2. СМУТА

2. СМУТА

4 или 5 марта в бессарабскую глухомань дошло известие об отречении Николая II от престола в пользу его брата, Михаила Александровича, и об отречении Михаила, точнее о передаче им вопроса о форме власти в России на усмотрение Учредительного собрания.

К известиям об отречении Николая Врангель отнесся спокойно, но когда услышал об отречении Михаила, сразу же сказал своему начальнику штаба: «Это конец, это анархия».

«Последние годы царствования отшатнули от Государя сердца многих сынов отечества. Армия, как и вся страна, отлично сознавала, что Государь действиями своими больше всего Сам подрывает престол. Передача Им власти Сыну или Брату была бы принята народом и армией не очень болезненно», — писал Врангель. Отречение Михайла напугало его гораздо больше: «Опасность была в уничтожении самой идеи монархии, исчезновении самого Монарха».

Первые плоды «свободы» дали знать о себе сразу же. Дисциплина в армии стала стремительно падать. Генерал Крымов, восторженно встретивший известия о революции, теперь хватался за голову и не нашел ничего лучше, как послать Врангеля в Петроград с письмом к военному министру Гучкову (с ним Крымов был дружен) о недопустимости подобных порядков в армии. С Гучковым Врангель не встретился, передал письмо министру иностранных дел Милюкову.

Решительный и прямолинейный барон не скрывал своих чувств. Он не боялся выбросить из буфета наглеца с красным бантом, который приставал к даме; отказывался провести полковой праздник с казаками, которые выстроились под красным флагом («...Под красной юбкой я сидеть не буду и сегодняшний день с вами провести не могу»); открыто восхищался командиром корпуса графом Келлером, отказавшимся присягнуть Временному правительству.

Естественно, что Врангель стал близок с кругами, которые впоследствии были названы «корниловскими». Его непосредственный начальник, генерал Крымов, получил назначение командовать 3-м конным корпусом, тем самым, что впоследствии по приказу Корнилова пошел на Петроград. Крымов в сложившейся ситуации решил «ставить на казаков» и, получив новое назначение, добился включения в свой корпус Уссурийской казачьей дивизии, командовать которой поставили П. Н. Врангеля.

Врангель понимал, что собирается кулак для борьбы с «анархией», но не разделял надежд Крымова на казаков.

«Прожив детство и юность на Дону, проведя Японскую войну в рядах Забайкальского казачьего полка, командуя в настоящую войну казачьим полком, бригадой и дивизией, в состав коих входили полки трех казачьих войск — я отлично знал казаков, — писал Врангель. — Я считал, что они легко могут стать орудием известных политических казачьих кругов. Свойственное казакам испокон стремление обособиться представляло в настоящую минуту, когда значительная часть армии состояла из неказаков, а казачьи части были вкраплены в целый ряд регулярных дивизий, немалую опасность.

Я считал, что борьба с развалом должна вестись иными путями, не ставкой на какую-либо часть армии, а дружным единением верхов армии и сплоченностью самой армии».

Однако ставка на казаков стала давать свои плоды, в кавалерийских дивизиях стало заметным разделение, настороженное отношение казаков к неказакам и наоборот. В казачьих полках стали искоса поглядывать на «русских» офицеров.

Недовольный таким положением дел, П. Н. Врангель попросил о переводе его в регулярную кавалерию. Генерал Крымов написал такое ходатайство военному министру. В ожидании решения Врангель выехал в Петроград.

В столице он был поражен общим настроением, развалом, митинговыми страстями. Необходима была сильная рука, новый Бонапарт, чтобы навести элементарный порядок и продолжать войну с Германией.

Внимание Врангеля привлек командующий Петроградским военным округом генерал Корнилов, храбрый, очень популярный в армии. И главное — Корнилов не боялся крови и предлагал Временному правительству силой разогнать демонстрацию в апреле 1917 года, когда разразился первый политический кризис после революции. Однако Корнилова скоро перевели на фронт на должность командарма, а затем командующего фронтом и даже верховным главнокомандующим.

Врангель и его друг граф А. П. Пален попытались бороться сами, даже создали штаб, но в связи с началом наступления Врангеля вновь направили на фронт.

На фронт П. Н. Врангель прибыл 6 июля. Наступление к тому времени уже захлебнулось, а 7-го австро-германские войска перешли в контрнаступление. Целый корпус, испытанные в боях гренадеры, были предательски сняты с позиций и отведены в тыл, и русская армия побежала.

Врангелю помимо 7-й кавалерийской подчинили 3-ю Кавказскую казачью дивизию и поставили задачу прикрывать отступление на стыке VII и VIII армий Юго-Западного фронта. На реке Сбручь разгорелись жестокие арьергардные бои, и Врангель, маневрируя и нанося контрудары, смог отогнать преследующую русских кавалерию противника.

Всегда во время боев его заботила одна проблема, сам Врангель сформулировал ее как «достижение психологического единства» с подчиненными ему войсками. После удачных боев, особенно после удавшейся конной атаки драгун Кинбурнского полка (вещь в те времена редкая), в результате которой были взяты пленные, «психологическое единство» с войсками, как считал сам Врангель, было установлено, он «взял в руки» подчиненные ему войска.

