26. ПОЛКИ “НОВОГО СТРОЯ”

26. ПОЛКИ “НОВОГО СТРОЯ”

За ходом европейской войны следили несколько политиков, пока воздерживавшихся от участия в ней. Ришелье, Густав II Адольф и Филарет. Ришелье ставил своей целью сокрушение Габсбургов и европейскую гегемонию Франции, Густав Адольф — создание шведской “Балтийской империи”, Филарет — возврат земель, захваченных Польшей. Причем планам шведского короля и патриарха способствовали серьезные ошибки Сигизмунда III. С точки зрения национальных интересов Речи Посполитой было бы выгоднее поддержать протестантов, тогда она имела шанс вернуть Силезию, некогда захваченную у нее Габсбургами. Но Сигизмунд пошел по пути, на который его подталкивали иезуиты. Встал на сторону императора. Отряды польской шляхты пополняли армии Фердинанда II, сражались в Германии, Чехии, Венгрии.

Усиливающаяся Россия пользовалась в Европе все большим авторитетом. И трансильванский король Габор Бетлен даже вынашивал проект создания “некатолического союза”, который раздавил бы Габсбургов — а во главе этого союза видел Москву и прислал к царю посольство для переговоров. К идеям венгров Филарет отнесся осторожно, вступать в борьбу за чужие интересы он считал ненужным. Но и не отвергал потенциальных союзников, их обнадеживали, обменивались дружескими заверениями. Оказывалась и реальная поддержка странам протестантского лагеря.

В первую очередь это ощутила Голландия. Близорукое хозяйничанье ее правителей вызвало страшный перекос в экономике. Олигархи ориентировались на развитие своих мануфактур, на роль “всемирных извозчиков” и перекупщиков, на колониальные выгоды, а сельское хозяйство очутилось в полном загоне, нидерландцы жили на привозном хлебе. В войну это сказалось. С суши их блокировали армии противника, а когда войска Тилли и Валленштайна принялись разорять Северную Германию с ее портами, вторглись в Данию, стало совсем туго. В Голландии начался голод. Выручили ее русские, согласившиеся продавать зерно в больших количествах. Испанский агент в секретной записке сообщал: “Надо принять во внимание, что самая большая торговля, которую голландцы ведут теперь и все долгие годы и которую они считают наиболее обеспеченной — это торговля с севером, главным образом с Московией”. А Олеарий писал: “И сами голландцы признают, что несколько лет назад во время большой дороговизны Россия сильно помогла им своим хлебом”.

Шведский король по натуре был в большей степени военным, чем правителем. Но при нем выдвинулся на должность канцлера блестящий администратор и дипломат Аксель Оксеншерна. И возник плодотворный дуэт — король полностью передоверил ему управление страной, а сам отдался любимому делу и занялся кардинальными реформами армии. В ней вводилось единообразное обмундирование, снаряжение, вооружение. Пехота получила новые мушкеты, весившие 4 кг (старые 6 кг), что позволяло стрелять без подставок. А заряжались они бумажным патроном — количество движений при перезарядке сократилось вдвое. Шведская промышленность стала выпускать до 6 тыс. мушкетов в год.

Совершенствовалась структура войск. Полки состояли из 1300–1400 солдат, каждый делился на 8 рот. А 2 полка сводились в бригаду. Это давало возможность легко перестраивать части и маневрировать ими. Вместо прежнего соотношения половина на половину 2/3 солдат были мушкетерами, а 1/3 пикинерами, прикрывающими их. Огонь велся залпами, повзводно. Король создал новый вид тяжелой кавалерии, драбантов, они сводились в эскадроны по 150 чел., были вооружены палашами и пистолетами, защищены касками и кирасами. Появилась и облегченная конница с карабинами — драгуны. Еще одним новшеством стали легкие пушки (их называли “кожаными” из-за кожаных чехлов) — каждую перевозили 2 лошади, и их придавали по 2 на полк. Менялась и тактика. Как уже отмечалось, европейские армии строились к битве большими батальонными каре из десятков шеренг. Шведы стали строиться в длинные линии — это обеспечивало максимальный огонь и сокращало потери от ядер противника.

