров.
Профессор Владимир Никитович Виноградов был личным врачом Сталина. Он был выдающимся специалистом. Быть врачом тирана опасно во все времена. Я думаю, он вполне понимал это. Он знал, с кем имеет дело, Опыт у него был ужасный. В 1930-е годы он дал экспертное заключение о вредительской деятельности своего предшественника профессора — врача Д. Д. Плетнева — он знал, как велось следствие в те годы. После ареста он подписывал любые протоколы следствия без сопротивления.
Профессор Владимир Харитонович Василенко — выдающийся терапевт и замечательный человек. Во время войны он по рекомендации М. С. Вовси был назначен сначала главным терапевтом Северо-Кавказского фронта, а в 1944 г. — главным терапевтом 1-го Украинского фронта. В августе 1952 г. он был командирован в Китай, где неоднократно проводил врачебные консультации Мао Дзе-дуна, Джоу Энь-лая, Джу Дэ и организовывал медицинское учреждение по типу кремлевского «IV Главного Управления Минздрава. Ему было 55 лет. По рассказам, это был крайне симпатичный, большой добрый человек и строгий учитель. Он возвращался из командировки домой. 6 ноября 1952 г. он „пересек советско-китайскую границу и здесь же был арестован; на него надели наручники и самолетом отправили прямо на Лубянку“ [5, с.18]. Там его сразу же зверски избили резиновыми дубинками» [Столяров, с. 204].
В печати называли несколько десятков имен. Арестованных было много больше. Аресты шли по всей стране. В газетах одна за другой появлялись статьи с описанием вредительского лечения, проводимого врачами евреями в разных городах страны. Появились слухи, что евреи «прививают рак» своим пациентам. Даже зубные врачи ухитряются делать это при пломбировании зубов. В стране нарастал психоз. Можно было ожидать погромов.
До конца ноября арестовали всех евреев — профессоров ЦИУ. Почему-то оставили на свободе декана факультета Терапии Рубинштейна. Через день он, не выдержав ожидания ареста, покончил самоубийством. Декан в ЦИУ — значительное лицо. Все были подавлены страхом. Никто не решался идти на его похороны. Он не был арестован, но… почему он покончил с собой?
Дождь с мокрым снегом в сумрачный ноябрьский день. За гробом декана медленно идут лишь две пожилые женщины — В. П. Лебедева и ее верный секретарь.
Не все евреи — сотрудники ЦИУ — были профессорами или доцентами. Не все были арестованы. Но все, кроме двух, были уволены с работы. Сделано это было традиционным способом. От райкома партии в Институт прибыла комиссия, составленная почему-то из чиновников Министерства Путей Сообщения. Во главе комиссии была М. Д. Ковригина — министр здравоохранения СССР (!). Члены этой комиссии с серыми бесцветными лицами и невыразительными глазами заседали в большой комнате за длинным столом. Вызывали очередную жертву — в торце стола был специальный стул. Из «личного дела» зачитывали какие-то бумаги, задавали невнятные вопросы. Затем, за закрытыми дверями что-то обсуждали и постановляли «для работы в ЦИУ непригоден». Было совершенно бесполезно спорить, говорить о своих правах или тем более достоинствах и заслугах. Выгнали всех за исключением двух. Один из двух был я. Второй — кладовщик материального склада, пожилой симпатичный человек Яков Семенович Фрей.
Почему меня не выгнали? Я думаю, из-за сложившегося таинственного образа — молодой выпускник университета по особому заданию работает по атомной проблеме в опасных условиях и в тесном контакте с МГБ — раз каждый день получает секретные грузы посредством капитанов МГБ. На этом зловещем собеседовании, как и полагалось, присутствовала секретарь партбюро института — Н. Н. Лаптева. Она явно предварительно изложила романтические версии моих таинственных занятий. Там были намеки на особое, создаваемое мною оружие и крайне опасный, но столь нужный стране, характер моей работы. Я об этом додумался позже. Но, сидя на стуле для жертв, был настроен меланхолично и на вопросы отвечал невнятно и не по делу. Как оказалось, это было расценено необходимостью не раскрывать секретный смысл моей работы. Мне посоветовали… беречь все же здоровье и пожелали успехов. Меня не выгнали.