Своеобразным подтверждением тому служит постановление солдат подчиненного ему Сводного Корпуса (7-я кавалерийская и 3-я Кавказская дивизии) о награждении П. Н. Врангеля солдатским Георгиевским крестом 4-й степени.

В августе 1917 года перед самым выступлением генерала Л. Г. Корнилова П. Н. Врангель получил приказ выслать в распоряжение 3-го конного корпуса Осетинский и Дагестанский полки из 3-й Кавказской дивизии. Судя по всему, Корнилов собирал в 3-м конном корпусе, предназначенном для похода на Петроград, полки, состоявшие из представителей народов Кавказа. Там уже была Туземная, «Дикая», дивизия шестиполкового состава. Служившие в ней кавказские добровольцы считались более «надежным» элементом, чем разложившиеся после февральской революции русские регулярные части.

Врангель уже распорядился начать погрузку войск в эшелоны, когда пришли известия о корниловском выступлении, об отрешении Керенским Корнилова от командования и объявлении его мятежником, одновременно, даже раньше, пришел приказ Корнилова, в котором он объявлял, что берет на себя полноту власти в стране.

Солдатские комитеты поддержали Керенского, Врангель настаивал на погрузке и отправке двух полков на помощь корниловцам, 3-му Конному корпусу. Конфликт закончился без каких-либо последствий для Врангеля. Его не тронули, хотя сам Корнилов и поддержавшие его высшие воинские чины были арестованы. Более того, через некоторое время Врангель получил предписание выехать и принять стоявший под Петроградом 3-й Конный корпус, фактически заменить генерала Крымова.

Однако, прибыв к месту назначения, Врангель узнал, что корпус уже передан под командование генерала П. Н. Краснова. Здесь же Врангель узнал об обстоятельствах смерти генерала Крымова, который с похода был вызван Керенским и обвинен в мятеже и измене. Крымов, считавший, что корпус движется на Петроград по приказу Корнилова и по вызову самого Керенского (об этом Керенский и Корнилов договорились в Москве на Государственном совещании), был потрясен и застрелился. Последними его словами стали: «Я умираю, потому что очень люблю Родину».

Попытки Врангеля разобраться с назначением, выяснить, кто будет командовать корпусом, он или Краснов, ни к чему не привели. Он «завис», но уяснил, что Керенский ему не доверяет и вряд ли утвердит на посту командира корпуса, стоящего непосредственно под Петроградом. Вместо этого Врангелю обещали должность командующего Минским военным округом. Оскорбленный барон подал в отставку.

Фактически исполняющий обязанности верховного главнокомандующего генерал Духонин вызвал Врангеля в ставку и просил остаться в армии. Находясь в Ставке, барон узнал о большевистском восстании в Петрограде и об установлении в России новой власти.

Узнав, что новый командующий, прапорщик Крыленко, назначенный большевистским правительством, едет в Ставку брать власть в свои руки и начать переговоры с немцами, П. Н. Врангель покинул Могилев и уехал в Крым, где было одно из имений его жены.

Крым поразил его в то время провинциальной тишиной, здесь не бушевали пока еще революционные страсти, которые П. Н. Врангель, будучи офицером, человеком долга и дисциплины, презирал и даже ненавидел. Главным несчастьем он считал сепаратный мир нового правительства с Германией, развал России и огромные территориальные потери. Виновников он видел в бездарном Временном правительстве, в высшем генералитете и в народе в целом. «Великое слово «свобода» этот народ заменил произволом и полученную вольность превратил в буйство, грабеж и убийство».

Сведения о событиях в России до Крыма доходили нерегулярно. П. Н. Врангель знал о том, что Каледин на Дону не признал власть большевиков, но не верил в прочность калединской власти, «считая, что рано или поздно казачество должно быть вовлеченным в революционный вихрь и опомнится, лишь испытав на собственной шкуре прелести коммунистического режима».

Тихая жизнь в Крыму продолжалась недолго. В начале января власть в Крыму захватила местная Красная гвардия. 11 января П. Н. Врангель был арестован.

Причину он видел в том, что выгнал из имения помощника садовника, а за то, что этот человек в ответ на замечание осмелился грубить жене П. Н. Врангеля, барон вытянул его тростью. Теперь обиженный привел красногвардейцев и выдал им «контрреволюционера и врага народа».

Арестованных в Ялте держали на борту миноносца. Врангеля поместили туда же. Спасло его то, что его жена пошла добровольно вместе с ним, и они вместе убедили революционный трибунал в истинной причине ареста.

Врангеля выпустили, хотя в ночь, что он провел в плавучей тюрьме, в Ялте было расстреляно более ста человек. От греха подальше он уехал из Ялты в сельскую местность и там дождался падения большевистской власти и прихода немцев.

«Я испытывал странное, какое-то смешанное чувство, — вспоминал Врангель о приходе немцев в Крым. — Радость освобождения от унизительной власти хама и большое чувство обиды национальной гордости».