К 1626 г. реформы были завершены. Лезть в германскую кашу Густав Адольф пока не хотел, и решил сорвать более близкий “приз” — отхватить у Сигизмунда Лифляндию. Но для этого требовалось заручиться хотя бы нейтралитетом, а лучше союзом Москвы. И к Михаилу Федоровичу направилось посольство, подобранное весьма многозначительно: дворянин Бернгардт и Любим Рубцов — православный уроженец Польши, который за свои религиозные убеждения угодил там в тюрьму, бежал за границу, где Густав Адольф взял его на службу. Царь и Филарет приняли послов радушно, от намеков о вступлении в войну уклонились, но к прочим шведским инициативам отнеслись благосклонно. И полки короля, не опасаясь за свои тылы и фланги, вторглись в Лифляндию, отбирая у поляков город за городом.

Обретя потенциального союзника на одном фланге, Москва активизировала связи с другим союзником, Турцией. А Мурад IV и сам стремился упрочить отношения. В 1627 г. посол Кантакузин привез в Москву его грамоту, где султан выражал желание считать Михаила Федоровича “братом”, а Филарета — “отцом”, предлагал использовать ситуацию, сложившуюся в связи с шведским нападением, и начать совместные действия против поляков. Филарет отвечал: “Мне с королем Сигизмундом за его неправды, как и сыну нашему, в мире и дружбе никакими мерами быть нельзя”. И был заключен договор. Кантакузин, как православный, “за великого государя Мурада крест целовал, что ему с царем Михаилом Федоровичем в дружбе быть…, помогать царскому величеству, а на недругов его и польского короля стоять за одно”. При этом султан брал обязательство запретить “крымскому царю и ногаям и азовским людям на московские земли войной ходить”, но и от России требовал призвать к порядку донских казаков. В Раздоры пошли уже более суровые повеления. Филарет категорически приказывал прекратить набеги, грозя: “Или того себе чаете, что мы, великий государь, не можем с вами управиться?”

Не тут-то было. Когда в Стамбул с Кантакузином в 1628 г. отправилось ответное посольство дворянина Яковлева и дьяка Евдокимова, попутно везшее жалование казакам, на Дону оно узнало, что атаман Каторжный с эскадрой уже находится в море. Дескать, “нынешнего государева указа не знали”. Правда, Каторжного турки побили у Трапезунда. Но другой отряд вместе с запорожцами разорил несколько селений в 200 км от Стамбула. Послы начали переговоры о замирении казаков. И те, вроде, соглашались: “Помиримся, турецких городов и сел брать не станем, если от азовцев задору не будет, если на государевы украины азовцы перестанут ходить, государевы города разорять, отцов наших и матерей, братьев и сестер, жен и детей в полон брать и продавать не станут. Если же азовцы задерут, то волен Бог да государь, а мы терпеть не станем…” Короче — помирили. Но условия оказались невыполнимыми. Кто уж кого опять “задрал”, но едва послы прибыли в Турцию, узнали, что казаки напали на Крым, разграбили и сожгли г. Карасу и Минкуп.

Условия и впрямь были невыполнимыми. Мурад, если бы и хотел, не мог унять татар. Угоны “ясыря” были их обычным промыслом. Но и казаки не на шутку “разбаловались”. Разумеется, их рейды были не только местью за набеги “бусурман”. Добыча-то доставалась богатейшая. И хотя многие при этом погибали, порой из походов возвращалось не более половины казаков, дело считалось очень выгодным. Привозили золото, ткани, оружие, иногда и “полон” набирали. На одних турчанках и татарках женились сами казаки, окрестив их, других выкупали соплеменники, третьих продавали — за подобным товаром приезжали персидские, армянские, еврейские купцы. Ну а когда на Дон приходили очередные грамоты, что “царь и патриарх на казаков кручиноваты, какими обычаями вы там делаете не по нашему указу”, казаки ничтоже сумняшеся отписывали — дескать, жалования не хватает, вот и приходится “с нужды и бедности на море зипунов доставать”. И в результате отношения донцов и азовцев до такой степени запутались взаимными претензиями и озлоблением, что распутать их стало практически невозможно.