При описании советской жизни надо бы специально обрисовать облик женщин — парторгов — секретарей партбюро, райкомов и горкомов послевоенного времени. Это было характерное явление. Аккуратно причесанные, в изящном и скромном одновременно платье, они не без грации исполняли любые, сколь угодно злодейские партийные директивы. Они были преданы «делу партии». С ними лучше было не ссориться. Н. Н. Лаптева с тихим удовлетворением отнеслась к арестам и увольнениям, предписанным партией. На меня это предписание не распространилось.
Из арестованных в те дни я знал лично только доцента 1-й кафедры терапии (заведовал кафедрой М. С. Вовси) Александра Львовича Шляхмана. Он был замечательным врачом. Высокий, седой, доброжелательный, он не мог бы работать в обычной поликлинике. Там на прием одного больного отводится около 15 минут. А. Л. не просто «осматривал» больного. Он его изучал. На это уходило больше часа. Он выслушивал, выстукивал, измерял кровяное давление, размышлял, снова исследовал пациента. И иногда говорил — «мне еще многое не ясно. Я подумаю, Приходите опять через неделю». Шел в библиотеку и изучал литературу, чтобы не ошибиться в диагнозе. Все это было бесценно для врачей, прибывших в ЦИУ для усовершенствования.
А. Л. заинтересовался новым методом и с молодым энтузиазмом стал осваивать возможности применения радиоактивных изотопов в клинических и экспериментальных исследованиях. Я помогал ему по мере сил.
Со времени революции А. Л. был в партии большевиков. Он приходил на партийные собрания в торжественном черном костюме, в белоснежной рубашке с темным галстуком, садился на одно и то же место в верхнем ряду аудитории и молчал. Он никогда не выступал, ничего не говорил, был строг и серьезен.
Он был арестован наряду с более высокопоставленными коллегами — профессорами и академиками. Его мучили в тюрьме, как и прочих. Он молчал. Никого не предал, ничего не подписал, ни с чем не согласился.
Ничего не подписал профессор В. X. Василенко. Когда 4 апреля он вернулся — «одежда на нем висела как на вешалке, он похудел на 30 кг…, но несмотря на это он практически сразу вышел на работу. Внешне он настолько изменился, что швейцар, не сразу узнав его, не хотел впускать в клинику…» [5, С. 20]. Студент тех лет А. И. Воробьев: «Встретил его в институтском дворе выходящим из машины и не узнал сначала: какой-то худой сгорбленный старик с палкой… как на вешалке на нем серый плащ. А главное: он еле двигается. И это стройный высокий мужчина — ему было тогда еще далеко до 60 лет…» [5, С. 126]. Он не рассказывал сотрудникам о месяцах в тюрьме. Мне известна лишь одна деталь — протез вместо собственных зубов и видимый на фотографии перебитый нос. В последующие годы он сделал чрезвычайно много. Одно из самых больших его дел — создание Всесоюзного Научно-исследовательского института гастроэнтерологии. Он прожил 90 лет, пережив большинство «участников» дела врачей — и «жертв и хищников». Он был награжден возможными советскими наградами, стал Героем Социалистического труда, лауреатом, создал школу те-рапевтов-гастроэнтерологов и кардиологов. Ему посвящены, цитируемые выше воспоминания [5]. Были выпущены даже почтовые конверты с его портретом.
Цдя оформления обвинительного заключения — доказательства «вредительского характера» лечения больных арестованными врачами — нужны были заключения экспертов. Нужно было доказать, что они не лечили, а убивали своими назначениями пациентов. Эксперты, в том числе высокоавторитетные коллеги арестованных, нашлись, и необходимые акты экспертизы были подписаны. Однако к чести российских врачей не все соглашались подписывать такие акты. Владимир Харитонович попросил передать профессорам — членам экспертной комиссии, признавшим обвинения справедливыми, чтобы они не подходили к нему, поскольку он не сможет подать им руки. И не делал этого всю оставшуюся жизнь… [11].