Между тем Филарет понимал, что никакой союзник не принесет русским на блюдечке Смоленск и Северщину. И начал не торопясь, исподволь готовиться к войне. В Москве расширялся и модернизировался Пушечный двор. Было возведено 2 каменных цеха вместо прежних деревянных, построена “кузнечная мельница”, чтобы “железо ковать водою”, имелся свой полигон для испытания орудий. И иностранцы характеризовали Пушечный двор, как “литейный завод за Поганкиным бродом, где льют много пушек и колоколов”. Строились 2 “пороховых мельницы”. А во главе Пушкарского приказа был назначен энергичный Михаил Борисович Шеин, герой Смоленской обороны. С англичанами, датчанами, голландцами и шведами начались переговоры о закупках оружия. Не из-за того, что сами его делать не умели — речь шла о приобретении мушкетов новых образцов. Приглашались на службу иностранные офицеры.

Семейные дела государя шли благополучно. Евдокия исправно рожала ему детей. В 1628 г. появилась дочь Пелагея (правда, прожила она недолго). А 19 марта 1629 г. родился сын Алексей Михайлович, что пышно отмечалось всей Россией, звоном колоколов, молебнами, раздачами милостыни, амнистией преступников — династия Романовых упрочилась, обрела наследника! В международных делах Россия тоже занимала все более заметное место.

Густав II Адольф добился значительных успехов, взял Ригу. Однако укрепленных городов в Лифляндии было много, война затягивалась, а стоила она дорого. Да и войско требовалось кормить, а при тогдашних обычаях боевых действий Прибалтику за 3 года разорили вконец. И шведский король стал подумывать о более прочных связях с Московй, отправив посольство Монира и Бернгардта. Просил продать беспошлинно 50 тыс. четвертей хлеба. Но в своей грамоте уже определенно указывал, что воюет он с общим врагом, и если, мол, поляки и “папежники” одолеют, то “станут искать погибели и русских людей и искоренения старой греческой веры”. Поэтому “пора уже Вашему Царскому Величеству подумать, как соседям помочь и как свое уберечь”. К войне Россия была еще не готова, и от союза Филарет воздержался. Но хлеб шведам закупить разрешили.

Обозначился в Москве и посол Ришелье. Кардинал в это время взял курс на развитие национальной промышленности — хотя бы по производству предметов роскоши, чтобы меньше денег утекало за границу. Для расширения шелкоткацких мануфактур требовался шелк-сырец, поступавший из Персии, что в условиях османско-иранской войны было затруднительно. А турецкие посредники, достававшие шелк в обход фронта, заламывали несусветные цены. Однако наложились чисто французские особенности. Если сам Ришелье был великолепным дипломатом, то должности послов, весьма почетные и хорошо оплачиваемые, распределялись не по способностям, а так же, как и другие должности — в награду знати или за мзду. И в Порту, просить Мурада о свободном транзите через его территорию, отправился Луи де Ге де Курменен, очень знатный, но настолько же бестолковый. А постоянный посол Франции в Стамбуле, де Сизи, был плутом, каких мало, запутался в долгах у тех же турецких купцов и с их подачи миссию успешно провалил.

Тогда Ришелье отправил де Ге с аналогичной просьбой в Данию и Россию. С разгромленными датчанами договорились легко, они в данный момент цеплялись за любых “друзей” и согласились вдвое снизить пошлины на провоз товаров через свои проливы. А вот в России гонор француза обернулся настоящей комедией. Еще на границе, в Новгороде, де Ге отказался ехать слева от пристава — место справа считалось более почетным. Но посол представлял короля, а пристав — самого царя. Поэтому пристав тоже не уступал и поинтересовался, почему же дипломат не позаботился раньше узнать о русских обычаях? Тот объявил, что здешних обычаев он знать не желает, “встал на телегах, да и говорит, что ему учинен позор, и что он за сей позор смерть примет”. Дескать, “буду стоять, где стою, корм покупать на свои деньги, а слева не поеду”.

Нашли выход — две подводы с приставами поехали рядом, а француз — между ними. “По дороге французы государевым людям обиды чинили, а посол их не унимал, и приставов они не слушались”. В Москве де Ге стал требовать, чтобы ему подавали только французские вина, чтобы для визита к царю ему идти не пешком, а ехать в возке, а представляться государю в шляпе и при шпаге (во дворец вход с оружием был запрещен). Наконец, уладили и это. И посол изложил просьбы — о беспошлинном транзите с Персией и открытии католических церквей для французских купцов. В открытии церквей отказали. А насчет транзита с радушной улыбкой развели руками — мол, помилуйте, да мы и сами продадим вам шелк так дешево, что вам не понадобится ни в какую Персию ехать! О том же отписали Людовику XIII и выпроводили наглеца. Это было одно из немногих дипломатических поражений Ришелье, недооценившего партнеров.