Директор Института фармакологии, выдающийся фармаколог, профессор Василий Васильевич Закусов был известен резкостью и даже грубостью по отношению к сотрудникам. Он не подбирал выражений, «распекая» сотрудников. Он требовал «порядка» и точного выполнения своих обязанностей. Чтобы он сказал ныне, увидев в институте женщину в джинсах… Он не позволял сотрудницам появляться даже жарким летом в неофициальном одеянии, например, без чулок. И на него часто обижались, хотя и признавали его профессиональные достоинства. А тут он еще потребовал не одну, а две квартиры в новом доме для членов Медицинской академии — одну для жилья, а другую, чтобы разместить в ней свою обширную коллекцию картин… К нему обратились с просьбой подписать экспертный анализ рецептов для лекарств, которые выписывали «врачи-вредители, чтобы ускорить смерть своих больных». В. В. взяв перо, четко и спокойно написал «Лучшие врачи мира подпишутся под этими рецептами». И был арестован. Легенды говорят, что в тюрьме он совсем «распоясался» и стесняться в выражениях перестал совершенно. Во всяком случае, ничего для пользы следствия от него не добились. Он не оценивал предварительно последствий. Он знал с кем имеет дело. Но это знание не повлияло на его поступки.
Я не буду пересказывать далее подробности этих событий. Они изложены в книгах и статьях — воспоминаниях [1–3].
Сталин затеял кардинальное решение «еврейского вопроса». Он предполагал устроить показательный процесс 5–7 марта 1953 г. Затем на центральных площадях казнить «профессоров — убийц» — устроить виселицы и повесить, распределив казнимых по разным городам для охвата возможного большей части населения этим зрелищем. В виду возникшего при этом всенародного возмущения, депортировать всех евреев в Сибирь, не исключая по дороге нападений на эшелоны с депортируемыми возмущенных граждан. Он имел опыты депортации — были вывезены во время войны целые народы — калмыки, чеченцы, крымские татары, ингуши. Из Грузии были изгнаны месхетинцы и мингрелы. Казалось естественным сделать это с еще одним народом — евреями. Было, правда, все сложнее. Евреи были рассеяны по стране. Они вросли во все отрасли народного хозяйства, науки, культуры. Было множество смешанных браков и соответственно нечистокровных евреев.
Василий Васильевич Закусов
Неприятный народ. Трудная ситуация. Но большевики не боятся трудностей.
Все бы так и получилось. Были заготовлены товарные вагоны для эшелонов. Спешно строили бараки в местах, предназначаемых для высылаемых. Составляли списки для чистокровных и «полукровок».
Все бы так и получилось. Но… Оставшись без медицинского патронажа, доверяя лишь старому знакомому ветеринарному (!) фельдшеру, 73-летний тиран умер от инсульта — по официальному сообщению как раз 5 марта 1952 г. Еще почти месяц арестованные оставались в тюрьмах (а некоторые и дольше). Они ощущали разительную перемену в поведении тюремщиков. Но причины не знали.
4 апреля 1953 г. в газетах появилось:
СООБЩЕНИЕ МИНИСТЕРСТВА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СССР
Министерство внутренних дел СССР провело тщательную проверку всех материалов предварительного следствия и других данных по делу группы врачей, обвинявшихся во вредительстве, шпионаже и террористических действиях в отношении активных деятелей Советского государства.
В результате проверки установлено, что привлеченные по этому делу профессор Вовси М. С., профессор Виноградов В. Н., профессор Коган М. Б., профессор Егоров П. И., профессор Фельдман А. И., профессор Этингер Я. Г., профессор Василенко В. X., профессор Гринштейн А, М., профессор Зеленин В. Ф., профессор Преображенский Б. С., профессор Попова Н. А., профессор Закусов В. В., профессор Шерешев-ский Н. А., врач Майоров Г. И. были арестованы бывшим Министерством государственной безопасности СССР неправильно, без каких-либо законных оснований.
Проверка показала, что обвинения, выдвинутые против перечисленных лиц, являются ложными, а документальные данные, на которых опирались работники следствия, несостоятельными. Установлено, что показания арестованных, якобы подтверждающие выдвинутые против них обвинения, получены работниками следственной части бывшего Министерства государственной безопасности путем применения недопустимых и строжайше запрещенных советскими законами приемов следствия.