Москва активно продолжала и восточную дипломатию. Прочными оставались связи со Средней Азией. В Хорезме завершились междоусобицы между “узбекской” и “туркменской” партиями. Победила вторая, посадившая на престол хана Асфендиара, и он, вслед за Бухарой, стал налаживать связи с Россией. Русские тоже были в Средней Азии нередкими гостями. В упоминавшейся в прошлой главе “Книге Большому чертежу” приводятся описания здешних краев вплоть до Ташкента, сведения о местных народах.

Ежегодно присылали посольства к царю северокавказские князья — в основном для того, чтобы получить подарки. Впрочем, недорогие — сабли, красивые халаты, шапки. Но для дагестанских или кабардинских князей главное было — почет и честь. Вернувшись домой, показать сородичам, что их принял государь, что он их ценит и уважает. А Россия тем самым поддерживала стабильность на кавказской границе, остававшейся весьма беспокойной. В 1629 г. опять началась борьба за старшинство между князьями Кабарды, и крымский хан решил посадить своего претендента, чтобы получить контроль над стратегически важным Дарьяльским ущельем. Явился с войском, но кончилось это тем же, что и прошлые попытки. Москва заявила протест, и татарами пришлось уйти ни с чем.

Зато с Доном отношения испортились окончательно. Несмотря на запреты, походы казаков не прекращались. И при очередном проезде посла Кантакузина из Стамбула в Москву его опять задержали и “бесчестили”. Он нажаловался, патриарх осерчал и 60 донцов, бывших в столице, арестовал и отправил в ссылку. Послу Савину, который вместе с Кантакузиным поехал к султану, было велено объявить казакам, что пока они не исправятся, жалования им больше не будет. А для наведения порядка и формирования из донцов войска для войны с Польшей с дипломатами послали воеводу Ивана Карамышева с отрядом. Выбор, надо сказать, оказался неудачным. Это был тот самый Карамышев, который в 1612 г. вместе с казаками оборонял Волоколамск, плохо себя проявил и поссорился с ними.

У воеводы было всего 700 чел., но один из арестованных донцов сбежал и начал распространять слухи, будто Карамышев идет “атаманов и казаков всех повешать и казнить”. Донское казачество война с Польшей вообще не устраивала, ведь им при этом пришлось бы столкнуться с собственными товарищами по морским рейдам, запорожцами. Снова возникла и стала будироваться версия, будто их хотят подчинить “турецким пашам”. Казаки возмутились. Послов вызвали на круг, заслушали грамоты, разбушевались, и Карамышева изрубили саблями и утопили. Правда, дипломатов не тронули и проводили в Азов. Не взяли даже большую сумму денег, которую привез Карамышев (чтобы платить жалование формируемой армии). Но реакция Москвы была жесткой. Станицу, привезшую весьма наивные объяснения об “уважительных причинах” убийства воеводы, атамана Васильева с 70 казаками, взяли под стражу и разослали по разным городам.

Донцам это показалось обидно. Созвали в Раздорах общий круг, хаяли атамана Фролова, почему он вместе с Карамышевым не разрешил побить и послов — мол, какая разница с точки зрения последствий? Шумели, митинговали, накручивая сами себя слухами, что царь теперь соединится против них “с крымским и турским” государями. И приняли решение, если на них пришлют рать, объединиться с запорожцами и отбиваться, “Дон нам без крови не покидать”. Или “пойдем к черкассам в Запороги, они нас не выдадут”. Рать на них Филарет посылать не стал, но и выплату жалования прекратил. Впрочем, они у турок захватывали больше. В 1629 г. произошел набег на Стамбул. Часть казачьей эскадры орудовала у входа в гавань, а 12 лодок прорвались в Босфор. Их прижали 14 турецких галер. Тогда казаки пристали к берегу, закрылись в греческом монастыре и отстреливались. Их товарищи, услышав шум боя, подошли на 50 челнах, захватили абордажем и сожгли 2 галеры, высадили десант и выручили осажденных. После чего убрались, увозя большую добычу.

Однако ожидавшаяся польско-турецкая война так и не началась. Все планы смешали события на Кавказе. Несмотря на дружбу с Москвой, шах Аббас с непокорностью горцев так и не смирился и затеял новый комбинированный удар на Грузию и Северный Кавказ. Ворвался во главе армии в Самынскую долину Южного Дагестана, захватил и разрушил селение Ахты… И в разгар похода шах умер. Предприятие скомкалось, войско отступило. На престол взошел сын Аббаса Сефи I. Но смена правителя сразу вылилась в смуты. Произошел мятеж в Гиляни, в Лахиджане и Реште начались погромы домов чиновников и знати. Примкнули кызылбашские сепаратисты. Предводителем восстания стал Адиль-шах.

Мурад IV соблазнился столь удобным моментом. И бросил армию не на запад, а на восток. Но Сефи оказался правителем не менее решительным и воинственным, чем отец. Мятежников он быстро разгромил, укротив их жестокими репрессиями. Пойманного Адиль-шаха собственноручно расстрелял из лука. И повернул войска против Порты. В результате турки опять прочно завязли в Закавказье и Месопотамии. В 1630 г. они потерпели сокрушительное поражение под Багдадом. И Сефи чувствовал себя настолько уверенно, что даже снял часть сил с турецкого фронта, реанимировав проект покорения Северного Кавказа. Причем горячий и молодой шах, в отличие от отца, готов был ради этого даже пойти на конфликт с Россией. Планы вынашивались грандиозные — построить иранские крепости на Сунже, Тереке, Елецком городище. Для этого в Дагестан была послана тысяча солдат, а наготове стягивалась армия в 40 тыс. — чтобы занять эти крепости и в случае вмешательства русских отстоять новую границу.

Кроме того шах переманил на свою сторону мятежного крымского царевича Шагин-Гирея, внушив ему нажать на кабардинских и дагестанских князей и вовлечь их в персидское подданство. Но тут уж обеспокоились султан и крымский хан — овладение Дарьяльским проходом давало слишком большие выгоды для войны в Закавказье, уступать такую позицию противнику было нельзя. И их эмиссары с отрядами тоже появились у кабардинцев. В общем узелок завязался еще тот! Но решающей оказалась позиция горских народов. Едва возникла угроза покорения персами, они дружно приняли сторону России. Тарковский шамхал Ильдар людей для строительства крепостей не дал, заявив, что “земля тут государева а не шахская”. Точно так же отреагировали уцмий Кайтага, Аварский хан, Эндереевский правитель, кабардинские князья.

И если недавно Эндереевского Султан-Махмуда пришлось замирять оружием, то теперь он прислал сына Айдемира в Терский городок, чтобы договориться о совместной войне против Шагин-Гирея. О готовности выступить сообщил воеводе и Аварский хан. Узнав, что против него собираются объединенные силы русских и горцев, Шагин-Гирей предпочел с ними не связываться и убрался. И Сефи вынужден был отложить проекты экспансии на север. А крымского хана и турецких эмиссаров Москва осадила дипломатическими мерами. И итогом несостоявшегося конфликта стало лишь дальнейшее сближение кавказских народов с русскими. Кайтагский уцмий Рустам-хан направил к царю посла Шамая, с просьбой принять его землю в подданство, за что хотел получить право свободной торговли с Россией. И вскоре в селении Башлу Рустам подписал соответствующий договор. А за ним в Терский городок прислали делегации с подтверждением подданства темиргоевцы и абазины.