На основании следственной комиссии, специально выделенной Министерством внутренних дел СССР для проверки этого дела, арестованные… и другие привлеченные по этому делу полностью реабилитированы в предъявленных им обвинениях во вредительской, террористической и шпионской деятельности и, в соответствии со ст. 4 п. 5 Уголовно-Процессуального Кодекса РСФСР, из-под стражи освобождены.
Лица, виновные в неправильном ведении следствия, арестованы и привлечены к уголовной ответственности.
Их освободили ночью — развозили по домам до утра 4 апреля.
Вечером 6 апреля в ЦИУ, вне связи с этим постановлением, должно было состояться обычное партийное собрание. Оцепенение охватило присутствующих — собрание уже началось, когда в верхнем ряду появился и сел на свое обычное место в строгом черном костюме и белоснежной рубашке с темным галстуком, молчащий как сфинкс А. Л. Шляхман. Оцепенение долго не проходило. В этой аудитории все эти месяцы раздавались проклятия в адрес заклятых врагов — сионистов и космополитов. Убийц в белых халатах. В этой аудитории звучали пламенные разоблачения замаскировавшихся врагов. Здесь признавались аспиранты и ученики, что они уже давно замечали вредительский характер поведения своих учителей. Здесь прославляли бдительность скромного, но замечательного человека — врача кремлевской больницы Лидии Тимашук, донос которой послужил формальным основанием для последующих арестов. Здесь поздравляли ее с наградой орденом Ленина за этот патриотический поступок. Теперь, 4 апреля, был Указ о лишении ее этой награды.
Оставим их всех в этой аудитории. Что-то опять нервы мои сдают и продолжать эту тему мне не хочется. Можно было бы еще рассказывать, как после лечения появился в клинике Боткинской больницы подавленный и хмурый М. В. Вовси. Как вернулся к обязанностям директора Института фармакологии В. В. Закусов и его чувствительные сотрудницы в слезах умиления услышали его первый свирепый разнос за какие-то беспорядки. Как вернулся, когда его еще не ждали, в свой кабинет В. Н. Виноградов, застал там занявшего его место профессора Тареева и сурово выгнал его. (И, может быть, вспомнил, что сам когда-то заменил в этом кабинете арестованного профессора Плетнева…).
Пусть читатель обратится, если захочет к публикациям на эту тему других авторов [1–3].
Один вопрос остается из всей этой и всех этих историй актуальным. Как вести себя в аналогичных по остроте ситуациях? Можно ли идти на компромиссы? На какие можно? Где взять силы для противостояния ужасам и злу?
Вот написал «очередную главу в книгу» и ужаснулся! Для этого описания мною использованы обычные слова. Стиль — повествовательный! Надо бы кричать, чтобы полегчало.
Вот письмо режиссера В. Э. Мейерхольда В. М. Молотову 2-13 января 1940 г. [10]:
…Меня здесь были — больного шестидесятылетнего старика. Клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине; когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам (сверху с большой силой) и по местам от колен до верхних частей ног. И в следующие дни, когда эти места ног были залиты обильным внутренним кровоизлиянием, то по этим красно-сине-желтым кровоподтекам снова били этим жгутом и боль была такая, что, казалось, на больные чувствительные места ног лили крутой кипяток (я кричал и плакал от боли). Меня били по спине этой резиной, меня били по лииу размахами с высоты…
…следователь все время твердил, угрожая: «Не будешь писать (т. е. сочинять, значит!?) будем бить опять, оставим нетронутыми голову и правую руку, остальное превратим в кусок бесформенного окровавленного тела». Ия все подписывал до 16 ноября 1939 г. Я отказываюсь от своих показаний, как выбитых из меня, и умоляю Вас, главу Правительства, спасите меня, верните мне свободу. Я люблю мою Родину и отдам ей все мои силы последних годов моей жизни…
Как можно было жить в такой стране? Как это бить по лицу и выбивать зубы профессору Юдину! И бросать его голого на пол… Как это издеваться и мучить великого врача Плетнева! Как это заталкивать в ледяной карцер избитого В. В. Парина и Н. А. Козырева? Как это бить и пытать Н. А. Вознесенского! Как это бить и пытать тысячи людей! И небо не разверзлось? И слезы сотен тысяч детей не дошли до Бога? И народ безмолвствовал? Нет, не безмолвствовал, а дикими криками требовал казни неповинных! И это люди? И эта страна, несмотря на все это, столько лет существовала на Земле. Страна, в которой Достоевский говорил «о единой слезе ребенка…». А когда умер главный палач, народ этой страны, миллионы ее жителей, рыдали от горя…
Эта адская картина массовых пыток доставляла палачам удовольствие. Указание Сталина «Бить! Бить!» Это психопатология. Все равно потом убивают — зачем же изуверски мучить? Нет ответов, Нет покаяния. Нет возмездия. Нет правды на Земле. Нет правды и на Небе!