На турок продолжали сыпаться казачьи удары. В 1630 г. запорожцы вместе с донцами подступали к Азову и Керчи. Взять не смогли, но Крым разорили основательно. А Сигизмунд III по-прежнему делал глупости. Терпел поражения от шведов в Лифляндии, но разбрасывал силы, помогая императору разбить венгров. Избавился от угрозы турецкого вторжения, но сам напал на Молдавию. Войну провел успешно, молдавский господарь Кантемир попал в плен и признал зависимость от Варшавы, однако султана это чрезвычайно разозлило, и примирение с Портой стало невозможно. А главное, король и паны усиливали давление на казаков — хотя в войнах с молдаванами и венграми они, собственно, были ударной силой. Униатские митрополиты пользовались абсолютной поддержкой правительства и сейма. И хотя эти митрополиты менялись (Ипатий Полей, Михаил Рогоза, Кирилл Терлецкий, Иосаф Кунцевич), притеснения православных не прекращались ни на год, превратившись в настоящую “государственную программу”, причем приоритетную по отношению к прочим задачам внутренней и внешней политики. А магнаты осваивали раздаренные им или приобретенные самозахватом украинские земли. Для чего требовались работники. И паны нажимали на выполнении Кураковского договора об оставлении в реестре лишь 6 тыс. казаков с переводом остальных в “хлопы”.

В 1630 г. исключенные из реестра восстали, избрав гетманом Тараса Федоровича Черного (Трясило). Старого опытного воина, к тому же ориентированного пророссийски — еще в 1612 г., участвуя в Смуте, он с отрядом перешел под знамена Пожарского и сражался в рядах Земского ополчения. Под Переяславлем казаки нанесли полякам серьезное поражение, порубив множество врагов. Тарас обратился к Севскому воеводе Стрешневу с просьбой к царю о помощи и о принятии Украины в подданство. Но самим фактом выделения реестровых, за которыми звание и права казаков признавались, Речь Посполитая сумела внести раскол в ряды малороссов. Те, кто попал в списки “полноправных” казаков, повстанцев не поддержали. Мало того, поляки направили их против собратьев. Мятеж разгромили, Тараса схватили и сожгли. По Украине опять покатилась кампания устрашения колами и виселицами. И для карательных операций реестровых тоже привлекали. А чего там: вы казаки, а они — хлопы, с вами сравняться надумали! Да и имущество тех, кого вешаешь — бери, твое!

Ну а для политики Филарета условия складывались благоприятные. События в Речи Посполитой давали надежду, что православное население русских поддержит. Был союз с турками, альянс со шведами. Прислали послов венгры, извещая о восшествии на престол короля Дьердя Ракоци — и снова закидывали удочки насчет помощи против Габсбургов. Но для войны требовалось еще и подготовить армию. Ведь опыт Смуты показал, что легкая русская кавалерия и иррегулярная казацкая пехота, хорошо управляющиеся с крымцами, не выдерживают ударов тяжелой польской конницы и профессионалов-наемников. А значит, надо было создать другие рода войск — такие, чтобы не уступали вражеским. И правительство решило начать военную реформу.

Нет, не Петр I создал первые в России части европейского типа. Создал их патриарх Филарет. Указ о формировании двух первых полков “нового строя” или “иноземного строя” был издан в апреле 1630 г. За образец бралась лучшая армия того времени, шведская. Полк состоял из 8 рот по 200 солдат. Из них 120 мушкетеров и 80 пикинеров (т. е примерно в том же соотношении, что в полках Густава Адольфа). Командный состав включал в себя полковника, подполковника и майора. А в каждой роте имелись капитан, поручик, прапорщик, 3 сержанта, каптенармус, 6 капралов. Как видим, и воинские звания в русской армии возникли намного раньше, чем это принято считать. Хотя в росписях того времени новые названия чинов еще дублировались старыми, традиционными. Подполковник — большой полковой поручик, майор — сторожеставец, сержант — пятидесятник, капрал — есаул. Кроме того, в штат управления полка входили лекари, подьячие (писари), толмачи (переводчики), барабанщики.

Старшие офицеры были из иностранцев во главе с шотландцем, полковником Лесли. А младшие командиры и солдаты набирались на добровольной основе из беспоместных сыновей дворян и детей боярских. Им обещалось жалование 5 руб. в год, алтын (3 коп.) кормовых в день, оружие, порох и свинец от казны. Правда, дворяне и дети боярские идти в солдаты не спешили. Новшество казалось сомнительным, они привыкли служить в коннице, а воевать пешими, да еще и под руководством иноземцев желающих было мало, к сентябрю записалось всего 60 чел. Тогда правительство снизило ценз и объявило набор в солдаты казаков и “всякого звания вольных охочих людей”. И добровольцы пошли в Разрядный приказ во множестве. Первые солдатские полки России стали реальностью.