Примечания
1. Я. Л. Рапопорт На рубеже двух эпох. Дело врачей 1953 года. М.: Книга, 1989.
2. Этингер Я. Я. «Дело врачей» и судьба // Наука и Жизнь. 1990. № 1. С. 126–129.
3. Сафронова Н. 50-е: «Дело врачей» // Медицинская газета. 1988. 20 июля.
4. Рапопорт Н. То ли быль, то ли небыль. 1997.
5. Глочевская В. С. Вспоминая Владимира Харитоновича Василенко / Ред. С. И. Рапопорт. М.: Изд. Дом «Русский врач», 1997.
6. Лебедева Вера Павловна [18(30). 9.1881-10.12.1968], деятель советского здравоохранения, первый организатор и руководитель дела охраны материнства и младенчества в СССР, доктор медицинских наук (1935). Член КПСС с 1907 г. В революционном движении с 1896 г. Активный участник трех русских революций. В 1910 г. окончила Петербургский женский медицинский институт; в 1912–1917 гг. в эмиграции (Женева), на большевистской партийной работе. В 1918–1929 гг. заведующая отделом охраны материнства и младенчества Наркомздрава РСФСР. Инициатор и создатель института охраны материнства и младенчества (1922), руководитель кафедры социальной гигиены матери и ребенка при нем (1924–1930 гг.). Редактор журнала «Охрана материнства и младенчества». Л. участвовала в организации первых всероссийских и всесоюзных съездов по охране материнства и младенчества. В 1930–1934 гг. заместитель наркома социального обеспечения РСФСР, в 1934–1938 гг. заместитель главного государственного санинспектора Наркомздрава РСФСР. Директор Центрального института усовершенствования врачей (1938–1959 гг.). Награждена 3 орденами Ленина, орденом Трудового Красного Знамени и медалями.
7. 14 января и 19 февраля 1953 г. Постановления Президиума Академии медицинских наук СССР о лишении званий действительных членов и членов-корреспондентов АМН СССР врачей, арестованных по делу «врачей-убийц». 10 апреля это постановление было отменено в связи с тем, что врачи были признаны невиновными и выпущены из заключения. Постановлением Президиума АМН СССР от 10 апреля в составе действительных членов АМН СССР были восстановлены профессора М. С. Вовси, В. Н. Виноградов, А. М. Цэинштейн, В. Ф. Зеленин, Б. С. Преображенский, В. В. Закусов и в составе членов-корреспондентов — профессора П. И. Егоров и В. X. Василенко.
8. Самойлов В. О. История российской медицины. Эпидавр, 1997.
9. Бобров О. Е. Дело СВУ. http://zhurnal.lib.rU/b/ochenxlichnoe/medprawo.shtml
10. Фрагменты из газеты «Советская культура». 1989. 16 февраля (из книги: История России 1917–1940. Хрестоматия / Под ред. проф. М. Е. ГДавацкого).
11. http://www.zdrav.net/personality/vasilenko
12. Столяров К. Палачи и жертвы. М.: Олма-Пресс, 1997.
13. Борщаговский А. Обвиняется кровь. М.: Изд. группа Прогресс Культура, 1994.
14. Лясс Ф. Последний политический процесс Сталина или несостоявшийся геноцид. Иерусалим, 1995.